Абсурд. Сборник рассказов

Сначала я не понял. От сотрясения и предварительного умопомрачения соображал-то далеко не оптимально. Ну, вот и решил, мол, просто моё обычное «везенье». Даже суицид не выходит – то ли в кусты приземлился, то ли ангел-хранитель персональную подушку безопасности активировал! Короче, горе моё, горе луковое, безразмерное.

В себя пришёл, когда кошка, та самая несостоявшаяся жертва, голову подняла. Уставилась на меня снизу вверх, зашипела и – лапой! Потом взвыла пожарной сиреной, метнулась в подвал. А у меня на носу царапины! Вот сколько до встречи с Землёй-матушкой оставалось… И тут меня стошнило.

Дело такое: обычно я голову вниз в три приёма опускаю, боюсь на собственную обувь лишний раз посмотреть, а тут!.. Одно помогло: ночь на дворе. Глаза прикрыл, внушаю: «Сон мне снится. Просто сон!» Подышал, как в сериалах советуют, успокоился. Руки опустил, «упор лёжа» принял. Давненько не отжимался, к слову сказать. Застыдился своих бицепсов-моллюсков, но – делать нечего, чем богаты, как говорится. Полегоньку на четвереньки стал. Ощущения странные – будто воздух уплотнился, как вода стал. Что за дела?!

Осмелился оглядеться. Двор у нас стандартный, вот только расположен между штабом МЧС и военкоматом, потому – тихо, чужие здесь не ходят. Да и кому здесь быть в четыре часа утра? Кошка, в подвал эвакуировавшаяся, да я, себя не нашедший. Ну, а как?! Болото ведь вокруг, бо-ло-то! Жизнь, короче. В голове давешним попугайчиком бьётся мысль, сформулированная Вини-Пухом: «Это ж-ж-ж неспроста!», а я боюсь ей ход дать, быстро-быстро ремень из брюк тяну, к детской горке присматриваюсь. Простите, детки, утром вам тут не гулять!..

Ан нет, не вышло. Шаг шагнул – нормально, второй – заподозрил неладное, а на третьем, что вприпрыжку должен был получиться, я и взлетел! Не так, чтобы по-птичьи там, либо аки ангел Господен, нет. Больше похоже, как воздушный шарик подпрыгивает: шаг в пять метров, приземление, толчок – шаг в десять метров… Короче, перемахнул горку, и в берёзовых ветках застрял. Дух захватило, само собой. Я ж высоты боюсь, как морковка зайца… И торчу на той самой ветке, откуда на днях спасатели кота снимали!

Опять головокружение накатило, будто с похмелья. Стоп! А мне это всё, часом, не снится? Ущипнул себя хорошенько – больно! – ремень выронил – дёрнулся – свалился с берёзы – лечу! И, что характерно, руками-ногами задвигал в стиле брасс… Получилось!

Чуть выдохнул, локти согнул, напружинил – медленно опустился на козырёк своего подъезда. Сел поудобнее, дух перевожу.

И что же мне с этим счастьем делать прикажете? Не ровён час – камеры с территории штаба засекли мою акробатику. Чудеса на виражах, чтоб им пусто было! Тогда – всё. Поймают и сдадут в поликлинику для опытов, как говаривал ещё один мультипликационный герой. Тогда одно из двух: либо в процессе замучают, как студенты лягушку, либо призовут на безальтернативной основе в какие-нибудь шибко компетентные органы… Ма-ма, ма-ма, что я буду делать?!

Блин! Что ж такое? Сплошь анимация с кинематографией из нутра прут… И ведь трезвый я! И не сплю! Свихнулся, что ли? Лежу себе в уютной палате, номер шесть, естественно. Таблеточку перевариваю – не уверен, что помню цвет: давно «Матрицу» смотрел. А-а-а-а-а! Мать моя, Галактика! Не дай пропасть, позволь в себя прийти!

…ага, щаз-з-з, разбежался! Молчит Вселенная, только звёздочками подмигивает. Ох, не кино это… Не мультфильм, не игрушка новая, не сон, не бред. Ну, и ладно! Буду приспосабливаться. Утоплюсь, к примеру.

Глаза зажмурил, с козырька бетонного прыгнул, как в бассейн – гребу к своему балкону. Всё бы хорошо, но, гадство, штаны сползли! Ремень-то позабыл вдеть, вот и… медленно так спланировал носом в газон. Хорошо, собак ещё не выгуливали, чисто пока, и не пахнет. Выпрямился, подтянул брючки, отряхнулся. Эх, жизнь моя, жестянка!

Стоп! Опять, выходит, в голове мультики прокручивают? Нет, хочу или не хочу, а надо это дело исследовать… Утопиться никогда не поздно!

Присел я на лавочке, где обычно «бюро новостей» кантуется – тётя Оля, баба Маня и баба Люся – задумался. Как надумал прыгнуть с балкона, вспомнил. Как падал, про кошку, про берёзу – всё перебрал. Ничего не понимаю! Зато в теле такая приятная гибкость образовалась… Ох, уж эти сказочники!

Не додумался ни до чего, махнул рукой. Время на табло над входом в МЧС посмотрел, температуру, давление и скорость ветра проверил – всё обычное. Может, помер я? Ну, это вряд ли – нос кошка проклятая знатно рассадила, саднит до сих пор. Во – и капельки крови подсохли! Вряд ли у призраков так бывает. Живой, однозначно. Тогда – что это было? Как? Почему я?

Пригорюнился, слезу пустил. А тут забулькал замок – кто-то дверь открывает… я от неожиданности как подпрыгну! И прямо на балкон дома напротив влетел. Ну, так вот: Карлсон вернулся, блин! Уцепился за крюк для бельевой верёвки, оглядываюсь. Ё-моё! Вот это номер…

Дверь распахнута, и два ражих молодца, одинаковы с лица, волокут ванну. Причём, мою собственную. Очень уж специфическая раскраска, не спутать – сам делал, под чёрный мрамор. Да что ж такое деется, люди добрые?! Ладно, золотая купель была бы, так нет! Обычная эмалированная… И когда свинтить успели? Я ж никак не больше получаса школу юного лётчика прохожу, взлёт-посадку осваиваю. Такая, понимаешь, катавасия!

Думать тут некогда, отлип я от крюка – гребу потихоньку за татями ночными, в тени от фонарей да за углами хоронюсь. Никто не знал, а я Бэтмен!..

На всякий случай осмотрел себя, прямо налету-наплыву: нет, прикид всё тот же, цивильный, не супер-геройский. Плюнул с досады на эти загадки… и с моим везением заднему детинушке прямо на бритую макушку попал! Хорошо, тому некогда разглядывать, что там за птичка над ним кружит – чертыхнулся, и дальше прёт, покряхтывая. А я ещё минуту на месте висел, как стрекозёл какой-нибудь, отдышаться от страха не мог: я ж опять вниз глянул без настроя! Снова тошнило…

В общем, чуть не упустил мазуриков, пока в себя приходил. Ведь недалеко они мою ванну утащили – прямо к забору военкомата. Прислонили, эмаль по кирпичу заскрипела. А часового или ещё там какого дневального-дежурного и в помине нет! Зато есть яма, подкоп, лаз… Туда и сунули мою прелесть.

Видно, ждали их там. Минуты не прошло – пакеты наружу просунулись. Обычные, вроде кульков новогодних. Тати хабар подхватили, в разные стороны кинулись. Я, было, расстроился: за кем лететь – непонятно! А потом решил своё добро выручать. Мне-то их натуральный обмен ни к чему, мне бы попросту под душ стать, взбодриться… ну, или утопиться, или вены вскрыть как-нибудь поэстетичнее – авось, на этот раз получится?!

Короче, подлетел-подгрёб аккуратненько, камеры наблюдения в виду имея. Повыше воспарил, во двор заглядываю. Батюшки-светы!

На площадке (на плац не тянет, маленькая) выстроилась шеренга людей, один другого худее. В одних ластах, а перед ними стоит моя ванна, прожекторы на ней лучи скрестили, и пятеро механиков с нею возятся. Пригляделся: да к ней колёса привинчивают! Ну, ладно бы четыре… пятое-то зачем?!

И тут повернулся с фланга самый тощий человек в мою сторону – эполетами на ключицах сверкнул, щёлкнул пятками в ластах, зонтиком салютует:

– Рады стараться, ваше-го-го-го!

Всплеснул я руками от полного недоумения, да и воспарил, а потом ка-а-а-ак чихну! И на реактивной тяге влетел в самый центр композиции! То бишь, в ванну свою… Покатился этот гроб на колёсиках, братоубийственный снаряд имени Винтика и Шпунтика. Скорость набрал – едва успели ластоносцы ворота распахнуть. Сзади «Банзай!» и «Ле хаим!» орут, а я пру, как паровозик из Ромашкино, через тернии к звёздам. Скатертью, скатертью дальний путь стелется…

Упёрся, слава тебе, Слава КПСС – хороший монолит в центре города от прежних лет остался! Хорошо так упёрся, как баран в новые ворота. Оглянулся на кортеж: растянулся мой почётный караул, нечётным стал. Бегут, рёбрами да коленками посверкивают – рассвело совсем.

Ну, и который час в богоспасаемом граде нашем? Не успел подумать, тень моя пальцы растопырила, показывает – пять, мол, и ещё пол пальца. Эх, болезная! И слова-то сказать не умеет… наклонился погладить – не чужая, чай, всю жизнь со мной – а она взяла, да и отлипла от асфальта. Толпа нас окружила – частью люд голый, в ластах и эполетах, а частью в фиговых листьях, без знаков различия – «Горько!» скандирует. Откуда-то репортёры наползли, змеи подколодные. Засверкали вспышки – тень засмущалась, покраснела. Кто-то ей букет сунул, вот в него и уткнулась, милая. И так мне хорошо стало!

Присел-оттолкнулся-взлетел, тень свою за руку держа. Парим с нею над городом, золотым и розовым в утренних лучах. Птички вокруг заливаются, внизу народ йодли распевает. Кое-кто шампанским салютовать начал. Праздник!

– А что ж это, душа моя, мы раньше с вами таких променадов не устраивали? – спрашиваю. Хихикнула тень кокетливо, глянула искоса:

– Я-то скажу, только не обижайся, друг сердечный! Может, ну их, факты с аргументами?

Но – мужик я, или где?! Не убоюсь зла, и всё такое.

– Давай, не тяни! Ты ж меня знаешь…

Напрягла тень руку, подтянулась – лицом к лицу, глаза в глаза летим. Побледнела вдруг:

– Прощай, милый! Не орёл ты, вот в чём беда наша.

Ещё сильнее побледнела, да и растаяла. Один я остался в поднебесье, солнцем палимый, всему городу на обозренье выставился! И тут я вниз посмотрел…

ГРИГОРИЙ РОДСТВЕННИКОВ, САША ВЕСЕЛОВ. СКАЗКА ПРО МЫШЬ

Рисунок Евгении Сухановой

Профессор был маленький и плюгавый, как гоблин, но при этом злой, как взбесившийся орк. Минут тридцать меня пытал, что, да почему? А я же не мог ему сказать, что не до экзамена было. Приятель книжку интересную подогнал, про сталкеров. Автора не помню, Денис, Денис… Моргунчиков, вроде. Прикольно чувак пишет. Ну, я и зачитался. Как раз последнюю страницу допилил, тут и будильник прозвенел. Пошёл на экзамен смурной и помятый. На чудо надеялся, но его не произошло. А этот профессор бесчувственный, как с цепи сорвался, всё вопросы мне задавал, мучил, как доярка коровьи титьки. А под конец смотрит на меня, гад, и говорит:

– А скажи мне, Дуриков, в чём смысл биологического существования? – И сам же себе отвечает: – В паразитизме! Вот и ты, Дуриков, такой же паразит на теле нашего вуза.

А мне терять нечего. Знаю, что на пересдаче этот гоблин меня завалит. Видать, пора вещи собирать. Потому, выпятил грудь и говорю:

– Во-первых, я не Дуриков, а Мудиков! Не смейте мою фамилию поганить! Во-вторых, сам ты паразит, Иосиф Соломонович! За счёт студентов живёшь, плесень! На пересдачах бабки срубаешь с ребят. Вторую дачу себе строишь, кровосос! И сам ты ходячая зловредная аномалия! Комариная плешь ты, профессор! Понял, что с меня хабара не добыть – вот и завалил!

У Иосифа аж пенсне с носа упало. Рот как рыба открывает, глаза пучит, лапками сучит, ножками топает. Потом как заорёт:

– Вон из аудитории!

– А чего ты ругаешься? – его спрашиваю. – По какому праву орёшь, чудь пучеглазая? Ты знаешь, бросай эти свои привилегии орать, понимаешь, орать у нас кто хочешь научились сегодня… Хватит!

Хватит, сказал я со всей горячностью моего воздухоплавательного сердца и обнял профессора.

Склизкая гнида не вырвется.

А и не надо. Сейчас мы станем братья навек.

Обмяк Иосиф Соломонович. С перепугу думали инфаркт. Но если бы поражение миокарда можно было в стиральной машине прополоскать, как он свои штаны, разве это было бы не божественное исцеление.

Отчислили из академии. В армию пошёл. Генерала видел. Дураков не меряно. Научился строем ходить и опять после дембеля на медфак подал, а как же, мы теперь не ровня вам, мы льготники. На своём курсе восстановился. И опять к Соломоновичу попал. Ему и раньше казалось, что всё в этом мире не просто. Что гадит мировая закулиса. Что следят за ним. Деньги с карточек списывают. Хотят извести. А тут, раз, как говорится, снова я и ваша тётя в одном флаконе. «Парля ву франсе, пирамидон». Кто в теме, знает. По-нашему это: «Ну что, суки, кто старший в хате?»

Смешно вспоминать, отучился, диплом дали, свалил.

А на свободном рынке труда очередь. Помыкался без дела с недельку, поиздержался, да и на мамкиной шее надоело сидеть.

Я снова к профессору.

Помогай, говорю, Соломоныч, по старой дружбе, устрой хоть в аптеку мышей травить…

А он словно знал, что я с такой просьбой обращусь. Есть, говорит, Дуриков, одно место. Мышей не то, чтобы много, но есть. Одна. Изведёшь – директор тебе премию выпишет. Я так обрадовался, что даже на изголение фамилии внимание не обратил. Обнял старого, к сердцу прижал так, что тот не то хрюкнул, не то пукнул, не то икнул. Когда уходил, показалось мне, что Иосиф пробормотал: «Покойся с миром». Только я значения не придал.

На следующий день по указанному адресу отправился. Склад аптечный оказался. Директор мне не понравился. Глазки бегают, ручки подрагивают. Дал мне ключи и говорит: «В пятом ангаре она живёт. Только я с тобой туда не пойду. Мышей сильно боюсь». Удивился я, но вида не подал. Пошёл, куда велели. Отпёр железную дверь, свет включил. Огромное помещение, кругом ящики деревянные, аж до потолка возвышаются.

С этого места подробнее запасайтесь валидолом – будет страшно.

Дверь лязгнула с инфернальным ехидством, затворив меня на складе. Погас свет. Засосало под ложечкой. Чья-то сильная рука прижала меня к паллетам с туалетной бумагой (очень кстати) и вкрадчивый голос, оттеняемый перегаром, спросил:

– Ну, и как там на Марсе? Жизнь есть?

– Учёные спорят, – начал я отвечать уклончиво, как учили в экстремальных ситуациях себя вести с придурками и прочими террористами противника.

Невидимый злодей то ли зевнул, толи хмыкнул, короче, перегар есть, а слов нет.

Я не жив ни мёртв, только чувствую, что держит крепко, как похмелье после беленькой с пивасом.

– Марс предмет тёмный! – вдруг гаркнул страшный голос мне в ухо.

Я хотел сознание потерять, но неизвестный подхватил меня под микитки и на ящик посадил. Тут свет зажёгся. Да такой яркий, что я зажмурился. А потом глаза открыл…

Лучше бы не открывал. Потому что передо мной страшная морда зубастая объявилась. Чудище невиданное, чёрным ворсом поросшее.

Смотрю на урода и думаю, не зря ты меня про Марс спросил… Как есть, инопланетный монстр. Смотрит на меня и скалится, а глаза у него чёрные, бездонные, как Марианская впадина. Ну, я, чтобы гибель на подольше оттянуть, стал лепетать, типа:

– Добро пожаловать на нашу Землю, уважаемый пришелец из другой галактики…

А он тоже оказался, здесь, кого ни попадя не пошлют, хитрый гад. Включил дурачка:

– Чего ты, Ваня, мне рассказываешь за не балуй. Я таких видел стопицот и неибаца здрасте. Я на этом складе держу так, что те, кто живым ушёл, тем, кто остался – завидуют. Я тебя сейчас стану смотреть как клоуна в анатомическом театре братьев Дуровых и попаси тебе потом сказать, что не больно!

Чего говорить зря, я много разных отморозков видел, но этот мне круче всех показался, но на словах я, не теряя мужества, ответил:

– Мамочка родная, господи помилуй, да я ж из тебя, не приведи бог живым остаться, Осип Соломонович, сделаю такое мало не покажется.

Тут ослабела малость хватка супостата проклятого, слышу:

– Это какого Осипа, – спрашивает щетинистая сила, – плюгавый гад, в очочках, на кафедре женских я не такая болезней сидит?

– Он самый… да, – чего думаю, перед смертью хрен знает кого выгораживать, – рост метр шестьдесят, года рождения пятьдесят третьего, родом из Житомира, улица Ленина, третий подъезд, происхождением чуждый…

Тот монстр так взвыл, что я непроизвольно мочевой пузырь освободил бы или в бессознанку ушёл, будь нервами слабже, а так только слегка помутилось, как от солнцедара с ацетоном. Плыву по чёрной реке безмолвия, а вокруг звёзды горят, туманности и планеты кружатся, но где-то на задворках вселенной еле слышный писк нарождается. И всё громче и громче становится, вот уже и переливы слышны и всхлипывания, вроде…

Когда очнулся, глядь, а это чудовище плачет. Уселся на пол мохнатым задом, из чёрных шаров блестящих слёзы текут, а он их хвостом длинным утирает и горестно вещает:

– Был я некогда маленькой мышкой, жил в медицинской академии, на кафедре женских болезней, грыз себе мебель и никого не трогал. Но невзлюбил меня маленький очкастый профессор. Говорил, что из-за меня не может лекции читать. Стал изводить меня мышеловками и отравами, только я не пальцем деланный. Отраву не ел, мышеловки обходил. Не смог меня достать плюгавый злыдень, к магии прибёг. Сговорился со злым Чернобыльским колдуном, помнишь у Моргунчикова был такой Среднерусский Ирокез? Тором звали?

– Это который бабам в причинное место смешалки запускал? – подхватил я знакомую тему.

– Он самый, у него столько снадобий и корешков передовых было, что имей он маленько старания к негоциации сейчас же стал бы Биллом Гейтсом от зельеварения, хогвардс не пляшет! А он за так отдавал чисто из злобы покуражится.

– Известный Марлаграм!!!

– Во-во и не только, покороче сказать сошлись они на этом деле, заманили меня малолеточку в коробочку, научили неприличному сексу и дали травы. Я вкурил разок, вздохнул, а выдохнуть нет мочи, пастью глотаю воздух, и чувствую, с каждым глотком распирает меня, как воздушный шар на пионерский митинг.

– Вот гады беспредельные и как дальше, лопнул?

– Кто лопнул?

– Да ты! Лопнул?

– Сам ты лопнул, я вырос, стал как есть, а Йося с колдуном загнали меня на этот склад, где томлюся здесь я уже без малого тридцать лет и три года, со мая месяца восемьдесят седьмого того памятного дня в который немецкий лётчик угадал на красную площадь упасть!

– А что же не уйдёшь отсюда и подлым злыдням не отомстишь?

Заплакал шерстяной гигант:

– Заклятие не пускает. Нацарапано оно на коробочке, в которую меня заманили, только я грамоте не обучен. Да даже, если бы обучен был – не прочёл, ибо написано оно на колдовском языке. Когда Чернобыльский колдун его произносил – ни фига не понял. Дурацкий язык какой-то…

– Закавыка, – почесал я в затылке. – А где сейчас та коробочка?

– Да вот она, совсем рассохлась от времени, – монстр протянул мне деревянный футляр.

Повертел я его в руках, на днище ветхую надпись увидел:

«Пусть ненавидят, лишь бы боялись».

– По-русски написано, – говорю.

– Как по-русски?! – вскричал монстр. – Сам слышал, как колдун на чужом языке выкрикивал!

– Вообще, это известное латинское изречение. Нас такими Соломонович в своё время мучил. Как же оно звучит? А! Вспомнил! Oderint dum metuant…

– Оно! – вскричала гигантская мышь. – Как есть оно! Трижды произнеси!

Ну, я и крикнул трижды:

Oderint dum metuant! Oderint dum metuant! Oderint dum metuant!

Гром прогремел. С полок коробки посыпались. Дымом помещение заволокло и серой потянуло. А мышь аж в пляс пустился, обнял меня, чемодан презентовал, а когда я тот саквояж открыл – душой возликовал. Там мульон зелёных долларов в пачках!

Так я стал богатым, солидным и независимым. А потом придумали мы с монстром, как плюгавому отомстить.

Пришёл на улицу Ленина, третий подъезд, с коробкой красными ленточками перевязанной, подозвал мальчишку какого-то и говорю:

– Мальчик, хочешь получить пакетик леденцов и прокатиться на лошади?

Тот отвечает:

– Леденцов и лошадь не хочу. Денег хочу!

Дал я ему, сколько попросил и на квартиру Соломоновичу отправил. Скажешь, мол, вам презент от друзей.

Вышло как по писанному только лучше и без ошибок. Принял вероломный аспид презент, стащил с него сорок сороков обёрток разных, семь шкур звериных, двадцать пять ковров персианских, газетной, папиросной и туалетной бумаги без числа и счёта, лист брони, да динамичной защиты слой, кирпичную кладку, каменную плиту, красного дерева полированную ламель. На том обессилел, расслабился, хотел с лица соплю утереть, а тут на него Мышь навалился или навалилась, не знаю, как уж теперь политкоректней будет. И остался взяточник и лицемер без головы.

Таковым и был найден правильными органами, опознан соседями, похоронен за казённый счёт.

А я преобразился, смог открыться в своих чувствах и женился. Сперва у нас мальчик народился, потом девочка, моё солнышко, неведанная зверушка, ты сказочку слушай – кашку кушай, слушайся маму и папу да не будь растяпой! А будешь послушной девочкой, я тебе и не такого абсурда наплету!

СЕДЬМОЙ НОЛЬ. СОВРЕМЕННЫЕ ТРУДНОСТИ

Рисунок Юлии Ростовцевой

На толстых ветвях могучего дуба, укрывшись в густой листве от людских глаз, сидели два вампира. Солнце совсем недавно передало бразды правления луне, а кровососы уже успели плотно позавтракать, и теперь наслаждались довольной сытостью, ведя неспешную дискуссию.

– Не, Люций, что бы ты ни говорил, а жить в городе лучше, – сказал один из них, болтая свешанными с ветви ногами. – Еда на любой вкус, и никакого тебе мракобесия. Никаких необразованных крестьян, которые чуть чего, и сразу грозятся в тебя кол вогнать. Или начинают гоняться за тобой с вилами и факелами. А священники деревенские? Они ж через одного фанатики. Днём и ночью только и делают, что свои молитвы читают, от которых даже в гробу уши в трубочку сворачиваются.

– В деревне хоть и не такое гастрономическое изобилие, и опасностей побольше, зато всё натуральное. А тут, в городе, одни наркоманы да ГМОшники. – Люций брезгливо скривился, обнажив белоснежные клыки. – Вот, намедни встретил я одну барышню в парке. Загипнотизировал, отвёл подальше в кусты, и только приступил к трапезе, как чувствую странный привкус…

– Опиум? – перебил его вопросом собеседник.

– Да лучше бы он, родимый. А-то ж холестерин! Викентий, ты же знаешь, как он мне противопоказан. Я второе столетие с лишним весом борюсь. Только-только в любимые брюки влезать начал, а тут такое…

– Ну, будет тебе так убиваться, друг мой. От пары глотков крови толстушки ничего страшного не произойдёт.

– Ага, толстушка. Стройная вся, подтянутая. Думал ЗОЖница, а оказалась фастфудница-анорексичка. – Люций разочаровано выдохнул. – Нет, уеду я. Уеду назад, в деревню, и забуду весь этот кошмар.

– Не боишься, что опять к самогону пристрастишься? – настороженно спросил Викентий.

– Боюсь. Но уж лучше он, мой старый друг – Зелёный Змий, чем проблемы с желудком.

– Ну, не скажи, – возразил Викентий. – Помню я, как мы тебя всем ковеном из полувекового запоя вытаскивали. Куда тебя только не возили. И к монахам тибетским, и к жрецам африканским, и к китайским лекарям обращались – всё без толку. С твоей проблемой даже Кашпировский не справился. Только Антарктический центр реабилитации падших упырей и помог.

– Прошу, не напоминай мне про этот ледяной ад. – Остывшее девятьсот лет назад тело Люция покрылось мурашками. Он начал ёжиться, словно угодил в снежный сугроб, а его острые зубы звонко застучали друг о друга. – Лучше подохнуть от цирроза или в пьяной драке с русскими туристами, чем ещё раз попасть в этот центр.

– Ладно, что мы всё о плохом, – Викентий попытался сменить тему разговора. – Расскажи лучше, как вчера на свидание с Беатрис сходил?

– Лучше бы ты меня с ней вообще не знакомил. Она же не вампирша, а какая-то куртизанка яблочная. Ничего не стесняясь, заявила: пока ты не подаришь мне новый айфон, я с тобой в гроб не лягу! Все уши мне прожужжала про него, и как сильно он ей нужен. А ещё, говорит, что теперь модно засыпать не в гробовой тишине, а под расслабляющую музыку из аирподов. И вообще, что у каждого уважающего себя вампира должен быть гаджет с логотипом Дьявола. Тьфу, тупая дура. Без году неделя, как её обратили, а жизни меня учить пытается.

– Ладно тебе, не заводись. Вся молодёжь нынче такая. И вообще, в чём-то она права. Сейчас и правда, без гаджетов никуда.

– Никуда?! – воскликнул Люций, чем спугнул ворон с соседних веток. Они взлетели большой стаей, громко каркая проклятия в адрес несдержанного кровопийцы. – Зачем они вообще нужны нам – вампирам? Делать тупые селфи на фоне гроба? Может быть едой хвастаться? А что это за мода такая пошла, в церквях чикиниться? Вы что, совсем с ума посходили?

– Зря ты недооцениваешь технический прогресс.

– Ещё скажи, что у тебя тоже телефон есть? – возмущённо спросил Люций.

– Конечно, есть, – спокойно ответил Викентий. – Очень, кстати, полезная штука. Можно не ждать шабаш, и по скайпу договориться с ведьмами о безбашенной пати. Через специальное приложение можно видеть онлайн, где тусуются оборотни, и не нарваться на них. А можно просто повисеть в вампирском чате.

– Викентий, ты же не столетка какая-нибудь сопливая. Тебе уже седьмая сотня пошла, а всё туда же. Как же наши вампирские традиции, устои, обычаи? Правила, в конце концов? Такими темпами мы вымрем скоро, или того хуже – обратно людьми станем.