Пять недель на воздушном шаре

Что это? Крик животного, ночной птицы или свист человека?

Кеннеди, сознавая всю опасность положения, собирался уже разбудить товарищей, но тут ему пришло в голову, что, кто бы это ни был, человек или зверь, он, во всяком случае, находится вне пределов досягаемости для пуль. Дик осмотрел свои ружья и стал вглядываться в темноту.

Вскоре ему показалось, что какие-то неясные тени крадутся к их дереву. В это мгновение из-за туч проскользнул луч луны, и Кеннеди ясно увидел группу каких-то существ, двигающихся в темноте.

Ему пришло на память приключение с павианами, и, не медля более, он дотронулся до плеча доктора, который тотчас же проснулся.

– Тише, – прошептал Кеннеди.

– Что-нибудь случилось?

– Да, надо разбудить Джо.

Когда Джо вскочил, охотник рассказал то, что он видел.

– Неужели снова эти проклятые обезьяны? – тихо проговорил Джо.

– Возможно. Надо всё же принять меры предосторожности, – сказал Фергюссон.

– Мы с Джо спустимся по лестнице на дерево, – заявил Кеннеди.

– А я в это время, – добавил доктор, – подготовлю всё, чтобы «Виктория» смогла в случае надобности мигом подняться в воздух.

– Значит, сговорились.

– Ну так спускаемся, – сказал Джо.

– Смотрите же, без крайней необходимости не пускайте в ход оружия, – напутствовал их доктор. – Не следует обнаруживать наше присутствие.

Дик и Джо ответили ему кивком головы. Они бесшумно соскользнули на дерево и уселись у разветвления двух крепких ветвей, за которое уцепился якорь. Сидя неподвижно среди листвы, они молча прислушивались. Вдруг послышалось какое-то шуршание по коре дерева. Джо схватил шотландца за руку.

– Слышите? – прошептал он.

– Да, что-то приближается.

– Быть может, это змея. Помните, вы слышали свист?

– Нет, в нём было что-то человеческое.

«Уж лучше всё-таки дикари, – подумал Джо, – терпеть не могу гадов».

– Шум усиливается, – снова прошептал через несколько минут Кеннеди.

– Да, кто-то карабкается сюда.

– Ты наблюдай за этой стороной, а я за той, – шёпотом проговорил охотник.

– Хорошо.

Они были одни на крепкой большой ветке, в гуще исполина баобаба. В листве его царил непроглядный мрак. Вдруг Джо наклонился к уху Кеннеди и прошептал:

– Негры.

До их слуха даже долетело несколько слов, произнесённых вполголоса внизу.

Джо вскинул ружьё на плечо.

– Подожди, – остановил его шёпотом Дик.

Дикари действительно взбирались на баобаб. Они карабкались со всех сторон, скользя по веткам, как змеи, и подвигались медленно, но уверенно. Их можно было узнать по запаху тел, смазанных зловонным жиром. Вскоре на уровне ветки, на которой сидели Кеннеди и Джо, показались две головы…

– Стреляй! – скомандовал шотландец.

Двойной выстрел прокатился, как гром, и замер среди стонов и воплей. В мгновение ока вся ватага исчезла.

Но среди криков вдруг прозвучал чей-то голос – удивительный, неожиданный, невероятный! Какой-то человек воскликнул по-французски:

– Ко мне! На помощь!

Кеннеди и Джо были безмерно изумлены и мигом взобрались обратно в корзину.

– Вы слышали? – спросил Фергюссон.

– Конечно. Подумайте только! Этот невероятный голос: «Ко мне! На помощь!» Француз в руках этих варваров!

– Быть может, какой-нибудь путешественник или миссионер?

– Несчастный! – воскликнул охотник. – Его терзают, может быть, убивают.

Фергюссон тщетно старался скрыть своё волнение.

– Тут нет никаких сомнений, – наконец проговорил он, – какой-то несчастный француз попал в руки дикарей. И, конечно, мы не тронемся отсюда, пока не сделаем всё, что возможно, для его спасения. По нашим ружейным выстрелам он должен понять, что явилась неожиданная помощь, он верит, что это вмешательство провидения. Ведь правда, друзья мои, мы не отнимем у него этой последней надежды? Каково ваше мнение?

– Мы полностью согласны с тобой, Самуэль! Распоряжайся нами!

– Обсудим же, что нам делать, а с рассветом постараемся его выручить, – сказал Фергюссон.

– Но как нам отделаться от этих подлых негров? – проговорил Кеннеди.

– Стоит вспомнить, как удирали эти негры, и можно с уверенностью сказать, что они не знакомы с огнестрельным оружием, – продолжал доктор, – следовательно, нам нужно воспользоваться их страхом. Но подождём до рассвета и уж тогда, сообразуясь с местностью, выработаем план спасения.

– Этот бедняга должен быть где-нибудь поблизости, – заметил Джо, – так как…

– Ко мне! Ко мне! – раздался тот же голос, но уже более слабый.

– Варвары! – закричал, дрожа от волнения, Джо. – А что, если они прикончат его ещё этой ночью?

– Слышишь, Самуэль, – обратился Кеннеди к своему другу, хватая его за руку, – а вдруг они прикончат его ночью!

– Это маловероятно, друзья мои. Дикие племена умерщвляют своих пленников обычно среди бела дня: им, видите ли, для этого непременно нужно солнце, – пояснил доктор.

– Ну а что, если мне воспользоваться ночной темнотой и пробраться к этому несчастному? – промолвил шотландец.

– Тогда и я пойду с вами, мистер Дик, – предложил Джо.

– Постойте, постойте, друзья мои! Этот план делает честь вашему сердцу и вашей храбрости, но вы подвергаете опасности всех нас и ещё больше можете повредить тому, кого мы хотим спасти.

– Почему же? – возразил Кеннеди. – Ведь эти дикари перепуганы. Они разбежались и больше не вернутся.

– Дик, умоляю тебя, послушайся меня! Поверь, я имею в виду общее благо. Если бы ты случайно попался им в руки, всё бы пропало.

– Но этот несчастный? Он ждёт, надеется. И никто не отзывается, никто не идёт на помощь. Ему уже, верно, начинает казаться, что ружейные выстрелы ему только померещились.

– Его можно успокоить, – заявил доктор Фергюссон.

И, поднявшись, доктор приложил ко рту руку в виде рупора и прокричал на том же языке, на каком взывал о помощи неизвестный:

– Кто бы вы ни были, не теряйте надежды! Три друга думают и заботятся о вас.

В ответ на это раздался ужасный вой, заглушивший, без сомнения, ответ пленника.

– Его убивают! Его прикончат! – закричал Кеннеди. – Наше вмешательство только ускорило его смертный час. Надо действовать.

– Но каким образом, Дик? Подумай, что можно сделать в таком мраке?

– Ах, если бы было светло! – воскликнул Дик.

– Ну хорошо, а если б был день, что бы ты тогда сделал? – каким-то странным тоном спросил доктор.

– Ничего не может быть проще, Самуэль, – ответил охотник. – Я спустился бы на землю и стрельбой разогнал бы этот сброд.

– А ты, Джо, что сделал бы? – обратился к нему Фергюссон.

– Я, сэр, поступил бы более осторожно. Дал бы знать пленнику, в каком направлении ему бежать.

– Но каким образом?

– Привязал бы записку к стреле, которую, помните, я поймал на лету, или же громко сказал бы ему это, благо дикари не понимают нашего языка.

– Ваши планы несбыточны, друзья мои. Спастись бегством этому несчастному страшно трудно, если б даже он сумел ускользнуть от своих мучителей. Твой же проект, дорогой Дик, при твоей отваге да ещё благодаря страху, который мы нагнали на них стрельбой, быть может, и удался бы. Но провались он – тебе грозила бы гибель, и нам пришлось бы спасать уже не одного, а двоих. Нет! Надо действовать иначе – так, чтобы все шансы на успех были на нашей стороне.

– Но действовать немедленно, сейчас же, – настаивал охотник.

– Возможно, – многозначительно сказал Фергюссон.

– Да неужели, сэр, вы в силах рассеять эту тьму?

– Кто знает, Джо…

– Ах, сэр! Если только вы это сделаете, я скажу, что вы самый великий учёный в мире!

Доктор несколько минут молчал. Видимо, он обдумывал какой-то план. Оба, Дик и Джо, с трепетом смотрели на него, глубоко взволнованные этим необычайным положением.

Вскоре Фергюссон заговорил:

– Вот мой план: у нас ещё не тронут балласт в двести фунтов. Мне кажется, что этот пленник – он ведь изнурён, измучен – не может весить больше самого тяжёлого из нас. Следовательно, у нас, во всяком случае, остаётся лишних шестьдесят фунтов балласта, и его можно будет сбросить, чтобы поскорее подняться.

– Объясни, пожалуйста, что ты думаешь предпринять? – попросил Кеннеди.

– А вот что. Ты сам понимаешь, Дик, что если мне удастся захватить пленника и я сброшу количество балласта, равное ему по весу, то равновесие шара не будет нарушено. Но если придётся как можно скорее подниматься, чтобы ускользнуть от этой оравы негров, мне понадобится прибегнуть к более энергичным средствам, чем моя горелка. И вот для этого в нужную минуту и придётся сбросить остаток балласта.

– Видимо, так, – согласился Дик.

– Но здесь есть и отрицательная сторона, – продолжал Фергюссон. – Чтобы спуститься потом, мне понадобится выпустить количество газа, пропорциональное излишку сброшенного балласта. Конечно, газ – вещь очень ценная, но можно ли думать об этом, когда вопрос идёт о спасении человеческой жизни!

– Ты совершенно прав, Самуэль: мы должны пойти на любые жертвы, чтобы спасти этого человека.

– Приступим же к делу, – сказал Фергюссон. – Начните с того, что переместите балласт к борту корзины так, чтобы его сразу можно было сбросить.

– А как быть с темнотой?

– Пока она скрывает наши приготовления, а когда они будут закончены, рассеется. Держите оружие наготове. Быть может, придётся стрелять. Чем мы располагаем? Один выстрел из карабина, четыре из двух ружей, двенадцать из двух револьверов, всего семнадцать. Мы можем сделать все семнадцать за четверть минуты. А может быть, стрелять не понадобится. Ну что, вы готовы?

– Готовы, – ответил Джо.

Балласт поместили у борта, зарядили ружья.

– Прекрасно, – одобрил доктор. – Будьте же внимательны. Ты, Джо, сбрасывай балласт, а ты, Дик, хватай пленника. Но помните: ничего не делать без моего распоряжения. А теперь, Джо, ступай скорей, отцепи якорь и мигом возвращайся назад в корзину.

Джо проворно спустился вниз по канату и через несколько минут вернулся обратно. «Виктория», получив свободу, повисла в воздухе почти неподвижно.

В это время доктор убедился, что в смесительной камере есть достаточно газа, чтобы в случае надобности пустить в ход горелку, не прибегая к помощи бунзеновской батареи. Потом он взял два хорошо изолированных проводника, служивших для разложения воды, и, порывшись в своём дорожном чемодане, достал оттуда два заострённых уголька, которые и прикрепил к концам проводников.

Оба его друга смотрели на то, что он делает, ровно ничего не понимая, но молчали. Закончив свою работу, Фергюссон встал посреди корзины и, взяв в каждую руку по проводнику с угольком, сблизил их концы.

И вдруг яркий, ослепительный, невыносимый для глаз свет вспыхнул между остриями угольков. Огромный сноп электрического света прорезал ночной мрак.

– Ах, сэр! – вырвалось у Джо.

– Ни слова! – прошептал доктор.

Глава двадцать вторая

Сноп света. – Миссионер. – Похищение при электрическом свете. – Священник-лазарист. – Слабая надежда на выздоровление миссионера. – Заботы доктора. – Самоотверженная жизнь. – Полёт над вулканом.

Фергюссон стал направлять сноп электрического света в разные стороны. Наконец он задержал его, ярко осветив одно место, оттуда сразу донеслись вопли ужаса. Дик и Джо смотрели во все глаза на представившееся им зрелище.

Баобаб, над которым почти неподвижно висела «Виктория», рос посреди лужайки. Между полей кунжута, с одной стороны, и сахарного тростника, с другой, было разбросано штук пятьдесят низких хижин с коническими крышами, а вокруг них кишело многочисленное негритянское население. Почти под самой «Викторией», в каких-нибудь ста футах от неё, стоял столб. У подножия его находился молодой мужчина лет тридцати, с длинными чёрными волосами, полуголый, худой, израненный, окровавленный, склонивший голову на грудь, как распятый Иисус. Выстриженные на макушке волосы говорили о том, что на этом месте недавно была тонзура.

– Это миссионер! – закричал Джо. – Священник!

– Бедняга! Несчастный! – восклицал Дик.

– Мы его спасём, – уверял доктор. – Спасём!

При виде шара, похожего на огромную комету с ярко сверкающим хвостом, негры, понятно, пришли в полное смятение. Слыша их вопли, пленник поднял голову. В глазах его блеснула надежда, и, не отдавая себе отчёта в том, что происходит вокруг него, он протянул руки к своим неожиданным спасителям.

– Он жив! Он жив! – радостно закричал Фергюссон. – Слава Богу! А ведь дикари обезумели от страха. Мы его спасём. Вы готовы, друзья мои?

– Готовы, Самуэль.

– Ну, Джо, туши горелку.

Приказ доктора был тотчас же исполнен. Едва заметный ветерок нёс «Викторию» к пленнику; одновременно шар вследствие охлаждения газа мало-помалу спускался. Минут десять «Виктория» купалась в волнах света, почти остановившись на месте. Фергюссон всё направлял на толпу ослепительный сноп лучей, от которого негры, придя в неописуемый ужас, один за другим забились в свои хижины. Площадка опустела. Доктор был прав, возлагая надежды на сверхъестественное появление «Виктории», бросающей солнечные лучи среди ночного мрака.

Корзина приблизилась к земле. Несколько смельчаков негров, видя, что добыча ускользает от них, вернулись, испуская громкие крики. Кеннеди схватил карабин, но доктор запретил ему стрелять. Миссионер не был даже привязан к столбу – это было лишнее при его крайней слабости. Он стоял на коленях, не имея сил держаться на ногах. В ту минуту, когда «Виктория» коснулась земли, охотник откинул в сторону свой карабин, схватил в охапку миссионера и втащил его в корзину. В то же мгновение Джо сбросил на землю двухсотфунтовый балласт.

Доктор был уверен, что «Виктория» должна тут же взмыть вверх, но вопреки его ожиданию она, поднявшись на три-четыре фута, внезапно остановилась.

– Кто нас держит? – в ужасе закричал доктор.

С дикими криками к «Виктории» мчалось несколько дикарей.

– Ах! – воскликнул Джо, наклонившись над бортом. – Один из этих дикарей уцепился за низ нашей корзины.

– Дик! Дик! – крикнул доктор. – Ящик с водой!

Дик сразу понял мысль своего друга и, схватив один из ящиков с водой, весивший более ста фунтов, вышвырнул его за борт.

Освободившись от балласта, «Виктория» сразу поднялась футов на триста, и толпа, видя, что пленник уносится от неё в луче ослепительного света, огласила воздух неистовыми воплями…

– Ура! – радостно воскликнули Кеннеди и Джо.

Тут «Виктория» снова рванулась ввысь, и на этот раз больше, чем на тысячу футов.

– Что случилось? – спросил Кеннеди, от толчка едва удержавшийся на ногах.

– Ничего, – ответил Фергюссон. – Просто этот негодяй наконец покинул нас.

Джо, быстро нагнувшись над бортом корзины, увидел, как дикарь, вытянув руки, летел вниз, как он несколько раз перевернулся в воздухе и наконец грохнулся о землю.

Доктор разъединил провода, и наступила полная тьма. Был час ночи. Француз, лежавший в обмороке, открыл глаза.

– Вы спасены, – сказал ему Фергюссон.

– Спасён от мучительной смерти, да, – с печальной улыбкой ответил француз по-английски. – Благодарю вас, братья, но не только дни мои, а самые часы сочтены. Немного мне осталось жить.

И миссионер, вконец обессиленный, впал в забытьё.

– Он умирает! – закричал Дик.

– Нет, нет, – ответил Фергюссон, склоняясь над французом. – Но он очень слаб. Давайте положим его под тентом.

Они осторожно уложили на одеяло жалкое, исхудалое тело, покрытое шрамами, свежими ранами и ожогами. Доктор взял носовой платок, нащипал немного корпии и наложил её на раны, предварительно промыв их. Он действовал умело и ловко, как настоящий врач. Затем, вынув из своей аптечки подкрепляющее средство, он влил несколько капель в рот миссионера. Тот едва имел силы прошептать: «Благодарю, благодарю».

Доктор, видя, что больному необходим полный покой, опустил над ним тент, а сам снова занялся шаром. «Викторию», учитывая присутствие на ней четвёртого пассажира, освободили, в общем, от балласта в сто восемьдесят фунтов, и она держалась в воздухе без помощи горелки. На рассвете лёгкий ветерок тихо понёс «Викторию» на северо-запад. Фергюссон подошёл к спящему миссионеру и несколько минут наблюдал за ним.

– Если бы только мы могли сохранить спутника, посланного нам небом! – промолвил охотник. – Есть ли хоть какая-нибудь надежда?

– Да, Дик, при хорошем уходе, на таком чистом воздухе.

– Сколько выстрадал этот человек! – проговорил взволнованный Джо. – Ему нужно было больше смелости, чем нам. Шутка ли: жить одному среди этих диких племён!

– Вне всякого сомнения, – отозвался охотник.

Доктор весь день не хотел будить миссионера; в сущности, это был даже не сон, а дремота, прерываемая стонами и тихими жалобами. Состояние больного не переставало беспокоить Фергюссона.

Под вечер «Виктория» остановилась и неподвижно простояла среди мрака всю ночь. Джо и Кеннеди сменяли друг друга у постели больного, а Фергюссон один нёс вахту.

На следующее утро «Виктория», поднявшись в воздух, слегка отклонилась к западу. День обещал быть великолепным. Вдруг больной несколько окрепшим голосом позвал своих новых друзей. Они тотчас же подняли края тента, и он с наслаждением стал вдыхать свежий утренний воздух.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Фергюссон.

– Как будто лучше, – ответил больной. – А до сих пор, друзья мои, мне всё казалось, будто я вас вижу во сне. Признаться, я с трудом отдаю себе отчёт в том, что случилось. Скажите, кто вы такие? Как вас зовут? Я хочу знать это, чтобы помянуть вас в своей последней молитве.

– Мы английские путешественники, – сказал Фергюссон, – пытаемся на воздушном шаре перелететь через Африку, и вот по пути нам посчастливилось спасти вас.

– У науки есть свои герои, – сказал миссионер.

– А у религии – свои мученики, – откликнулся шотландец.

– Вы миссионер? – спросил доктор.

– Я священник миссии лазаристов. Вас мне послало небо. Но моя жизнь кончена. Расскажите мне о Европе, расскажите о Франции – ведь уже целых пять лет я ничего не знаю о своей родине.

– Пять лет! Один среди этих дикарей! – воскликнул Кеннеди.

– Это души, которые нуждаются в искуплении, – ответил молодой священник. – Это братья дикие и невежественные, которых только церковь может наставить и цивилизовать.

Фергюссон долго рассказывал миссионеру о его родной Франции. Тот жадно слушал, и тихие слёзы струились по его щекам. Время от времени он брал в свои лихорадочно горящие ладони то руки Кеннеди, то руки Джо и пожимал их. Доктор приготовил больному несколько чашек чаю, и тот выпил их с наслаждением. Бедняга почувствовал некоторый прилив сил, смог приподняться и, видя, что он несётся по ясному небу, даже улыбнулся.

– Вы отважные путешественники, – начал он, – ваше смелое предприятие завершится благополучно, вы-то увидите ваших родных, ваших друзей, вашу родину, вы…

Несчастный так устал и ослабел, что его пришлось снова уложить. Несколько часов он находился в состоянии полной прострации, похожем на смерть. Фергюссон не отходил от него и не мог сдержать своего волнения: он чувствовал, что жизнь покидает больного. «Неужели, – думал доктор, – мы так скоро потеряем того, кого вырвали из рук мучителей?» Доктор снова перевязал кровоточащие раны страдальца и принуждён был пожертвовать большей частью своего запаса воды, чтобы освежить его пылающее в жару тело. Словом, он самым нежным и разумным образом ухаживал за ним. К французу мало-помалу возвращалось сознание, но, увы, не жизнь.

Умирающий прерывистым голосом рассказал доктору свою историю. Когда он начал, Фергюссон попросил его говорить на родном языке.

– Я знаю французский, а вас это не так утомит.

Миссионер был родом из Бретани, из бедной семьи. Деревня Арадон, где он вырос, находилась в центре департамента Мобиан. Он рано почувствовал призвание к духовному поприщу. Однако ему мало было самоотверженной жизни священника, он жаждал опасностей и вступил в орден миссионеров, основателем которого был св. Винцент де Паула.

В двадцать лет он покидает свою родину для негостеприимных берегов Африки, и оттуда, с молитвой преодолевая всякие препятствия, перенося всевозможные лишения, он пешком добирается до поселений диких племён, живущих по притокам Верхнего Нила. Прошло два года, а дикари всё ещё не внимали его проповедям, не откликались на его пылкие призывы, неверно истолковывали его человеколюбие. И вот он попадает в плен к одному из самых свирепых племён – ньямбара, где с ним очень плохо обращаются. И всё же он учит, наставляет, молится. Когда дикари, которые пленили его, разбегаются после одного из частых побоищ с соседями и бросают его на поле битвы как мёртвого, он всё же не считает возможным вернуться на родину и, верный евангельским заветам, продолжает скитаться по Африке. Самым спокойным временем для него было то, когда его считали сумасшедшим. Он и на новых местах изучает местные наречия и упорно продолжает своё дело. Ещё два долгих года он странствует по этим местам, повинуясь сверхчеловеческой силе, дарованной ему Богом. Последний год проводит он среди барафри, одного из племён ньям-ньям. Несколько дней тому назад умер их вождь, и злосчастного миссионера почему-то обвиняют в этой неожиданной смерти и решают принести его в жертву. Почти двое суток длятся его пытки, и ему предстоит, как верно предвидел доктор, умереть на следующий день при ярком свете солнца, как раз в полдень. Услышав звук ружейных выстрелов, он инстинктивно кричит: «Ко мне! Ко мне!» А когда до него доносятся с неба слова утешения, ему кажется, что всё это сон.

– Я не жалею, – прибавил он, – о своей жизни, которая уходит; она принадлежит Богу.

– Не теряйте надежды, – сказал ему доктор. – Мы подле вас и вырвем вас у смерти, как вырвали у ваших мучителей.

– Столь многого я не прошу, – кротко ответил миссионер. – Слава Богу, что мне дана перед смертью великая радость пожать дружеские руки и услышать родную речь.

Миссионер снова ослабел. День прошёл между надеждой и страхом. Кеннеди был очень подавлен, а Джо украдкой утирал слёзы.

«Виктория» еле двигалась, самый ветер, казалось, хотел дать покой умирающему.

Под вечер Джо объявил, что на западе виден какой-то очень яркий свет. Действительно, небо было словно в огне. На более северных широтах, пожалуй, можно было бы принять это за северное сияние. Доктор стал внимательно наблюдать за таким редким явлением.

– Это не что иное, как действующий вулкан, – наконец проговорил он.

– А ветер как раз несёт нас туда, – заметил с тревогой Кеннеди.

– Ну и что же? – отозвался доктор. – Мы пролетим над ним на такой большой высоте, что будем в безопасности.

Прошло каких-нибудь три часа, и «Виктория» уже неслась над горами. Она была на 24° 15’ восточной долготы и 4° 42’ северной широты. Под нею из огнедышащего вулкана лились потоки расплавленной лавы и высоко взлетали огромные камни… Казалось, что над кратером взвиваются огненные струи и низвергаются затем ослепительными каскадами. Зрелище было великолепное, но опасное, ибо ветер продолжал упорно гнать «Викторию» в сторону раскалённой атмосферы над вулканом.

Раз нельзя было обойти это препятствие, надо было перелететь через него. Горелка заработала вовсю, и «Виктория», поднявшись на высоту шести тысяч футов, пронеслась саженях в трёхстах от вулкана. Умирающий миссионер мог со своего ложа созерцать действующий вулкан, откуда вырывались ослепительные снопы огня.

– Как это прекрасно, – произнёс он, – и как бесконечно могущество Всевышнего. Мы чувствуем его даже в самых страшных явлениях природы.

Потоки раскалённой лавы покрывали склоны горы словно огненным ковром. Нижняя часть «Виктории», отражая море пламени, сияла в ночной темноте. В корзине чувствовался сильный жар, и доктор Фергюссон стремился как можно скорее уйти из этого опасного места. К десяти часам вечера вулкан казался лишь красной точкой на горизонте, а «Виктория», опустившись в более низкую зону, спокойно продолжала свой полёт.

Глава двадцать третья

Гнев Джо. – Смерть праведника. – Бдение над покойником. – Безводная местность. – Погребение. – Глыбы кварца. – Галлюцинация Джо. – Драгоценный балласт. – Открытие золотоносных пород. – Джо в отчаянии.

Чудесная ночь спустилась на землю. Обессиленный миссионер тихо дремал.

– Нет, он больше не придёт в себя, – проговорил Джо. – А ведь он так ещё молод, бедняга, ему и тридцати нет.

– Да, он умрёт на наших руках, – подтвердил доктор в отчаянии. – Дыхание его всё слабеет, и я бессилен сделать что-либо для его спасения.

– Ах, негодяи! – крикнул Джо, на которого иногда нападали внезапные приступы гнева. – Подумать только, что этот достойный священник нашёл ещё слова, чтобы пожалеть их, оправдать, простить!

– Посмотри, Джо, какую прекрасную ночь посылает ему Бог, его последнюю ночь. Больше он не будет страдать.