Жигалов и Балатон. Последний удар «пантеры»

– Молодец, Леха! Как скальпелем сработал. Наверное, мотор повредил.

Немцы их не обнаружили. Бабыня бегал от пушки к пушке.

– Федотов, бей по ходовой, а как чинить вылезут, добавишь туда еще.

В противотанковой артиллерии нет команды «Батарея, огонь!», каждый выстрел штучный, выверенный до сантиметра.

– Леха, «пантера»! Этой под башню можно влепить! Давай родной, давай!

Тело слилось с пушкой в единое целое, еще чуть-чуть, полградуса, еще миллиметр.

– Выстрел!

«Пантера» взорвалась, взрыв был изнутри, поэтому танк разорвало на части.

– Батарея в укрытие!

– Взвод в укрытие!

– Орудие в укрытие!

Посыпались команды, после чего пушки закатили в заранее подготовленные капониры. По ходу сообщения к ним пробрался комбат Кравченко:

– Напротив, в позиции полка остановлено двадцать четыре танка, из них четырнадцать ремонтопригодные, десять безвозвратные, – сообщил капитан.

– Сейчас они нас ищут, – горько усмехнулся Бабыня, – а потом как в детской считалочке «Кто не спрятался, я не виноват», а ремонтопригодные добивать надо, они вот сейчас вылезут, гусеницы перебитые починят и дальше поедут. Или нас заметят и в упор расстреляют.

– Лейтенант, – обратился комбат к Магазинщикову, – поставьте своих людей наблюдать за танками, старайтесь уничтожить экипажи.

– Есть, товарищ капитан, разрешите выполнять?

– Выполняйте, – комбат посмотрел в след убегающему лейтенанту. – Мальчишка совсем. Из дальнего угла капонира подал голос старшина Фонарев:

– Товарищ капитан, может, пересидим здесь, пока они нас не заметили. Ведь их же не остановить ни батареей, ни полком, даже армией целой не остановить, пусть себе едут, там может наши танки тяжелые их встретят?!

– Куда едут? – за комбата ответил Бабыня. – В Москву, Фонарев, к тебе домой? Вот двадцать четыре остановили, глядишь, еще столько же остановим. А там если, как ты говоришь, наши тяжелые танки их встретят, им все же полегче будет.

– Батарея на позицию!

– Взвод на позицию!

– Орудие на позицию!

Танки, повертев командирскими башенками и не обнаружив, кто по ним стрелял, всю мощь огня направили на батарею капитана Долгова. По неписанной тактике Бабыни, Долгову бы сейчас самое время оставить пушки и уйти в укрытие, тем самым спасти людей и остаться в живых. Но у капитана Долгова, видимо, была своя тактика, и пушки продолжали огрызаться огнем. Леха Макар уже стрелял без команды, в прицеле самоходка «Элефант» – слон.

– Выстрел!

Самоходка, остановившись, покрылась черным густым дымом.

– Еще одна, давай голубка моя, еще чуток!

– Выстрел!

Перебита гусеница, машина крутанулась на месте и встала. Расправившись с батареей Долгова, немцы начали расстреливать ложную батарею, которую построили бойцы Магазинщикова. Засада, огонь из укрытия, дело конечно большое, но это не может длиться вечно. Танки обнаружили позиции полка и начали бить по ним. Огонь был настолько плотным, что земля издали казалась перепаханным полем.

Лехе мешал дым, который ветром несло с позиции полка. Вдруг в перекрестье прицела – «пантера». Совсем рядом, метров двести!

– Выстрел! Кажется, выбил передний каток, танк «разулся», немцы начали выскакивать из подбитой машины. Из винтовок и автоматов ударила наша пехота, положили всех. «Молодцы!» – подумал Леха. Подбитый танк начала объезжать немецкая самоходка, плоская как мыльница, с мощной лобовой броней и хорошей пушкой, но она была слабо защищена с боков. Сам того не замечая, Леха начал разговаривать с собой:

– Ну, такого Кузьму я и сам возьму! Выстрел!

Самоходку разорвало в клочья, возможно, снаряд попал в боекомплект.

– Ты чего там бормочешь? – спросил Буратино, вытирая пот. Леха на секунду обернулся. Тот стоял весь черный, закопченный от пороховой гари, а Шурка весь в грязи, упираясь ногами в землю, тащил ящик со снарядами. «Зато оба в новой форме», – подумал Леха. Снаряды начали рваться совсем рядом, справа.

– Взвод в укрытие! – скомандовал Бабыня.

– Орудие в укрытие! – повторил Леха. Пушки быстро скатили в капониры.

– Нас пока не обнаружили, – Бабыня подмигнул Лехе, – повоюем еще!

Появился комбат Кравченко:

– Третью батарею накрыли, полностью перепахали все, в живых, наверное, никого не осталось, – закурил, руки слегка тряслись. – Нашему второму взводу тоже досталось, в расчет Сойко прямое попадание, пятеро убитых.

Танки тем временем все шли и шли, не замечая подбитые и горящие, не помогая своим раненым. Они старались максимально использовать нелетную для авиации погоду. Еще минут пятнадцать-двадцать, и они пройдут, пройдут мимо, не заметив их, несколько пушек, оставшихся от полка, да десятка три бойцов, расположившихся в ста метрах окопов. Они сидели и смотрели друг на друга, усталый и немного подавленный капитан Кравченко, еще совсем мальчишка с длинными ресницами, лейтенант Магазинщиков, старшина Фонарев, кажущийся равнодушным ко всему подносчик снарядов узбек Шухрат Балтабоев, заряжающий Сашка Деревянко и он, Леха Макарычев. Никто из них не предлагал отсидеться. От взводного Бабыни исходила какая-то уверенность, она была в его глазах, в выражении лица, даже в его движениях. Он вопросительно посмотрел на комбата и произнес:

– Батарея к бою!

И эта его уверенность начала передаваться всем. Остановить хотя бы несколько, сжечь два, три, да хотя бы один немецкий танк, даже ценой собственной жизни!

– Орудия на позицию! – скомандовал комбат. И снова:

– Заряжай!

– Выстрел!

– Заряжай!

– Выстрел!

Леха четко видел, как задымилась «четверка», начал наводить на идущую следом «пантеру». Вдруг она повернулась и пошла прямо на него. Оторвав глаза от панорамы прицела, он понял, что их обнаружили. Восемь танков, не жалея снарядов, начали бить по батарее, двигаясь в их сторону.

– Покинуть позицию! – крикнул Бабыня.

Земля задрожала от множественных разрывов, воздух наполнился дымом, почти сразу оглушило, но команду Бабыни Леха расслышал четко. По этой команде они должны бежать влево, метров на сорок, туда, в приготовленный окопчик. Вся опасность сейчас исходила от пушки, немцы ее видели и били по ней. Макар как командир орудия бежал позади своего расчета, Бабыня должен бежать за ним, так было не раз. И уже спрыгнув в окоп, он обнаружил, что Бабыня с ним не побежал, взводный стоял возле их пушки на одном колене, прильнув к прицелу. Пушка выстрелила, и Леха увидел, что одна из «пантер» загорелась, а в следующую секунду снаряд другого танка ударил под основание пушки. Она взлетела на несколько метров, и, перевернувшись станинами вперед, завалилась набок. Разорвались еще несколько снарядов, и наступила относительная тишина, только гул танковых моторов. Немцы, видя, что пушки уничтожены, дружно повернулись и последовали дальше.

Бабыня лежал на спине, раскинув руки, будто пытался обнять небо. В его широко раскрытых глазах было удивление. На груди – большая дыра, наполненная кровью. Командир умер мгновенно, прихватив с собой пятерых фашистов, которые сейчас догорали в своем танке, и спасая жизнь своим бойцам, ставшим за последние годы его семьей.

– Эх, Бабыня, Бабыня, ну зачем ты так? – произнес Сашка Буратино, размазывая слезы по грязному лицу, Шухрат отвернулся, никто не должен видеть, как мужчина плачет, сжалось сердце у Лехи Макара, а нижняя губа предательски дрожала. Подошли лейтенант Магазинщиков и старшина Фонарев, сняли головные уборы:

– Из артиллеристов вы трое остались, – сказал старшина, – даже раненых нет, все убиты, и комбат Кравченко убит.

– Мои ребята сейчас воронку обровняют, там всех и похороним, – дрожащим голосом добавил лейтенант.

Как-то само собой получилось, что он, Леха Макарычев, сержант, стал здесь главным, хотя двое были старше его по званию, лейтенант, у которого был первый бой, и тыловой старшина в щеголеватой офицерской шинели. По должности Леха был командиром орудия, теперь все обращались к нему не по званию, а просто – товарищ командир. За те два года, что он был рядом с Бабыней, тот его многому научил, не только играть в шахматы, но и предвидеть опасность, анализировать ситуацию во время боя и управлять людьми в тяжелых условиях.

– Товарищ командир, – обратился Фонарев, – Бабыню со всеми вместе похороним?

– Нет, здесь погиб, здесь и похороним. Они положили своего взводного в выкопанный Шухратом для снарядов окоп, накрыли шинелью и присыпали землей.

– Прощай, командир!

– У вас какие потери, лейтенант? – обратился Леха к Магазинщикову.

– Потерь нет, четверых осколками зацепило, мы же в укрытии были, пока вы с танками дрались, – извиняющимся голосом ответил лейтенант.

– И правильно делали, не со штыками же на танки бежать, давайте сюда своих людей, нужно перевернуть орудие. Балтабоев, Деревянко, нужна хотя бы одна исправная пушка!

Примерно через час на них вышли человек тридцать штрафников с первой линии обороны. Разобраться с ними Леха отправил лейтенанта.

– Офицеры есть?

– Никак нет, все рядовые.

Один подошел к Магазинщикову, они о чем-то говорили, и тот подвел его к Алексею:

– Данилов я, до того, как стать штрафником, майором был, заместителем командира полка тяжелых танков, гражданин начальник.

Макарычев внимательно посмотрел на штрафника, тот был старше него года на два, может три.

– Еще раз назовешь гражданином начальником, не посмотрю, что ты бывший майор, морду набью! Ясно?

– Так точно! – штрафник широко улыбнулся, – товарищ командир, жду ваших приказаний!

– Какие тут приказания. Немец должен скоро пойти. Танки-то прорвались, теперь им тылы нужно подтягивать, горючее для танков, снаряды, продовольствие, ремонтники приедут танки, подбитые смотреть. Кстати, насчет продовольствия, – Алексей вспомнил, что со вчерашнего ничего не ел.

– Старшина Фонарев, что у нас на счет подхарчиться?

– Есть кое-что, каша, тушенка, водка есть, – Фонарев обрадовался от того, что он тоже нужный человек.

– Соберите всех и поделите поровну.

– Штрафникам тоже, что ли водку давать? Как я ее списывать буду?

– Вот бумажная душа, – улыбнулся Буратино, – у него топор над головой висит, а он прическу боится попортить.

Тут ему на глаза попался Магазинщиков:

– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?

– Что опять по коммерческой части?

– Никак нет, я просто хотел спросить, откуда вы родом?

– Из Москвы, – ответил лейтенант.

– Понятно, вон значит где, такие фамилии раздают, – и уже обращаясь к Шухрату: Александр, тут еще один твой земляк объявился!

Балтабоев слышал весь разговор:

– Я не Александр, я Шурик, а ты болтун, иди каши поешь, может ума прибавится.

Но тут сюрприз преподнес сам лейтенант:

– А я ведь действительно призывался из Ташкента, мы с родителями в эвакуации там были, родом-то я из Москвы, а все равно мы с вами земляки, рядовой Балтабоев.

«Вот, люди, – думал Алексей, – смерть только что прошла рядом, а они шутят, смеются».

– Отступать, как я понял, мы не собираемся? – прервал его мысли бывший майор Данилов.

– Не вижу смысла покидать выгодную позицию, – ответил Алексей, и приказа не было. Отступление без приказа, сами знаете.

– Да, знаю, как никто другой, знаю! Я к тебе с другим вопросом: танков вы богато здесь наколотили. Ты можешь указать танк, минимально поврежденный? Я же танкист, и еще двое у меня танкисты.

Алексей уловил задумку Данилова.

– Вон, «пантера», видишь? С перебитой гусеницей, они значит выскочили ее чинить, а Магазинщиков со своими ребятами их всех положили, там полный боекомплект, она ни разу выстрелить не успела.

– Разрешите действовать, командир?

– Действуйте! – ответил Алексей. – Да, у меня просьба одна есть личного характера. Вон тот «королевский тигр» видишь? Я его тоже «разул», обидно будет, если починят и дальше поедут, влепи-ка ты ему разочек в корму! Вон «фердинанд» стоит, такая же песня. В общем, ты танкист, майор, сам разберешься. Возьми с собой бойцов, человек пять, там немцы могут быть, из экипажей.

Примерно в пяти километрах впереди и справа разорвалось несколько мощных снарядов.

– Что это? – спросил Магазинщиков. – Там же нет никого, по кому они бьют?

– Я так думаю, это наши дальнобойщики пристреливаются, – ответил Алексей, – а это значит, не одни мы здесь, лейтенант. Доведите до своих бойцов, чтобы не чувствовали себя окруженцами, в ближайшее время этот танковый прорыв будет ликвидирован, сейчас не сорок первый год. А мы будем стоять здесь и бой дадим здесь, когда немец попрет.

Штрафники выполнили просьбу Макарычева: взрывались и горели недобитые батареей танки, а вскоре появился и Данилов со своими бойцами. Они как вьючные лошади были загружены мешками, сумками и ящиками, притащили несколько пулеметов, снятых с подбитых машин, множество патронов к ним, гранаты с длинными деревянными ручками, дымовые шашки, много продуктов питания.

– Не пропадать же добру, – пояснил бывший майор. – Карету ты мне подкатил – просто сказка, сиденья кожаные, внутри все белой краской покрашено, пороховых газов после выстрела внутри нет вообще, поворот башни с кнопочки, а уж прицел – просто мечта.

– А ты, Данилов, за что в штрафники-то попал? – спросил Алексей.

– Да вот за это самое и попал. Получали мы новые танки ИС-2, машина хорошая, но для экипажа условий никаких. Внутри башни сосульки железные висят, мои ребята потом неделю зубилом да напильником все в порядок приводили. Вот и сказал я в сердцах, думал мои слова на завод передадут, а их передали – «куда надо», и меня за восхваление немецкой техники…

– Что, наши танки плохие? – перебил его Алексей,

– Хороших вон сколько догорает. Того «тигра» видишь, – Данилов показал рукой, – вы ему в бок башни влепили, мы с ребятами туда заглянули, там фарш, пять трупов, вернее, четыре – один еще живой был, а ведь снаряд башню не пробил, их поубивало осколками собственной брони. Наша броня намного лучше, она вязкая, что ли, осколков не дает, моторы наши лучше, ходовая хорошая, а вот для экипажа условия гораздо хуже. Я сижу вот сейчас в «пантере» и выходить из нее не хочется, радиостанция, какой у нас в штабе дивизии нет, переговорное устройство, шепотом можно говорить, а оптика, я за вами наблюдал, так видел, как старшине муха на лоб села.

Стоявший рядом старшина Фонарев хлопнул себя по лбу ладонью, подумав, произнес:

– Так, холодно еще, мух-то нет!

Все рассмеялись, только Алексей был серьезен:

– Слушай, а восстановить ее нельзя, «пантеру» твою, ну чтоб она поехала?

– Нет нельзя, – ответил Данилов, – нет ни инструмента, ни запчастей. Это «СС» – они танки сами не ремонтируют.

– Все это потому, – заговорил давно молчащий Буратино, – что ихние танки делают для обыкновенных фашистов, а наши для героев-танкистов, которые умеют мужественно преодолевать все тяготы и лишения воинской службы в танковых войсках.

– Ладно, умник, – улыбнулся штрафник, – пойдем мы свою «пантеру» обживать. Слышишь? Вроде гул опять появился. Алексей прислушался – действительно, где-то очень далеко пока еще еле слышно гудели моторы.

– Если ориентироваться на их утреннюю скорость, то здесь они будут часа через полтора.

– Да, – согласился Данилов, – когда сверху все рассмотришь, связного мне пришли. Пойду пока музыку послушаю, Моцарта или Бетховена, – и уже немного отойдя, крикнул, – запомни, если выживешь, Данилов моя фамилия, майор Данилов!

«Не слишком ли тяжелую ношу, ты на себя взваливаешь, сержант Макарычев? – думал Леха. – Может сейчас самое время уйти? Вступив в бой, ты обрекаешь на верную смерть себя и еще почти пятьдесят бойцов. Какое ты имеешь право распоряжаться их жизнями? Ты же и так уничтожил много врагов. Тебя же еще и к ордену представят! Да, а заодно расскажешь, как ты вместе с расчетом с позиции убежал, оставив там командира одного! Эх, Бабыня, Бабыня, зачем ты так?

Немцы тем временем подошли настолько, что колонну можно было рассмотреть в бинокль. Вернее, это была не колонна, а три колонны, которые двигались параллельно друг другу. Две трети всей техники были грузовики и автоцистерны, остальное – бронетранспортеры с пехотой, танков было немного. Пока, по крайней мере, их было шесть. Они шли во главе колонны, потом стало видно еще два сбоку.

Алексей хотел собрать всех бойцов. Нет, не для того, чтоб огласить приказ, а просто поговорить, посмотреть в глаза. Обернувшись, увидел, что все и так уже были здесь. Он никогда не выступал ни на собраниях, ни на митингах, поэтому сейчас говорил просто:

– Мужики, кому не понятно, объясню. Колонна эта везет снаряды и топливо тем, которые прорвались раньше… – как когда-то Бабыня, теперь он, Леха Макар, внимательно вглядывался в лица людей, с которыми предстоит идти в бой. – Не можем мы спокойно сидеть и смотреть, как они проедут мимо нас. Мы должны их задержать. У нас нет сил, чтобы остановить колонну, но задержать мы ее сможем. Я лично обещаю вам такой фейерверк, которого даже в Париже не бывает! Если удастся задержать до темноты, то ночью они никуда не сунуться, а там глядишь, наша дальнобойная артиллерия ударит, или за ночь небо разъясниться, авиация прилетит.

В лицах бойцов не было ни явной трусости, ни ложного героизма. Все автоматчики Магазинщикова и освоившиеся с немецкими пулеметами штрафники внешне выглядели спокойно.

– Лейтенант, больше в укрытии отсидеться не получится, – попытался подшутить Буратино, – пехоты очень много.

– А мы готовы, товарищ рядовой по коммерческой части, – парировал тот. К Алексею подошли штрафники:

– Командир, мы к своим пойдем.

– Куда к своим? Где они свои?

– Ты не понял командир, к Данилову мы пойдем, шесть человек нас, три пулемета, под сгоревшими танками такие огневые точки устроим, что немцу мало не покажется. Ты на нас рассчитывай командир. А остальные с вами останутся, в подчинение к лейтенанту. Что Данилову передать?

– Передайте, пусть головные машины пропустит и бьет им в спину, для нас это будет сигналом, – и добавил: Спасибо, братцы. Поторапливайтесь, минут через двадцать колонна подойдет.

– Прощай, командир, увидимся ли еще?!

– Обязательно увидимся, нам бы до темноты продержаться. Потом отходите.

Леха осмотрел свою наскоро отремонтированную пушку. Буратино с Шуриком, пока суть да дело, поменяли на ней одну станину, колесо и искореженный взрывом щиток, все основные механизмы были целы. Приказал доставить на позицию как можно больше снарядов.

– Все, – сказал своим бойцам, – в прятки больше играть не будем.

– Орудие к бою!

– Взвод к бою! – командовал пехоте лейтенант Магазинщиков.

Колонна немцев была похожа на огромную змею, хвост которой уходил за горизонт, а голова подползала все ближе и ближе. Вот она поравнялась с танками Данилова. «Только бы у майора хватило выдержки», – подумал Макарычев, и в ту же минуту танк ожил и с близкого расстояния, метров с пятидесяти, всадил двум «пантерам» в их башни, в слабо защищенный зад, да еще с такого расстояния. Башни разлетелись как яичная скорлупа.

Наблюдать дальше у Лехи не было времени, он уже держал на прицеле грузовик:

– Выстрел! Заряжай!

– Готово!

– Выстрел! Заряжай!

– Готово!

Их видавшая виды ЗИС-2 посылала снаряд за снарядом. Немцы называли эту пушку шилом, рапирой за высокую точность и пробивную способность, и она оправдывала эти прозвища. Там внизу началось что-то трудновообразимое: горели бензовозы, вытекающее из них топливо растекалось по земле, в грузовиках рвались снаряды, огонь занимал все большую и большую площадь. Эсэсовцы выпрыгивали из бронетранспортеров и не в силах понять, что происходит, палили из автоматов куда ни попадя. Из-под сгоревших танков ударили пулеметы штрафников, теперь уже они выкашивали все на своем пути.

– Дохни, мразь, гори в этом адском огне, – Леха высаживал снаряд за снарядом, – таких «жирных карасей» можно бить и за два километра.

Голова колонны сгрудилась, смешалась, уходящие от огня грузовики сталкивались друг с другом.

– Все, командир, хватит, – черный от копоти пороховых газов Буратино присел на край станины, – а то пушку перегреем, да и снаряды заканчиваются.

Пушка, действительно, была как каменка в русской бане. Пот заливал Лехе глаза, он посмотрел на позицию без прицела. Танк Данилова горел, горели и разбитые им четыре «пантеры». Оставшиеся две успели сориентироваться, развернуться и, прикрываясь горящими машинами, расстреляли его, недвижимого, в упор. Затем немцы начали бить по сгоревшим танкам, под которыми были пулеметчики.

– Пушку прятать будем? – спросил Шухрат.

– Да они давно уже нас обнаружили, – ответил за Леху Буратино. – Сейчас там закончат и сюда рванут.

И действительно, от колонны вскоре отделились шесть бронетранспортеров и устремились в их сторону, на соединение с ними от головы шли два танка. Темнота предательски не наступала, даже сумерек не было. Лехе казалось, что бой длился уже долго, несколько часов, хотя с первого выстрела прошло не более часа. Долина горела, беспрестанно рвались боеприпасы в немецких грузовиках. «Что ж, молодец ты сержант Макарычев, – подумал он, – а что теперь? А теперь все, не будет больше ни момента неожиданности, ни укрытия, ни засады. Другие подставляли себя под огонь врага, отвлекая его на себя, и все это потому, что ты, Леха Макарычев, хороший наводчик, снайпер, а теперь никого больше нет: ни батареи Долгова, ни Данилова со своими штрафниками, которые тоже подарили тебе минут пятнадцать незамеченности, и за эти минуты ты успел послать в колонну три десятка снарядов. Так что в том горящем и рвущемся месиве, которое все больше разрастается там в долине, не только твоя заслуга, но и их тоже».

Он прекрасно понимал, что шансов нет никаких ни победить в этом бою, ни даже выжить. Одно дело бить из засады, через кусты, иногда сквозь кусты, оставаясь незамеченным, бить в борт, в корму. Совсем другое – встретиться с таким лоб в лоб. Немцы пока не стреляли, они не видели их пушку, но они четко знали направление, откуда велся огонь, и теперь неумолимо приближались к их позиции. Можно ли победить «пантеру»? Можно, но для этого нужно попасть в одну точку, которая размером с пачку папирос, чуть влево или вправо – и будет рикошет.

– Заряжай! – крикнул Леха и припал к прицелу.

– Готово! – ответил Буратино.

Немецкая пехота тем временем начала высыпаться из бронетранспортеров, как горох, и вытягиваться в цепь. Бойцы Магазинщикова открыли по ним огонь. Один танк слегка повернул и пошел на позицию взвода. Леха судорожно сжимал рукоятки доводки.

– Выстрел! – снаряд высек искры из брони танка и ушел в рикошет. В ответ выстрелила вторая, дальняя, наугад вслепую, снаряд разорвался где-то сзади.

«Спокойно, он тебя видит, наводчик танка, он тоже судорожно поворачивает башню и опускает ствол, у тебя один выстрел, больше не будет, ну что ж, пусть один, но он мой!»

– Выстрел!

Леха рванул спусковую рукоятку, и в следующую секунду где-то совсем рядом вспыхнула одновременно тысяча солнц. Кажется, его что-то ударило, и какая-то неведомая сила подхватила его тело и швырнула куда-то в неизвестность. Последнее, что мелькнуло в его голове – «Все, я убит!»

Леха лежал в окопе, метрах в десяти от своей покореженной пушки и разорванных тел своих друзей, Буратино и Шухрата, но он не был убит, он был без сознания и поэтому ничего не видел и не слышал. Не видел, как впереди горела подбитая им «пантера». Да, они выстрелили одновременно, да, он попал в самое яблочко, и теперь огонь с шумом вырывался из всех ее щелей, превращая в пепел все, что находится внутри. Второй танк, зайдя на их капонир, начал делать разворот, перемалывая своими гусеницами все в однородную массу – грязь, металл и человеческую плоть. Не видел он, и как старшина Фонарёв, перетянув своим офицерским, неположенным ему по уставу, ремнем шесть немецких гранат, кинулся с этой связкой на «пантеру», но был отброшен пулеметной очередью в грудь назад к своему окопу, и как эту связку подхватил лейтенант Магазинщиков и все же закинул ее наверх, туда, где идет тепло от двигателя. Рвануло хорошо,

танк загорелся, но и сам лейтенант получил тяжелое ранение.

Часть бойцов, пользуясь суматохой и наступающими сумерками, сумели добежать до ближайшего леска. Потом эсэсовцы ходили и добивали раненых, добили и Магазинщикова, а над лежащим в окопе Лехой остановился один, огромного роста, в камуфляжной куртке, поднял винтовку, но в последний момент передумал или пожалел патрон, перешагнул окоп и пошел дальше.

Командующий фронтом не спал уже почти двое суток. Положение было тяжелым, но кажется, противник начал выдыхаться. Силами трех армий танки удалось остановить, но прорыв был глубоким, от десяти, местами до сорока километров. Фронт нес невосполнимые потери. Для того, чтобы локализовать этот прорыв, уйдет неделя, а может и больше, а ставка уже сейчас требует готовить наступление на Вену.