Полная версия
Я отвернулась
Я решительно не могу просить подаяние, как велел Пол. Табличку, которую он мне дал, я уже выбросила в мусорное ведро.
Спустя некоторое время я слышу, как возмущаются люди снаружи.
– Эта уже целую вечность занята.
Кто-то стучит в дверь:
– Побыстрей там!
Я молчу. Проходит час, возможно, два, пока я сижу и клюю носом в тепле.
И тут это происходит.
Я вижу сверкающие черные ботинки под дверью. Снова стук. Более требовательный. Меня бьет дрожь.
– У вас там все в порядке?
Раздается шорох, словно кто-то шарит по полу.
Рукав черной униформы.
Это полиция!
– Лучше выбить дверь и посмотреть, все ли с ней нормально.
Ничего другого не остается. Мне приходится открыть.
– Я в порядке, – говорю я, сняв шапочку и отпирая дверь. – Просто живот скрутило.
Женщина в полицейской форме сужает глаза.
– Правда? Скорей похоже, что вы прячетесь от кого-то или чего-то.
– С чего вы так решили?
– Не надо вести себя так агрессивно.
– Я и не веду, – отвечаю я, чувствуя, как руки сжимаются в кулаки.
– Как ваше имя?
– А в чем дело? Я не совершила ничего плохого.
Она смотрит на меня, словно уже видела раньше.
– Я думаю, нам следует отправиться в полицейский участок и установить вашу личность. Пройдемте, пожалуйста.
На нас таращится целая очередь людей. Мое горло сжимается от паники. Я должна как-то выбраться из этого положения.
– Отпустите даму! – требует женщина в толпе. Это одна из шайки Пола, понимаю я. – Прекратите ей угрожать! – продолжает та. – Как она и сказала – она не сделала ничего плохого!
Кое-кто из остальных посетителей теперь тоже поддерживает меня. Возникает неразбериха. Нелепая ситуация. Полицейская, кажется, и сама сомневается. Я использую ее замешательство, чтобы выскользнуть из туалета, и бегу от автовокзала так быстро, как только могу. Через главную дорогу. Мимо кафе и офисных зданий. Впереди виднеется парк. Как раз то, что надо. Вдруг я смогу там спрятаться.
Не спрашивайте почему, но я уверена, что от этого зависит моя жизнь.
Боярышник (Crataegus monogyna)
В старину это растение связывали с плодовитостью. В первый день мая молодые женщины брали цветущие ветки боярышника и держали их близко к сердцу, чтобы привлечь будущего мужа. Также известен как защитное дерево, помогающее укрыться от бурь.
Глава 7
Элли
Время здесь течет очень медленно. Каждая минута кажется вечностью на пути к свободе – или нет. Возможно, так у многих взрослых, не только у сидящих в тюрьме. Но когда ты ребенок, время идет по-другому. Когда я оглядываюсь назад на свое детство, мне кажется, что были периоды жизни, которые запечатлелись в памяти небольшими стойкими пятнами, – например, когда умерла мама. А другие пронеслись мимо – такие, как беременность моей новой матери. Младенцу требуется девять месяцев, чтобы вырасти в животе, а тогда мне показалось, что прошло всего несколько недель. Только став старше, я поняла, что Шейла, должно быть, выходила замуж уже беременная.
К моему восторгу, мне разрешили помочь моей новой матери приготовиться к рождению малыша. В первый раз после свадьбы меня пригласили в их спальню. Тот старый деревянный шкаф исчез, а на его месте появился белый, с раздвижными дверями, украшенными зеркалами. Мамин красивый викторианский туалетный столик тоже убрали, вместе со всеми безделушками и фотографиями. Его заменили на соответствующий новой обстановке. На нем стояло зеркало, которое наклонялось вверх и вниз, если его потрогать. (В тюрьме нам не разрешают иметь зеркала, на случай если мы их разобьем и используем осколки, чтобы пырнуть кого-то или порезаться).
Но предметом, который действительно привлек мой взгляд, была новая большая кровать с темно-бордовым покрывалом, про которое отец сказал, что оно сделано из «свечных фитилей» [5].
Было так странно думать, что отец каждую ночь спит в этой постели с женщиной, которая не моя мамочка. Еще в комнате стояли комод и магазинные сумки с белой детской одеждой внутри. Мне поручили положить ее в ящики.
– Спасибо, Элли, – сказала Шейла. – Ты прекрасно справилась с работой.
После этого она вытащила вещи и переложила по-своему. На мой взгляд, ничего не изменилось, но она выглядела довольной.
– Ты ничего не имеешь против ребенка? – спросила меня подружка в школе.
– С чего бы мне?
– Ну, по нему понятно, что они этим занимаются, – хихикнула она.
– Что ты имеешь в виду?
Еще одна девочка засмеялась:
– Разве ты не знаешь?
Мне не хотелось выглядеть глупой, поэтому я сделала вид, что до меня внезапно дошло.
– Ах, это, – сказала я беззаботно. – Теперь я понимаю, о чем ты.
Но я не поняла.
И вот однажды на уроке биологии учительница объявила, что мы начинаем изучать «размножение». По классу прокатилась волна смеха. «Твой отец и новая мать все об этом знают!» – прошептала подружка, которую я стала недолюбливать после этого.
Мы все сидели перед большим экраном, на который падал луч проектора, как в кино. Отец обычно водил меня каждую субботу на утренние сеансы в наш местный кинотеатр «Одеон», но мы там не были уже целую вечность. Сейчас, в кабинете биологии, на экране появилось изображение чего-то, слегка похожего на луковицу. Пока мама не заболела, мы с ней сажали такие осенью, а весной из них прорастали зеленые побеги.
– Это матка, – сказала учительница. – Она у женщины в животе.
Следом шла картинка с изображением маленького головастика, который назывался «сперматозоид».
– Они образуются в организме мужчины. Множество их попадает в матку, но лишь один оплодотворит яйцеклетку. Это означает, что зародилась новая жизнь. А затем ребенок начинает развиваться.
В классе снова захихикали. Это показалось мне невежливым. И я задала вопрос:
– А как головастик попадает в матку?
Еще несколько девочек выглядели так, будто тоже этого не понимали. Но подружка толкнула меня в бок.
– Это потому что мужчина и женщина занимаются сексом, тупица! – прошипела она. – Так же, как твой отец! Моя мама говорит, что это отвратительно – так скоро после смерти твоей бедной матери.
Неужели правда? А зачем?
Тем же вечером я зашла к миссис Гринуэй и повторила вопрос. Я надеялась, она скажет, что моя подружка просто глупая. Но она молчала несколько минут, хотя телевизор продолжал греметь ее любимым сериалом «Улица Коронации», который я никогда раньше не смотрела, – она всегда включала либо его, либо «Перекресток», и я никак не могла решить, который мне нравится больше.
– Некоторые люди могут говорить, что твой отец нашел кого-то слишком быстро, – сказала она наконец. – Но прошло уже почти два года, и кроме того, он был одинок. Мужчины не всегда сами справляются со всеми делами. Ему нужна была женщина, чтобы присматривать за тобой. И моя дочь тоже нуждалась в муже. Время поджимало. Она всегда отчаянно хотела ребенка.
Никогда прежде я не слышала, чтобы старушка так долго говорила серьезным голосом, без обычного хихиканья.
Затем миссис Гринуэй вздохнула:
– Она считала, что уже слишком поздно, чтобы иметь собственного ребенка. Значит, была недостаточно осторожна.
– Что вы имеете в виду?
– Ничего. – Она встряхнула плечами. – Не слушай меня. Твой отец прав. Я должна научиться держать свое мнение при себе. А теперь – как насчет того, чтобы чего-нибудь съесть?
Поднявшись, старушка прошаркала к сверкающему золотистому столику-тележке, на котором держала свои чайные чашки, чайник и красивую жестянку печенья с изображением котика. Ее пальцы с трудом открыли крышку.
– Чертов артрит, – проворчала она.
– Может, вам помочь?
– Спасибо. Ты добрая девочка.
Потом она похлопала меня по плечу, и мы принялись уплетать шоколадное печенье.
– Мы с тобой в одной лодке, ты и я. Остается только надеяться, что все будет в порядке, когда родится ребенок.
– А что может случиться? – спросила я, когда мы устроились на диване смотреть телевизор.
– Все изменится, поверь мне.
– Я не понимаю.
Она снова потрепала меня по плечу.
– Даже если бы поняла, ни ты, ни я ничего не можем с этим поделать. Не рассказывай об этом разговоре отцу, иначе мы обе попадем в беду. А теперь тсс. Реклама закончилась. Мы же не хотим пропустить следующую часть, да?
Я поймала себя на том, что прижимаюсь к ней. От нее исходило утешение, особенно нужное, когда все снова менялось из-за предстоящего рождения ребенка.
– А можно я буду называть вас бабулей? – спросила я неожиданно для самой себя. – Мне всегда хотелось иметь бабушку, как у остальных девочек в школе. Мои бабушки и дедушки все умерли до моего рождения.
Ее лицо покраснело. На мгновение мне показалось, что я обидела ее. А затем она просияла и обняла меня.
– Я вовсе не возражаю, – сказала она со слезами на глазах. – Наоборот, мне бы очень этого хотелось. Надо нам предупредить тех двоих. – Она усмехнулась. – Представляю, что моя дочь вообразит по этому поводу! Пожалуй, решит, что мы объединились против нее.
Приближалось Рождество. Это обычно волнующее время, потому что мой день рождения следовал сразу за ним. Все вокруг менялось в предвкушении праздника. Я любила сверкающие огни и когда люди счастливы, придумывала, что они празднуют и мой особенный день тоже. Мама часто говорила, что я стала для нее лучшим подарком из всех, о которых только можно мечтать.
С тех пор как она умерла, у нас с отцом не было елки. Но на этот раз в холле стояло огромное дерево со множеством завернутых подарков под ней.
– Да уж, не такой большой, как подарочек в животе моей дочери, – хрипела бабушка Гринуэй, когда мы тыкали пальцами и ощупывали коробки в надежде угадать, что внутри. – По их подсчетам, она должна родить через пару недель или около того.
– А как они его достанут? – спросила я.
Она кинула на меня острый взгляд.
– На твоем месте я бы не спрашивала. Это только напугает тебя до полусмерти. – Она вздрогнула. – Если бы кто-то сказал мне, каково это на самом деле, я, наверно, никогда не подпустила бы к себе мужчину.
– Что ты имеешь в виду?
Она отмахнулась:
– Неважно. Лучше заведи для меня мелодию на этой твоей драгоценной музыкальной шкатулке.
В прежние времена в канун Рождества мы ходили в городскую церковь на рождественскую службу петь гимны для детей. Каждому ребенку там давали небольшой подарок. Однажды я получила маленького шелкового ангела, чтобы вешать на елку. Я не знаю, куда он потом подевался. Множество вещей с той поры, казалось, исчезли после того, как моя новая мать «немного прибралась».
– Это обязательно? – простонала она, когда отец предложил пойти на службу. – У меня спина болит.
– Ну, раз ты не хочешь, то не пойдем, дорогая.
– Но мы же всегда ходим! – вырвалось у меня. – Пожалуйста, папа!
Отец колебался.
– Мы можем сходить вдвоем, если ты не против.
Он разговаривал с моей новой матерью так, будто меня не было в комнате.
Она пожала плечами.
– Ступайте.
Это была прекрасная служба. Мы сидели рядом с Питером Гордоном и его родителями, пели любимый гимн моей настоящей мамы – «Там, в яслях». По окончании миссис Гордон крепко меня обняла, а Питер пожелал «счастливого Рождества» с некоторой неловкостью, словно понимал, что это особенно непростое для меня время. Потом многие гладили меня по голове. Какие-то люди говорили отцу, что «желают ему добра». Он крепко сжимал мою руку, пока мы возвращались домой.
– Я знаю, что жизнь бывает тяжелая, Элли. Но теперь все будет хорошо.
Когда мы подходили к дому, отец вдруг рванул вперед.
– Что случилось, папа? – крикнула я. – Подожди!
Возле дома стояла «Скорая помощь». Мою новую мать заносили туда на носилках.
– Началось, – всхлипнула она. – Я же просила не оставлять меня одну!
Это была неправда! Она разрешила нам пойти.
– Дорогая! Пожалуйста, прости. Не волнуйся. Теперь я рядом. Я поеду с тобой.
– Можно мне с вами? – попросилась я. Папа выглядел расстроенным. Я ведь пригожусь ему там?
– Нет! – отрезал отец. К моему ужасу, он подтолкнул меня к дому так, как будто не хотел иметь со мной никаких дел. – Иди внутрь, Элли. Миссис Гринуэй за тобой приглядит.
– Из-за тебя я наступила на трещину в асфальте! – взвыла я.
– О чем ты говоришь? Просто зайди внутрь, ладно?
На Рождество мы с бабушкой Гринуэй не сообразили, как приготовить индейку, так что вместо нее ели нарезанную ветчину из холодильника. Мы с тоской поглядывали на подарки под елкой.
– Лучше не трогать, пока они не вернутся, – сказала бабушка.
Я согласилась, хотя мне не терпелось узнать, что же внутри. Потом мы допоздна сидели и смотрели фильм «Эта чудесная жизнь». Я так утомилась, что задремала прямо на ее плече. Когда я очнулась, она обнимала меня одной рукой. Мне было тепло и уютно. Пожалуйста, пусть моя новая мать не торопится с возвращением, подумала вдруг я и тут же устыдилась такой неподобающей мысли.
На следующий день я проснулась с новым ощущением. Мне уже девять! А не восемь, как было вчера.
– Сегодня мой день рождения! – сказала я миссис Гринуэй.
– Поздравляю, дорогая! – ответила она. Но я не видела никаких подарков. Наверно, папа принесет их, когда вернется из больницы.
Затем я почувствовала себя эгоисткой, потому что думаю о своих подарках, когда моя новая мать лежит в больнице. На завтрак у нас с миссис Гринуэй были вареные яйца. Они получились вкрутую, а не всмятку, однако я съела их из вежливости. Наконец отец вернулся. Он выглядел усталым, но улыбался.
– Теперь у тебя есть братик! – сообщил он.
Никогда раньше я не видела отца таким счастливым. Даже когда моя настоящая мама была жива.
Я запрыгала на месте от возбуждения. Братик! Я буду присматривать за ним и играть с ним. Я буду любить его вечно, и он тоже будет любить меня.
– Когда я смогу на него посмотреть? – спросила я.
– Можем навестить их сразу после обеда, если хочешь.
Оставшиеся часы я провела в нетерпении. Мы с бабушкой Гринуэй сидели на заднем сиденье машины, держась за руки. Время от времени она крепко сжимала мою ладонь, словно говоря: «Не волнуйся».
О чем? Из-за чего нервничать?
Моя новая мать лежала в отдельной палате. Она сидела на кровати с белым свертком в руках.
– Иди поздоровайся с братишкой, – сказал отец.
Я подошла на цыпочках. Он был такой крошечный! С таким смешным лицом! Таким красным и сморщенным.
Моя новая мать не отрывала от него глаз, не обращая на меня никакого внимания.
– Хочешь подержать его, Элли? – спросил отец.
Что, правда можно? Но я никогда раньше не держала ребенка.
– Садись на этот стул у кровати и выстави руки вот так, – пояснил отец, показывая. Я осторожно сделала, как велено. – Вот, правильно.
Моя новая мать колебалась.
– Дай ей малыша, дорогая, – произнес отец. – Для Элли очень важно почувствовать с ним близость.
Она положила маленький сверток на мои колени. Я едва дышала от груза любви и ответственности.
– Привет, – прошептала я. – Я твоя старшая сестра и буду любить тебя до скончания веков.
Он вдруг трепыхнулся, и у меня задрожали руки.
– Держи его, Найджел! – раздался крик.
Отец подставил ладони, и в тот же миг моя новая мать выхватила у меня белый сверток.
– Ты могла его уронить, глупая девчонка!
Я разрыдалась.
– Мне очень жаль. Я не хотела!
– Все в порядке, – успокаивал меня отец.
Но я дрожала от страха при виде разъяренного лица моей новой матери. Мой маленький брат расплакался, как будто тоже на меня рассердился.
– Пойдем, – сказала бабушка Гринуэй, обнимая меня за плечи. – Давай оставим их в покое. Я никогда особо не любила младенцев. Ничего в них интересного, на мой взгляд. Вызови нам такси, ты!
Последняя фраза была адресована моему отцу.
– Все хорошо, Элли, – сказал он. – Мама просто устала. Она будет нормальной, когда вернется домой.
– Спасибо за братика, – откликнулась я. – Он самый лучший подарок на день рождения, который я могла бы получить.
Его лицо изменилось.
– Конечно, – произнес он тихо. А затем погладил меня по голове. – Тебе сегодня исполнилось девять лет. Как я мог забыть? Прости, Элли. Я скоро перед тобой оправдаюсь.
Глава 8
Джо
Я болтаюсь по парку несколько часов, и уже начался дождь. Я стараюсь держаться под деревьями, но все равно промокла. Когда живешь на улице, нужно беречься. Пневмония зимой убивает. Так что я возвращаюсь в город, держась настороже, и проскальзываю в шикарный торговый центр. Первый отдел, который попадается на глаза, – магазин мобильных телефонов. Отлично. Я захожу туда и делаю вид, что рассматриваю витрины.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спрашивает молодой парень.
– Да. Мне нужен телефон с предоплатным тарифом.
Конечно, я не могу себе этого позволить, но притворяюсь заинтересованной, пока малый рассказывает о разных моделях. Я стою спиной к двери, ожидая, что с минуты на минуту кто-то войдет и хлопнет меня по плечу. Но никого нет.
– Ага, – говорю я наконец. – Мне надо подумать.
Я слышу, как он бормочет вслед: «Только время зря потратил», когда покидаю салон. Но мне наплевать. Горизонт вроде чист. Возможно, той полицейской уже не до меня, она нашла кого-то другого, до кого можно докопаться. Но я все равно не могу рисковать. Приближается автобус. Я вскакиваю в выходную дверь, хотя у меня нет ни карточки, ни наличных для оплаты проезда. Кажется, никто не обращает внимания. Я проезжаю несколько остановок и снова выхожу.
Навстречу идет толпа школьников, лопочущих что-то на иностранном языке, а учителя пытаются призвать их к порядку. Я проталкиваюсь через них, помогая себе локтями. Когда я оказываюсь позади этой компании, оглядываюсь. Никого подозрительного не видать. Я перехожу на бег, проскакиваю через переулок, пересекаю дорогу и останавливаюсь на другой большой улице. Перевожу дыхание. Думаю, сейчас я в безопасности. Но чертовски голодна. Тут я замечаю парня в костюме, который ест чипсы из бумажного пакета, а затем выкидывает оставшуюся половину в урну. Я бросаюсь к ней, но меня опережают. Женщина. Со спины она выглядит шикарно в изящном красном пальто. Но когда оборачивается, я вижу ее лицо – очень тощее, в глазах застыло отчаянное выражение.
– Ладно уж, – произносит она, протягивая мне пакет. – Можешь взять несколько штук.
– Спасибо, – говорю я.
– Не увлекайся! – рявкает она и спешит прочь, прижимая к себе чипсы. Мне хочется плакать от разочарования.
Я снова бреду дальше, роясь в каждом мусорном баке, мимо которого прохожу. Я нахожу раздавленный банан и половинку шоколадного батончика со следами зубов.
Затем я дохожу до большого здания с колоннами и вывеской: «Бристольский городской музей и художественная галерея. Вход свободный».
Оставив без внимания стенд с просьбой о пожертвовании, я прохожу через два зала и нахожу самый тихий. Сажусь на скамью напротив картины с изображением реки и детей, играющих на берегу. Художник выполнил ее из множества точек вместо сплошных линий. Неплохо. И тут я понимаю, что кто-то стоит надо мной. Мое сердце продолжает безумно колотиться, даже когда я вижу по униформе, что это просто служащая.
– Простите, что беспокою вас, мадам, но мы уже закрываемся.
Это я мадам? Я бы расхохоталась в голос, не будь так напугана.
Я снова на улице. Холодает. Куда теперь? Глупый вопрос. У меня нет вариантов, если я не желаю спать под открытым небом. Я медленно возвращаюсь обратно на темную заброшенную фабрику в Стоукс-Крофт.
Пол уже там.
– Ну как, принесла что-нибудь?
– Извини, – говорю я. – Мне никто ничего не подавал.
Пол качает головой. Он улыбается, но я вижу, что это фальшивая улыбка.
– Ты точно ничего не утаила для себя?
Я принимаю вид: «Да что ты такое говоришь?!»
– Конечно нет.
Он сокрушенно цокает языком, как будто я ребенок, который сделал что-то не так.
– Ты должна зарабатывать себе на жизнь, мамаша, а иначе можешь поискать другое место для ночлега.
Моя грудь снова дрожит, как будто в приступе паники. У меня уже бывали такие, в них нет ничего приятного.
– Я постараюсь, – обещаю я.
Возвращаются Пэм и мужчина в костюме. Они тащат пакеты с печеньем, бутербродами, газировкой и бутылкой вина.
– А что насчет денег? – резко спрашивает Пол. – У тебя сегодня день пособия, верно?
Человек в костюме ворчит что-то вроде «последние соки высасываешь, черт», но передает ему немного наличных.
Дама с магазинной тележкой раздобыла кольцо. Идет жаркий спор, настоящий в нем бриллиант или фальшивый.
У парня с зелеными волосами есть швейцарский армейский нож, который он нашел в мусорном контейнере. А еще он принес большую коробку шоколадок «Кит-Кат».
– Их выгружали из фургона, и никто не стерег, – гордо говорит он.
Шикарная Пэм фыркает:
– Терпеть не могу шоколад!
– Нищим выбирать не приходится, – замечает Человек в костюме и хохочет так, словно это самая лучшая шутка на свете.
Вся добыча складывается в «общий котел».
– А как же она? – требовательно вопрошает сосульковолосая хозяйка собаки, указывая на меня. – Что она принесла?
– Пока ничего, – отвечает мой ирландский приятель. – Дай ей время.
– Но она должна внести свою долю, – ноет парень, который был под кайфом, когда я впервые пришла. – Нет смысла оставлять ее здесь, если она не может заработать.
– Я уже сказал ей это. – Голос Пола угрожающе понизился. – Все будет.
Мы рассаживаемся вокруг костра, разведенного из деревянных досок.
– Набрал их на территории, – поясняет парень, который выглядит вполне довольным собой. Я стараюсь придвинуться поближе, но остальные тоже лезут к огню. Ветер свистит в разбитых окнах. Я никак не могу унять дрожь от холода.
– Итак, почему ты здесь? – спрашивает Фадума. Она кажется дружелюбней, чем раньше.
– Что?
– Да брось. Мы все на улице не просто так. Видишь, вон там Хьюго в деловом костюме? Раньше он был агентом по недвижимости, но потерял все, когда жена обчистила его при разводе. У него нет родных, у которых можно пожить, так он и оказался здесь. Так что сделала ты?
– Ничего.
– Значит, кто-то с тобой что-то сделал. – Ее глаза сужаются. – Похоже, ты боишься, Джо.
– Не понимаю, о чем ты.
– Ну да, конечно. Знаешь, мне и самой доводилось бояться. Хлебнула по полной. Я понимаю, что такое страх.
– А что произошло с тобой? – спрашиваю я, пытаясь изменить тему беседы.
Ее лицо мрачнеет.
– Я подслушала, что мой отец планирует меня продать местным сутенерам. – Она говорит таким тоном, будто в этом нет ничего особенного.
– А твоя мама не пыталась ему помешать?
– Нет. Нужны были наличные, иначе домовладелец вышвырнул бы нас вон.
– В какой же стране ты жила?
– Здесь, естественно. В Бирмингеме, где и родилась. Я выпрыгнула из окна своей спальни. Смогла добраться до Лондона, а в итоге оказалась тут.
Подходит Пол, и она замолкает.
– Не желает ли кто-нибудь калифорнийского красного? – спрашивает Пол. – Это хороший год, – смеется он, делая вид, что изучает этикетку. – Ты молодец, Пэм. Поехали, передавайте по кругу.
На этот раз меня не нужно уговаривать. Я уже замерзла. Один из парней бренчит на гитаре. Зеленоволосый молодой человек и Пэм сплетаются в танце, их лица вплотную друг к другу. Его ладони на ее заднице. Я постепенно расслабляюсь. От выпивки стало намного лучше.
– Давайте потише, а? – произносит Пол. – Иначе нас заметут за пьянство и безобразное поведение, не говоря уж о том, что мы заняли чужое здание.
– Любишь ты обломать, – ворчит молодой человек, все еще шаря руками по телу Пэм.
Мы устраиваемся на ночь. Еще достаточно рано, но Пол говорит, что чем раньше мы ляжем спать, тем раньше сможем встать, чтобы занять лучшие места. Он лежит рядом со мной. От его дыхания исходит сладковатый болезненный запах. Я не употребляю наркотики, но видела ранее, как они с тем парнем-наркоманом сворачивали папиросу.
Следующее, что я осознаю, – это тело на мне. Я не могу дышать от ужаса. Пытаюсь кричать, но рука зажимает мне рот.
– Заткнись. Тогда не будет больно.
Это Пол. Мой ирландский «друг».
– Отвали! – шиплю я.
Он смеется:
– Мне нравится, когда женщины сопротивляются. Никто тебе не поможет, даже если закричишь. Это часть обряда посвящения. Все, кто присоединяется к нашей маленькой команде, имеют удовольствие побыть в моей компании.
Удовольствие? Я вспоминаю другое мужское лицо надо мной, качающееся туда-сюда. Я ненавидела это и никак не участвовала в процессе. Просто позволяла ему делать то, что хочет, лишь бы сохранить мир. Но теперь внутри меня будто что-то рвется.
– Ай!
Я чувствую вкус его отвратительной кожи – там, куда я его укусила, на запястье; но это его не останавливает.