Красная Книга

– Ну. До определённой степени.

– Да. До определённой степени. И вот эта степень находится не там, где думает большинство людей. Она несколько дальше, так сказать. Это несложные вещи, но их сложно понять. Такой вот парадокс.

– Пара. Докс. Пара. Док-с.

– И пока твоё сознание расширено, надо эти штуки туда утрамбовать. В обычное узенькое сознание они не поместятся. Вижу, что тебе нехорошо, но надо потерпеть и постараться вникнуть в то, что говорю. Ладно?

– Вникнуть. В тебя.

– Клять. – Тульпа устало закрыла лицо руками.

– Хочу вникнуть.

– Итак, мы представляем наш мир, опираясь на то, какой он. Сунули палец в огонь. Ай, больно. Так мы получили представление о мире. Теперь всякий новый огонь будем представлять таким же горячим, как тот, в который мы уже совали палец. На примере одного огня узнали сразу про все. Но то, какой он, зависит от наших представлений!

– То есть огонь не будет жечься?

– Даже огонь не будет жечься так сильно, если ты будешь абсолютно уверен в том, что защищён от него особой мазью или заклятием.

– На настоящий мир нельзя повлиять!

– Да. Но на себя можно. А повлияв на себя, можно и на мир. Нельзя повлиять на воду. Но можно научиться плавать. Вода будет мокрой, огонь горячим, хоть обвоображайся, что это не так. Но, помимо этого, есть ещё мир природы, мир случайностей, зверей, духов и людей.

– И что же мир людей?

– Мир людей населяют воображалы. Каждый из них живёт в своём мире. Каждый из них пишет в Мактуб.

– Туманно. Туман. Но.

– Ты в это пока не особо веришь. Я знаю. Не переживай. Тебе и не нужно верить. И доказывать тоже ничего не нужно. Надо сделать. Не пытаясь понять, будет оно работать или нет. Ты сможешь это? Как с разжиганием огня.

Ингвару понравилось быть немногословным:

– Да.

Нинсон решил, что всегда будет честен с Тульпой, кем бы она там ни была на самом деле.

– Да.

В награду он получил улыбку.

– Замечательно. Я должна на пальцах объяснить то, на что люди тратят годы. И редко приходят к желаемому результату, даже если всё сделали правильно. А ты должен поверить. Как думаешь, это возможно?

Ингвар решил, что одного болтуна на двоих достаточно:

– Да.

Она сразу же спросила:

– Почему?

– Я же крутой колдун, Тульпа. А ты крутая… мысль и форма.

– Твоя издевательская улыбка и твоя ободряющая улыбка – это одно и то же. Так что я не могу отличить, ты насмехаешься или, типа, вдохновляешь. Мне важно, чтобы ты понимал, о чём я тут распинаюсь.

Ингвар подумал, что, видимо, и сам не мог отличить, раз не обзавёлся отдельными улыбками для каждого из таких случаев.

Но утопающий в дыму разум не мог выразить таких сложных вещей.

– Устройся поудобнее. Чтобы ничего не затекало, не отвлекало, не мешало. Не надо торопиться. Можно поёрзать. Решить, что ты неправильно выбрал место. Найти какую-то другую точку в пространстве. Переменить место. Устроиться удобнее.

Тульпа вымученно улыбалась и ждала, пока Великан выбирал, как ему усесться.

– Клять! Ты ёрзать закончишь когда-нибудь?

– Погоди. Я ещё не определился.

Тульпа делано закатила глаза.

– Как ты задрал меня со своей сложной натурой. В нашем случае ты определился. Я за тебя всё выбрала. Видишь центр круга? Туда и садись. Это место наиболее удачно. И мы сделали его ещё удачнее с помощью рисунка, знаков и дыма. Обычно ты сам должен этим заниматься. Тут уже всё готово. Короче, не выпендривайся. Сел, устроился.

– Я в процессе…

– Просто посади жопу в мишень!

– Всё должно было закончиться именно этим, Тульпа, – посетовал Ингвар, устраиваясь на указанном ему месте.

– Так. Дальше. Не отвлекайся. Выбрал какое-то место в пространстве, куда будешь смотреть взглядом. Там может быть красота, какая-нибудь гора медитативная. Или рисунок. Ты предпочитал ловец снов, специально для этого случая созданный. Это может быть просто ковёр на стене или голая стена. Колдуны называют это четвёртой стеной. И вот нужно будет сквозь неё пройти.

Нинсон посмотрел на узоры. На колдовские печати. И увидел твёрдую стену, сложенную из больших, плохо пригнанных камней.

– Значит, выбрал стену. На ней рисуешь портал. Мысленно, Ингвар, мысленно. Это я сейчас нарисовала для примера.

– Надо в точности всё запомнить? – подивился Ингвар. – Рисунок же громадный…

– Нет. Запоминать ничего не надо. Потом сделаешь свой. Он разный у каждого колдуна. Кому-то проще представлять обычную дверь. Чтобы не отвлекаться на вычурности. Чаще всего какую-то определённую. Значимую для конкретно этого колдуна. Он знает этот образ, любит его, носит с собой. Хранит в сердце. Дверь в школу, в кабинет, в храм. Есть разные подходы. Один – максимальная простота. Обычная прямоугольная дверь либо арка, проход. Но обязательно заполненный чем-то. Занавеской, плетёнкой, светом, дымом.

– Дымом.

– Кто-то использует противоположный подход. Это должна быть такая дверь – всем дверям дверь. Чтобы сразу настраиваться – ну всё, мол, надо собраться, сейчас будет проход сквозь четвёртую стену и привет автору, написанный между строк.

– Пишем на полях Мактуба… – задумчиво произнёс Ингвар забытую когда-то фразу.

– Хорошо сказано. Так или иначе, кто-то предпочитает использовать крышку люка от подземелья. Или лестницу наверх. Или двустворчатые двери, покрытые резными драконами.

– А я?

– Не знаю, говорю же.

– Но не вот эта вот геометрия? – Нинсон презрительно скривился, указав на стену, густо усеянную письменами, с нефункциональной круглой дверью.

– Ты хочешь, чтобы я предположила, исходя из того недолгого периода ученичества у легендарного колдуна, которым ты всегда себя считал? Что ж, изволь. Думаю, это должна быть огромная волосатая инь, в которую колдун протискивается, аккуратно сложив вещи у входа и натеревшись массажным маслом.

– С красным фонариком над двумя створками? Кругленьким таким? Да, я тоже так и увидел этот вход в иной мир. Или там… во внутренний мир. Как правильно?

Тульпа хихикнула, совсем как обычная девочка.

Глава 15

Лалангамена – Дерево Сейда

Ингвара посещали видения.

Он барахтался и выплывал из потоков прохладного эля, который затопил всю округу. Спорил с Эшером о том, что лучше: забродивший морс или «Мохнатый шмель»? Мутные воспоминания вчерашней ночи венчались довольным лицом Эшера, настойчиво уговаривающего испить целебного зелья. Ингвар пил.

Зелье оказывалось то киселём с запахом сырых грибов.

То тепловатой болотной водицей с привкусом влажного мха.

То горячей и перчёной кровью, похожей на человеческую.

Ингвар решил, что Эшер остался им недоволен и собирается похоронить. Недалеко от лагеря воины выкопали неглубокую, но широкую могилу. Великан уполз в лес. А когда воины Рутерсварда попробовали вернуть его, распугал наёмников, выкрикивая руны.

Жуки опасливо поглядывали на Эшера.

Тот успокаивающе кивал – не бойтесь, блефует. И Нинсона снова аккуратно перенесли к свежей могиле. Что-то объясняли. Но это было бесполезно. Человеческую речь Нинсон больше не понимал.

Укоризненно мотал головой Уголёк. Последний раз Ингвар видел его на полянке. Призрак фамильяра сдуло ветром, который размазал лисички по стволам деревьев, расшвырял факелы по поляне, а Эшера макнул в соль, как варёное яичко.

Уголёк раздался и, оставаясь в обличье кота, размерами уже больше походил на рысь. Фамильяр едва шевелился. Огромная мохнатая лапа словно сама по себе медленно намывала острые иголки усов. Чёрная шерсть, клубящаяся как облако сажи, почти не отражала солнечный свет. Уголёк посматривал на Нинсона горящими янтарными глазами. Не то с презрением, не то с осоловевшей ленцой сытого кота.

Ингвара не похоронили. Для него приготовили ванну. Дно ямы застелили шкурой громадного морского гада. Налили холодную воду из вёдер и горячую из котлов. Эшер разбил яйцо, исписанное рунами. Плеснул пахнущего щёлоком отвара из серебряного кувшина. Насыпал сушёного сильфума, который плавал зелёной ряской.

Ингвара опустили в воду.

Великан блаженно улыбался, потому что испытания остались позади.

К тому же, Эшер сказал, что с ранами можно не осторожничать. У него в избытке отваров и мазей, которые быстро исцелят тело. Запретил трогать запечатанное плечо. Сказал, что позже проведёт операцию, вычистит рану и покажет Ингвару, что там с рукой. Он не особенно волновался и говорил о том, что хороший колдун сможет себя излечить даже слабыми рунами.

Сами руны, конечно, не могли быть ни сильными, ни слабыми.

Просто колдун был предрасположен к какой-то руне. Её броски выходили самыми чёткими, а эффекты самыми впечатляющими. Такая руна называлась коренной. Изредка у тех, чьи имена в Мактубе начинались с заглавной буквы, могло быть и несколько коренных рун, но обычно только одна.

Руны, которые колдун мог наполнить оргоном и метнуть так, чтобы они отпечатались в Мактубе, назывались по-разному: рабочими, доступными, поддавшимися, взятыми, основными, стволовыми и так далее. Колдуны обожали выдумывать новые слова. Раз в сто лет рождался новый легендарный колдун-исследователь, который собирался переиначить понимание устройства Лалангамены.

Часто этот подвиг ограничивался перетряхиванием терминологии. Каждое из прижившихся названий было по-своему метким.

Ингвар, мыслящий образами, представлял себе Сейд как дерево. И потому ему казалось логичным, что после «корневой» руны шли «стволовые».

Большинство колдунов могли пользоваться лишь третью Сейда. Часть рун была им недоступна или доступна символически. Например, раз в год, предпринимая ежедневные попытки, тратя на это все силы и весь оргон, практически занимаясь только этим – удавалось сдвинуть колдовским усилием руны Тива гусиное пёрышко.

Колдовство? Бесспорно!

Но если раз в год – то это слабая руна.

Ингвар называл их «листовые». В его воображении слабые руны были кроной, обрамлявшей Сейд.

У колдуна имелась одна корневая, несколько стволовых, а остальные были листиками, обрамлением, которое почти не удавалось наполнить оргоном. Это не имело отношения к тому, что записывалось в Мактуб. Только к личной силе. Значения не были абсолютными. Стволовая руна сильного колдуна могла быть сильнее корневой руны слабого. Листик легендарного колдуна мог начисто перешибить ствол ученического Сейда.

Гальдра всё это не касалось – он не поддавался классификации.

Во-первых, изучать его могли только те, кто хоть немного способен галдеть.

Во-вторых, колдуны, которым был подвластен Гальдр, не особенно стремились что-либо объяснять. Разве что ученикам. И даже тогда редко прибегали к наукообразным выкладкам и таблицам.

В-третьих, это было попросту вредно. Рациональный подход был столь же опасен для Гальдра, сколь и для романтической любви. Отсутствие объяснений было его сильной, а не слабой стороной.

Когда мир станет слишком объяснён и понятен, оргон Лалангамены обмелеет. Вместо колдовства останутся смыслы.

А кому они будут нужны без колдовства?

И потому объяснить мир старались лишь дураки да умные.

Мудрецы и колдуны старались понять его, не растеряв главного.

Устройство разрезанной зверушки куда как нагляднее, спору нет.

Да только штука в том, что играть с ней не очень-то весело.

По словам Эшера, слабыми рунами Таро Тайрэна были руны Макоши. Это означало, что, несмотря на то, что солёные руны Седьмого Лоа позволили Ингвару задержать дыхание на добрых шесть минут и разобраться с поиском тропки, пресноводные руны Восьмой Лоа будут даваться гораздо сложнее. У Таро всегда возникали сложности с тем, чтобы закрыть рану с помощью Берк или применить прозрачную Лагу.

Неудивительно.

Он не мог жить по заветам Великого Восьмеричного Пути, по которому нужно было жить, чтобы владеть рунами Макоши. Во всяком случае, сама Макош неоднократно повторяла такое.

Эшер предупредил, что не нужно обращать внимания на записи легендарного колдуна. Таро Тайрэн много и вдохновенно врал, даже тогда, когда это не было нужно. Что уж говорить о тех случаях, когда это имело практическую пользу.

Хитрый колдун не хотел, чтобы кто-то знал о его возможностях. И вполне мог специально распускать слухи о собственной слабости в рунах Макоши. Тогда от него бы меньше ожидали, что он сможет отвести от себя внимательный взгляд или исцелиться.

С той же целью Таро Тайрэн распускал слухи о том, что у него чуть ли не дюжина корневых рун. О своём всемогуществе.

Эшер рассказывал, что много раз слышал, как Таро Тайрэн объяснял почитателям, что Урус и Соул он использовал так часто, что теперь просто всегда силён и удачлив, не прикладывая к тому никаких дополнительных усилий.

Женщины падают в его объятия, умоляя сразу же заделать им детей. И никакие амулеты, ни эти смешные металлические кругляшки на лбу, ни многочисленные бусы от сглаза, ничто не уберегает их – лапушек – от его метко брошенной Алгс. Таро говаривал, что против его Алгс не сработают и металлические трусы.

Феху легендарного колдуна была столь могущественна, что фамильяры, призванные Тайрэном, не рассыпались в прах через минуту, не истаивали облаком. А долго и счастливо жили в лесу, как обычные звери. Только смышлёные и наделённые своеобразным чувством юмора.

Тайрэн практически не пользовался руками – вещи сами летали по его взгляду, подброшенные руной Тива. Ни их вес, ни их размер не имели никакого значения. Его Тива была столь сильна, что не искажалась металлом. Он мог управлять живыми доспехами, быть пилотом любой, даже самой тяжёлой, машины первых людей.

Таро умело пользовался всяким инструментом или оружием, даже если первый раз его видел. А любое движение, даже которое он делал впервые, выглядело благодаря его руне Иваз как отточенное многократными тренировками.

Тайрэн был столь превосходен в использовании руны Винж, что не то что сам не мог отличить созданную иллюзию от чего-то материального, но даже и его иллюзии не отличали иллюзии от реальности.

Чтобы приказывать, ему был не нужен голос – он говорил сразу в уши, так кидая руну Ансс, что мысленное послание летело далеко и притом не просило много оргона. Даже жрицы Навван, всю жизнь упражнявшиеся в бросках мысленных посланий, не могли сравниться с ним в этом искусстве разговора разумов.

Тайрэн пользовался руной Науд так виртуозно, что мог начисто отключить не то что боль, но и всё остальное восприятие, затвердеть чуть не до полной самадхи, и однажды, экспериментируя с руной Пятого Лоа, он переборщил и потерял год жизни, проведя его за обеденным столом. С тех пор у него и болит поясница.

Тайрэн редко использовал руну Трор для того, чтобы запирать что-то. Но уж если что-то запечатано его рукой, то это больше не то, что не открыть и не взломать, а сама мысль об этом не сможет прийти в голову медвежатнику.

Один известный преступник на спор вскрыл-таки сейф, зачарованный Таро, и получил столько золота, сколько смог поднять. Но после этого в течение недели раздал его нищим и ушёл в монастырь. «Во мне просто что-то сломалось», – сообщил он подельникам.

Обычно же Тайрэн использовал Трор для того, чтобы мягкое становилось твёрдым, ящерка превращалась в дракона, а красноголовый воин восставал после того как был смят и повержен. Надо ли говорить, что даже на фоне других легенд слухи о неутомимости Таро Тайрэна на любовном поприще были и вовсе фантастичны.

Легендарный колдун был столь искусен в бросках Гебо, что деньги в торговых операциях любого масштаба он платил только из уважения к Шестой Лоа. А на самом деле он мог просто звякнуть платёжной карточкой, бросить руну и брать, что хочет.

Дагз была столь хороша в его руках, что он видел в темноте на многие километры, мог всё рассказать о человеке, просто посмотрев ему в глаза, и даже мог диагностировать любую болезнь задолго до того, как она находила свою жертву. Таро не занимался этим только потому, что не хотел очереди страждущих, болезни которых он сможет увидеть, но не сможет исцелить.

Райд использовалась Таро постоянно – он всегда знал куда идти, и сколь бы ни была далека цель, светящаяся синяя ниточка вела к ней.

Исса в руках Тайрэна была столь сильна, что он мог ходить сквозь ревущее пламя и даже не вспотеть. Дыхание задерживал на гораздо больший срок, чем дельфины. За что его не любили многие морские млекопитающие, а рыбы и вовсе тихо ненавидели.

Руны Восьмой Лоа были практически недоступны легендарному колдуну. Он совсем не мог лечить с помощью Берк. Даже растения, которым нужно было только чуть разогнать оргон, чтобы они затягивали повреждения прямо на глазах, не поправлялись от прикосновений Тайрэна. Домашние цветы могли завянуть всего за несколько дней в обществе Таро. Аптекарский огород вымирал за неделю. Крупные деревья могли выдержать соседство какое-то время, но только если Таро не практиковал слишком много.

Лагу тоже не подчинялась Тайрэну, несмотря на всё его легендарное мастерство. Он просто не мог стать невидимым. Не мог стереть свой образ из мыслей других людей. Восприятие пустышек проявляло тут удивительную стойкость.

Даже сам Таро Тайрэн не мог затмить собственное сияние.

Это тоже всегда подавалось им с особым апломбом. Как очередное свидетельство его силы, а не слабости. Как показатель размера строчек, что он оставлял в Мактубе. Мол, такое и не скроешь даже.

Руны сказочника Инка были родными для Тайрэна. Он так сжился с Эйвс, что звери слушали его уже безо всякого колдовства. Ему не нужна была ни узда для лошади, ни поводок для собаки, ни записка для почтовой птицы.

Таро так хорошо орудовал Мадр, что его нельзя было обмануть. А любой, о ком он напряженно думал, сам спешил к нему навстречу. Речь шла не об обычном радиусе такого зова, сравнимого с броском камня – расстояние исчислялось десятками километров.

Легендарный колдун не пользовался ключами. Все замки, даже и металлические, он открывал руной Инги. Ею же отмыкал уста и иные входы-выходы. Инги открывала и пути между мирами. Так что если кто и путешествовал сквозь порталы, то это легендарный Таро Тайрэн.

У Десятой Лоа Ишты была и ещё одна руна – Ярра. Эта руна позволяла замедлить внутреннее время. Иными словами, ускорить собственное восприятие.

Таро был столь искусен в управлении этой руной, что перед любым ответом имел целый час на размышление. Он мог проводить во внутренних практиках целые дни, пока во внешнем мире – записанном в Мактуб – проходили считанные часы.

Таро так мастерски управлялся с рунами Сурта, Одиннадцатого Лоа, что не носил при себе огнива. Светильники он зажигал руной Кано, а тушил пламя меткими бросками Хага.

Рунами Шахор Тайрэн владел с таким совершенством, что мог защититься от пущенной в него стрелы, выставив щит Одал. Мог даже не мокнуть под дождём, используя Одал в качестве зонта. Поставленные им межевые знаки будут различимы колдунами ещё триста лет.

Мог призывать духов бросками Перт.

Мог убивать пустышек, только начертав на них эту руну.

Мог, мог, мог… Из бесконечных легенд, которыми Таро Тайрэн окружал сам себя, следовало, что он был всесилен.

– И вы знаете, милорд, книги забиты подобной галиматьёй о величии легендарного Таро Тайрэна. Половина написана на заказ. Половину, милорд, вы самолично написали. Судя по многочисленным свидетельствам, и металл не становился преградой для вашего Сейда. Многие заклинания, и это я сам лично наблюдал, вы творили в перстнях.

Нинсон уже слышал про металл от Тульпы.

Это, похоже, было правдой. Хотя и верилось в такое с трудом. Но Таро Тайрэн действительно был одним из нескольких колдунов, что ладили с металлом.

Это же объясняло и благосклонность к нему Лоа.

Тех колдунов, которые хоть как-то могли взаимодействовать с металлом, привечали на самом высоком уровне. Так как только они могли быть пилотами. Только их глаза принимали в уплату за мудрость железной плоти. Только на их прикосновения отзывались живые доспехи.

Глава 16

Темница – Собственный Прародитель

Ингвар был на грани.

Тульпа прекрасно это видела.

Раны оказались несерьёзными. Но выглядели страшно.

А он был не воин, не был привычен к боли. Учитывая обстоятельства, неплохо держался. Тульпе было даже жаль, что она не может его за это похвалить, но она понимала, что Великана расслабится и начнёт расклеиваться.

Ей было жаль, что всё так получается с подобными ребятами.

В задумчивости Тульпа положила свободную руку на голову своему подопечному и принялась гладить. Густые длинные волосы спутались колтуном и склеились от крови. Справиться без щётки и мыла невозможно. Так что она скорее не расчесывала, а трепала спутанную звериную гриву.

– Вот так. Вот так. Вот так.

Лево – вот, право – так, лево – вот, право – так. Женщина покачивала огромную голову великана, как люльку. Как колыбель для спутанных мыслей под пологом спутанных волос.

Размеренной бессмыслицей – вот – так – вот – так она баюкала и усыпляла его. Простыми, но действенными женскими чарами, спокойным принятием, голосом, полным заботы.

В незатейливом сердечном ритме – тук-тук, тук-тук – он находил передышку от мыслей и сомнений. Он просто был.

– Тульпа?

– А?

– Зачем ты всё это делаешь?

Рука замерла. Женщина сглотнула горький комок. Промолчала.

Ингвар спросил ещё раз:

– Зачем ты всё исписала бессмысленными наборами рун?

Поняв вопрос, она с облегчением выдохнула:

– Расскажу, когда немного придёшь в себя. Наше сегодняшнее занятие самое трудное. Сейчас надо будет принять немножко лекарства. Хорошо?

– Хорошо, – вяло согласился Ингвар.

– На. Жирок Кинка.

Тульпа достала крынку с салатовым варевом, в котором плавали кусочки мелко покрошенной зелени. По камере разлился густой запах укропа. Ингвар с сомнением посмотрел на жидкость. Потом на Тульпу.

– Это барсучий жир со всякими хитрыми травками. Его нужно выпить, ну, или съесть. Он густой, как кисель. С хлебом было бы лучше. Но хлеба я что-то не вижу. Это странно, у тебя же в камере должна быть краюха. Ты достаточно долго не ел, чтобы твоё тело не отторгло эту штуку. Просто поверь, что это нужно и…

Нинсон быстро влил в себя содержимое. Он снова обрёл способность выражать мысли не только односложными предложениями. Несколько минут назад его трубка потухла, и он перестал играться с дымом.

Уголёк большой чёрной жабой сидел у самых ног.

– Про дверь понял?

– Да. Представить какой-нибудь портал и попасть в воображаемое Убежище.

– Верно!

Женщина выдала себя. Слишком обрадовалась тому, что он усвоил эту простую мысль. По загривку Ингвара пробежали мурашки от той ясности, с которой он увидел, насколько наиграна её уверенность в том, что он вспомнит сокрытые знания и заново научится колдовать.

– А почему эта дверь такая – круглая? Она же тяжеленная должна быть, а висит на одной петле. Я бы такую и не смог выдумать даже. Меня бы постоянно дёргал этот момент. Петля же вырвется.

– Придумывай какую хочешь дверь и какой хочешь момент для дёрганья.

Тульпа так решительно подошла к нарисованной створке, будто и в самом деле собиралась её открыть. Но только лихо выбросила стилет-жезл и прочертила три линии. Руна Феху появилась в правой нижней части двери. Не будучи вполне удовлетворена своей работой, Тульпа ещё раз кольнула Сейд. И рядом с руной возникла точка.

– Ладно, – сказал Ингвар. – Займусь потом. Я тут вот что подумал: а как же это?

Он показал женщине правую ладонь. А потом с торжествующим видом повернул кисть тыльной стороной, чтобы предъявить ей татуированные пальцы. Тульпа даже подалась вперёд. Будто никогда прежде не видела инсигний. Пальцы были черны от грязи и покрыты коркой засохшей крови, так что женщина всё равно не могла разобрать знаки.

Начал Нинсон, как и положено, с тыльной стороны ладони. Будь он колдуном, там стоял бы стигм, его личная колдовская печать.

– Пусто.

Фаланги большого пальца тоже чисты – Ингвар не имел сигнума.

– Пусто.

Инсигнию для указательного пальца он тоже не заслужил.

– Пусто.

А вот две фаланги среднего пальца были отмечены.

– Вальнут. Я сдал общий экзамен. Как все. А вот трикветр. Закончил университет. Такое уж не каждому, знаешь ли, дано.

– Уж не каждому, да, – продолжала соглашаться Тульпа.

На первой, основной фаланге безымянного пальца были выведены три одинаковых колечка.

– Видишь? – Нинсон поочерёдно потыкал в каждое. – Это я был помолвлен, потом женат, потом разведён. А вот вторая пока чистенькая. Ещё раз женюсь попозже. Кому-то повезёт.

– Ага, знатно подфартит, – скептически согласилась Тульпа.

Ингвар показал мизинец.

– А сюда я ещё что-нибудь набью. Не знаю пока, что именно. Наверное, милосердное всевидящее око Ишты, Десятой Лоа.

– Ну да, ну да. И скажи, что ты выбрал его не потому, что оно похоже на инь.