По грибы. Рассказы

На следующий день, уже в городе, я сварила из этих маслят суп. Он получился божественно вкусным – шедевром в своём роде. Наш приятель, зашедший в тот вечер на огонёк, примолк и не мог оторваться от тарелки. Да и все домашние, привыкшие к моей грибной стряпне, ели да похваливали. Даже летом не получалось такого изысканного блюда. Выросшие в холодной осенней сырости, без летнего солнца, маслята оказались нежнейшими на вкус.

Рецепт супа до крайности прост: порезать и отварить маслята; добавить в кастрюлю луковичку, морковинку, несколько небольших картофелин и лавровый листик. Уже в тарелку каждому едоку надо обязательно покрошить по целому крутому яйцу, положить ложку сметаны и щепотку укропа. Яйцо делает суп сытнее, а, главное, подчёркивает и усиливает вкус варёных маслят, которые, кстати, при варке скручиваются улитками и сами проскальзывают в рот, – чудо!

Вот такой сюрприз преподнесли мне маслята поздней осенью на отъезд. И эта история, к слову, ещё один удивительный пример непредсказуемого поведения грибов – совершенно необыкновенных живых существ. А сколько ещё историй бывалый грибник может рассказать!

***

За долгие годы увлечения грибной охотой появились у меня некоторые «хитрости» в этом деле. Лес свой я знаю давно, и грибные маршруты мои – хоженные-перехоженные. До сих пор помню ямки и канавки, где я находила грибы ещё в годы своего знакомства с лесом, – на иных они давно уже не растут, а другие плодоносят до сих пор. Новые же места, бывает, отмечаю крепким сучком, воткнутым в землю и прислонённым к сосне, у которой нашла породистый белый гриб впервые. Эти палочки стоят у дерева по многу лет, и каждый раз служат мне точным ориентиром грибного местечка. Чтобы мои секретные кочки не стали всеобщим достоянием, никогда не оставляю рядом с ними резаные червивые грибы, а отбрасываю их подальше, чтобы не давать наводку смекалистым грибникам и не разводить на своих заимках грибную муху. А старые крупные шляпки, бывает, закладываю под моховую подстилку в подходящих местах для разведения новой грибницы.

***

Когда начинается долгожданный грибной слой, тут уж, считай, недели две «живёшь» в лесу, не хочется терять и дня отпущенного природой удовольствия. Я не бегу в лес с раннего утра, чтобы опередить всех, но, тем не менее, как охотничья собака нервничаю и «принимаю стойку», когда, не успев выйти из дома, уже встречаю грибников, выходящих из леса с полными корзинами. Правда, зачастую в корзинах у них громоздятся длинноногие переростки, даже не проверенные на червивость, – довезут до дома и, как пить дать, выбросят половину. Я припускаю шагу и тешу себя надеждой, что мои-то заветные грибочки дожидаются меня в положенных местах.

Однако, скажу вам, случаются в лесу кроме «чайников» и настоящие, ушлые, грибники, которые «компасом» чувствуют грибы и с успехом обставляют всех. Выходят такие охотники с рассветом, в одиночку, и методично, не расслабляясь, прочёсывают все подходящие лесные квадраты; обносят и мои потаённые места, оставляя после себя только свежие обрезки. Вот уж у кого в корзинах полный порядок! И тут уж ничего не попишешь, – снимаю, как говорится, шляпу.

Отмечу, всё-таки, что мне совершенно не близок такой «десантный» подход к этому многогранному удовольствию.

***

По лесу хожу я долго, бывает, часов по пять, ведь цель моя не только грибы: в лесу я – дома, в лесу душа отдыхает, лечится, отступают все хвори. В лесу я питаюсь ни с чем несравнимой энергией природы и запасаю её впрок. А глухой, тёмной зимой пользуюсь этими запасами: закрываю глаза, и передо мной один за другим в самых мелких деталях возникают любимые пейзажи: солнечный день, широкая песчаная дорога, рыжие сосны, шумные осины; короткая оглушительная гроза в лесу, ливень стеной. Вижу, как перед грозой лес испуганно замирает, – и немудрено: из-за деревьев, быстро заполоняя небо, выдвигается чёрная туча. Через минуту налетевший шквал уже рвёт берёзовые ветви и истово раскачивает стволы сосен. От раската грома трескается небосклон от горизонта до горизонта.

Но с особым замиранием души я вспоминаю серенькие дни с моросящим дождичком, обочины с побуревшей, обвалившейся набок травой, себя на осенней дороге с ведром мокрых грибов в руке. В сиротливой тишине позвякивают в кустах, как монетки в кармане, невидимые пичужки. Эти неяркие картины невыразимо прекрасны своим зыбким спокойствием и благословенным безлюдьем…

Страшная ночь

Сколько белых грибов уродилось в то лето – сказка! На две недели, пока шёл этот «сказочный» слой, дом наш превратился в настоящую заготконтору. С утра до глухой ночи я собирала, чистила, мариновала и сушила драгоценную добычу. Дом пропах маринадом и хлебным духом сохнущих над горячей печкой грибов, а на полках выстраивались батареи банок с готовой продукцией – маринованными грибочками необыкновенной красоты и аппетитности.

Так уж сошлось, что в разгар этой страды все мои домашние уехали на несколько дней в город, и я осталась на даче в одиночестве, чему была даже и рада: не надо было отвлекаться на готовку, обеды и ужины по расписанию. Едой я не заморачивалась – «клевала» на скаку что придётся. В лес уходила надолго – хотелось обойти все заветные места – и домой, в результате, возвращалась перегруженная, неся тяжесть в обеих руках и валясь с ног от усталости. Но грибы долго не хранятся, их надо было сразу переработать: крупные – нанизать на шампуры и расставить сушиться на печку, а шляпки небольших грибочков – отварить, замариновать и закатать в банки. В кровать я падала заполночь и засыпала, едва успев накрыться одеялом.

Один из таких дней выдался сильно ветреным, а к вечеру на Ладоге и вовсе разыгрался шторм. Прибрежный лес метался и выл под шквалами. Тяжёлые беспросветные тучи, только что не с грохотом, катили по небу. Не умолкая, бушевал прибой, перекрывая яростью вой леса, – его было слышно даже у нашего дома, в километре от берега.

Мне, однако, было не до стихии. Потея мелким бисером от пышущей печки, уставленной грибами, от электрической плиты с четырьмя конфорками, работающими на полную мощность, я крутилась как заведенная, собрав в кучку последние силёнки и терпение. Кипящая ведёрная кастрюля извергала к потолку клубы густого грибного пара, пыхтели и стерилизовались над бидоном перевёрнутые банки, а в бурлящем кипятке брякали сложенные рядами крышки. И вдруг(!) – погас свет. От такой неожиданной подлости я на какое-то время безвольно окаменела в наступивших потёмках. Всё. Точка. Плита не горела, брякающие крышки в кастрюле постепенно затихли.

Когда я выбралась на улицу и увидела вдали, за мятущейся листвой, привычные огоньки в соседских домах, стало ясно: не ураган оборвал линию, а наша собственная электропроводка с самодельными «жучками» вместо предохранителей не выдержала многодневного насилия четырёх работающих на полную мощность конфорок. В новом доме, где мы жили первое лето, электрощит ещё не был установлен, и электричество в дом подавалось по кабелю-времянке от нашей старой избёнки, в которой, похоже, и надо было искать источник аварии, – туда я и потащилась.

Под навесом избушки сильно разило горелой пластмассой. Чтобы отключиться от сети, я немедля опустила вниз ухватистую пластмассовую ручку на старомодном чёрном рубильнике, громоздящемся на подпорном столбе навеса. Причина аварии обнаружилась сразу: прогорела и сильно оплавилась розетка, в которую подключался кабель-времянка. Я дёрнула на себя вилку, и она рассыпалась вместе с покорёженной розеткой.

Подступала темень. Ветер, истово рвущий забытое на верёвках бельё, не собирался стихать. Помощи в такое время искать было негде. От безвыходности, не надеясь на успех, я самостоятельно взялась за ремонт. Долго в полутьме, под вой шторма, я лихорадочно и неумело зачищала, скручивала и заново привинчивала провода; верёвочкой, найденной тут же на гвоздике, по-бабьи скрепляла половинки развалившейся вилки (рассмотрела я потом, на свету, что это за верёвочка!). У меня постоянно что-то падало из рук, и я подолгу искала потерянную деталь на мусорном полу. Процесс затягивался…

Когда в результате, измученная, я воткнула вилку в розетку и с замиранием подняла кверху набалдашник рубильника, – окна в доме (какое счастье!) вспыхнули ярким светом. Я ухнула с облегчением…

Вернувшись в дом, подбросила дров в прогоревшую печку и снова обречённо захлопотала вокруг банок и кастрюль.

Глухой ночью, когда последние банки с грибами были закупорены и поставлены в рядок остывать, я вышла на веранду и открыла дверь, чтобы глотнуть перед сном свежего воздуха, – в дом, как из разверзшейся чёрной преисподней, тут же ворвался ветер – шторм продолжал бесноваться! На мгновение показалось, что бушующая тьма поглотила всё живое, но на другом берегу реки вдруг проклюнулся мерцающий огонёк…

После изнурительного, растянутого почти на сутки, напряжения сил резко накатила усталость, глаза закрывались сами собой, и я собралась уже захлопнуть дверь, как вдруг услышала, или скорее почувствовала, невдалеке от дома что-то неладное. Напрягая слух и зрение, стала вглядываться в темноту, пока сквозь шум ветродуя снова явственно не прорезались те самые странноватые звуки, которые насторожили меня перед этим. Звуки явно были человеческими: то ли кто-то скулил, то ли пьяненько напевал какой-то неверный мотивчик. Сердце заколотилось, я замерла на пороге, лихорадочно соображая, как и зачем этот «кто-то» смог пробраться к дому в полной темноте, минуя забор и запертые ворота (что и днём не так-то легко сделать), да ещё в такой шторм, когда и собаки-то все по домам сидят. Меж тем «пение» прекратилось, и первой мыслью было, что меня засекли на фоне светящегося проёма, – я тут же захлопнула дверь и накинула крючок. Крючок был хиловат, и при желании, сильно дёрнув дверь, его несложно было оторвать. Врезного замка тогда ещё не было, дом при отъезде запирался на висячий. Я судорожно оценила ситуацию: дверь открывалась наружу – не подопрёшь изнутри, да и окна, хоть и высокие, можно разбить, чтобы пробраться в дом. Страх нарастал: я поняла, что оказалась в западне, и защиты у меня нет никакой. Единственное, что пришло на ум, это нашарить в тёмной кладовке топор – оружие, которым я и воспользоваться-то никогда бы не смогла. Пристроившись у двери с топором в руках и приложив ухо к щели, я ждала, когда угроза приблизится вплотную.

Время шло, а преступник не торопился. Переминаясь с ноги на ногу, я изнемогала от усталости, но страх не разрешал мне покинуть пост. Долго ли, коротко, но что-то лопнуло у меня в груди: «Хватит бессмысленно ждать, надо что-то предпринимать!» Я откинула крючок и резко открыла дверь: «Кто здесь?!» – громко рявкнула я, но шквал с лёгкостью проглотил звук. «Кто здесь?!!» – рявкнула ещё раз, срывая голос, – никакой реакции. В голове промелькнула нездоровая мысль: «Затаился гад!» Это ещё больше взбудоражило мой страх. Захлопнув дверь, я в изнеможении опустилась на пол с топором в руках: «Буду сторожить хоть до утра, спать нельзя». Сидеть на полу было тяжело, а ноги уже совсем не держали. Притащив табуретку, я уселась рядом с дверью и, прислонившись к стенке, отчаянно приготовилась ждать неизвестно чего. Ничего тем временем не происходило, и, теряя выдержку, я несколько раз приоткрывала дверь, чтобы оценить ситуацию: пение не прекращалось, – мне даже казалось, что я различаю отдельные слова. Поющий, однако, к дому не приближался – почему? Какая у него цель?

«Долго ли, коротко ли» я так сидела, но силы мои иссякли: «Всё, больше не могу! Надо лечь! Прихвачу топор и буду, лёжа, не закрывая глаз, ждать дальнейшего развития событий». Так я и сделала. Свет не погасила, чтобы злоумышленник знал, что в доме «бдят».

…Очнулась я от яркого солнца, заполнявшего дом. Стояло безмятежное тихое утро, а под потолком горела бесполезная лампочка. Рёбра ныли: сунув руку, я вытащила из-под себя топор, неведомо как там оказавшийся, встала и поплелась на улицу, растирая на ходу занемевший бок.

После изнурительной ночи в природе наступил полный штиль, вокруг всё отдыхало, сверкая тихой солнечной радостью. По всему двору, как на поле битвы, были раскиданы тазы, вёдра, дачные стулья. Бельё, пережившее шторм, было или сорвано с верёвок, или намотано на них самым немыслимым образом.

Больше всего меня, конечно, интересовали следы ночного пребывания невыясненного лица. Проведя тщательный осмотр территории, я так ничего и не обнаружила: разбойник исчез бесследно. Да и ладно! Главное – жива осталась, а вечером мои приедут, до них ещё и за грибами сбегать успею. Но прежде, чем пойти позавтракать, заглянула под навес избушки, проверить на свету, как выглядит моя отремонтированная электрика. Всё вроде было терпимо, но тут я рассмотрела верёвочку, которой были скреплены две половинки развалившейся вилки, – это была снятая чулком высохшая змеиная кожа! Меня коротко передёрнуло от запоздалого ужаса. А происхождение шкурки я сразу вычислила: Коля, наш «мастер-универсал», года полтора живший в избушке пока строился новый дом, повесил сушиться на гвоздик заготовку для какой-то своей поделки, да и забыл про неё.

***

Тайна незабываемой ночи неожиданно раскрылась через год. Следующим летом случился у нас на Ладоге подобный же шторм (грибы, правда, не уродились в тот сезон, да и во время шторма была я на даче не одна – вся семья была в сборе). Выйдя поздним вечером за какой-то надобностью из дома на клокочущий ветер, я неожиданно услышала в темноте знакомое гнусавое «пение» – не раздумывая, направилась прямо на звук, благо в доме у меня было полно защитников…

…Посредине двора, перед крыльцом, стоят у нас рядышком две сосны; между ними установлен самодельный турник – отрезок водопроводной трубы, намертво закреплённый с двух сторон вбитыми крючьями. С годами деревья «растолстели», крючья окончательно вросли и почти затянулись сосновой плотью. Когда штормовой ветер с неистовой силой раскачивает деревья, труба начинает с усилием ёрзать по вросшим крюкам и – петь, петь, петь – скрипуче, жалобно, пьяненько и так по-человечьи, что даже слова какие-то чудятся…

Деревня Гадюкино

Свою любимую дачу на Ладоге мы иногда в шутку называем «деревней Гадюкино», и недаром наши знакомые после отпуска первым делом спрашивают: «А как там ваши змеи поживают?» «Поживают, – отвечаем, – и очень даже неплохо!»

А что им не поживать? Усадьба наша расположена в лесу, на берегу речки, а слева, вдоль забора, ещё и ручей в речку течёт в тенистом овражке, заросшем густой травой и кустами, – рай для гадюк. Спустилась я недавно в этот овражек с серпом, чтобы осоки нарезать, нагнулась – а там торчит «красавица» в позе кобры, на изготовке в мою сторону! Меня как ветром сдуло, и осока сразу разнадобилась. Кормовая база у гадюк здесь богатая – лягушек полно: вечером сойдёшь с крыльца, а они так и шарахаются из-под ног, иногда и в дом запрыгивают. Вот так уже много лет мы и соседствуем со змеюшником, а куда денешься?

Как только снег по весне сойдёт, солнышко припечёт, так гадюки и начинают то там, то сям выползать из своих зимовищ на нашу светлую поляну, как на пляж, греть свои хладнокровные тела. Не подумайте, что змеи только и делают, что путаются у нас под ногами, – нет, и ещё раз – нет! Они слышат присутствие человека, и сами его опасаются, а при встрече стараются сразу же скрыться с глаз долой. Слышат гадюки не ушами (ушей и барабанных перепонок у них нет), а очень хорошо чувствуют вибрации земли от человеческих шагов. Поэтому кричать: «Змеи! Расходись!!» – бесполезно – не услышат. Надо просто сильно топать ногами, приближаясь к заведомо змеиным местам.

Топать-то мы топаем, но надоедает это! Приходится, чтобы не дёргаться, ходить всё лето по закоулкам своего огорода в резиновых сапогах. И всё-таки однажды потеряла я бдительность и получила «своё».

***

Змей я боюсь как обезьяна! Это чувство атавистическое, и с ним трудно справиться. Даже книжную страницу со змеёй на картинке стараюсь скорее перевернуть. Не понимаю людей, которые могут взять змею в руки, – я и ужа пальцем потрогать не смогу. Раньше я никогда не встречала змей в живой природе, ну а как поселились на Ладоге, невольно пришлось с ними познакомиться. Долго привыкала, чтобы, по крайней мере, судороги не случались при встрече. А то ведь поначалу как в лесу увидишь змею, так забываешь про грибы-ягоды – и поворачиваешь к дому. Всё. Настрой сбит. А чего боишься – на то и напорешься.

Как-то приехали к нам на дачу друзья, и повела я подругу смотреть огород, да забыла сапоги надеть – пошла в шлёпках на босу ногу. Около грядки с раскидистыми кабачками я вдруг почувствовала, что уколола большой палец ноги какой-то колючкой, – нагнулась посмотреть и с ужасом увидела, что под ногами крутится гадюка, угрожающе виляя рисунчатыми петлями! Я просто взорвалась воплем: «Змея-я-я!!! Меня укусила змея-я-я!!!» Крик мой, как оказалось потом, даже соседка слышала, которая не близко живёт. В смятении все собрались вокруг меня, хотели в больницу везти, но я наотрез отказалась, а муж мой Юра, врач, стал немедленно оказывать первую медицинскую помощь – выдавливать из пальца яд вместе с кровью. Он так старался, что под ногтем возникла чёрная гематома, которую, в свою очередь, тоже пришлось удалять, прожигая ноготь раскалённым на огне гвоздиком. Все тридцать три удовольствия! От этих процедур мне стало худо, весь день я лежала и постанывала от боли в пальце и накатившей дурноты. Однако медицинские мероприятия, как ни странно, помогли: хватило дня и ночи отлежаться, и уже на следующий день я «побежала» за грибами вместе с гостями, а о змеином укусе напоминала только припухлость ноги от ступни до коленки.

Змею Юра потом выследил (там же, под широкими листьями кабачков) и «приговорил», чтобы, не дай бог, следующий раз, когда я нагнусь за кабачком, она не укусила бы меня уже в руку!

***

Змеи выбирают себе подходящие «угодья» и живут на одном месте годами, и убежище там же имеют постоянное: нору какую-нибудь, щель под гнилым пнём, груду камней или старую кучу валежника. Не один год подряд, собирая в лесу грибы, мы встречали в поросшем осокой песчаном карьере, рядом с замшелой кучей битых кирпичей, большую седую змею с чёрным узором, гревшуюся на осеннем солнышке после холодной ночи. Как старой знакомой мы даже имя ей дали – Мариванна, а потом и карьер её именем стали называть. Несколько лет прошло, а нынешней осенью я опять заметила её на том же месте: свернулась старушка кольцами и мертвецки спит на виду у всех. Да и смешно в её возрасте бояться кого-то! Смотрю и думаю: а жива ли? На обратном пути снова заглянула: солнце уже не было, а её и след простыл.

Как-то напала я в лесу на богатые брусничные кочки; ягоды были недозрелыми, и пришлось отложить их сбор. Но уже через две недели прибережённая брусника обрадовала меня восхитительной лакированной спелостью. Полюбовавшись, я принялась аккуратно обирать увесистые гроздочки. Но радость моя в мгновение ока испарилась, когда среди брусники я увидела чёрную змеищу, вальяжно расположившуюся на солнышке, – я резко отпрянула, – ну что ты скажешь! Потопталась я, потопталась да и ушла, а через несколько дней снова туда заглянула. И что вы думаете? И брусника была цела, и змея – на прежнем месте! То-то никто до меня не позарился на такие замечательные ягоды, хотя место было не глухое, грибники постоянно ходят. Рядом я заметила полусгнившую, заросшую травой, кучу валежника – логовище змеиное – и поняла: никуда она отсюда не уйдёт!

Так и оставалась брусника необобранной, хорошо её «стерегли». Наверняка потом, в один из пасмурных деньков, кому-то и повезло собрать это богатство, избежав встречи со «сторожем», а я больше туда не заходила.

Опыт показывает: не стоит бояться местной гадюки – это вам не кобра и не гюрза. Но поглядывать, что у тебя под ногами, когда за грибом наклоняешься или ягоды собираешь, надо. А главное – ходить по лесу в резиновых сапогах. И, смельчаки, сами не задирайте гадюк из любопытства – не лезьте на рожон!

Птицы, птички и пичужки

Живём мы на дачах среди птичьего гама и щебета и часто не подозреваем, что вся эта голосистая мелкота тут же рядом тайно и гнездится. И только осенью, когда опадёт листва, обнаружишь ненароком отслужившие ладные гнёзда-корзиночки то в кусте чёрной смородины, то в зарослях малины, да и в других самых неожиданных местах. Прячут пичуги свои домишки от многих хищников, которые не против поживиться их яйцами и птенцами: кошек, белок, ворон, ястребов; да и человеку не доверяют. Однако внимательный наблюдатель всегда может выследить, куда парочка неугомонных родителей таскает всяческую снедь: то, смотришь, мотылька в клюве держит, то гусеницу упитанную, – и так целый день. И не дай бог подойти к птичьему гнезду слишком близко – такой переполох устроят! И всё для того, чтобы отвлечь ваше внимание от птенцов; ну а те, услышав заполошные родительские крики, приникнут мгновенно к донышку своей люльки – и молчок…

Таская своим детишкам корм, птицы не сразу ныряют в гнездо: присядут сначала где-нибудь недалеко, держа добычу в клюве, тщательно осмотрятся, а если надо – и подождут, пока опасный объект скроется из поля зрения. Услышав прилетевшего в гнездо кормильца, птенцы как по команде вытягивают навстречу широко разинутые жёлтые глотки и начинают громко, наперебой, верещать: «Мне! Мне! Мне! Дай мне!» За день заботливые родители всех накормят, никого не обделят. Недели три – и, смотришь, уже выросли и из гнезда выпорхнули! Сидят неуклюжие слётки на жёрдочках, покачиваются неуверенно (хвостики-то, балансиры, ещё как надо не отросли) и непрерывно подают голос родителям: «Фюить-фюить-фюить!» – мол, я здесь, дай есть! И родители ещё какое-то время за ними присматривают и кормят.

***

Какие только «соседи» рядом с нами не живали. Конечно же, никогда не изменяющие нам жильцы – трясогузки. Их излюбленные места для гнёзд – лазейки под шиферной крышей, но однажды, в наше недельное отсутствие, парочка трясогузок устроила гнездо в приоткрытом парнике – прямо на земле, по соседству с огурцами, – и даже успели отложить туда штук пять симпатичных пёстрых яичек. Мы смирились с таким неудобством и старались без дела их не тревожить. Но те быстро управились: высидели, выкормили своих птенцов и освободили территорию.

Целыми днями бегают трясогузки по тропинкам, потряхивая длинными хвостиками («тряся гузками»), ловят мошек и высматривают в траве всяческих огородных вредителей. Очень любят свежевскопанные грядки: стоит отойти от лопаты – они тут как тут – выклёвывают червячков и личинок, прежде хоронившихся в земле.

Было, правда, одно лето, когда трясогузок и другую птичью мелочь словно ветром сдуло с нашей территории. А не рискнули птахи поселиться на своих давно обжитых местах потому, что перед домом на высокой сосне, в старом вороньем гнезде, устроилась семья грозной пустельги – небольшого сокола с опасным крючковатым клювом. Крик у неё резкий, звонкий, металлический, как звук циркулярной пилы: «Ций-ций-ций-ций…» – далеко по округе слышен. Мелко трепеща крыльями, пустельга зависает в воздухе, высматривая на земле добычу. Ловит она и мышей-полёвок, и птенцов, и мелких птиц. И кто же после этого захочет поселиться рядом?! Однажды я была свидетелем погони сокола за какой-то птахой, которая, к удивлению, оказалась большой умницей: не имея никаких шансов удрать от преследователя, пичуга целенаправленно, с лёту, проскочила через ячейку забора, а догонявший её хищник с размаху врезался в сетку, распластав крылья. Обошлось без травм. Был как-то подобный случай со мной и в лесу: такая же сообразительная птичка, «улепётывая» от пустельги и ища спасения, кинулась мне на грудь, – слава богу, что пустельга успела затормозить в воздухе и не ударилась в меня когтями! Умеют, оказывается, даже небольшие птахи стремительно оценить и найти выход из патовой ситуации.

***

Жили у нас под крышей сарая и ласточки, лепя свои гнёзда в стыках стропил, но соседские кошки, привлечённые их бесконечным шмыганьем туда-сюда и громким верещанием птенцов, не однажды умудрялись добираться до гнёзд и ронять их на землю.

Любят ласточки большими компаниями сидеть на проводах, опустив вниз раздвоенные хвостики, и упоённо щебетать. А мы радуемся, слушая их счастливую песню: лето в разгаре! Когда-то в моём детстве бабушка скороговоркой подражала их удивлённому щебетанию: «Улетали – молотили, прилетели – па-а-шут! Улетали – молотили, прилетели – па-а-шут!..» С давнишних времён люди пашут, сеют и убирают хлеб, а ласточки и поныне не устают удивляться…

***

В дупле большой и толстой сосны рядом с домом каждый год селились стрижи. Целыми днями чёрными стрелами с весёлым свистом мелькали они над нашими головами, таская мошек своим птенцам. Но как-то по весне их дупло заняла белка с выводком, и стрижам, прилетевшим позже, пришлось ретироваться. В последующие годы они так и не вернулись в опустевшее гнездо, видно, привыкли к новым местам, а наше дупло забыли.

***