Старый дом под черепичной крышей

– Не бойтесь меня, – говорит девушка, – я Дуня. Дуня-тонкопряха, – попровляется она, – а со мной Катерина-калашница, – и она кивнула головой в противоположную сторону.

Позолотин скосил глаза налево и увидел такую же маленькую женщину, только несколько старше, она складывала тряпочку, чтоб приложить её к голове Вениамина Павловича.

– Вам нельзя шевелиться, – сказала Катерина, увидев, что, очнувшийся человек смотрит на неё очень ласково и дружелюбно.

– Вам надо отдохнуть, – проговорила, журчащим как ручеёк голосом, Дуня.

– Вы кто? – спросил Вениамин Павлович.

– Мы глиняные игрушки, – проговорил мужской голос, и Вениамин Павлович увидел на своей груди маленького богатыря с дубиной.

– Какие игрушки? – удивился профессор.

– Мы этого не знаем?.. – ответил богатырь, – просто нас мамушка всю жизнь лепила, и её свёкр лепил и свекра отец лепил и этого отца бабушка лепила… дальше я не знаю, все лепили, а последней была мамушка, а люди её звали Еленой Никаноровной, – проговорил богатырь и сошёл с груди.

– Что это? Как всё это понимать? – проговорил вслух недоумённо профессор.

– Терпение, мой друг, терпение, – раздался совсем рядом старческий голос.

Вениамин Павлович скосил вправо глаза, потому как даже, повернуть голову у него не было сил. Краешком глаза он увидел, как под лопух вошёл древний старичок с котомкой за плечами в длинной старинной одежде. Своим видом он напоминал отшельника. Старичок подошёл к профессору, положил ладонь небольшой морщинистой руки ему на голову и пристально посмотрел страдальцу в глаза. – Терпение, мой друг, – повторил он, – в скорбях должно быть терпение, – повторил он ещё раз и вдруг стал исчезать, как бы растворяясь. Тела его не стало видно и только одни чистые добрые любящие лучистые глаза смотрели, будто зависнув в воздухе. Ниже глаз были видны губы. Глаза не мигая, строго и чуть подбадривающе с минуту смотрели на Вениамина Павловича, затем стали удаляться и таять.

«Кажется, я умираю, – подумал профессор. – Вот уже начались видения. Я – учёный и мне являются люди из давнего прошлого. Кто этот старичок с котомкой? Почему он, кроме того как «надо терпеть» ничего не сказал? А может быть этим он как раз и сказал всё, что надо Позолотину именно сейчас? Ведь терпение в скорбях – краеугольный камень человеческого бытия. Терпение даёт надежду. Из терпения происходит любовь, бескорыстие, соучастие… и мир. Это из Евангелия. Отшельник напомнил ему евангельские строки. Всё верно,… из терпения в конце происходит мир, а из нетерпения произрастает брань, самовозвышение, самодовольство и революции.

«Странно, но я не могу даже предположить, кто этот старичок?.. – подумал Вениамин Павлович. – Почему он мне явился? Явился именно сейчас, здесь; как это понять? Нет-нет, всё не то и не так… Мне просто мерещатся живыми части моей незавершённой научной работы. Недавно закончил писать главу о быте древних славян, затем долго размышлял о первохристианах… Может быть, это материализация мыслей?.. Нет, не то… Я уже начинаю думать не как учёный, а как мистик. Странно, кто он? Возможно это явление из более позднего периода,… древняя Русь,… непроходимые леса… В леса из мира уходят и становятся отшельниками немногие из людей, чтобы проводить жизнь в уединении, оставшись один на один со своими помыслами, страхованиями, молитвами и надеждой. Нет, нет, это точно плод больного воображения,… и пример тому налицо. – Я всё время думал о традиционной глиняной игрушке, и вот она ходит по моей груди, а я лежу под лопухом и слышу недалеко голос Крокыча. Возможно это всё-таки воздействие солнечной радиации на ослабевшее тело», – и профессор снова впал в забытьё.

Это забытьё снова подарило ему чудное видение. Вот он на плоту. Под ногами между брёвнами хлюпает вода. Только это совсем необыкновенные брёвна, они строганные, с затёсами и вырубами. Совсем рядом раздаются голоса, но Вениамин Павлович не видит людей, плотный туман завалил и плот, и берега, и небо. Профессор пошёл по скользким брёвнам на голос, который был ближе к нему. Этот голос отдавал команды: «Право бери», «стоп», «прямо»…

Вениамин Павлович сделал несколько шагов и вдруг увидел прямо перед собой на выдвинутых вперёд трёх брёвнах, с фонарём в руке, человека. Тот, освещая фонарём воду и вглядываясь в неё, отдавал команды. Вениамин Павлович обратил внимание на одежду человека. Он был одет в кафтан с петлицами, с шапкой на голове, на ногах жёлтые сапоги. «Так это же стрелец времён Ивана Грозного…» – удивился профессор.

Что вы тут делаете? – спросил Вениамин Павлович. Стрелец в ответ сделал профессору знак рукой, дескать, говори тише и поманил профессора подойти ближе к нему. Вениамин Павлович ступил на выступающие вперёд брёвна, сделал два шага и остановился. Стрелец указывал рукой на воду. И тут профессор увидел там, куда показывал стрелец, плывущих трёх стерлядок. Они наполовину были погружены в воду и в стороны от плывущих рыб расходились небольшие волны. Средняя стерлядь плыла немного впереди, а те, что плыли по бокам, отставали на полкорпуса. «История оживает, – подумал Вениамин Павлович. Он совсем недавно рассказывал Крокычу об этих стерлядях и вот он их видит собственными глазами, и лоцмана в стрелецкой одежде, и сами плоты». – «Это чудо. Это невозможно!!!» – произнёс он вслух.

– Ему совсем плохо, – сказала Дуня, глядя на профессора.

– Жаль, что у нас нет никаких лекарств, – посетовала Катерина.

– А если б и были, мы разве знаем, что давать человеку в этом случае? – усомнилась в знаниях глиняшек Дуня.

– Ему надо просто отдохнуть, он перегрелся на солнышке.

– Нам от этого не лучше, – заметил Мурлотик.

– Поясни нам свою глубокую мысль, а то не доходит, – вмешался в разговор Пустолай.

– Чего тут пояснять, сами что ли не сообразите. Этот человек профессор, учёный значит. По крайней мере, его так называл человек, который его принёс. Раз он его принёс, то он его отсюда и заберёт.

– Ну и что из этого? – спросил Пустолай.

– А то, что мы тоже под этим же лопухом находимся, только с другой стороны. Вы что думаете, что профессора будут брать, а нас не увидят? И ещё неизвестно, кто увидит. Может быть, за ним два или три человека придут? За профессора и его друга мы спокойны, а за остальных ручаться нельзя. Вот так вот.

– И что из того? – почесал нос Пустолай.

– Уходить нам надо отсюда. И лучше будет, если мы сейчас переберёмся в разведанную лачужку, пока там никого нет, иначе будет поздно.

– Мурлотик прав, – сказал Заступник, – здесь нам оставаться опасно.

– Мы что же, должны бросить профессора в беде? – спросила Дуня.

– Никто не говорит, что это надо сделать прямо сейчас, – пояснил Заступник. – Побудем здесь какое-то время, и как профессору станет лучше, то и уйдём.

– Мне его жалко, – сказала Катерина. – А нельзя ли нам перекочевать под соседний лопух, тогда и мы будем в безопасности и профессор будет под присмотром.

– Если мы уйдём, то это будет не по совести, – сказала Дуня. – Надо продолжать ему класть на лоб мокрые тряпочки. Вы как хотите, а я от больного никуда не побегу. С ней все согласились.

Очнулся Вениамин Павлович под вечер в хибарке, видно туда его перенёс Крокыч. Он открыл глаза и увидел улыбающееся лицо художника. Крокыч смотрел на него во все глаза и кивал на стол. Позолотин посмотрел в ту сторону и увидел знакомые игрушки, именно те, которые он видел во сне, лёжа под лопухом около кучи мусора, только здесь они не были живыми. «Значит, мне не приснилось, – подумал Вениамин Павлович, – игрушки действительно были. Просто мой разум чудесным образом трансформировал действительность, наделив игрушки речью и способностью двигаться».

– Под лопухом нашёл, – сказал Крокыч, считай у вас в головах. Рядом ящик валялся разбитый. Видно когда самосвал мусор сваливал, то ящик откатился в сторону, там трава свежепримятая, и вот результат.

– Сима знает? – спросил взволнованно профессор, – чувствуя, как комок радости подкатился ему к горлу и мешает говорить.

– Что вы, ни в коем случае. Эти игрушки не для его поганых рук, – заверил художник.

– Это правильно, – сказал профессор. – Вот она – недостающая деталь цивилизации, – и улыбнулся. – Это, дорогой Семён Ваганович, настоящая старинная саратовская глиняная игрушка, а то, что у Симы в коробке, сам понимаешь…

– Вот значит из-за чего вся свалка на ушах ходит! – покачал головой художник

– Ей цены нет, потому и ходит, – заметил профессор.

– Мне надо на работу идти, – сказал Крокыч,– Сима орать будет.

– Да-да, конечно, только игрушки спрячьте, вдруг кто придёт и увидит.

– Конечно, обязательно спрячу, – и Крокыч положил игрушки в коробку, накрыл их старой газетой, задвинул под кровать и ушёл разбирать мусорные кучи. Позолотин остался в хибарке один.

Профессор лежал на скрипучей кровати и думал о превратностях судьбы, а потом даже вроде уснул. И снова, как и там под лопухом, игрушки, находящиеся в хибарке, снова стали живыми. Они вылезли из коробки, стали ходить по помещению и разговаривать с Вениамином Павловичем. Профессор задавал игрушкам вопросы, и они отвечали на них. И профессор удивлялся тому, как они много знают из истории и этнографии, особенно Заступник, который буквально в деталях рассказывал о тех вещах, над которыми десятки лет ломают голову историки. Он, как оказалось, хорошо знает Святогора и Илью Муромца, так как путешествовал с богатырями и находился в суме у Алёши Поповича, а сума была приторочена к седлу. Алёша Попович, даже будучи взрослым человеком и богатырём русской земли, никогда не расставался со своей любимой игрушкой и всегда брал её с собой в походы. Перед тяжелейшей битвой вынет из сумы Алёша Попович Заступника, посмотрит на него, вспомнит себя ребёнком и прибавляется в нём сила и смелость. Ведь он должен в бою защитить жён, стариков и детей. Много чего рассказал профессору маленький воин, а после добавил:

– А если вы поговорите с Свистоплясом, то узнаете ещё больше, он у нас самый древний, – я того не знаю, что он знает.

– Кто такой Свистопляс? Я не знаю такого, – сказал Вениамин Павлович. Я никогда не слышал о нём. И тут же получил ответ но не от человечка с мечом, а от Дуни.

– Это кентавр. Он половина человек, половина конь. Он язычник.

«Странно, как они могут помнить, то, что было до них, или они слеплены очень давно, ещё во времена язычества. Нет, этого не может быть, тогда откуда у них знания о далёком прошлом?», – подумал профессор, но через минуту забыл об этом и опять впал в забытьё.

Позолотин даже во сне был счастлив. Улыбка не сходила с его губ; они шептали: «Ещё,… ещё,… ещё…» Он время от времени просыпался и проговаривал свои мысли:

– Я об этом обязательно напишу. Учёные всего мира должны знать. Ну и что, что у него нет доказательств. У него есть само живое знание, разве этого мало? Что может служить доказательством живому знанию. Это абсурд. Живому знанию не требуются никакие доказательства. Так, например, люди имеют живое знание о боге, разве им нужны доказательства о том, что Иисус Христос был, что он ходил, ел, пил как и все люди на земле, исцелял болящих и воскрешал умерших. Этому не нужны никакие доказательства. Только неверный мир требует этому доказательств. Этот мир и представленным доказательствам всё равно не поверит, и затребует новые доказательства, чтоб подтвердили предыдущие и это будет продолжаться бесконечно.

Потом Вениамин Павлович стал думать о том, что, возможно, его мозг включил дополнительную функцию, которая неведома учёным, и она соединила прошлое, настоящее и, возможно, даже и будущее. Отдалённым примером тому может служить открытие знаменитой периодической таблицы Менделеева. Эта таблица учёному приснилась во сне. Возможно, так сработало подсознание учёного, выстроив в единую схему приобретённые знания, но до поры до времени не могло этими знаниями распорядиться должным образом. А, в общем, это была загадка, над разгадкой которой так долго бился мозг химика и родил идею. Так и он – Позолотин – многие годы думал об исчезнувшей игрушке и, возможно, что и его мозг и всё его существо невероятным образом воссоздало утраченное?.. пусть даже в виде галлюцинации».

Потом профессор уснул и уже никого не видел и ни с кем не разговаривал; в хибарке воцарилась тишина. Когда он проснётся, то будет думать, что всё это ему приснилось.

.....................

Вечереет. Рабочие на свалке продолжают разбирать кучи. Уставший от беготни, Сима сидит на старом, привезённом на свалку, диване и полощет горло водой. Он понимает, что игрушка находится здесь, только пока не найдена, и подтверждение тому – звонок Фомы Фомича с требованием «искать». С одной стороны, этот звонок делал поиски Симы легитимными: директор приказал – я ищу, с другой стороны, Сима понимал, что в поиск игрушки включились более солидные игроки, а с ними надо держать ухо востро. Потом, раз они включились, то, значит, вещь действительно стоящая и ему, Симе, надо в этом деле ушами не хлопать.

Сима ещё какое-то время посидел на диване, обдумывая ситуацию. «Вряд ли дотемна успеем разобрать, – подумал он, – жара несносная, второй человек падает, первым профессор не выдержал, вторым ослабел Оглобля… Этого надо было ожидать.

«А всё же интересно, откуда у Фомы Фомича информация об игрушке? Может быть Пегас? А что, он человек самолюбивый, увидел, что ему ничего не светит, вот и слил информацию, на разборе мусора сегодня не появился, тоже факт не в его пользу. Если утечка пошла через Червонца? – это не в его интересе. У него тёплое место на базаре, зачем ему на Симино место метить? ладно, не будем ломать голову», – тут он улыбнулся от пришедшей в голову идеи. «Фома Фомич желает получить игрушку – он её получит. Только получит не ту, которая настоящая и которую ещё не нашли, а ту, которая лежит в коробке в вагончике. Нашёл её Оглобля, так что с Симы взятки гладки. Хотел, как говорится, игрушку – получи, а там уж, извиняй, что нашли, то и нашли».

От этой мысли к Симе пришло благодушное настроение, он уже не так зорко следил за копающимися в мусоре бомжами. Зачем? Всё идёт хорошо, игрушку нашли и ещё найдут. Сима захочет – и найдут.

На улице смеркается. С Волги потянул горячий настоенный на заволжских травах, ветерок.

– Всё, хватит, шабаш, – сказал Сима и, обращаясь к Крокычу, добавил, – скажи это тем, что у дальних куч копаются, – и направился к себе в вагончик. Зазвонил телефон. Сима взял трубку. Звонил Фома Фомич.

– Слушаю вас, Фома Фомич, – сказал Сима.

– Сима! Ты меня хорошо слышишь? – требовательным голосом спросил директор.

– Да.

– Слушай меня внимательно. Заканчивай все работы и гони всех с территории свалки к чёртовой матери. Ты меня понял!?

– Обязательно понял: остановить работы и всех гнать со свалки к чёртовой матери.

– Исполняй – сказал Фома Фомич и отключил телефон.

Сима пожал плечами: «рабочий день закончился, – подумал он – последние бомики сейчас уйдут. К чему это предупреждение? Что за спешка и вообще, то ищи Сима хоть днём, хоть ночью, а то вдруг раз – и всё наоборот… Ну, да, ладно». На полпути к вагончику Сима вдруг остановился и посмотрел в сторону хибарки, где жили Крокыч и Позолотин. В свете догорающей зари, он увидел как большая, лохматая тень скользнула и исчезла, будто растаяла на фоне темнеющих кустов. «Что это? – подумал он, – неужели опять? Впрочем, могло и померещиться, не железный же он сидеть всё время на солнцепёке», и Сима скрылся в вагончике.

А в это время, когда Сима шёл к своему вагончику, неведомое, большое, лохматое, с большими клыками и когтями существо, бесшумно появилось на пороге бомжацкой хибарки и уставило на неподвижно лежащего Позолотина свои большие, круглые, фосфорически светящиеся глаза. Профессор был в помещении один, он лежал на кровати и спал. Существо втянуло в себя носом воздух, бесшумно подошло к кровати, вытащило лапой коробок, открыло тёмную пасть, отчего страшные клыки матово блеснули в вечернем свете. Пришелец взял в зубы Катерину, но ему показалось мало, так как пасть была очень большая, и он прихватил ещё и Дуню с Мурлотиком и скрылся в ночи. Затем он появился ещё раз, чтобы забрать остальных. Никто из бомжей на свалке его появления не заметил, только тень скользнула по строениям и растворилась во мраке, будто этого существа никогда здесь и не было.

Глава 48. Пегас действу

ет

Как мы уже знаем, Пегас решил не показываться больше Симе на глаза и не участвовать в разборке мусорных куч. На этот раз, он, приехав вместе с Мухой на свалку, решил понаблюдать за ходом работ со стороны. Для этого он и Муха спрятались на другой стороне оврага, куда сваливали мусор и стали вести наблюдение. Овраг и территория свалки перед ним были как на ладони.

– Я тебя не понимаю, – бухтит Муха, устраиваясь рядом с Пегасом,– нам же разрешено ходить по самой свалке и наблюдать, а мы… сидим в этих кустах и глаза издали пялим.

– А тут и понимать нечего, – сказал Пегас. – Бомжи к нам относятся недружелюбно, так что от них ждать помощи не приходится. Тем более у них там свои завязки на это дело. Если работяги не захотят отдать находку Симе, то он её и не получит, будь спокоен. Мы её тоже не увидим, как бы мы около этих мусорных куч не ходили. Увидят, бросят на неё старую, побитую молью тряпку, вот и всё. Стало быть, надо наблюдать со стороны, глядишь что-то и нарисуется. Давай располагайся, – и он уселся на торчащий из земли пень.

– Ну ты, Пега, голова… – удивился Муха, – откуда будем наблюдать?

– Вот под этими кустами и располагайся, чтоб удобно было.

– Так отсюда ничего не видно… – возмутился Муха. – Вернее, всё видно, но так, общим планом.

– А ты очки одень,– и с этими словами Пегас вытащил из сумки бинокль.

– Вот это да! – изумился Муха.

– А ты не изумляйся, всё продумано. Если рабочие игрушку найдут, то обязательно временно спрячут, а придут за находкой вечером, когда на площадке никого не будет. Так, что если мы прошляпим момент, когда они её найдут, то когда будут тырить и прятать, не прошляпим. Так, что сегодня нам придётся пободрствовать. Не думаю, что это затянется допоздна. В любом случае, Муха, терпение. Будем наблюдать по очереди, чтоб глаза не уставали и бдительность не притуплялась. Ты, самое главное, когда будешь наблюдать, не смотри, куда кто чего бросил, этот вариант проигрышный, ты смотри за психологией работающих. Из этого и делай вывод – нашли или не нашли.

В кустах Пегас и Муха досидели до темна, но ничего особенного в поведении рабочих не заметили. Не реагируя на окрики Симы, рабочие нехотя перекидывали мусор из одной кучи в другую. Потом стало смеркаться, Сима включил внешнее освещение, на столбах зажглись лампочки. Светили они тускло, отбрасывая от предметов нечёткие, расплывчатые тени. Муха переводил бинокль с одного предмета на другой и вдруг, отняв бинокль от глаз, стал вглядываться в территорию свалки без бинокля.

– Ты чего? – спросил Пегас.

– Не знаю… показалось, наверное…

– Чего тебе показалось?..

– Приведение какое-то…

Пегас взял у Мухи бинокль и стал смотреть. Затем отнял бинокль от глаз, протёр окуляры и снова стал смотреть.

– Чё, видишь? – дёрнул за рукав друга Муха.

– Вижу, не слепой…, – сказал Пегас, не отнимая от глаз бинокль.

Он увидел, как что-то большое и лохматое тёмным пятном скользнуло по кустам, приблизилось к строению в конце территории свалки, на минуту исчезло, потом появилось вновь. Эта таинственная и страшная тень появлялась около бомжацкой хибарки раза два и всегда перемещалась в сторону леса.

– Что это? – спросил Муха.

– Ты что, трухнул, малость, – спросил Пегас. – Не дрейфь, когда темно, что угодно привидеться может.

– Мне не привиделось,… зверь огромный…

– Брось труса праздновать.

– Может быть, домой пойдём, а, Лёнь?

– Рано ещё. – Ответил Пегас. – Жаль, что у нас нет прибора ночного видения.

– Тогда что?

– А то, что прибор ночного видения не простой бинокль, в который мы пытаемся что-то сейчас рассмотреть, а специальный, в инфракраснике всё показывает.

– А, что это за инфракрасник?

– Ты что, Муха, совсем тупой. Этот прибор помогает видеть инфракрасные лучи, а эти лучи, можно сказать, освещают человека, только наш глаз их не видит, вот прибор и помогает человеку увидеть то, что эти лучи освещают, а точнее сказать, выделяют.

– Может, пойдём, а? – просяще проговорил Муха. – С обеда здесь сидим, а толку… Лучше б на свалке средь бомиков толкались.

– Это тебе лучше, а мне нет. Я здесь ни от кого независим. Если же игрушку найдут, то мы и отсюда увидим, лишний раз перед Симой светиться не стоит. Ты наблюдай, давай.

– Наблюдаю, вон около хибарки, где живут Крокыч и Позолотин, собака пробежала, чего-то нашла, легла и грызёт.

– Ты в бинокль смотри, а не просто так пялься,– сказал Пегас. – Там, около вагончика света хватает, чтобы что-то увидеть.

Мухаев взял бинокль и снова стал наблюдать. Только он не смотрел в бинокль молча, а по приказу Пегаса комментировал:

– Вон Сима складывает инструмент в контейнер, лопаты положил, метлу, грабли… – говорит Муха.

– Ты о существенном говори, а нечего действия Симы комментировать. Может быть, он в туалет пойдёт по нужде, ты и об этом будешь говорить?

– Сам велел! – огрызнулся Муха. – Может быть, он в туалете игрушку прячет?

– Ну, завёлся, – поморщился Пегас, – может, да кабы,… ты дело говори, а не перечисляй всякую ерунду.

– А я и говорю дело…

– Ладно,… шут с тобой,… балабонь, – сказал Пегас и растянулся на траве.

Решение – посидеть подольше – родилось у Пегаса неожиданно. Леонид вдруг почувствовал не совсем ясное ощущение тревоги с симптомами неясного трепетания в груди, как перед нахождением антиквариата. Ощущение трепетания в груди было ему знакомо, это обнадёживало, а вот откуда взялась смутная тревога? Он этого не знал и понимал, что такой симбиоз чувств явно к неожиданностям. Об этой тревоге Пегас ни слова не сказал Мухе. «Так будет лучше, – решил он,– меньше трескотни под ухом, пусть комментирует события».

Посидели ещё какое-то время. Пегас чувствовал, что смешанные чувства, будоражившие его тело и мозг, нисколько не утихают и даже усиливаются. Это предощущение заставляло его сидеть и ждать.

– Крокыч к хибарке идёт с работы, – продолжал говорить вялым голосом Муха,… – собака пробежала,… фонарь на дальнем столбе потух, видно, сгорел…

Чем и дальше слушать монотонное перечисление увиденного Мухой, давайте лучше посмотрим, что делают наши путешественники: Василий, Белянка, Смуглянка и пудель.

.....................

В это время, когда уставший Крокыч подходил к своей хибарке, до смерти уставшие Василий, Белянка, Смуглянка вместе с пуделем, приближались к мусорной свалке и, не дойдя до неё буквально полсотни метров, решили переночевать под перекрытиями моста-путепровода, опасаясь как бы не было дождя. Конечно, взрослому человеку этот путь мог бы показаться и не столь длинным, но маленьким игрушкам с их короткими ножками такое расстояние было весьма значительным. Не устал один пудель. Он с удивлением смотрел на своих скисших друзей. Он запросто мог пробежать и ещё несколько раз по столько же. Во время этого перехода глиняшки отдыхали несколько раз и всё равно выглядели измученными.

– Привал. – Сказал пудель. Глиняшки как будто этой команды только и ждали. Они просто повалились на землю и уснули мёртвым сном. Рядом с ними лёг и пудель, решив, как только достаточно стемнеет, он пойдёт на разведку, потому как сейчас на свалке делать нечего, бродячие псы на неё ещё не сбежались. Выждав некоторое время и убедившись, что его друзья крепко спят, пудель встал, потянулся и пошёл на свалку.

Глава 49. На задней подвеске

Дверь в подвал, в котором находились ребята, открыл сам доцент. Первым он вывел из подвала Костю, связал ему сзади руки, заклеил рот и посадил в машину. Так же он поступил и с Антоном, а вот о нахождении в подвале кентавра он не знал. Когда доцент увёл Антона, Свистопляс, осторожно переступая копытами, чтобы не было слышно цоканья, проследовал за ними и когда Антона посадили в машину он тут же юркнул под автомобиль, уселся на какую-то железку и вцепился руками в другую.

Если бы Свистопляс разбирался в технике, то он бы знал, что уселся он на задний мост автомобиля, так как этот автомобиль был полноприводный, то есть и задние, и передние колёса у него были ведущие. Только технические достоинства автомобиля Свистопляса мало интересовали, главное, что сидеть ему было очень удобно. Разумеется, он не знал, что держится за амортизатор. Ногами до земли Свистопляс совершенно не доставал. Укрывшись таким образом от посторонних глаз, кентавр стал ждать, что же будет дальше? Он не знал участи Гуделки, но броситься сейчас на его поиски было безрассудно. Его друг Гуделка поступил бы точно так же, будь он на его месте. А как же иначе, ведь на заднем сиденье автомобиля находились его связанные друзья, а машиной управляли совсем несвязанные враги, хотя хотелось бы, чтобы всё было наоборот, но, как это сделать, этго Свистопляс не знал. А Гуделка тоже самое думал о друге Свистоплясе и находился он от своего друга совсем недалеко, а точнее он ехал в той же машине, находясь в бардачке, куда его сунул доцент.