Большое собрание сочинений в одной книге

– Я-то тут ни при чем! – говорит ему мама.

– Ты ни при чем, верно…

– И Петя ни при чем, и Боба.

– И Петя и Боба… – говорит папа.

Он смотрит на нас, а мы на него.

– Дайте мне отдохнуть, – просит папа.

Но ему не дают отдохнуть. К нам звонок. Олимпиада Васильевна. Со своим сыном Мишей. Папа будет с ним заниматься.

8. Олимпиада Васильевна и дядя Гоша

Миша кривляется, строит рожи, показывает всем язык. А папа сидит с ним рядом, считает в такт: раз – и, два – и, три – и…

Занимается папа бесплатно. Потому что знакомый. – Вы золотой человек, – говорит Олимпиада Васильевна.

– Баловник он у вас, – отвечает ей папа.

Она кричит сыну в ухо:

– Где совесть? Где совесть? Где совесть у человека?!

Он перестает строить рожи. Но ненадолго.

– Бессовестный! – кричит Олимпиада Васильевна.

– Они все такие, – говорит папа.

– Все бессовестные, – говорит Олимпиада Васильевна.

Почему, думал я, его учат музыке? Почему меня учат музыке? Почему всех кругом учат музыке? Если никто не хочет? Я не мог понять!

– Вот тут вам подарок, – говорит Олимпиада Васильевна.

– Бросьте вы, – говорит папа.

– Нет, пожалуйста, я вас прошу.

– Я вас тоже прошу, – отвечает папа.

– Нет уж, вы позвольте…

Папа смеется.

Мама моя говорит:

– Он странный. Вы не обращайте внимания.

– Я-то вижу, – вздыхает Олимпиада Васильевна. Она почему-то все время вздыхала.

За ней приходил ее муж – дядя Гоша.

Миша тотчас же вскакивал и во всю глотку вопил: «Конец!»

Он хотел скорее домой.

Дядя Гоша ходил по комнате.

– Где сейчас моряки? – орал он. – Нет сейчас моряков! Это точно. Это ведь факт!

– Что факт? – спрашивал папа.

– Слушайте дальше. Не перебивайте. Вы знаете голубку «Куин Мери»?

– Не знаю, – говорит папа.

– Так вот я плавал на этой голубке, на этой старой посудине. Под парусами, нет, на всех парах! Мы неслись, я вам скажу, как черти! Сто восемьдесят миль в час! Как вам это кажется? Как это поется: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца, го-го-го!» – так, кажется? Чудесная песня! М-да… так вот было зрелище!

– Как интересно! – говорит мама.

– Я был в Африке, крокодилы так, можно сказать, и лезут, но наш брат, ему карты в руки… ребята с нашей калоши…

– Чего? – спрашивал я.

– Ты помолчи, – говорил он мне. – Так вот, значит, о чем это я? Да! Наш корабль возил опоссумов. Для разных зоопарков. Вы видели опоссумов? Они вылезали из ящиков, гуляли по палубе, как матросы. Мы кормили их. Вместе с ними резвились… Это милейшие звери!

– Как они выглядят?

– Очень мило, чертовски мило, носик кнопкой, хвостишко, – чудесные! А когда я был в Марселе…

– Вы были и там? – удивлялась мама.

– Я был везде! – отвечал дядя Гоша.

– Интересный вы человек! – говорила мама.

Он продолжал задумчиво:

– Я был в Лондоне и Амстердаме… Забыл, кстати, про опоссумов! Они, черти, жрут шоколад, ха-ха-ха!

Смеялся он долго, вдруг прекращал внезапно. И начинал говорить очень быстро:

– Каир, Стамбул, языки мне даются легко, всем обязан морю, поездки, лианы, магнолии, кактусы… сербский, немецкий, французский…

– Хватит, – просил папа, – дальше не надо.

– Нет, почему же, я не устал.

– Я понял все, – говорил папа.

– Ну хорошо, – соглашался он. – Дети ваши всегда пусть заходят. Прошу! Им нужны сласти. Конфеты и прочее.

– Спасибо, – говорил папа.

– Счет, как в банке!

– Спасибо, – говорил папа.

Олимпиада Васильевна не слушала. Она ушла на балкон. Она не слушала дядю Гошу. Ей было неинтересно.

Я смотрю, а папа усталый! У него глаза закрываются. Он хочет спать.

Дядя Гоша все ходит по комнате. Он бьет по шкафу ладонью:

– Как вы так живете!

Папа. Как?

Дядя Гоша. Ну у вас, например, нет шкафа.

Папа. Как нет, а это что?

Дядя Гоша. Вот этот старый ящик?

Папа. А что?

Дядя Гоша. Нет, я вас не пойму, как так можно жить!

Папа. Как?

Дядя Гоша. Вот так.

Мама. Да, да, да… Я ему говорила…

Дядя Гоша. Правда, тут роль играет хозяйка.

Мама. Я виновата?

Дядя Гоша. Я уж не знаю…

Мама. С моим больным сердцем…

Папа. Я вас прошу, прекратите!

Дядя Гоша. Ведь вам карты в руки… Новейший шкаф… я в одном доме видел… Я вам добра желаю. Я от души, так сказать. Мне-то ведь все равно. Но на вашем бы месте…

Папа. Что на нашем месте?

Дядя Гоша. Я купил бы отличный шкаф.

Папа. Еще что?

Дядя Гоша. Купил бы отличную люстру. Ведь вам карты в руки!

Папа. Скажи, пожалуйста, почему мне карты в руки? Я совершенно не понял.

Дядя Гоша. Ведь ты музыкант. Так сказать, эстетически-музыкальное движение души. Правильно я говорю? Я, брат, все понимаю. Я вашего брата знаю. Культурный ты человек или нет? Ведь у тебя есть деньги. Ты тратишь их не туда. Понимаешь? Они не туда идут, не туда! Ты подумай, ведь я для тебя, для твоей же пользы, ведь я тебе только добра желаю!

А папа спит. Он ничего не слышит. Так и не узнает он этого! Будет он тратить их не туда. Не купит шкафа мой папа. И люстру не купит. Он спит. И ничего не слышит. А то, что слышал, – забыл. Что же делать. Такой человек мой папа!

Наши гости уходят. Вздыхает Олимпиада Васильевна. А папа спит.

Я иду закрывать за ними дверь. Даю на прощание щелчок Мише. Он кидается дать мне ответный щелчок. Но поздно. Я быстро захлопнул дверь.

– Красивая женщина, – говорит мама. – А Гоша такой романтичный!

А папа спит.

9. Старик Ливерпуль и папа

Папа курил трубку. Дым из трубки шел вверх, к потолку. Старик Ливерпуль дул на чай и грыз сахар. У него все зубы целые. Мама спрашивает всякий раз: «И как вы сохранили зубы?»

Он постукивает по зубам ногтями и говорит, что ел крабов, омаров и желуди.

Папа мой говорит, что он тоже ел желуди.

Мама машет рукой и смеется. Не верит она в то, что папа ел желуди.

– Дорогой Ливерпуль, – говорит мама, – что за чушь?

Они думали, я сплю, но я не спал, а приоткрыл даже чуточку дверь, чтобы видеть их лица.

Старик Ливерпуль любит папу. Когда папа мой плавал юнгой (совсем давно), он был в краях Ливерпуля. И хотя это было давно, папа помнит, какие там деревья, дома, даже небо…

Старик Ливерпуль. Да, да, да, точно такое небо!

Папа. Я же помню.

Мама. Гоша там тоже был.

Папа. Этот Гоша просто болтун.

Мама. Ничего подобного!

Старик Ливерпуль. Где был Гоша?

Мама. Там, где и вы.

Папа. Никогда он там не был.

Мама. Как можно…

Папа. Я совсем забыл. Он там действительно был, успокойся.

Старик Ливерпуль. Был, и слава богу!

Мама. А я что говорю?

Папа. То же самое.

Мама. Ну так вот!

Все молча пьют чай. Только слышен хруст сахара.

Ливерпуль. В мире сейчас тревожно. А когда Гесс перелетел в Англию…

Папа. Это было давно. А вот Гитлер – уже не Гесс…

Мама. У нас мир с фашистами.

Папа. Какой может быть мир с фашистами! В этот мир я мало верю.

Мама. Как ты не веришь? Мир есть мир.

Папа. Что верно, то верно…

Почему в мире тревожно? Кто такой Гесс? И Гитлер… Все было интересно! Но понять я не мог ничего.

Ворочается мой брат Боба. Он лежит рядом со мной в этой же комнате. Он встает вдруг с кровати, идет к дверям. Приоткрыв дверь, говорит Ливерпулю:

– А вы можете съесть песок?

Все смеются. Боба бежит обратно.

Мама плотно закрыла двери. Теперь я ничего не вижу. Только кое-что слышу:

– «Мария» утонула в тысяча девятьсот семнадцатом…

– Если Гесс перелетел в Англию, значит…

– Черт его знает, что значит, но факт, он туда перелетел…

Я слышу хруст сахара, вижу омаров в больших красных шапках, шхуну «Мария», Гесс летит в Англию, сыплет сверху песок на шхуну, и шхуна «Мария» тонет…

10. На дачу!

Мы все-таки едем на дачу!

– В Москву бы поехать, – говорит папа.

– В какую Москву? – Мама не понимает.

– Мы сошли бы в Москве на Казанском вокзале… Разве было бы плохо?

– К чему это все? – Мама не понимает.

Мой папа в Москве родился. Он хочет в Москву. Он давно там не был. Он каждый год в Москву хочет. А мама не хочет. Она здесь родилась. Она любит дачу. И я люблю дачу. Кто дачу не любит! Я люблю и Москву. Кто Москву не любит! Но что же делать! На дачу мне хочется.

Мы стоим возле машины на улице. Наши вещи в кузове. Мама с Бобой сели в кабину. Папа говорит про Москву. Это с ним бывает.

– Я спешу, – говорит шофер.

Мама вдруг говорит:

– Где подушка и чайник?

Я бегу за подушкой и чайником.

– Не забудь закрыть дверь! – кричит мама.

Подушка огромная. Трудно бежать. Я теряю крышку от чайника.

– Она где-то звякнула, – говорю я.

– Поищите ее! – кричит мама.

Нас провожает вся улица. Здесь, конечно, братья Измайловы. И другие мальчишки. Они бегут на лестницу. Ищут нашу крышку. Шофер говорит:

– Мне надоело.

– Вы же видите, – говорит папа.

– Я-то вижу, – говорит он.

– В чем же дело? – говорит папа.

Наконец крышка найдена. Я лезу в кузов. Любой хочет ехать в кузове! Братья Измайловы едут завтра в пионерлагерь. Но их повезут в автобусе. Они не поедут в кузове.

– Отойдите! – кричу я. – Ведь это машина! А не какая-нибудь повозка!

– Ой, – кричит папа, – ведро забыли!

Я бегу за ведром. Подаю ведро папе.

– Ничего не забыли? – кричит шофер.

К нам спешит Ливерпуль.

– Чуть-чуть не опоздал, – говорит он.

Старик Ливерпуль всем жмет руки.

Мы трогаем с места.

Мальчишки бегут за нами. Кричат и машут руками. Один Ливерпуль остался. Он стоит, смотрит нам вслед…

А мы вовсю едем! Ветер свистит. Волосы у папы растрепались. И у меня растрепались волосы. Уже нашего дома не видно. И мальчишек, и Ливерпуля…

Папа вдруг посмотрел на меня – я на папу. И мы рассмеялись. Не оттого, что растрепаны волосы. А просто так. Здорово – ехать на дачу, когда папа рядом, вот здесь, на вещах, – вы себе не представляете!

Жаль, днем едем. Лучше бы ночью. Наши фары горели бы. Но днем светло. Тоже неплохо. Очень трудно сказать, что лучше!

Вдруг я вспомнил про девочку с бантом… Эх, был бы я пиратом! Мчался бы я на шхуне… Бьют волны, и шхуна качается… Вдали виден корабль… В нем едет девочка с бантом… Со мной целый отряд… Я беру в плен корабль… «Ах, это вы! – скажу я. – Ну что ж, здравствуйте!» – «Ой! – вскрикнет она. – Дайте мне воды…» Я скажу: «Я вас всех отпускаю. Плывите себе на здоровье! Куда ваши глаза глядят…» Она скажет: «Ой, вы такой благородный! Просто дальше уж некуда! Я остаюсь с вами. Я влюблена!» – «Хорошо, – скажу я, – пожалуйста, как хотите…»

Стучит ведро о кастрюлю. Звенят ложки и вилки в мешке. Звенит крышка чайника.

Мы выезжаем из города. Куда ни глянь – вышки. Целый лес вышек. Здесь должен быть дядя Али. Может быть, он меня видит.

Мы едем берегом моря. Лодки в море и на песке. И белые чайки над морем. И сети. И скалы.

Мы едем сквозь виноградники. Блестит дорога на солнце. А по бокам виноградники.

Мы едем совсем рядом с поездом. Мы мчимся, и поезд мчится – кто кого перегонит!

Едут навстречу нам машины. Мы едем навстречу машинам.

Идут навстречу нам люди. Мы едем навстречу людям.

Орет осел.

Кричат бараны, и блеют козы.

Кудахчут куры, кричит петух.

Наша дача совсем рядом.

11. На даче

На даче у нас виноградники, инжировые деревья и айвовые деревья, а за деревьями и виноградниками море синее, иногда зеленое, а когда дождь и ветер, – серое. Вот какое это море! Песок под ногами горячий. Но к этому я привыкну. В прошлом году мне жгло ноги – вы себе не представляете! Потом я привык и ходил себе сколько влезет. У нас на даче есть бык. Он в сарае. Его звать Алеша. Я видел его только в щелку сарая. Огромный бык. Рога – во! Говорят, злющий. Тетя Эля, хозяйка наша, рассказывала. Он сломал два забора, двоих забодал, много бед натворил. Бык страшнейший, ну просто жуть! Иногда он протяжно ревет. Мне становится страшно. Я бегу от сарая подальше. Я хватаю палку и жду. Я готов его встретить отважно. Мы только вчера приехали, а тетя Эля нам сказала:

– Смотрите, наш бык опасен!

Мама сказала:

– Как опасен?

– Свирепый он. Не допускайте детей. Чтоб они дверь в сарай не открыли.

Мама сказала нам:

– Слышите?

Я-то дверь не открою. Вот Боба – он может. Что ему бык! Ему все равно. Странный он человек! Я не верю, что был таким, как он. Хотя говорят, я был таким.

Я сейчас стою в винограднике. Вижу поезд вдали, белый дым. Слышу стук колес. Кричат, кружатся в небе птицы. А солнце-то словно костер горит. Голова моя теплая. Мне бы в море сейчас! Но мама меня одного не пускает. Жаль, нет со мной братьев Измайловых!

Вон сидит на заборе мальчишка – весь черный. Нужно с ним познакомиться. Непременно я загорю, как он. Чего бы мне ни стоило!

Я стою в винограднике. Здорово, мы на даче! Скоро виноград поспеет. Мы будем есть его сколько хотим. Пока не наедимся. Папа меня так учил: «Ты берешь в руки кисть. Вот так, а другой рукой ягоды рвешь. И кладешь их в рот. Ты набираешь их полный рот. Как можно больше. Потом – раз! – надави зубами. Ты понял? Вот так едят виноград!» Каждый год он повторял: «Погоди. Пусть он только поспеет. Я покажу тебе, как это делается. Пусть он только поспеет!» – «Это замечательно!» – говорил я. «Еще бы! – говорил папа. – К тому же ты можешь его сушить на плоской крыше. Брезент расстели и суши. Зимой всех угостишь». Каждый год я собирался сушить. Но не сушил ни разу. В этот год я насушу два мешка, или три, или даже четыре…

Сейчас папа в городе, что же делать! У нашего папы работа. Он не может все время быть с нами. Приедет он только к вечеру. Я увижу издали поезд. Со всех ног я помчусь к калитке встретить его на дороге.

Я стою в винограднике. Скоро весь виноград поспеет, инжир поспеет, айва поспеет, гранаты поспеют… Я стих сочинил:

Солнце светит, и море сверкает,Айва, инжир поспевает,И растет, и растет виноград.Как я рад! Как я рад! Как я рад!

Мама ищет меня по саду. Она держит за руку Бобу. Вы слышите? Мама зовет меня.

Я иду маме навстречу.

12. Мой папа и Алеша

Таким я не видел папу. И мама его не видала таким. Он шел странной походкой, весь в пыли, а в портфеле, в руках и во всех карманах – не сразу мы поняли, что это!

– Это редиска! – сказал я.

– Редиска?!

Зачем папе столько редиски?

Было чему удивиться!

Мы стоим на веранде и смотрим на папу. Он нас тоже видит. Кричит нам:

– Я был на базаре!

Он веселый. Машет портфелем. Редиска летит во все стороны.

Мой папа был пьяный.

Мы с мамой увидели.

– Что это значит? – кричит ему мама.

А папа – он был таким веселым! – прошел весь двор, прямо к двери сарая, открыл дверь и позвал быка.

Мама так испугалась! Еще бы! Тети Эли нет дома, ее мужа нету, они оба в городе – что же делать?

– Иди-ка сюда, – зовет папа быка.

Бык не идет.

– Эй, Алеша! – кричит ему папа.

Бык выглядывает из дверей.

– Алеша! Кому говорю!

Тогда бык пошел прямо к папе.

Он идет прямо к папе, а папа кричит и ногой топнул, и снова редиска попа́дала.

Бык спокойно подходит к папе. А папа к земле нагнулся. И собирает редиску.

Бык ждет, когда он поднимется.

– Эх, Алеша, Алеша, – говорит папа.

– Уходи! – кричит мама. – Скорей уходи! Пока он ест!

А папа – он даже не слышит и не думает уходить.

– Ешь, ешь, – говорит он Алеше.

Алеша ест с удовольствием.

– Теперь прогуляемся, – говорит папа. Он берет за один рог быка и тащит его прогуляться. Бык идет следом за папой.

Папа делал круги по двору. Бык шел за ним и ел редиску.

– Люблю лето, – говорил папа, – замечательное здесь лето. И солнце здесь замечательное. Но в Москву все же хочется. Я там родился… Там тоже есть солнце… конечно… но не в таком количестве…

– Ты же пьяный! – кричит ему мама.

– Сейчас я приду! – отвечает папа.

Я хочу бежать к папе. Но мама меня крепко держит за майку.

– Что он делает!!! – кричит мама.

А папа не слышит. Он ходит по кругу. Бык ходит за ним. Ест редиску. И слушает папу:

– Охота в Москву… Там зимой много снегу… А летом? Ну… летом там тоже тепло. Ну не так, как здесь… Это верно…

Бык смотрит на папу. Редиска вся кончилась.

– Нет, – говорит папа, – ты пойми: солнце там тоже есть… но не в таком количестве…

Мне почему-то смешно стало. Что папа все повторяет? Любой поймет, даже бык. Что он все повторяет?

Бык как заорет! А папа его хлоп ладонью по шее. И бык замолчал.

– Тоже мне, – говорит папа, – вздумал орать! Мы все орать можем. Ты лучше послушай. Тебе человек говорит, ты слушай… И не ори! Так и знай. Что орешь? Тоже мне разорался!

Бык внимательно смотрит на папу.

– Ну, что уставился? – говорит папа. – Не написал я хорошей музыки. А почему? Сам не знаю… Хотя мне всегда хотелось… И даже сейчас очень хочется! А солнце здесь есть, верно… А там не в таком количестве…

Тут во двор входят дядя Багир, тетя Эля и кто-то еще.

– Вай! – говорит тетя Эля.

Дядя Багир кричит:

– Бык! Смотрите!

– А! – говорит папа. – Вы!

– Осторожно! – кричит ему дядя Багир.

– Чепуха, – говорит папа, – все чепуха…

Он бросает портфель и идет прямо к нам.

Бык рвет папин портфель. Летят ноты по ветру…

– Что с тобой? – Моя мама плачет. Она первый раз видит папу таким. – Что с тобой сегодня?!

– Ничего, – говорит папа, – все Ливерпуль… Ливерпуль меня угостил… он меня угостил. За успех… он не просто так…

– За какой успех?!

– Ну… как то есть? – сказал папа. – Я за успех… Папе вдруг стало плохо.

13. Очень маленькая глава

Я пошел поглядеть виноград. Я-то знал, он еще зеленый. Но хотел еще раз поглядеть. Вдруг вижу – бежит по дороге мальчишка, вокруг пыль столбом и жара, а он орет:

– Война! Война!

Мама вышла из дому. Слышит и мне говорит:

– Вот негодный мальчишка! Вчера тоже кричал: «Пожар! Пожар!» А никакого пожара не было.

14. Еще одна маленькая глава

Папе к вечеру стало лучше. Он пошел на вокзал прогуляться. Он всегда ходил на вокзал прогуляться. Любил он вокзалы! Сядет на перроне и сидит отдыхает.

Вернулся он очень быстро. Мой папа вошел и сказал одно слово:

– Война!

Он не любил говорить много слов. Такой был человек мой папа!

15. Домой

Мы уезжаем с дачи.

Мне жалко дачу. Жалко мне виноград – он еще не поспел… Жалко мне расставаться с морем…

Но мы уезжаем. Завтра едет на фронт наш папа. Мы будем его провожать. А сейчас мы садимся в машину. И едем в обратную сторону.

Мы едем по той же дороге. Опять еду я с папой в кузове. Но почему мне не весело? Мне даже не интересно. Хотя еду я в том же кузове. И мне могут опять все завидовать…

– Дождь будет, – говорит папа.

– А как же мы?

– Так же, как и сейчас.

– Но ведь дождь…

– Ну и что же?

– Но мы ведь промокнем…

– Промокнем…

А небо совсем серое. И дождь пошел.

Папа мой достает одеяло. И мы накрываемся. Мы сидим под одеялом. Дождь хлещет и хлещет на нас. Всюду льется вода. Наши вещи, наверно, промокли…

Мы почти в темноте. Я гляжу в щелку и вижу дождь – больше я ничего не вижу.

– Дурацкий дождь, – говорит папа, – черт бы его побрал…

– Плохо, – говорю я, – когда едешь и ничего не видишь.

– Верно, – говорит папа, – не очень хорошо…

– И когда дождь, тоже плохо.

– Тоже плохо, – говорит папа.

– И когда ноги мокрые.

– Тоже верно, – говорит папа.

– Почему ты мне так отвечаешь?

– Как?

– Ну, как-то скучно…

– А тебе весело?

– Нет, мне почему-то не весело.

– Так вот и мне почему-то не весело.

– Потому что дождь?

– И дождь и война. Все вместе.

– Но мы победим? Ведь верно?

– А как же!

– Эх, – говорю, – интересно все же! Трах-бах! – самолеты, танки…

Одеяло с нас чуть не свалилось. Папа поправил его и сказал:

– Ну, ну, ну, не махай руками.

– Тебе каску дадут? – говорю.

– Дадут, – говорит папа, – все дадут.

– Она ведь железная. Даже стальная. Как ты думаешь, каска стальная?

– Стальная, – говорит папа.

– Ты ходи в каске, – говорю, – раз она вся стальная.

– Обязательно, – говорит папа.

А дождь льет и льет.

А мы все едем.

16. До свидания, папа!

Я, мама, Боба стоим на балконе.

Мы глядим в темноту – вокруг темно, в нашем городе затемнение. Там в темноте мой папа. Мы слышим папины шаги, мне кажется, я его вижу, вот он обернулся, махнул нам рукой… Он только что вышел из дому. Только что с нами простился. Он уходит дальше, в темноту.

– До свидания, папа! – кричу я.

– До свидания, папа! – кричит Боба.

Мама стоит с нами молча.

Я кричу в темноту:

– До свидания!

Боба машет двумя руками. Темнота-то какая! А он все машет. Будто папа его увидит…

…Шагов папы не слышно. Наверное, он свернул за угол. Мы с Бобой кричим:

– До свидания, папа!

Мой папа ушел на войну.

Мы уходим с балкона.

17. Папы нету

С утра наш телефон звонит. Все спрашивают: «Уехал?» – «Вчера, – говорю, – уехал. На фронт», – говорю. «Как жаль, – говорят, – не успели проститься!»

Быстро мой папа уехал. Никто не успел с ним проститься.

Звонят и звонят. Мамы нету. Я всем отвечаю. «Как, – говорят, – уже уехал?» – «Вчера, – говорю, – уехал». – «На фронт?» – говорят. «На фронт», – говорю.

Опять звонок.

– Ваш отец дома? – спрашивают.

– Нет, – говорю, – он уехал.

– А когда приедет?

– Нескоро.

– А куда он уехал, если не секрет?

– Совсем не секрет. Он на войну уехал.

– На какую войну?

– Вы что, не знаете, сейчас война?

– Некрасиво с его стороны, некрасиво!

– Что некрасиво?

– То, что он уехал.

– Почему же некрасиво?

– Он мне должен, а сам уехал.

– Чего должен?

– Кое-что должен.

Я прямо растерялся. Просто не знал, что ответить. Словно папа сбежал на войну от него. Просто меня зло взяло.

– Кто, – спрашиваю, – говорит?

– Не узнал, карапуз? Ну, будь здоров!

Теперь узнал. Дядя Гоша.

Когда меня раньше спрашивали: «Ты кого любишь?» – я отвечал: «Папу, маму и дядю Гошу».

Но это было раньше.

18. Я вижу папу

Мы с Бобой едем в поезде. Мы едем с ним в Баладжары к папе.

Все так быстро случилось! Неожиданно! Вдруг звонит папа. Я сразу не понял, кричу:

– Что вам нужно?

А он говорит:

– Мне нужен Петя.

Я кричу:

– Петя вас слушает!

А он говорит:

– Папа вас тоже слушает.

Я как заору:

– Где ты, папа?

Он говорит:

– Недалеко.

Я кричу:

– Как на фронте?

А он смеется.

– Мы еще, – говорит, – не на фронте. Мы по дороге на фронт. Эшелон наш пока в Баладжарах. Мы здесь пока задержались. Как там у вас? Все в порядке?

– Конечно, – кричу, – все в порядке!

Папа ждал маму. А ее не было. Тогда папа сказал, что он всех нас целует, чтоб мы были дружны, я слушал маму и Боба чтоб слушал, и папа повесил трубку.

Значит, папа от нас совсем близко! То есть на первой станции. Там, наверное, пушки и танки. Целый поезд военных. Папа не был военным, когда уезжал. Он был в своей старой одежде. И пистолета у папы не было. И никакой каски не было. А сейчас он, наверное, в каске. И пистолет на боку. Поглядеть бы на папу!

Но папа сейчас в Баладжарах.

А я здесь сижу. Просто глупо, когда папа там, а я здесь. Тем более он с целым войском. Тем более он в Баладжарах. Прямо, можно сказать, совсем рядом!

Я говорю Бобе:

– Слушай, ты можешь спокойно сидеть?

– Где сидеть? – спрашивает Боба.

– Ну, ничего не трогать?

– Чего не трогать?

– Ничего, – говорю, – не хватать и не трогать, а просто сидеть можешь ты или нет?

– Почему? – говорит Боба.

– Я к папе еду!

– И я хочу к папе, – говорит он.

– Ну тогда, – говорю, – собирайся! Быстрей!

…И вот мы с ним едем в поезде. Правда, мы с ним разбили копилки – его мопса и мою кошку. Попадет нам за это от мамы. Но зато мы купили билеты. Мы едем с настоящими билетами. Как настоящие пассажиры. Нам не жалко копилок.