Прости мне мои капризы

Я же не придумал ничего лучшего, кроме как включить магнитофон. Пусть машет под музыку. По крайней мере, скорее согреется.

(Ко всем прочим имеющимся во мне недостаткам – добавился еще один. Оказывается, я, в известной степени, нахал, циник!).

– Чт-то-о эт-то-о за-а пе-э-сня-а? – выполняя вольные (и «невольные», вызванные воздействием холода…) упражнения, одновременно отстукивая зубами какой-то сумбурный, лишенный ритма, «марш», спросила Ирина.

– Это замечательная песня, на французском языке, она мне нравится с детства! – неопределенно ответил я, сосредоточив на Ирине все свое внимание, сконцентрировав до предела зрение – чтобы лучше ее видеть.

(Должно быть, сейчас я в определенном смысле был похож все на того же – голодного волка из известной сказки, принявшего на себя облик бабушки, с жадностью взирающего на Красную Шапочку – с «благородной» целью ее слопать…).

– О че-о-м он-а-а?

– О любви!

– Ка-а-ко-о-й лю-у-б-ви-и?

– Между женщиной и мужчиной. Тебе еще рано об этом думать!

Здесь я, что называется, на голубом глазу слукавил, потому что на самом деле так не считал. По поводу того, что рано…

– О-че-э-нь ин-те-э-ре-э-сно-о! И со-о-в се-э-м не-э ра-а-но-о!

(Что и требовалось доказать!).

– Хорошо, не рано! Одевайся скорее, а то простудишь своих сестр… В общем, простудишься.

(Кажется, и фраза насчет простуды прозвучала у меня фальшиво, Неискренне. Мне вовсе не хотелось так скоро распрощаться с чудным «виденьем», которое являла собой Ирина и которое, конечно же, не повторится. Но ее организм, не подготовленный к подобного рода испытаниям, действительно мог не выдержать…).

– О-де-э-ва-ю-у-сь…

Ирина перестала махать и начала одеваться.

Я нажал на клавишу-паузу.

Как только Ирина надела трусики, облачила в лифчик прелестных своих «двойняшек» и подняла лежавшее на песке платье, – я, решив, что «уже можно», – самовольно оставил место «ссылки» и подошел к ней.

С платьем Ирина провозилась подольше. Когда она его снимала – от быстрых, привычных движений рук – платье в одну секунду, птицей, взмыло над ее головой. А теперь неплотная материя, впитывавшая влагу с невысохшего до конца тела, прилипала к плечам, спине и животу, топорщилась складками на бедрах.

Наконец, барышня справилась.

Очистив от песка ступни, надела на босу ногу кроссовки.

После этого – резво взбежала на близлежащий, невысокий откос, густо поросший мягкой «травушкой-муравушкой зелененькой».

– Ну, чего ты ждешь? Включай свою песню! – раздался оттуда задорный голос Ирины.

Я включил.

Музыка зазвучала вновь.

Под замечательную эту мелодию – Ирина выполнила несколько грациозных, вальсирующих движений.

Глядя на кружащуюся в танце девушку, мне почему-то представился вдруг в ней образ блистательной немецкой фигуристки, олимпийской чемпионки Катарины Витт, выступления которой я видел по телевизору.

Но, вот, песня закончилась.

Я выключил магнитофон.

Барышня спустилась вниз.

Проговаривая скороговоркой свою же фразу: «И сов-сем не ра-но, сов-сем не ра-но!» – Ирина прошла к реке.

Наклонившись, стала что-то искать.

– Посвети, пожалуйста!

Я включил фонарик и направил его на Ирину.

– Не на меня!

– Тебя очень хорошо видно!

– Хорошо! Ну, и что?

– Если бы я был художником – обязательно тебя нарисовал бы! Вот, такой, какая ты сейчас есть…

– А какая я сейчас есть?

Она выпрямилась.

– Этого нельзя объяснить словами. Можно только изобразить на полотне кистью живописца! Сказочно красивая – вышедшая из воды, выхваченная из покрова ночи вот этим лучом света…

– Мерси!

Повернувшись ко мне, Ирина сделала реверанс.

– Что же ты раньше не догадался зажечь свой… волшебный фонарик? Купающаяся в ночной реке нимфа тебе, как художнику, была бы интересна!

– Еще как интересна!

– А теперь вниманию художника нимфа может предложить… Может предложить… Смотри и запоминай! Смертельный номер! Без специальной подготовки выполнять – не рекомендуется!

Ирина отошла от воды.

Опустив голову, осмотрела вокруг себя место.

Затем она сделала глубокий вдох и выдох.

Прогнулась немного назад.

Потом наклонилась вперед.

«Сложилась» пополам.

Уперлась ладонями в песок.

И оттолкнувшись, встала на руки.

Гимнастический, или акробатический этот трюк, едва начавшись, мог в тот же момент и закончиться. Поскольку – не успела еще Ирина придать телу устойчивое положение, как положено – зафиксировать его, а платье уже соскользнуло вниз и накрыло ее голову. Отчего она едва не потеряла равновесие. Пытаясь удержаться на руках, начала балансировать.

Тут уж я не «сплоховал»!

Мгновенно оценив ситуацию, – кинул магнитофон на землю и бросился к Ирине на выручку.

Вовремя подоспев, я принял ее – падающую – на себя.

Это был звездный мой час!

Торопливо засунув фонарик в задний карман джинсов, – я сделал то, чего еще ни разу не делал – за все проведенное с Ириной время.

Прикоснулся к обнаженному ее телу!

(«Скрещенья рук» во время наших с Ириной прогулок – не в счет…).

Придерживая Ирину за ноги – повыше коленных суставов – поближе к попе (оптимальность положения моих конечностей определилась путем сложнейших, не подпадающих ни под какие математические, или иные прочие формулы, вычислений, причем, вся эта арифметика была выполнена молниеносно – в уме, без всяких, там, калькуляторов и других считающих устройств!), – я помог ей восстановить устойчивость.

После чего – крайне неохотно – отнял от нее руки. Поправил кое-как платье – чтобы оно не полностью покрывало ее голову. И отдалился. Только не на прежнее место, а так, чтобы быть к ней поближе – в готовности снова оказать помощь.

Ирина же начала показывать фокусы.

Медленно выгнула спину, держа ноги вместе и прямо, придав им положение, параллельное земле.

Гибкая ее фигура стала походить на подкову.

(Как ей, стоя на руках на песке, с большей частью закрытым из-за платья обзором, удавалось удерживать себя в такой сложной позиции, – было для меня загадкой!).

Далее акробатка сделала несколько изящных движений ногами, подобных тем, что так виртуозно и артистично выполняют над поверхностью воды – когда тело находится в самой воде – спортсменки синхронного плавания. Только в отличие от синхронисток, Ирина проделала все – в замедленном темпе – что имело свое очарование.

И здесь я оказался «на высоте»! «На высоте» собственных художественно-эстетических чувств (вкусов)!

Вытащил фонарик из кармана и, включив, направил на Ирину.

Предоставив этим моим высоким художественно-эстетическим чувствам (вкусам) полную свободу, – я принялся ходить вокруг Ирины, импульсивно перемещая узкий, подрагивающий луч света вслед за каждым ее движением и с жадностью разглядывая прекрасное, почти голое ее тело…

В который раз пожалев, что так глупо, по собственной воле, лишил себя удовольствия насладиться обществом Ирины, когда она плескалась в реке.

Наконец, Ирина закончила потрясающие манипуляции с нижними своими конечностями. Согнув их в коленях, она подвела к голове ступни. Затем опустила ноги еще ниже. И встала на песок, изобразив красивую акробатическую фигуру – «мостик».

(Художественно-эстетические мои запросы были удовлетворены – в полной мере!).

Завершив представление, Ирина поднялась на ноги.

Она успокоила дыхание.

Стряхнула песок с ладоней.

Поправила платье.

Не забыла взять свой фонарик.

Сделав все эти дела, Ирина повернулась к реке лицом, помахала широко рукой и, с чувством, произнесла:

– Спасибо тебе, речка! Большое-пребольшое! До скорой встречи!

Словно живая, – речка ответила ей тихим всплеском.

Затем Ирина подошла ко мне.

– Я не слишком смешно выглядела?

– Не слишком! Ты выглядела необыкновенно! Фантастически! Очень красиво! И – очень естественно!

(Так естественно светит на небе солнце… из темной тучи проливается на землю дождь… осенью с деревьев слетают, кружась, пожелтевшие листья…).

– Тогда – и тебе спасибо!

– Но ты никогда не говорила, что занимаешься гимнастикой.

– Не было повода. Я делаю это не ради спортивной карьеры – для себя. Хочу быть в хорошей физической форме.

– Ты в отличной форме!

– Мерси, мерси! Только почему ты смеешься?

– Я не смеюсь.

– Я же чувствую! Ты смеешься! Наверное, что-то было со мной не так?

– Было! Но не с тобой…

– А с кем?

– С одной дамой.

– Дамой твоего сердца?

– Нет! Просто вспомнил один забавный случай. Увидел, как тебя накрыло платье, и вспомнил.

– Расскажи.

– Право, не знаю. История забавная, но, кажется, не совсем приличная – по крайней мере, для женского уха.

– Тем более, любопытно послушать!

– Ну, хорошо, слушай! (Я собрался с духом!). Пару лет назад в одном почтенном семействе – действие происходило в нашем селе – справляли свадьбу. Обильное, по такому торжественному поводу, застолье и разные сопутствующие мероприятия – песни под гармошку (наши женщины здорово умеют петь!), танцы, игры – проводились на свежем воздухе, во дворе дома. Поскольку было лето – кажется, начало августа, да и не поместились бы все в доме. Как водится, кого-то на свадьбу пригласили – родственников, близких знакомых, кого-то нет – не собирать же все село, хотя случалось у нас и такое. В числе неприглашенных оказалось несколько парней, за которыми тянется длинный такой хвост – из разряда хулиганских проделок. Как вскоре выяснилось, весьма обидчивых, сколь и изобретательных – на всякие пакости. Ну, вот… Свадьба шла своим чередом, гости веселились, ели, пили сваренный хозяевами самогон, произносили тосты с пожеланиями всяких благ новобрачным… Тем временем, на улице стемнело. В этот момент ребята те и отыгрались – на полную катушку! В темноте они незаметно расположились неподалеку, за деревянным забором, с внешней стороны двора. И стали ждать. За этот забор, в кустики, нет-нет, да и выходил кто-нибудь – отправить, так сказать, естественную потребность. Мальчики – налево, девочки – направо… И, вот, парни дождались! В кустики отправилась не кто иная, как сама виновница торжества…

– Погоди! – перебила меня Ирина. – В почтенном этом семействе, что, не было туалета?

– Как не быть? Был и есть, деревянный, похожий на огромный скворечник; в огороде стоит, точнее, не в самом огороде, а на прилегающей территории, в уголке. Но представь себе: сколько там присутствовало народу! А туалет – один на всех. Да и потом, наверное, на свежем воздухе интересней – романтика. Так, что даже сама невеста изволила воспользоваться случаем.

– И что же было дальше?

– Дальше было самое интересное! Как только новобрачная, войдя в кустики, задрала белое, пышное свое платье и, присев, приступила к этому самому делу, – на нее тотчас, с разных сторон, начали светить фонарики. На цирковой арене артист освещается так софитами. Только артист полностью открыт, новобрачную же частично прикрывали кусты. Но все равно свет хорошо пробивался через них, создавая какую-то фееричную, сюрреалистическую картину… Ошеломленная невеста, подскочившая вверх, как на пружине, несмотря на внушительные формы, в отличие от жениха, – подняла такой визг, что перепугала всех на свете – и свадьбу, в одно мгновение сбежавшуюся к месту происшествия, и дворовых собак, заголосивших по всей округе… Пока выясняли: что произошло, успокаивали невесту, которая долго не могла прийти в себя, – шутники благополучно ретировались.

– Веселенькая история! Не хотела бы я оказаться на ее месте!

– Да, было весело! Всем, кроме новобрачной. Теперь эту историю вспоминают на каждой свадьбе.

– В этой бесшабашной компании, случайно, не оказалось парня по имени Андрей и с фамилией Арсеньев?

– Отвечаю красной девице Ире, с грозной фамилией Комарова. В этой бесшабашной компании парня по фамилии Арсеньев не оказалось. Он был в числе приглашенных.

– С чьей стороны?

– Жениха. Я с его младшим братом учился в одном классе, сейчас он в армии, на срочной службе, в танковых войсках.

– А невеста?

– Невеста… «Ослепительно была молода»! Невеста – девушка тутошняя. Полненькая, такая, но привлекательная, миловидная. За год до замужества окончила школу. Учится в институте – по финансовой части.

– Серьезный выбор. Наверное, хорошо умеет считать, без ошибок. А мне больше история нравится.

– Дела давно минувших дней?

– Угу! Преданья старины глубокой! Я часто представляю, то есть пытаюсь представлять древних людей – наших предков: как они жили – одну, две, или три тысячи лет назад и сто, двести, триста – выстраивали между собой отношения, к чему стремились, о чем думали? Это так интересно! Вот, только мне в школе еще три года учиться. Целых три года!

– Они пролетят быстро…

– Будет мне тогда семнадцать. Почти…

– Как говорится, не успеешь оглянуться…

– Правда, иногда мне кажется, что я уже подошла к этому порогу. Близко – близко! Осталось сделать шаг, или два шага, чтобы его переступить. Представляю себя на школьном балу, который последний, или прощальный… И сны мне такие снятся. А однажды приснился – совсем удивительный сон. Как будто я пришла на свой выпускной вечер. В очень красивом платье, в туфлях на высоком каблуке, с модной прической. Вся в ожидании праздника – ведь это праздник, хотя и не без грусти. Звучат песни, музыка. Многие кружатся в танце – преподаватели-мужчины танцуют с бывшими ученицами, тоже очень нарядными, взволнованными и встревоженными ощущениями новой жизни, преподаватели-женщины – вальсируют со вчерашними учениками… А директор школы, Афанасий Кириллович, солидный и строгий, такой, мужчина – он, вообще, строгий, по жизни – не танцует, а все ходит по залу, вокруг да около, следит за порядком. Увидел меня – через огромные свои очки, с круглыми, толстыми стеклами, у него зрение плохое, – остановился рядом со мной и говорит грозным, таким, голосом: чего это ты, дорогуша – так он сказал: дорогуша – вырядилась, словно на парад? Так ведь выпускной, Афанасий Кириллович… Выпускной – да не для тебя. Не для меня то есть. Тебе, говорит, не о выпускном надо думать, а об учебе – учиться, учиться и учиться… Прямо, как Ленин. Кстати сказать – он у нас историк по образованию. И еще повторил – насчет учебы. А потом – схватил неожиданно меня за плечи, крепкими своими ручищами. Сжал изо всей силы! И начал трясти, как грушу. У меня искры из глаз брызнули! Наверное, решил, что так лучше до меня дойдет…

(Милая, дорогая моя девочка! Учиться тебе, или не учиться – не вопрос. Конечно, учиться! Набираться знаний, опыта, разных, там, навыков и всего такого, что необходимо в жизни. Другого пути нет… Но… Положа руку на сердце: мне это тоже, как и тебе, – кажется! Только не иногда, а постоянно! По поводу «порога» и выпускного платья. С первых дней, а может, даже часов, если не минут нашей встречи! Я даже уверен в том, о чем ты сейчас говоришь! На все сто процентов! Выпускное платье тебе – в самую пору! Или почти в пору… Однако, неотвязную эту мысль я держу при себе – от чутких твоих ушей подальше…).

– А как ты это свое состояние определяешь, или понимаешь? По каким признакам?

– Ну, как… Наверное, как и любой человек, который в определенный момент жизни… вдруг начинает себя чувствовать – словно не в своей тарелке. Ему становится недостаточно того, что он знает. Понимает. Чувствует… Хочется чего-то необычного. Особенного. Еще неиспытанного. Появляются новые желания, увлечения, порывы, которые проявляются с большей, чем было до этого, силой. С тобой тоже, наверное, такое было?

– Было! – не сразу отвечаю я.

После чего, немного еще подумав, принимаю решение уйти от общих, расплывчатых рассуждений, каковыми показались мне высказывания Ирины (а просить ее высказаться более конкретно – я не стал…), и привести в качестве примера реальный случай, раскрывающий самую суть (в моем представлении) сказанного ею.

– В девятом классе к нам пришла новая – молодая – учительница. Биологии… На первом же уроке, можно даже сказать: с первых его минут, мужская часть класса – в нее влюбилась. В том числе и я. Пришлось «делить» это наше коллективное чувство к ней – с чувствами, которые мы питали к девчонкам-одноклассницам.

– Значит, эта ваша учительница была не только молодой, но и красивой.

– Ты права!

ГЛАВА 3

Виктория Владимировна

… Да!

Разумеется! Разумеется!

Она была не только молодой (к тому же, незамужней – незамужней, или побывавшей замужем и к настоящему времени свободной от брачных уз женщиной – это нам, в точности, не было известно…), но и красивой! Безусловно! Однако, если к утверждению о молодости – как будто ничего нельзя было еще прибавить, кроме как констатировать сам данный факт, то второе определение, о красоте, требовало дополнительных уточнений. Формулировок. Поскольку красота ее была особенной, характерной, не столь часто в земном нашем мире встречающейся.

Учительствовать к нам в школу Виктория Владимировна прибыла – не после окончания педагогического института, как это чаще всего происходило (правда, не каждый год…), а уже имея пятилетний преподавательский стаж. Предполагающий, стало быть, значительный багаж знаний, и знаний не только профессионального толка, но и житейского, бытового – как себя с нашим братом-учеником, не отличавшимся исключительной примерностью поведения на занятиях, – обходиться.

Ростом Виктория Владимировна – почти дотягивалась до условного среднего. Если, к примеру, быть с нею рядом, то казалась она – маленькой. А если смотреть на нее с некоторого расстояния, тогда ощущение малой ее «величины» – исчезало; определенно женщина представлялась – выше…

Телосложение имела хрупкое и нежное.

(Здесь тоже не обойтись без некоторых уточнений…).

С лишь недавно как будто образовавшимися «формами», которым точно еще предстояло – раскрыться (подобно тому, как ранней весной, в свой час, на деревьях начинают раскрываться почки, радуя глаз прекрасным этим явлением…).

Расшириться.

Обрести окончательные свои очертания.

Законченность.

Полноту.

Удивительным здесь, однако, было то, что эта самая в ней «незавершенность», хрупкость – обладали, если можно так сказать, – «эффектом обратного действия». Необъяснимым совершенно образом – обращали на себя внимание! Привлекали! Гипнотически влияли на сознание.

Но, пожалуй, наиболее притягательным, из внешних черт, в этой женщине было – почти всегда бледное, малоподвижное, с минимумом проявляемых эмоций – лицо. В редкую минуту на лице Виктории Владимировны можно было увидеть – улыбку. В основном, это происходило, когда она – медлительным и ровным движением руки – выводила в классном журнале шариковой ручкой противоположные по своему значению оценки: пятерку и двойку (характер улыбки от оценки – не менялся…). Четверки же и тройки улыбки на ее лице почему-то – не вызывали.

И этот внешний, субтильный, облик женщины: с выражением неразгаданной грусти – в огромных, темных, или темно-коричневых, ее глазах, с глубокой отстраненностью от материального, «вещественного» нашего мира, иногда – самой что ни есть холодностью и недоступностью во взгляде, направленном, может быть, «в никуда», а может, в мрачную «космическую даль», вместе с длинными и черными, как уголь, волосами, резко контрастирующими с бледным, возможно, несколько болезненным, ее ликом, – обладал поистине непостижимой, волшебной силой, оказывающей чрезвычайно сильное влияние на окружающих, главным образом, разумеется, на мужчин.

Ходила молва, что и в наши края Прохорова Виктория Владимировна приехала – не только лишь в рамках продолжения профессиональной своей деятельности, а используя переезд, как возможность избавиться от одного из поклонников – ухажеров, в которых (опять же, по той самой народной молве…) у нее не было недостатка. Правда, подтвердить истинность последнего фактически, по причине отсутствия конкретной информации, – было трудно, и доказать на местном «материале» не представлялось возможным, поскольку здешние энтузиасты – обожатели, которые, время от времени, пытались себя, соответствующим образом, проявить, добиться от Виктории Владимировны благосклонности, расположения, – конечной цели не достигали. А, значит, их, поклонников и обожателей, в природе как бы и не существовало…

Лишь единожды Виктория Владимировна была замечена в обществе мужчины, который оказался ее коллегой – учителем физкультуры: накаченным и неженатым тридцатилетним здоровяком. Встреча проходила в черешневом (осыпавшемся…) саду, высаженном на пришкольной территории, – в начале ноября, в один из пасмурных, хмурых, но еще продолжавших хранить последнее осеннее тепло – вечеров.

Никакого вывода – «по существу дела» – из этого, конечно, сделать было нельзя…

В общем, совершенно естественным было то, что я – влюбился в необыкновенную эту женщину.

(Сначала – не понимая всей глубины и силы этого своего чувства. А затем – в полной мере, кажется, что в полной, осознав случившееся…).

Целиком и полностью!

Произошло это, когда однажды я проснулся в своей постели – сам не свой – рано утром, намного раньше обычного.

Проснулся я с единственной и неотступной мыслью – увидеть Викторию Владимировну! Увидеть – как можно скорее! Сейчас! Немедленно! Увидеть в реальности. Наяву…

Если бы таковое возможно!

Это было бы необыкновенным продолжением (завершением…) необыкновенного же моего сна, в котором Виктория Владимировна мне привиделась. Один единственный раз – за все время. И как привиделась-то? Фантастическим совершенно образом!

Виктория Владимировна предстала не в «живом», то есть пленительно-обольстительном своем – женском – облике и, вообще, не в образе человека. Она была – воздухом! Атмосферой! Прозрачным и неосязаемым эфиром, окружавшим меня – со всех сторон… Виктория Владимировна была в нем – как будто растворена, раздроблена на миллиарды мельчайших, невидимых глазом, частиц. Я мог ею дышать. Остро чувствовал ее «природный» – женский запах, глубоко проникавший в трепещущую мою плоть, круживший мне голову. А прикоснуться к ней рукой (чего мне очень хотелось…) – не мог…

И это обстоятельство – невозможность до женщины дотронуться, почувствовать живую ее плоть – меня угнетало!

Но, вот, неожиданно – все начало меняться. Мириады мельчайших, невидимых этих частиц – пришли вдруг в движение. Они стали собираться вместе. Стекаться. Соединяться друг с другом, – создавая действительный, естественный облик Виктории Владимировны. Рука моя уже не проходила свободно сквозь воздух, никакого не встречая сопротивления, а вторгалась теперь – в область осязаемого. Ощутимого. «Соприкасаемого»…

Однако, до конца удивительный этот процесс – «очеловечения» Виктории Владимировны – не был завершен. Сон мой просто-напросто прервался…

На мое счастье, увидел я Викторию Владимировну – в этот же день.

В школе.

На уроке.

До его начала произошла – весьма странная история, которую следует отнести к разряду мистических, или сверхъестественных…

Как только прозвенел звонок, и через несколько секунд в классе открылась дверь, – на пороге возникли, одновременно – как будто две Виктории Владимировны. Одна – настоящая, зримая, из плоти и крови, другая – «воздушная», «эфирная», из мимолетного моего сна. Но «эфирная» – не в той первоначальной форме, то есть, по сути, без всякой формы, лишенной каких бы то ни было очертаний, контура, а приобретшей как будто – вязкий по структуре, тягучий, желеобразный, но самое главное – почти завершенный облик «оригинала».

Обе они – точно обрушились на меня. Разом! Оглушили – всей своей сокрушительной силой и мощью…

И обе, одновременно, заняли место перед аудиторией.

Когда «настоящая» Виктория Владимировна, окинув отстраненно-задумчивым взглядом ученическую братию, – произнесла несколько первых слов, – с «нематериальной» ее «копией» произошло следующее. Она как будто тоже намерилась что-то сказать нам. Это было видно по тому чрезвычайному напряжению, охватившему весь ее «киселевидный» облик. Он начал «волноваться» – то увеличиваться в объеме, то уменьшаться. Проявлять активность… «Подобие» Виктории Владимировны пыталось выдохнуть из пузыреобразной своей груди какие-то звуки, но не могло этого сделать. Казалось, еще немного бесплодных таких усилий, и оно (она) – задохнется…

В какой-то неуловимый миг «ненастоящая» Виктория Владимировна – вновь приняла первоначальный свой вид. Также неуловимо – она заполнила собой все пространство аудитории, сделалась невидимым, прозрачным эфиром, к которому снова нельзя было прикоснуться рукой, а можно было только дышать им и ощущать тот самый «природный», женский запах…

Затем она исчезла…