Междумирье

– Я не спрашивал совета у бабника, – отозвался средний юноша, сидящий в аккуратных очках. – Это дело тонкое, требующее особого подхода, продумывания всех вариантов.

– Лиан, на этот раз я соглашусь с «бабником», – тихо, словно искусственно, засмеялся третий, чьи торчащие во все стороны волосы были покрашены в зеленый. – Ты слишком все усложняешь.

– Угу, он прав! – поддакнул первый. – Ну какой, к черту, подход? Ты так до скончания века предложение не сделаешь!

– Именно, – потрепав кудри среднего, поддакнул зеленоволосый. – Только и делаешь, что нам ноешь. А она того гляди не дождется от тебя нужных слов, и упорхнет.

–Ко мне, – страшно рассмеялся во весь голос худощавый.

– Дьон Клаппербэйн, – строго прервал свой монолог лектор. – Либо вы с соседями слушаете меня, либо болтаете за дверью.

Он внимательно посмотрел на троицу, дождавшись, пока они успокоятся, и продолжил:

– Таким образом, к более-менее привычному виду Эинс начал приходить совсем недавно, когда отколовшаяся от исследователей ауфентита группа ученых заявила себя в политике, создав новую партию. Как и программа действующего Мастера Дрея Нотена, они выдвигались с уверенностью создать оружие, способное уничтожить или хотя бы сдержать Падшее Творение, когда оно вернется, – отхлебнув немного воды, лектор изменил голограмму за спиной. – Остающаяся до сих пор в нейтралитете церковь Зайта внезапно поддержала новую партию, выказав подозрения в адрес Мастера. А теперь, мы разберем предпосылки этого поступка…

– Скукотища, – зашептал в ухо кудрявому юноше зеленоволосый парень. – Что у нас еще сегодня?

– Практикум, и два семинара по устройству времени и теории «душ», – одними губами отозвался Лиан, любуясь длинными угольными волосами девушки впереди.

– Просто позови ее сегодня погулять, – зашептал в другое ухо Дьон. – Своди в какое-нибудь значимое для тебя место.

– Там должно быть уютно и тихо, – кивал головой Убель, приглаживая зеленый волос.

– В аудитории тоже должно быть тихо, – еще раз повысил голос лектор.

Троица понуро опустила головы, больше не пытаясь заговорить. Не то чтобы замечания преподавателя хоть что-то для них значили, просто атмосфера между друзьями уже трещала некомфортными разрядами, поэтому каждый погрузился в свои мысли.

Лиан водил в воздухе стилусом, совсем не записывая ничего в открытую программу. В который раз он возвращался к мысли о кардинальном различии кварталов. Размышляя на тему, очень близкую к той, о которой вещал лектор, парень открыл голограмму города и поставил метку в окошке «подсветить кварталы».

Сейчас Эинс больше походил на объемные пятнашки на поверхности половины яйца, обнесенные куполом из армированного стекла. Сравнение вовсе не было случайным, хотя и не являлось до конца правильным. Нижний пояс кварталов не принадлежал ни одной из политических фракций. Здесь царила глубокая древность: электричество добывалось на локальных электростанциях, сетевые соединения совсем не были защищены и не обладали высокой скоростью. Доминутемпы здесь жили в обычной потребительской среде, ходя на работу или учебу внутри своей замкнутой экосистемы. Даже здесь были места, походящие больше на трущобы, низы общества. Нет ничего, даже частной собственности, все общее и все делится поровну: еда, часы, страдания. Доминутемпы оттуда работали в шахтах за пределами города, имея право беспрепятственно пересекать строго охраняемую границу Эинса. Именно они добывали розово-сиреневый кристалл ауфентита, что возник в недрах планеты давным-давно, во время Падения Младшего Творения.

Все, кроме жителей трущоб, должны были иметь специальный пропуск для выхода за пределы стеклянного купола, который вручался после долгой подготовки, полного инструктажа и сдачи соответствующего экзамена.

Второй и Третий пояса города делили между собой развитые кварталы, относящиеся к одной из трех фракций: Церковной, Ауфентитовой и Янтарной.

Церковные кварталы, подсвечивающиеся на карте нежно-желтым цветом, не ушли далеко от самых развитых из первого пояса, но все же пользовались новыми технологиями. Здесь вы не встретите машин или другого вида транспорта, включая телепорты, так как руководящая фракция больше всего ценит чистоту в любом ее проявлении. Именно поэтому, эти кварталы также зовут «парковыми»: здесь и правда есть множество прекрасных мест с живой растительностью.

Из техники здесь превозносят устройства, очищающие воздух и изолирующие от шума. Поселившийся здесь доминутемп сознательно идет на отказ и от таких благ как высокоскоростной доступ к сети. Местные жители предпочитают существовать в информационном вакууме, занимаясь любимыми вещами и превознося единственное существо, достойное зваться богом – Властителя Времени и Судьб, Зайта.

Следом шли Янтарные кварталы, подсвеченные соответствующим цветом. Здесь обитала в общей сложности половина основной части жителей Эинса. Все блага цивилизации в шаговой доступности, тихие узкие улочки, наводненные самым популярным транспортом: ауфентитовым мопедом, прекрасные виды ухоженных кварталов из низких многоквартирных домиков.

Здесь трудятся и работают те доминутемпы, что решили свою жизнь связать с изучением природы времени, а как следствие, и колдовством. Именно среди этих кварталов затерялись такие именитые дома, как «Дом Измерений» и «Дом Перемещений», хотя последний в данный момент и растерял всю силу, держась лишь на былых заслугах и славе Мастера Бюгена Шарлахрота. В одном из таких кварталов и находился Технический Университет по Вопросам Изучения Времени имени Дрея Нотена (ТУВИВ им. Нотена), где сейчас и сидел на паре по истории Лиан.

Оставшиеся Ауфентитовые кварталы представляли собой футуристические массивы высоток, постоянно сокрытые в дымах технических отходов и шумов. Способность обмениваться информацией здесь основная движущая сила, однако, как и во всем обществе доминутемпов, здесь порицались любые модернизации тела, хотя и слабее, чем в любом другом месте. Поэтому данные кварталы всегда представлялись в ночных темно-фиолетовых тонах с множеством телепортов и роботизированных устройств.

Четвертый пояс, а точнее квартал-верхушка на поверхности «яйца» являлся политическим центром. Здесь постоянно ведется борьба между фракциями, и невозможно продохнуть от представителей СМИ. Те, кто получили доступ в этот квартал поражаются обилию голограмм и цветов, которые поддерживаются на постоянной основе, не щадя никаких финансовых и энергетических затрат. По сути цветастый фантик, как Лиан называл про себя это место.

Возвращаясь к своим мыслям, кудрявый юноша бездумно вращал голограмму. Когда делаешь предложение, нужно учитывать и социальный статус. Обычно, он не имеет никакого значения, но, когда дело доходит до того, чтобы преклонить колено перед дочерью одного из влиятельнейших ученых в Ауфентитовых кварталах, невольно задумываешься о своем происхождении. И Лиан прекрасно понимал, что с его темным прошлым, покрытым туманом тайн, этого не сделать.

Провернув стилус между пальцами, он закрыл голограмму и принялся рисовать в том месте, где должен записывать лекцию. Здесь в ТУВИВ считали, что рукописный текст лучше усваивается, а потому запретили использовать клавиатуру. С другой стороны, такой подход сохранил некую студенческую романтику, когда вместо скучной лекции ты можешь что-то нарисовать.

Сейчас на полупрозрачной поверхности медленно вырисовывался довольно миленький эскиз девушки, сидящей впереди. И хотя Лиан рисовал лишь волосы, он искренне радовался этому. Угольно-черные, они казались немного рыхловатыми, так и маня к ним прикоснуться. Вплетенная рыжая лента, аккуратным бантиком выглядывала с виска. Даже чуть покрасневшие кончики ее ушей выглядели мило. Тут что-то мелькнуло в голове Лиана и он отвлекся о своего дела, стараясь проследить за стилусом девушки. Как он и ожидал, девушка тоже оказалась погружена в себя, бессистемно водя кончиком пера в воздухе.

Юноша почувствовал, как кровь приливает к щекам. От смущения ему хотелось провалиться на месте, так что он лег на стол, закрывшись руками. Его друзья с легким смешком потрепали его плечи.

Вообще, что Дьону, что Убелю было весело наблюдать за цветущей любовью парня и девушки, которая развивалась и росла у них на глазах. Такое чувство в их быстром и порванном на лоскуты кварталов мире в какой-то момент стало редкостью, словно цветок, проросший сквозь асфальт. Не меньше удивлений оставлял и возраст влюбленных: для доминутемпов заведение серьезных отношений раньше пятидесяти – невообразимая редкость. На этот факт, безусловно, влияло и долголетие, которым обладала раса, и убеждения, что повсеместно гуляли в молодых кругах. Наверное, именно потому что подобное чувство никак не вписывалось в их общество, двое парней оберегали своего смущенного друга и были готовы в любой момент прийти на помощь.

Лекция тем временем закончилась, хотя до конца пары еще оставалось время. Старичок в привычной манере предложил студентам поговорить на тему, близкую или не очень к изучаемому предмету.

Руку подняла отличница с потока. Дружная четверка ее не знала лично, но испытывала к ней известного рода неприязнь. Такая рождается по отношению к замкнутым и высокомерным личностям, которые всем своим видом показывают кротость, а излучают самоуверенное пренебрежение всеми вокруг, считая их недостойными своего ума.

Сидящая по центру на первом ряду, она обращалась к преподавателю на равных, даже с вызовом.

– Что вы думаете насчет нынешних беспорядков в городе?

– Вы говорите о течениях Падшего? – тяжело опустившись в кресло, спросил тот.

– Не понимаю, почему вы продолжаете использовать терминологию, навязанную церковью. Неминем выполнил свою часть сделки, оставив нас в ожидании выполнения своей.

– На самом деле этот момент крайне неточен, – немного прикрыв глаза углубился в свой предмет преподаватель. – Мы не имеем никаких свидетельств о разговоре между доминутемпом, звавшим себя Дреем Нотеном, и Падшим Творением, кроме известной Исповеди. Так что слухи, распускаемые сектантами о так называемой «честной сделке», не более, чем фальсификация реальной истории.

– Но тогда следует признать и саму Исповедь недостоверным историческим источником, разве не так? Она – единственное, что предоставила церковь Зайта после смерти Нотена, возводя его в ранг святых и вынося на учреждение его имени в качестве синонима к званию Мастера Эинса.

– Как и любую исповедь, церковь не имела права разглашать ее ранее, – со вздохом ответил старичок. – Это вопрос обычаев, которых мы не понимаем. Однако, всевозможные анализы предоставленного ими документа…

– Позволяют составить мнение о возрасте, с довольно большой областью погрешности, которое блекнет на фоне того, что документ является просто бумажкой стенографии, составленной непонятно кем, непонятно в каких условиях и не имеющих никаких отличительных знаков даже в виде подписи!

– Девушка, вы симпатизируете сектантам? Прошу, осторожнее выбирать слова под этими сводами. Как бы то ни было, официальная история со скрежетом приняла эту точку зрения, как единственно возможную. Высвобожденный Падший убил всех, кроме Дрея Нотена, из чистой скуки согласившись помочь со своими братьями. Уничтожил их и скрылся в неизвестном направлении, пригрозив вернуться и взыскать должок. Точка. Все остальные версии не имеют под собой никакого обоснования, и пока это так, Историческое Общество…

– Крипты и Старый Подземный Город до сих пор находится в ведомости церкви! Она не позволяет получить факты с помощью колдовства! Преподавая здесь вы должны…

– Историческое Общество не считает необходимым раскачивать лодку, – нахмурился преподаватель.

– Но ОСМУР…

– Вы, вроде, неплохо учитесь, и должны понимать, что из-за трехмерной структуры времени путешествия в прошлое возможны, однако сам факт этого путешествия делает невозможным получение нами результатов исследования!

– Почему? Если все свидетельства останутся теми же, то шанс возвращения исследователя к нам составляет 50%. Вполне достаточно, чтобы рискнуть, – девушка стояла на своем.

– Вы забываете, что Падший является могущественным Творением, и уничтожит исследователя вместе с машиной так же, как уничтожил тогда всех.

– Вы спекулируете фактами! – голос отличницы слился вместе с мелодией, оповещающей о конце пары.

– На этом мы закончим разговор, – выключив голограмму, преподаватель необычайно резво покинул аудиторию.

***

Трое скелетов сидели за шахматным столиком, с интересом поглядывая на раскрытую трещину. За ней в неоновом сиреневом свете проходила странная встреча между доминутемпом в фиолетовой мантии, расшитой сложными узорами, и странным худым существом с совиным лицом и клювом вместо рта. Последний висел на стене, прикованный цепями с вкраплениями янтаря. Сторожили его два странных монаха, с полностью закрытыми белыми масками лицами, держащими в руках высокие жезлы с плоским набалдашником в виде спирали золотого сечения.

– Пас, – воспользовался своим правом Безумие, и его красная фигура сама сделала ход, даже не оглядываясь на хозяина.

– Играть с тобой подчас еще скучнее, чем с сестрой, – хохотнула Судьба, переставляя коня и следя за тем, что происходит по ту сторону трещины.

– Наслаждайся допросом, глупая, – не спеша делать ход, развалилась на своем троне Воля. – Не каждый раз увидишь такое интересное событие.

– Согласен, – кивнул Безумие. – Крайне интересный персонаж этот заключенный… Заключенные…

– И я про то же, – энергично закивала Воля, освобождаясь от капюшона своего балахона. – В нем будто две личности. И вторая гораздо интереснее.

– Не вижу ничего занимательного, – скучающе осадила их Судьба. – Скорее опять какие-то нелепые проделки нашего «господина».

Последнее слово она произнесла с пренебрежением настолько, что сама поняла, что перебрала. Ее череп уже приготовился получить аметистовый щелбан из ниоткуда, но ничего подобного не последовало. Сегодня Сущее вел себя до крайней степени странно. Нет, он и раньше творил, что хотел, выкидывая странность за странностью, словно взбалмошный ребенок, но сегодня… Он вел себя сдержанно и взросло, словно впервые за все время стал серьезным. И его резкая перемена в характере пугала.

Воля тоже думала об этом, партия ее занимала меньше всего. Она прекрасно понимала то чувство, которое возникло у нее, когда Сущее осадил ее сестру. Тогда у Судьбы погасли огоньки в глазницах, она явно ощутила страх и не заметила. Не заметила, что он уже демонстрировал им такую серьезность. Всего лишь однажды, когда выгнал так бесцеремонно ворвавшегося к ним нахала со сморщенным словно у чернослива лицом.

Они знают Сущее очень давно, но не помнят, когда и как встретили его в первый раз. Он никогда не казался им надежным или мудрым. Да, он хозяин этого удивительного места, но даже своим строением, оно напоминает огромную песочницу. До обеих сестер почти одновременно дошло осознание, что все это время они просто пользовались гостеприимством ребенка, который впустил их поиграть в свой песочек.

Правда теперь вставал совсем другой вопрос: а ребенка ли? Теперь Воле казалось, что это они дети, а тот, что так весело резвился вместе с ними был директором песочного завода. Стоит ли вообще идти против него?

Скелет в рыжем балахоне встретился взглядом с сестрой. В черных огоньках Судьбы читалась уверенность.

«Не важно, кто Сущее на самом деле, – словно бы говорила она. – Неважно, что такое Адинамия на самом деле. Мы просто должны отсюда выбраться».

И к своему ужасу, Воля была полностью согласна. Она безучастно дотронулась до слона и тот изогнувшись, сделал свой ход.

– Что-то вы и правда пригорюнились, – посмотрел куда-то вверх Безумие. Он потянулся, чтобы взять пешку, но вдруг передумал, – Пас.

За трещиной медленно ходил из стороны в сторону доминутемп в фиолетовой мантии. За его движениями так же медленно следил пленник своими совиными глазами. Он выглядел достаточно хорошо для заключенного, но всем сердцем желал вырваться из оков. Тихий и сонный внутренний голос в его голове, что возник еще в раннем детстве, осторожно шептал. Он уговаривал его уступить свое тело, позволить ему полностью захватить контроль.

«Но почему?», – с живостью спрашивал разум похожего на сову существа.

«Им нужен я, – почти пропадая шелестел голос ликантропа. Он звал себя иначе, но название расы никак не хотело укладываться в голове пленника, поэтому он звал его так. – Они знают обо мне».

«Откуда?!» – опять восклицал заключенный.

Ответом ему служила тишина, в которой раздавался отзвук шагов его тюремщика.

– Он и в самом деле тот, из пророчества? – спросил доминутемп. Два силуэта зашевелились в полумраке у входа в камеру.

– Абсолютно точно, – отозвался один из них с плоской астролябией на лацкане. – У него два узла, причем второй обладает рядом странностей.

– Например? – без особого энтузиазма задал вопрос доминутемп в мантии.

– Коэффициент равен нулю. Анализ собственных нитей не выявил никакой памяти формы, при этом нити, которые можно считать общими имеют еще две формы…

– Меня не интересует ваш янтарный жаргон, – допрашивающий в раздражении махнул рукой. – Говори проще или дай слово этому, второму… Из какого он дома там?

– Дом Поддержки, – тихо, с ноткой злобы подал голос второй доминутемп, стоящий около двери. На его лацкане красовалась эмблема из двух пересекающихся кругов.

– Вот, ты и говори, меня уже тошнит от ваших заумных словечек, которые по сути никому не нужны!

Все это время двое в белых масках беспристрастно стояли и наблюдали за развивающейся драмой.

– Мы предполагаем, что это нечто – паразит. Он не способен выжить вне чужого тела, по неустановленным причинам. Скорее всего поэтому он и не имеет собственной формы. Тем не менее, пленник был замечен за полной трансформацией в нечто, похожее на стриксу15.

– То есть его вид – побочный эффект обращения?

– Нет, их раса выглядит именно так, – покачал головой представитель дома Поддержки. – Мы предполагаем, что именно этот паразит дал такую возможность данному существу. Более того, имеется еще один неизвестный его облик.

– Почему не выяснили? – доминутемп в мантии властно задал вопрос, а потом не дав и шанса ответить отмахнулся. – Ладно, неважно. Как оказалось, пророчествам церковников иногда можно верить.

– Может абсолютное большинство наших жрецов и не имеют реальной силы, и врут нашим последователям, но слова Мастера-Жреца не поддаются сомнению, – проговорил один из монахов.

– Ну и как же мне с тобой поступить? – заглянув в глаза пленнику, наконец спросил «тюремщик». Этот вопрос испугал заключенного, он не отрываясь следил за всеми действиями этой без сомнения «важной шишки». Он уже не пугал его своим видом. Нет, он привык к странным существам без оперения. Но вот движения… Они будто немного отличались. Словно этот незнакомец в мантии был немного другой.

И только когда «надзиратель» прикоснулся к его совиному лицу своей правой рукой, он осознал, что его пугает точность движений. Такая, какая не может быть у живого существа.

«Нет, он определенно не машина, – проговорил тихо голос внутри. – Выпусти меня».

– Выпусти своего ручного монстра, дай нам поговорить, – вторил шепоту «тюремщик». – Или его слишком сильно сковали?

– Почему мы вообще предоставили первый доступ ему, а не господину Нотену? – тихо спросил представитель дома Измерений.

– Без понятия, – сурово ответил второй, смотря как монахи используют свои высокие жезлы, чтобы ослабить изобретения его дома. – Разворовали и растащили наши достижения.

Он сплюнул.

***

Группа из четырех студентов в неловком молчании шла по лабиринтам ТУВИВ. Сам ВУЗ имел богатую историю, тянущуюся еще из далекого прошлого. Здание претерпело множество реконструкций, а еще больше надстроек, поэтому сейчас фраза «я здесь хорошо ориентируюсь» никем не могла восприняться всерьез.

Учебные процессы делили студентов, так что они запоминали в лучшем случае три маршрута, рискуя полностью потерять ориентацию в пространстве, просто свернув в новом месте.

Учитывая такие сложности, ректорат вместе с Мастером Нотеном уже который год обсуждают необходимость внедрения внутренней системы телепортации, основанной на ауфентитовых наработках. Но до сих пор дело не сдвинулось с мертвой точки. Скорее всего (если верить очень достоверным слухам, гуляющим тут и там) во всем виноват господин Нотен и его фракционная борьба. И у многих этот факт вызывал большое негодование: Янтарный и Ауфентитовый Мастера не были в почете в последнее время. Лиан же считал, что введение системы телепортов еще больше отрежет их от ориентации внутри ВУЗа, превратив эти прекрасные высокие залы с резными сводами в подобие гроба при любой неисправности.

– Никогда бы не подумал, что эта выскочка имеет такие взгляды, – вдруг нарушил тишину Дьон. Остальные посмотрели на него с легким непониманием, оторванные от своих мыслей. – Ну я про ее вопрос в конце лекции.

– В ее словах есть здравое ядро, – возразила девушка. – Все-таки Историческое Общество пошло на большой риск приняв за факт то, что за таковой принять нельзя. Еще и с учетом наших возможностей по изучению истории.

– Но Ждущие тоже не предоставляют никаких фактов в поддержку своей точки зрения, – возразил Убель. – Они выкупают рекламные щиты, расклеивают объявления, собирают небольшие залы, проповедуя то, что сами не могут доказать.

– Секта есть секта, – угрюмо сказал Лиан. – Однако я во многом с ними согласен, особенно в той части про сделку Падшего с первым Нотеном.

– Ты поверил их байке про отлученного жреца? – со скепсисом посмотрела на него девушка, мигом смутив его.

– Не сказал бы, – почесав у виска медленно произнес тот. – У меня есть свои причины считать, что в данном случае они говорят правду. Хотя я и не согласен с тем, чтобы признавать Падшего своим богом.

Четверо друзей погрузились в молчание, как это бывало каждый раз, когда заходил разговор о политике. Каждый из четверых придерживался строго определенного мнения, причем двое из них не имели даже права отклониться от определенных суждений. В некотором смысле, именно поэтому эта тема попадала под негласное табу.

Самым счастливым здесь, конечно, был Лиан. Вечно спокойный и оптимистично настроенный парень не имел никаких обязательств ни перед кем, что делало его в самом прямом смысле «свободным» во всем, что касалось его суждений.

Со стороны даже могло показаться, что он слишком несерьезен и специально опускает свои очки чуть ниже, чтобы смотреть на мир было приятнее. Впрочем, такие как он всегда вызывали интерес: его семья добилась значительных успехов в первом поясе кварталов, что имели достаточно денег, чтобы обеспечить должное образование сыну. Он и сам был разборчив в науках, а потому легко поступил в ТУВИВ, хотя и не избавился от старого склада мышления, сложенного, хоть и в близких к цивилизации, но все еще самых бедных районах. Вырвавшись из отчего дома, о котором говорил так мало, что друзья уже прекратили попытки добиться сколько-либо вразумительного рассказа, он поселился в отдельной комнатке общежития, наслаждаясь своей «свободой».

И этот факт, надо сказать, рождал в душах его спутников зависть. Меньше всего, этому душащему чувству оказался подвержен Убель. Надо сказать, что из всех четверых, он один производил впечатление бесстрастного и полностью безэмоционального доминутемпа. В отличие от Дьона и Фарии, единственной девушки в их компании, он завидовал Лиану скорее потому, что тот имел нормальную семью, хоть и редко вспоминал о ней. Он же всегда чувствовал себя белой вороной в обществе своих старших братьев и сестер, которых к его рождению накопилось уже столько, что добрая половина обзавелась отдельным жильем. К слову, все они жили в шаговой доступности в одном из милых райончиков Восьмого Церковного квартала.

И это не могло не угнетать, равно как и множественные запреты, нездоровая помешанность на чистоте и белом цвете. Так что в определенном смысле, он ощущал свободу гораздо больше того же Лиана, хотя на этот факт почему-то никто не обращал внимания. Возможно, причиной тому являлся его характер, сформировавшийся в жестких условиях порицания любых желаний. Так что, потеряв возможность выражать свои чувства задуманным природой (а не каким-то там Зайтом!) способом, он менял свою внешность, экспериментируя с цветами и всевозможного рода иными украшениями, тем не менее стараясь не переборщить с ними. Как он однажды признался своим друзьям, он подумывал об улучшении своего тела всевозможного рода протезами, но столкнулся с полным отсутствием интереса у Лиана, и неодобрением со стороны Фарии и Дьона.

Последний даже несколько раз говорил с ним на эту тему, приводя в пример вполне компетентные труды Янтарных деятелей, негативно высказывающихся о намеренном вмешательстве в свое тело, подтверждая одну из заповедей Церкви: «Не отрекись от истории своей». В конце концов Убель капитулировал, тем не менее теряясь в догадках, были ли слова его друга искренни и насколько.