Южная сторона

Я поприветствовал их, после чего побежал за домашкой. Она была прежде всего. Сначала домашка, потом всё остальное. Как будто это важно. В школе мы изучали кучу предметов, которые я ненавидел. Мне всегда нравилось писать, но никак не решать примеры по алгебре, в которых цифры использовались только для обозначения степени. Всё остальное – буквы – тёмный лес. Благо, в начальной школе не было ничего, что я бы не понимал. Всё просто: умножение столбиком, спряжения глаголов, стихи. Я принёс тетради с наспех сделанными записями маме. В основном она проверяла всё, что я делал. Папа старательно делал вид, что меня не существует. Как только мама взяла в руки мою тетрадь, зазвонил телефон. Кто бы это ни был, я тут же его возненавидел.

–Яо, посмотри его домашку, дорогой, – протараторила она, после чего ответила на звонок.

Я стоял в гостиной. Сейчас из их с мамой спальни должен был выйти папа, но он не спешил. Мы оба молились, чтобы мама поскорее закончила говорить по телефону. Прошло несколько минут. Надежда угасла. Тогда отец, переодевшись в домашнее, вышел и забрал из моих рук тетради, которые я держал всё это время. Он сел на диван, открыл тетрадь по математике, пробежался глазами по последней записи, закрыл, бросил рядом с собой. Он проделал подобное с остальными тетрадками и, когда все они неаккуратной стопкой лежали на диване около его коленки, встал. Он даже не посмотрел на меня. Просто ушёл шариться на кухне в поисках еды. Я старался сделать уроки как можно быстрее и допустил пару ошибок. Несколько слов были перечёркнуты. Папа наверняка это заметил, но не подал виду. Я, как дурак, стоял посреди гостиной всё это время. Было сложно заглушать ту грусть, которая охватывала меня каждый раз, когда я осознавал его отношение ко мне. Собравшись с мыслями, я быстро собрал тетради и унёс их в свою комнату. Через пол часа я услышал мамино громкое «За стол!». Каждодневная пытка. Иногда папа приходил домой под ночь, и мы с мамой ужинали вдвоём. Но сегодня не такой день. Я спустился на кухню. Кухня, гостиная и спальня родителей были на первом этаже, а моя комната – на втором. Отдельно. Когда я сел за стол, мама положила мне запечённую грудку с рисом. Она вкусно готовила, но я не мог наслаждаться едой в такой обстановке. Хотелось раствориться в воздухе и посмотреть на реакцию родителей. Они были бы невероятно рады, что их обуза исчезла. Но я продолжал жить им назло. После того, как я запихал в себя всю еду, я встал, сказал спасибо, убрал за собой и ушёл в комнату. У меня в запасе было множество способов провести вечер: от простого лежания на кровати со взглядом в никуда до попыток наконец-то освоить стойку на руках.

По вечерам я часто видел, как родители вместе смотрят телевизор. У меня никогда не хватало смелости подойти и попроситься посидеть вместе с ними. А они, в свою очередь, никогда меня не звали.

Они не ругались, по крайней мере, при мне. Они умело скрывали от меня всё, что касается их жизни. Я даже не был уверен, любят ли они друг друга, ведь при мне они почти не разговаривали. Только когда я был где-то далеко, когда не мог их слышать, они позволяли себе общаться. На тот момент я не помнил, когда отец последний раз говорил со мной. Думаете, сейчас будет часть, где я собрался с мыслями и решился подойти к ним с просьбой вместе провести вечер? Нет. Я был дико голоден. Я решил, что пусть меня поймают и накажут, но я должен попробовать пробраться на кухню и стащить оттуда пару булочек. Попросить? Нет. Я «потерплю, ничего со мной не станет», к тому же, мы только что поели. Только это было бесполезно. Еда, которую я ел с ними за одним столом, не приносила мне чувство сытости. Я вообще не был уверен, переваривается она или просто где-то скапливается.

Бесшумный спуск по ступеням давно был отработан: я чётко знал, на какую из них и куда именно наступать. С лестницы я спустился прямо к кухне. Родители сидели на диване в гостиной, смотрели телевизор и о чём-то говорили. Я мог отчётливо их слышать, но мне это не нужно. Я присел как можно ниже, и потихоньку начал продвигаться к кухне. Если делать это без резких движений, то никто не заметит. Но если бы я побежал, то мамино боковое зрение бы тут же меня засекло. Я это уже проверял. Стен в этой части дома не было, поэтому я полагался на темноту и на увлечённость родителей вечерней программой. Спустя пару минут я преодолел самые сложные несколько метров. Теперь я сидел посреди кухни, а от мамы с папой меня закрывал высокий шкаф. Я смог приподняться и открыть дверцу, достать с полки булочку с сыром и сухарики. Хорошо бы ещё и воды взять, но это слишком опасно. Она стояла в бутылях, из которых её нужно выкачивать, а это шумный процесс. Обойдусь, или спущусь позже, уже не скрываясь, ведь я «просто попить». Да, так и сделаю. Я старался не шуршать упаковками. Телевизор был громче, чем меня и спас. Я также медленно и тихо выдвинулся в обратный путь. Шаг, ожидание, снова шаг, снова жду. Я успешно дополз до лестницы. Пару раз я достаточно громко зашуршал упаковкой от сухариков и уже было расстроился, но мне повезло в этот вечер. Родители с головой ушли в просмотр. Я начал с привычной ловкостью и прыткостью забираться по ступенькам, но тут услышал, как началась реклама. Я был почти на самой верхушке. Осталось каких-то две ступеньки. Даже если мама или папа встанут, они не должны меня заметить, тут слишком темно: лестница вела в чёрный коридор, на конце которого дверь в мою комнату, где чаще всего тоже темень. Я чуть ли не лёг на одну из ступенек. Папа отключил звук. Теперь было важно не дышать. Он встал и двинулся на кухню. Как же вовремя я оттуда улизнул, ведь, задержись я там ещё на полминуты, был бы схвачен и арестован. Сердце билось довольно громко, несмотря на то, что делал я подобное далеко не в первый раз. Не важно, сколько у меня было таких вылазок, это каждый раз страшно. Ничего я не мог с этим поделать. Папа открыл холодильник, достал оттуда бутылку пива и пошёл обратно на диван к маме. Я понятия не имею, откуда у нас в холодильнике спиртное, ведь когда я заглядывал в холодильник, там ничего подобного не стояло. Реклама продолжалась, и папа в тишине открыл бутылку, положил крышку на стол и обратился к маме:

–Зачем ты мне сказала проверить его домашку? Ты же знаешь, как я к этому отношусь, – в его голосе было недовольство, но упрёка в мамину сторону я не почувствовал.

Интересно, под «этим» он подразумевал саму ситуацию, в которой он остался со мной наедине, или меня? Мама не спешила отвечать. Она слегка повернула голову сначала в одну сторону, а потом посмотрела вверх. Моя лестница находилась сзади, поэтому я мог видеть спинку дивана, головы родителей и экран телевизора, и лишь догадывался, какие выражения лица у них были. С одной стороны, я не хотел слышать мамин ответ, да и сам этот вопрос – тоже. А с другой, я впервые наблюдал, как они открыто говорят что-то обо мне. В любом случае, выбора у меня не было, пока идёт реклама, я сижу смирно.

–Я подумала, может хоть что-то ему скажешь, вчера он мог умереть – мама сказала это обычным холодным голосом.

–Если бы тот сопляк его не нашёл, его бы сейчас здесь не было. И мы бы… –начал было отец.

–Остались совсем одни? – мама перебила его – Без детей? Ты же знаешь, что у нас их больше не может быть, так зачем ты снова поднимаешь эту тему? – она это говорила тихим голосом, но в нём слышались нотки отчаяния и нервозности, – у нас есть Хидэте, так давай принимать его таким, какой он есть, несмотря ни на что. У тебя есть сын, а ты желаешь ему смерти. Да что с тобой, в самом деле…

Её голос дрожал. Он по-прежнему был тихим, но теперь она не пыталась скрыть отчаяние и подступающие слёзы. Я не видел её лица, но уверен, она заплакала. Мама вскочила с дивана и быстрым шагом пошла в комнату. Папа остался неподвижен на какое-то время. Я не понимал. Теперь вообще ничего. Было гораздо проще считать, что они меня просто ненавидят. С папой всё ясно, это так и было, но мама… Как я могу узнать причину такого отношения ко мне? Подойти и поговорить начистоту – слишком страшно. В тот момент я просто молился, чтобы они меня не увидели, и чтобы хоть что-то издало громкий звук, под который я смог бы сбежать оттуда. Реклама закончилась. Папа всё также сидел на диване, мама оставалась в спальне. Тогда отец выключил телевизор, тяжело вздохнул и пошёл за ней. Как только он растворился в дверном проёме – входе в их комнату – я тут же взлетел по оставшимся двум ступенькам, и проскользнул к себе, не издав ни звука. Позабыв о том, зачем я решился на эту вылазку, я сел на кровать с уставился в стену.

Что только что произошло? Мне хотелось знать. Поговорить с мамой? Нет. Не просто же так она так со мной общается. Может, я всё понял неправильно? Может, Она имела ввиду что-то другое? Перед отцом она заступилась за меня, значит, я могу на неё рассчитывать. Она меня защитит, если папа на меня разозлится. Так, может, поговорить с ним? Нет. Это немыслимо. Я не помню, когда в последний раз смотрел ему в глаза. В его карие глаза, которые выражали презрение и ненависть. Даже не видя его взгляд, я ясно понимал это.

И тут пришла идея. Она мне сразу не понравилась, но другого выхода я не видел. Я решил, что смогу что-то узнать из их вечерних разговоров, если буду так же, как и сегодня, скрываться около лестницы. Если меня поймают, смогу свалить на то, что захотел есть и решил незаметно пробраться. Это был ужасный план, но ничего лучше я придумать не мог. Точнее, я знал, что можно поговорить начистоту, но мне это не под силу.

В этот вечер я даже не плакал после услышанного, я всего лишь получил подтверждение своим догадкам по поводу папиной неприязни. Всю мою жизнь он мне это показывал. А теперь озвучил. У меня было трое друзей и, возможно, мать. Вы даже не представляете, как это много. Это целый мир, который встанет на мою сторону в случае конфликта.

Следующие две недели я каждый божий день сидел на полу за перилами лестницы по несколько часов. Заметить меня было можно только посветив фонариком, поэтому я был достаточно спокоен. Я многое узнал: мама, и вправду, относилась ко мне лучше, чем я думал. Я ей не безразличен, но особой симпатии она ко мне не питает. Думаю, это материнский инстинкт или вроде того, не более. Хотя для меня до сих пор оставалось загадкой, почему она это скрывает не ото всех, а от меня. Она была рада, что я хорошо учусь, не отлично, но всё же, хорошо. Она знала, какую еду я люблю, а какую – нет. Знала, что моя любимая рубашка уже вся износилась. И надо бы купить новую, но я не захочу расставаться со старой. Как я понял, именно папа всегда ограничивал проявление её чувств ко мне. Почему? Об этом они не говорили. Я решил, что сам спрошу это у мамы, нужно только набраться храбрости и выждать подходящий момент.

Отец меня ненавидел. Я был слабым, зашуганным мямлей по его словам. На все мамины возражения, что именно из-за папы я стал таким, он отвечал, что это не так. Если бы во мне было заложено мужество, храбрость, то они бы в любом случае проявились. И ему не важно, что это полный бред. Даже тогда я это понимал.

Я узнал много нового не только о себе из их разговоров, но и о них самих, ведь никто мне ничего не рассказывал. А я не спрашивал. Мамино любимое блюдо такое же, как и у меня: шницель с пюре и подливой. А ещё она не любит острое, а папа любит. Ещё мама больше всего любит баскетбол. А папа, понятное дело, футбол. Из-за разных интересов они никогда не смотрят вместе спортивные матчи. Ещё папа не хочет, чтобы я оставался в Си-Номавари. Он решил, что я отправлюсь Мэйнтэил, город миллионник, и сам буду зарабатывать себе на жизнь. Мама же хочет, чтобы я остался в городе и учился в нашем институте искусств. А я понятия не имел, чего хочу.

Но самым трудным для меня было не подавать виду, что я что-то знаю. Мне хотелось подойти к маме и сказать, что я хочу с ней нормально разговаривать хоть иногда. Мне хотелось ей улыбаться, но я понимал, что она не просто так ведёт себя со мной холодно. На это есть причины. Поэтому я продолжал вести себя, как обычно. Поначалу трудно, но потом я начал воспринимать это, как игру: я всё знал, но мне нужно было сохранить тайну, чтобы не разрушить существующий уклад.

За ужином я часто наблюдал за тем, как мама суетится у плиты, старается сделать еду вкуснее. Постепенно я перестал убегать из-за стола, словно ошпаренный. Я спокойно доедал, а после стал просить добавки. Мама вставала, отворачивалась, и я видел, как она улыбается, пока стоит к нам с папой спиной. Затем она давала мне полную тарелку с тем же каменным лицом. Как я мог раньше ничего не замечать? Это игра. Мне нужно выиграть, но, как назло, папа стал приходить домой вовремя, и мы с мамой не могли остаться наедине. Я уже знал, что скажу ей.

[13.02.2002]

Тай как нельзя лучше вписался в нашу компанию. Мы гуляли вчетвером. И, казалось, так было всегда. В школе у меня появилось убежище: я уходил на всех переменах в класс к Таю, там ко мне относились гораздо лучше. Там всем интересно, почему я так выгляжу. Раньше они на меня просто смотрели издалека, а теперь могли поговорить. Мне всё равно, что они обо мне думают, но гораздо приятнее, когда к тебе хорошо относятся. Я стал обитать в кабинете номер двести тридцать один. Маки и Диб быстро поняли, что я сбегаю в другой класс, и что у них там нет власти. На какое-то время я от них отделался.

После последнего урока я стрелой вылетел из класса и помчался к Таю. Мы, как и всегда, собирались на нашей детской площадке. На пути туда Тай выглядел взволнованным. Мне было интересно, почему, но я знал, что он сам всё расскажет.

–Завтра День Святого Валентина! Давайте вместе его отпразднуем!

–Заманчивое предложение, Тай. Но у меня будет вечером семейный ужин. Я не могу, -огорчённо ответил Джесс.

–Да, и у меня будет тоже самое, к нам ещё гости придут – не менее грустно сказала Рея.

А я знал, что у меня не будет ничего. Родители никогда не отмечали этот день. Они вообще не любили праздники. Я решил, что самое время это исправить, и согласился. Тогда Тай позвал меня к себе.

После мы играли в догонялки и в сотый раз устроили конкурс на лучшую скульптуру из снега. Джесс запустил снежком в Тая, а попал в Рею. Тогда я запустил снежком в Джесса, но промахнулся. Не оставляя надежды, я повторил попытку, а потом ещё, и ещё, пока не попал. С пятого раза месть была осуществлена. К этому моменту и Тай, и Рея смеялись над моей меткостью, и конфликт был исчерпан.

По пути домой Тай выжидающе смотрел на меня. Я понял, что мне нужно рассказать ему, почему же я с таким удовольствием согласился провести с ним завтрашний день.

–Они не любят праздники… – тихо сказал я.

Тай вопросительно посмотрел на меня. Видимо, этого было недостаточно.

–Мои родители, они никогда не отмечают. Или я просто не знаю, что отмечают. Ни новый год, ни чей-то день рождения, ни что-либо ещё. Джессу и Рее я ничего не говорил. Не хотел, чтобы они за меня переживали. И ты не говори им.

–Но почему? Это же правда. А ты, получается, врёшь им.

Тогда эта фраза меня сильно обидела. Но я понимал негодование Тая. После того, как моя злость на него немного утихла, я ему постарался объяснить.

–А ты считаешь, что нужно всегда говорить правду?

Тай удивлённо посмотрел на меня, как будто я задал самый очевидный вопрос в жизни. Я продолжил.

–А что, если из-за твоей правды людям станет плохо? Что, если твоя правда разрушит чью-то жизнь? – я сделал небольшую паузу, – конечно, если я всё расскажу Рее и Джессу, их жизнь не испортится, но… Не хочу обременять их. Хочу, чтобы они считали, что у меня всё хорошо. Поэтому, не рассказывай им.

–А если расскажу? Обидишься на меня? Перестанешь дружить? – Тай почти кричал.

И тут у меня появились первые догадки, почему он никогда не упоминал о своих друзьях. А точнее, я понял, как он мог их потерять. И не хотел повторения истории. Может, сейчас он возненавидит меня, но я должен открыть ему глаза. И я начал своё объяснение.

–Скажи, почему ты никогда не рассказывал мне о своих друзьях? Ну, тех, которые у тебя есть помимо нас троих? – лицо Тая мгновенно переменилось, теперь на нём читался испуг – Я много думал по этому поводу, но никак не мог понять, что же не так. А теперь, кажется, начинаю догадываться. Я знаю, что ты очень честный. И из-за этой честности ты много раз страдал, не так ли?

На самом деле утверждать это было всё равно, что ткнуть пальцем в небо. Но реакция Тая говорила сама за себя. Я видел, как он злился на то, что я его отчитываю, но ему было интересно, к чему же я приведу в итоге. Он кивнул, не поднимая глаз.

–Не нужно быть на сто процентов честным. У всех людей есть свои секреты, и, если они тебе их доверяют, то храни их, как сокровище. Если с тобой поделились какой-то тайной, значит, человек тебе доверяет. Понимаешь? – я посмотрел на него, и тут он всё понял, – я тебе доверяю, Тай. Поэтому и рассказываю то, что нужно держать в секрете ото всех. И делаю я это как раз потому, что ты честный. И твоя честность не позволит тебе раскрывать чужие секреты другим. Ты не болтун. Хотя поговорить ты очень любишь – я улыбнулся ему.

Он, кажется, понял всё именно так, как я и хотел.

–То есть, ты считаешь честным скрывать всё от Джесса и Реи?

–Да. Потому что не хочу их расстраивать. Мне достаточно того, что ты всё знаешь.

–Но как ты понял про моих друзей? – у него наворачивались на глаза слёзы.

Мы шли по красивой улице, где тротуар выложен плиткой, с краю на обочине росли невысокие ёлки. Уже смеркалось: небо окрасилось в тёмно-синий цвет с одной стороны горизонта, и в розовый – с другой. Машины носились по проезжей части, оставляя на снегу длинные следы от колёс. Я предложил Таю немного прогуляться, он согласился.

–Я ничего не знал. Я только догадывался. А ты выдал себя своей же реакцией. – сказал я.

Я рассмеялся, и Тай тоже. Но он улыбался сквозь слёзы. Удивительно, как мы менялись, когда оставались вдвоём. Не зря говорят, если хочешь узнать человека, останься с ним наедине. В компаниях люди совсем другие.

–Я сразу понял, что ты любишь проводить время с людьми, с друзьями. И ты так хорошо поладил с Реей и Джессом. Но меня всегда интересовало, почему ты ничего не рассказывал о своих друзьях. И я подумал, что, может, их нет. А почему? Возможно, из-за твоей честности. И, когда ты захотел всё рассказать ребятам обо мне, я удостоверился, что такое с тобой не в первый раз случается. Тебе приходилось делать выбор между честностью и человеком. И ты выбирал первое. Потому что у тебя сильное чувство ответственности, долга. Но парадокс в том, что ты сам же от этого страдаешь.

Тай смотрел на меня с широко открытыми глазами. Он не понимал, откуда я мог всё это знать. Игра в незнайку у меня дома в течение последних двух недель многому меня научила. Про это я ему тоже расскажу, но не сейчас. Пусть сначала переварит то, что я ему только что поведал.

–Как ты смог всё понять? Я же ничего не рассказывал тебе? – он уже плакал, говорил сквозь слёзы.

Вы скажете, манипуляция? Нет. Я просто рассказал ему то, что он рано или поздно сам бы понял. Честность – отнюдь не лучший друг человека. И, если хочешь с кем-то дружить, придётся хранить секреты этого человека, а он будет хранить твои. Только так.

–Тебе и не нужно мне что-то рассказывать, и так всё очевидно. И я сохраню это. Я буду хранить твой секрет также, как ты хранишь мой, – ответил я.

Зря я это сказал, ведь Тая уже было не остановить. Мы шли по улице, вокруг суетился народ в преддверии дня всех влюблённых, а Тай ревел. Кто-то даже не замечал его, а кто-то стоял столбом и пялился на нас. Я завёл его в первый попавшийся переулок.

–Успокаивайся. Я же тебе не о страшной трагедии рассказал. Наоборот, ты теперь знаешь, как не потерять меня. И ребят. Если они тебе расскажут секрет, то сохрани его, как сохранишь мой.

Тай стоял, опёршись спиной на стену высокого серого дома. На шестом или седьмом этаже на балконе кто-то курил. Я увидел человека, облокотившегося на перила балкона прямо над своей головой. Я любил смотреть по вечерам на небо. Зимой редко можно увидеть красочные закаты, в основном они серые или чёрные. Но сегодняшний день был исключением. В небесном океане, среди глубокой темноты, я разглядел яркие краски: розовую, сиреневую, бледно-жёлтую, они наслаивались друг на друга, заполняя всё пространство, которое я только мог видеть.

Тай заметил мой взгляд в никуда, и повернул голову в сторону дороги. Кажется, он тут же забыл, что секунду назад ревел, и теперь наслаждался вместе со мной этим прекрасным видом.

Мы стояли в узком переходе, с двух сторон на нас давили бетонные стены домов. Они уходили высоко вверх, и из-за выступающих балконов невозможно увидеть их крыши. Сзади гуляла чернота. Крошечная дорожка заводила за угол и упиралась во мрак, тут не светил ни один фонарь. На фоне этой гнетущей мрачности мы выглядели крохотными существами, которые заплутали в чужой стране, где уже сотню лет шла война. Но нам не страшно. Наше внимание приковал к себе закат. Он освещал всё, до чего мог дотянутся. И наш закуток, который затягивало во мрак, мог держаться на стороне света только благодаря этому всеобъемлющему сиянию. Оно зачаровало нас. Если бы вы заглянули в наши глаза, то увидели бы там лишь этот горизонт. Он, казалось, прожёг наши роговицы и навсегда отпечатался в обрамлении наших зрачков. Погода стояла ясная, не было ни снега, ни ветра. Ничто не могло нарушить идеальную чистоту и ясность, которые проникли в наше сознание. Я чувствовал, как розовая пыль окутывала нас, она спустилась к земле, перелетела через дорогу, по которой бесшумно носились машины, и растворилась в наших телах.

Ни единого движения. Ни одного шумного вздоха. Нас околдовал момент, в котором смешалась природа с её безупречными проявлениями и наши чувства. В те минуты нам казалось, что мы полностью понимаем друг друга. Тай посмотрел на меня с таким выражением лица, что я понял, он мне верит. И не предаст. Он сохранит и мой секрет, и наш с ним разговор глубоко в своей памяти.

Я не считаю нужным разбалтывать всем подряд о своих самых счастливых моментах. Не думаю, что таким образом ты делишься счастьем. Нет, наоборот. Ты выбрасываешь его в пустоту, раскидываешь по земле, как мусор. Если случилось что-то хорошее, я предпочитаю хранить воспоминания об этом внутри своего сердца вместе со всеми эмоциями и никуда не выпускать. Таким образом я наполнял жизнью собственную душу, давал пропитаться ей радостью, счастьем, любовью. У нас в организме течёт кровь, которой пропитано всё внутри. Вот и я делал то же самое, только не с физическим, а психологическим своим миром. И это работало.

Но сейчас я решил, что кто-то должен узнать об этом моменте, именно поэтому я рассказал сейчас то, что рассказал. Кто-то прочувствует то, что пережил тогда я, и унесёт с собой эти воспоминания. Не хочу, чтобы они исчезали, поэтому дарю им вторую жизнь.

Больше мы не сказали друг другу ни слова. В момент прощания Тай кивнул мне, широко улыбнулся, развернулся и побежал домой. Я же неторопливо пошёл к себе, размышляя, что сделать сегодня дома. Настроения как обычно шпионить за родителями у меня совсем не было.

Я вставил ключ в замочную скважину, открыл дверь. Тишина. Не включая свет, я стал раздеваться. Снял куртку, шапку, ботинки. И тут услышал шаги. Я с лёгкостью мог отличить мамины от папиных. Это мама. Она еле слышно переставляла ноги, как будто парила по дому. Папа же ходил твёрдо и громко. Мама вскрикнула, когда заметила движущуюся фигуру в тёмном коридоре. Я знал наизусть, где что находится, поэтому не тратил время на переключение выключателя туда-сюда.

–Мам, это я.

–Не пугай меня так. Включи свет, а то так и помереть недолго, – непривычно длинная фраза от неё. И никаких «домашек» и «обедов».

–Хорошо, извини. Я просто всегда так делаю, но больше не буду, чтобы не пугать тебя.

Я забылся, и начал говорить с ней без притворства.

Забавно, пару мгновений назад я убеждал Тая в том, что честность лучше засунуть поглубже в себя, а сейчас сам достал её из тёмной ямы. Мама удивилась, ведь и для меня подобные высказывания не были чем-то обычным. Я захотел расспросить её обо всём, задать миллион вопросов, которые накопились за всю жизнь, но решил, что пока одной странной фразы будет достаточно. Она поймёт, что я хочу сказать, ведь сама только что сделала то же самое.

–Мам, а что на ужин? Я так проголодался, мы сегодня весь день играли с ребятами в догонялки. А, и завтра с утра я пойду к Таю, он позвал меня. Вернусь вечером, не теряй, – я сделал небольшую паузу, чтобы посмотреть на мамину реакцию. Она внимательно меня слушала, – я подумал, может, подарить семье Тая что-то?

–Да, это хорошая идея. И как я сама не подумала об этом, – она разговаривала странно: не так открыто, как с папой, но и не так холодно, как обычно со мной, – я как раз только что ездила за подарками всем на завтра, и думаю, что один можно подарить им. Он должен подойти.