Хищники

– Вы её допросили?

Пристав посмотрел на сыскного чиновника с недоумением:

– О чём вы? Она племянница богатейшего человека края и её допрос стал бы концом моей карьеры.

– Да, ситуация. Граф служит по МИД. Небось, и чин имеет?

– Превосходительство[16].

– Да… К ней и здесь тяжеленько будет подступиться. Хорошо, я завтра, – Кунцевич посмотрел на напольные часы. Они показывали половину третьего ночи, – точнее уже сегодня, начальнику доложу, авось что-нибудь да придумаем. Надеюсь, начальнику-то я могу о вас рассказать?

– Ну уж начальнику-то конечно можете, но больше, ещё раз прошу – никому. – Становой поднялся. – Однако, засиделся я у вас, пора и честь знать. Горничную не будите, я сам оденусь. И покорнейше прошу, как план действий разработаете, уведомите, пожалуйста, меня. Мой нумер в «Пале Рояле» 115.

Выслушав подчинённого, Филиппов надолго задумался. Потом сказал:

– Формально допрашивать эту мадмуазель мы не имеем никаких оснований. Для этого надобно, чтобы начальник кишинёвской тюрьмы дал показания тамошнему следователю, а тот прислал бы нам отдельное требование о её допросе. А беседовать с ней без веского повода – себе дороже. Да и пользы для дела я в такой беседе не вижу – скорее всего, барышня нам ничего путного не скажет, мы не только ничего не узнаем, а наоборот дадим понять Котову, что нам о нём многое известно. Тогда найти его станет ещё труднее. Остаётся одно – наблюдать, устанавливать связи. Вдруг она встретится с Гайдуком, или, что скорее с этим, как его, Меламедом.

– Маламутом, – поправил начальство чиновник для поручений.

– Ну да, с ним. Пусть кто-нибудь из ваших надзирателей походит за этой Фиалкой. Дайте им фотографию Котова.

– Слушаюсь. Мне Зильберт ещё несколько карточек других членов шайки вручил.

– Замечательно, и их тоже дайте. И вот ещё, что, Мечислав Николаевич. Алексеев, язви его в душу, в запой ушёл. Мне говорят, это для него явление обыкновенное?

– Точно так-с. Раз в полгода на десять деньков отключается от земных забот, но затем службу несёт исправно.

– Он третьего дня пить начал, стало быть, ещё неделю к службе будет неспособен. А убийством бывшего околоточного почему-то прокурорский надзор интересоваться начал, постоянно про ход розысков спрашивают. Вы этим дельцем тоже займитесь, пока Алексеев в себя не придёт, сделайте одолжение.

– Слушаюсь.

– А я пасхальные наградные этого пьяницы вам отдам.

Вернувшись в свой кабинет, Кунцевич вызвал Игнатьева, рассказал ему о Виолете Попеску, выдал фотографические карточки и велел глаз с барышни не спускать. Игнатьев уже стоял у двери, когда Мечислав Николаевич вспомнил про околоточного:

– Пётр Михайлович, вы с начальством убиенного надзирателя побеседовали?

На лице подчинённого появилось было недоуменное выражение, но он тут же вспомнил о чём идёт речь.

– Точно так-с.

– Ну и что говорит пристав, как о покойнике отзывается?

– Да никак – обыкновенный околоточный, не лучше и не хуже других. Правда, недавно выяснилось, что он мздоимцем отказался, но какой околоточный не мздоимец?

– Ну-ка, ну-ка, поподробнее.

– Серикова уволили за взятки, причём уволили в двадцать четыре часа, без всяких дознаний. 31 января был превосходным служакой, коллежского регистратора на Пасху должен был получить, а 1 февраля градоначальник его уволил и велел на службу больше никогда не принимать.

– Чем же он так ему не угодил?

– Пристав-то со мной не больно откровенен был, пришлось мне с тамошним сыскным надзирателем поговорить. Оказалось, что Сериков весёлым домам покровительствовал. Знали об этом, естественно все, в том числе и пристав, да и в доле пристав был, как же иначе. В январе претензий к Серикову никто не предъявлял, а 1 февраля их с приставом на Гороховую[17] вызвали и вручили приказы, Серикову – об увольнении от службы, приставу – о неполном по службе соответствии. В участке все недоумевают из-за чего. Видать, кому-то важному дорогу перешёл.

– Скорее всего, именно так и было. Узнать бы из-за чего околоточного уволили, только кто нам об этом скажет! Да даже если он с кем-то из высокого начальства что-то не поделил, убивать-то его не стали бы. После увольнения он никакой опасности уже не представлял. Да и времени много прошло. Я бы ещё понял, если бы он кому-нибудь под горячую руку попался. Я помню, раз, получил на орехи из-за одного коллеги от самого его превосходительства господина градоначальника, так попадись мне тот коллега, когда я на Гороховую вышел – я бы его при всём честном народе голыми руками задушил. Но пока до Офицерской добрался – весь пыл из меня вышел, так, что я этого коллегу и пальцем не тронул. Отомстил кончено, но без вреда для жизни и здоровья. Выходит, здесь искать не будем?

Игнатьев пожал плечами:

– А зачем нам вообще кого-то по алексеевским делам искать, чай у нас своих дел хватает.

– Филиппов приказал мне этим делом заняться, пока Николай Яковлевич с зелёным змием борется. Вы, прежде чем уйти, не сочтите за труд, позовите ко мне Гаврилова, пусть зайдёт со всем дознанием.

Игнатьев нашёл Котова через неделю. Рассказывал он начальству о своих успехах быстро, поминутно самодовольно ухмыляясь:

– Барышня эта дома не сидит – то в театр с маменькой, то в Гостиный с прислугой, то в кофейню с подругами. А во вторник пошла она с горничной к портнихе, в магазин дамского платья «Генриетта», на Казанской. Горничную у магазина отпустила, велев явиться через два часа. Та вернулась точно в срок, но порождала барышню у входа ещё с полчаса. Наконец госпожа Попеску изволила выйти. Вышла – вся светится, не идёт, а летит-порхает. Каюсь, я о причинах такой радости только час спустя догадался. Пошёл я к Мартышкину – нашему надзирателю во втором Казанском участке, и тот мою догадку полностью подтвердил. Владелица «Генриетты» – Генриетта Оттовна Герлах доход имеет не только от платьев и прочих дамских нарядов, а ещё и от того, что предоставляет свои апартаменты для тайных любовных свиданий. В четверг барышня опять к портнихе пожаловала, я – за ней. Опять она там два часа пробыла, опять прислуга её на улице дожидала. Вышла, извозчика кликнула, и они с прислугой укатили. Но я за ними не последовал, у дома портнихи остался, хотя и продрог весь. Минут через пятнадцать, смотрю, выходит – франт франченый, в пальто до земли, с бобром на шее, в шапке соболиной. Я его румынскую физиономию сразу узнал. Прыг этот Аверьян на извозчика и был таков. Только я-то знал, что так получится, заранее с «вейкой»[18] сговорился – он за два дома от магазина встал, и как только Маламут вышел, к нему и подкатил. Проводил я, значит санки взглядом, и пошёл в ближайший трактир, чайком погреться. И сорока минут не прошло, вернулся мой вейка, ну и отвёз меня на Пески к дому, где этого Маламута высадил. А там меблирашки. Через управляющего я узнал, что Аверьян живёт у них под именем Стефана Кудейко, варшавского мещанина. Я управляющему ещё и Котова карточку показал, и тот опознал по ней Кудейкиного знакомца, который его почитай каждый день посещает. В меблирашках телефон установлен. Как только Гриша к Аверьяну придёт, управляющий должен позвонить во второй участок Рождественской части – он ближе всего к меблирашкам. Я тамошнего дежурного уже предупредил, троих агентов туда отправил. С вас два рубля за извозчиков. У меня всё.

Второй участок Рождественской части занимал несколько комнат в доходном доме жены полковника Яцыниной, расположенном на углу Дегтярной и Восьмой Рождественской и располагался менее, чем в ста шагах от меблированных комнат «Зефир», в которых остановился Маламут. Три агента сыскной полиции разместились в комнате околоточных и дулись в карты, Игнатьев читал в дежурке газеты, слушая крики и брань доставленной и пришедшей самостоятельно в участок публики, и то и дело поглядывая на телефон. Трём предоставленным в его распоряжения подчаскам, он приказал отдыхать, не снимая сапог. Звонок из «Зефира» поступил в половине одиннадцатого вечера. Поговорив по телефону, Пётр Михайлович переложил офицерский «Наган» в карман пальто, перекрестился, и нахлобучил на голову шапку-пирожок. В это время агент старшего оклада Осипов прилаживал на грудь пулезащитный панцирь системы Галле-Задорновского[19] – ему предстояло первому встретиться с бандитами.

Занимаемая румыном комната находилась в третьем этаже. Игнатьев, оценив расстояние от окон до тротуара, передумал оставлять на улице городовых. Полицейские зашли в меблирашки, побеседовали с беспрерывно крестящимся управляющим, затем, прихватив с собой коридорного, поднялись по лестнице и подошли к обитой рваной клеёнкой двери.

Оказавшись перед тонкой деревянной преградой, отделявшей его от вооружённых налётчиков, коридорный позабыл всё только что полученные инструкции, и стоял неподвижно, уставившись на дверь как баран на новые ворота. Сыскному надзирателю пришлось тыкнуть его в бок дулом револьвера. Только после этого служитель опомнился и робко постучал в дверь.

– Кто? – раздался из комнаты мужской голос.

– Самоварчик приказывали-с? Я принёс.

Сказав эту фразу, коридорный не отошёл от двери, как было условлено, а продолжал стоять, тупо пялясь на коричневую обивку. В двери в это время послышался звук отпиравшего замок ключа. Осипов схватил гостиничного служителя за шкирку и задвинул себе за спину, встав на его место. Сделал он это видимо не совсем ловко, так как скрежетание ключа в замочной скважине прекратилось и в коридоре повисла недобрая тишина.

– Открывайте, Маламут, не-то дверь вышибем! – грозно крикнул Игнатьев. Осипов, по лицу которого ручьём лил пот, сначала увидел, как в филёнке медленно образуются рваные отверстия из которых в разные стороны летят фанерные щепки, и только потом услышал хлопки выстрелов. В грудь что-то сильно стукнуло. Агент покачнулся и всем телом навалился на дверь. Хлипкий гостиничный замок не выдержал, дверь отворилась, в грудь агента ударили ещё две пули, ему сделалось нестерпимо больно, и он повалился внутрь комнаты. У городовых не выдержали нервы – они стали палить в белый свет, как в копеечку, к ним тут же присоединились сыскные. Аверьяна отбросила к окну, его белоснежная сорочка расцвела красными цветами сразу в нескольких местах. Игнатьев в миг сообразил, что Маламут в комнате один, и стал вертеть головой, разыскивая коридорного. Бедный малый сидел на кортах у стены, обхватив голову руками. Сыскной надзиратель схватил его за волосы и поднял на ноги:

– Уборная на этаже есть? – прокричал он ему в самое ухо.

Служитель протянул руку в направлении дальнего конца тёмного коридора.

– А ну, за мной! – крикнул Игнатьев и помчался в указанную сторону. Дверь в ватерклозет оказалась более крепкой – её пришлось рубить топором, который догадались прихватить из участка. Наконец, и с этой преградой справились. Но кроме чугунного горшка в маленьком, тускло освещаемом керосиновой лампой помещении, ничего не было. Хлопала от ветра створка оконной рамы наполовину замазанного белой масляной краской окна.

– Как же ему убежать удалось, ведь третий же этаж? – поинтересовался Филиппов, заглядывая внутрь комнаты Маламута.

– Рядом с окном уборной проходит водосточная труба, он по ней и спустился. – доложил Кунцевич.

– Да, ловок! Но о его ловкости нам и ранее было известно. Почему такой вариант бегства не предусмотрели?

Кунцевич только развёл руками, а Игнатьев задрал глаза в потолок.

– Да-с, – вздохнул Филиппов, – впрочем, всего не предусмотришь, но это урок нам всем на будущее. Как Осипов?

– Ребро ему пуля сломала, врачи говорят, поправится, – доложил коллежский секретарь.

– Это хорошая новость, правда, к моему глубочайшему сожалению из хороших она единственная, не так ли? – Филиппов буравил подчинённых глазами.

Глава 5

Несколькими днями раньше

«Иногда случается, что документ исчез или похищен, но остаётся чистый лист писчей, пропускной, восковой или иной бумаги, лежавший некоторое время в соприкосновении с текстом документа. На таком листе бумаги, особенно если он соприкасался с текстом (достаточно 1–2 часов) под некоторым давлением, хотя бы и небольшим, образуется скрытый, невидимый отпечаток, который возможно проявить и таким путём восстановить содержание утраченного документа.

Образовавшийся скрытый отпечаток в достаточной степени стоек. Он не поддаётся действию воздуха, и даже спирт только ослабляет проявленный текст, но не разрушает его. Лишь вода действует разрушительно».

Трегубов С. Н. Основы уголовной техники. Научно-технические приёмы расследования преступлений. Петербург, издание юридического книжного склада «Право».

Пока Игнатьев искал Котова, Кунцевич и Гаврилов искали убийцу отставного околоточного. По горячим следам Гаврилов установил, что за день до смерти отставной полицейский вышел из дому около восьми вечера, наказав кухарке ужин не готовить. Дворник сообщил, что Сериков, которому он обычно подыскивал извозчика, в этот вечер его услугами не воспользовался и отправился куда-то пешком, очевидно недалеко. Рассудив, что околоточный отказался от домашний пищи, намереваясь поужинать на стороне, Гаврилов стал обходить близлежащие заведения, в одном из которых – «Золотой Ниве», околоточного узнали по фотографической карточке. Оказалось, что Дмитрий Анастасьевич являлся их постоянным клиентом, и накануне своей смерти тоже изволил заходить.

– Заняли-с отдельный кабинет, приказали закусок, водки и велели, коли кто об их благородии буде спрашивать, немедленно к нему препроводить, – доложил сыскному надзирателю белобрысый половой. – Через полчаса пришёл один господин, они в кабинете около трёх часов сидели, потом вдвоём уехали.

Куда поехали гости, половой указать не смог, швейцар же вспомнил, что нашёл им извозчика, но не из постоянных, а какого-то «ваньку»:

– Как назло, нашенских никого не было, пришлось первого попавшегося остановить. Через это дело нумер санок сказать не могу.

И половой и швейцар, божились, что коли им собутыльника убитого покажут, то они его непременно узнают. Со слов ресторанной прислуги ужинал с Сериковым невысокий молодой – лет тридцати, человек, круглолицый, безбородый. Имелась у него и особая примета – далеко выступающие вперёд передние зубы. Половому и швейцару показали несколько фотографий подходящих под эти приметы злодеев, зарегистрированных в сыскном отделении, но они никого не узнали. Поиски извозчика также не дали положительных результатов.

Мечислав Николаевич долго перебирал изъятые в квартире Серикова бумаги, а потом изъявил желание лично посетить его жилище. Сыскной надзиратель стал убеждать начальство, что в жилье убиенного он каждый квадратный вершок на коленях исползал, но чиновник настоял на своём. Путь был неблизким, поэтому взяли извозчика. Квартиру отставной околоточный снимал в Седьмой Роте[20].

Узнав, что покойный жил в отдельной трёхкомнатной квартире, Кунцевич возмутился:

– Я себе такие хоромы позволить не могу! А у меня жалование-то побольше сериковского. Сколько он получал?

– Семьсот, ваше высокоблагородие, но у него контракт на квартиру был только до Троицы, хозяин сказывал, что жилец дальше его продлевать не намеревался.

– Ну естественно, человек службы лишился, пришлось сократиться. С кем он жил?

– Один, как перст. Кухарку только держал.

– Так квартиру небось давно сдали! – коллежский секретарь хотел уже остановить извозчика.

– Никак нет-с, я на неё казённую печать наложил. Управляющий домом возмущаться было начал, но я ему напомнил, про контрактец. Коли вы, говорю, квартиру намерены сдавать, то и деньги, от Серикова полученные наследникам возвратить должны – у покойника братья и сестра в Новгородской губернии. Долго мы с управляющим спорили…

– И на чём сошлись? На четвертной?

Гаврилов потупился.

– Ладно, я в ваши дела вмешиваться не буду. Сколько он у вас времени выторговал?

– Печать надобно снять до первого апреля… – неохотно признался сыскной надзиратель.

Квартирка и вправду была немаленькой, и весьма миленькой. Со вкусом отделанные комнаты хозяин обставил новой мебелью. В гостиной находился гарнитур красного дерева обитый жёлтой тканью, в спальне стояла широкая кровать, накрытая атласным одеялом, в кабинете было несколько венских стульев, кушетка и огромный, во всю стену книжный шкаф. У окна располагался такой же как шкаф огромный, крытый зелёным сукном письменный стол с дорогим даже на вид письменный прибором. Посредине стола лежала кожаная папка, наполненная прекрасной писчей бумагой.

Приступили к осмотру квартиры, возились более двух часов, но ничего интересного не нашли. Надо было уходить.

– Разрешите, я бумажки прихвачу, ваше высокоблагородие? – попросил Гаврилов, – канцелярия с Нового года ни листочка не дала, на свои приходится покупать, а бумага нынче дорога.

– Берите, она покойнику без надобности, – милостиво разрешил чиновник для поручений.

Надзиратель потянулся было к стопке, но Кунцевич вдруг остановил его, схватив за руку:

– Подождите.

Коллежский секретарь взял из пачки за самый краешек верхний лист, повернулся к окну и стал внимательно разглядывать его на просвет:

– Скажите, Гаврилов, а вам что-нибудь известно о методе Эрмлера?

– Каком методе?

– Химик Эрмлер не так давно предложил метод проявлении скрытого текста посредством обработки листка бумаги раствором азотнокислого серебра.

– Не, не слыхал.

– А зря! Превосходный, знаете ли метод.

Присяжный фотограф столичной судебной палаты титулярный советник Малеванский, налил в стеклянную колбу немного дистиллированной воды, потом пипеткой накапал туда же по нескольку капель из разных пузырьков, взболтал колбу и кисточкой аккуратно нанёс раствор на изъятой в квартире Серикова лист. Дав бумаге высохнуть, он поместил лист в стеклянную кассету и положил её на подоконник. Через несколько минут на светлом фоне появились коричневые штрихи. Дождавшись, когда изображение проявиться полностью, фотограф схватил листок пинцетом и поместил в кювету.

– Две – три минутки будет фиксироваться, потом просохнет и можете забирать – сказал он коллежскому секретарю. – Кстати, откуда вы знаете о методе Эрмлера?

– Приятель рассказывал. У меня есть приятель – химик. Как-то за рюмкой коньяку разговорились.

Малеванский улыбнулся:

– Прелестно! А я обычно за коньяком о науке не вспоминаю, мы с друзьями за коньяком обычно о дамах говорим. – Немного подождав, фотограф вынул бумагу из кюветы и положил на стол. – Ну-с, чайку, пока высохнет?

– С удовольствием! – не стал отказываться Кунцевич.

– Иван Сергеевич! – крикнул титулярный советник в глубь лаборатории, – распорядитесь насчёт чаю, будьте любезны!

Текст на листке получился зеркально-перевёрнутым, и Мечислав Николаевич сначала ничего не мог разобрать. Но помощник Малеванского принёс зеркало, и коллежский секретарь прочитал:

«Милостивый государь! Признаться честно, не ожидал от вас такой прыти. Однако прозорливость ваша вам же выйдет боком! Поскольку благодаря вашим стараниям я лишился службы, постольку теперь считаю себя свободным от данного вам слова. Если вы по-прежнему не хотите, чтобы о ваших шалостях прознало начальство, предлагаю передать мне в срок до 24-го сего февраля три тысячи рублей. Не удивляйтесь тому, что сумма выросла втрое против переданной ранее – из-за ваших интриг у меня поменялись обстоятельства. Никаких оправданий не приму, ибо о вашем живейшем участии в моём увольнении мне известно не понаслышке, однако заверяю, что на этот раз это будет действительно последняя моя просьба. Поскольку личность моя теперь вам известна, обойдёмся без давешней конспирации – извольте сообщить мне о своём согласии телеграммой: «согласен встретиться тогда-то» Место встречи – трактир «Золотая Нива» на Малом Царкосельском. Обойдусь без всяческих заверений в своём к вам почтении, так как такового не испытываю. За сим – прощайте!».

– Ну, как поможет этот текст вашему дознания? – спросил присяжный фотограф, щедро сдабривая чай Кунцевича коньяком.

– Непременно! – заверил его Мечислав Николаевич, – теперь я понял, что ошибался. И даже знаю, где искать убийцу.

– И где же?

– В Градоначальстве.

Глава 6

За двумя зайцами

Поскольку в пальто и шапке в тёплую уборную ходят крайне редко, сыщики решили расспросить публику, а прежде всего – стоявших на близлежащих к «Зефиру» улицах извозчиков о господине, разгуливающем по городе одетым не по сезону. Идея оказалась удачной – вёзшего Котова «ваньку» нашли на следующий же день. Он рассказал, что доставил странного седока в ближайший магазин готового платья, где тот, по словам приказчика, не торгуясь и не особенно выбирая, купил пальто на вате, шапку пирожком, и спешно покинул магазин. Розыски на всех столичных станциях железных дорог результатов не дали.

– Удрал он из города или нет, как вы думаете, Мечислав Николаевич? – спросил коллежского секретаря Филиппов.

– А чёрт его знает, ваше высокородие, – ответил Кунцевич, – с одной стороны, ему сейчас надобно бежать от нас, что есть силы, а с другой… Он, скорее всего теперь совершенно без средств – почти всё награбленное мы отобрали при обыске номера Васильева, а остатки нашли на квартире Маламута. Мог он конечно и «голым» убежать, а вот только в столице, среди миллиона жителей и укрыться проще, да и крупный грант замастырить сподручнее.

Филиппов покусал губы:

– А вот этого совсем не хотелось бы!

Кунцевич прекрасно понимал опасения нового начальника – вчера знакомый чиновник из градоначальства рассказывал, что лично слышал, как его превосходительство сетовал, что погорячился с назначением Владимира Гавриловича на должность. Видать свои сомнения градоначальник и от Филиппова в секрете не держал. Запереживаешь тут!

Филиппов достал из стоявшего на столе сигарного ящика «гавану» и подвинул ящик к коллежскому секретарю.

Кунцевич отрицательно покрутил головой:

– Спасибо, не курю-с.

Начальник не спеша раскурил сигару и сказал:

– Рассмотрим оба варианта. Объявим Котова в циркулярный розыск по всей империи, но и сами расслабляться не будем: я прикажу раздать его карточки и описания примет всем надзирателям и во все участки, пусть внутренняя агентура приналяжет. У вас какие мысли на этот счёт есть?

– Надобно к розыску привлечь мадмуазель Попеску.

– Попеску? – удивился надворный советник. – Вы считаете, Гайдук с ней свяжется?

– Не знаю, ваше высокородие, но Виолета Богдановна теперь единственная известная нам ниточка, ведущая к господину Котову. Грех за неё не подёргать.

– И кому же дёргать прикажете? – спросил начальник, раскуривая сигару.

– Есть у меня один кандидат не примете. Я имею ввиду нашего молдавского гостя, господина Хаджи-Македони. Он её земляк, да и весьма недурён собой.

– Так мадмуазель же сейчас в трауре, она же только-только потеряла сердечного друга!

– Вот грек её и утешит.

Филиппов немного подумал:

– Ну что же, будь по-вашему.

– Благодарю. Кстати, а чем занимается второй молдаванин, тот который немец?

– А чёрт его знает! Он несколько раз приходил, просил, даже скорее требовал, посвятить его в ход розысков, но будучи уведомлён вами об имеющихся в отношении Зильберта подозрениях, я этого делать не спешил. В результате помощник пристава обиделся и, заявив, что будет проводить дознание самостоятельно, удалился. Дней пять я его не видел.

– А давайте отправим его от греха обратно, в Бессарабию? Скажем, что имеем точные сведения о том, что Котов в родные края подался.

– Давайте, всё равно от него никакого толку. Я распоряжусь. Ну с этим делом, слава Богу, разобрались. А что у вас с Кронштадтом?

– Я вчера туда собирался, а тут это… Но завтра непременно съезжу.

Из текста восстановленной записки было ясно, не только то, что Сериков шантажировал неизвестное лицо, но и то, что это лицо смогло вычислить шантажиста. Поскольку деньги отставной околоточный просил за сокрытие от начальства неких проделок шантажируемого, становилось очевидным, что шантажируемый – скорее всего чиновник. Кунцевич склонялся к тому, что он принадлежал к числу полицейских, ибо Серикову легче всего было найти грешника именно в среде себе подобных. При чём полицейский этот должен был быть не рядовым сотрудником – поспособствовать увольнению околоточного городовому не под силу, да и за какие такие грехи городовой может тысячу отвалить? «Пристав, не меньше, – рассуждал Мечислав Николаевич. – А может быть спросить о причинах увольнения Серикова у градоначальника, сразу станет понятно, кто этому увольнению способствовал. А может это один из полицмейстеров?! А может, он самому Клейгельсу дорогу перешёл! – коллежский секретарь ужаснулся собственным мыслям. – Да нет, слишком мелка сошка. Но я, пожалуй, поостерегусь, спрашивать пока никого не буду, сам постараюсь узнать. Итак, покойник отправил шантажируемому как минимум две записки, причём в первой личность свою не раскрывал. Однако шантажируемый установил её довольно быстро, о чём свидетельствует упоминание о его прыти и прозорливости. Как он это мог сделать? Очевидно, что жертва шантажа по каким-то изложенным в первом письме приметам, сделала вывод о том, что денег у неё просит брат-полицейский. Как же найти этого брата? Первое, что приходит на ум – сличить почерк в записке с почерками, которыми заполнено множество ежедневно составляемых полицейскими бумаг. А где можно поискать образцы почерка полицейского? Первым делом, конечно в участке. Но очевидно, что Сериков своего пристава не шантажировал – не совсем же он дурак. Тогда, где ещё? Выходит – в Градоначальстве». Туда-то на следующий день после колдовства над бумагами околоточного Кунцевич и отправился.