В плену безмолвия

– Ты такая умница, Чудик, такая молодец! И все-то у тебя в руках мастерится, все-то спорится, а я… У меня руки не из того места растут, все из них валится, ничего-то я толком не умею.

– Зато у вас чудесная душа, полная любви и ласки, – так я чувствовала, но в словах выразить не могла. Просто смотрела на нее восторженными глазами:

– Но ведь вы самая лучшая, самая-самая замечательная!

Она очень доверяла мне, чем я безмерно гордилась.

– Ты мой самый близкий и доверенный друг, Чудик, – уверяла она меня, – есть секретики, которые я не доверяю никому, кроме тебя.

Так, незаметно, с моим горячим энтузиазмом и ее робкими попытками остановить меня от выполнения для нее любой работы, все дела по хозяйству, а также ее личные потребности были переложены на меня.

– И что бы я делала без тебя, Чудик, просто пропала бы! – благодарила она, и меня распирало от счастья.

Сложность возникала в том, что часто мне не хватало ни сил, ни времени выполнить всю работу по дому. Постирать, приготовить еду, сходить в магазин, убрать, подмести, вымыть полы, сбегать в аптеку, на рынок, в химчистку, и так до бесконечности. Про уроки можно было забыть, к тому времени, когда я все переделывала, то падала без сил. А голова полностью отключалась, так что об учебе не могло быть и речи. От этого сильно страдали мои оценки в школе. Учитель даже грозился вызвать тетку Агнес для серьезного разговора. Но раз она уехала, меня это не сильно пугало. А что будет, когда она вернется, я старалась не думать.

Кроме того, тетка Луиза была очень чувствительной и тонкой натурой. Она не переносила, когда еда была несвежей, только с пылу-с жару. Одежда – свежая и чистая каждый день. Даже если это значило, что каждый вечер приходилось стирать и гладить. Шерсть вызывала у нее аллергию, она не переносила громких звуков, страдала бессонницей и головными болями.

Время шло, близился приезд тетки Агнес и отъезд тетки Луизы. Поэтому или по какой-то иной, неведомой мне причине она все меньше радовалась жизни. Все реже слышала я ее смех, она почти перестала обнимать и целовать меня, ласково называть и секретничать. Теперь я слышала только просьбы сделать это, выполнить то, сбегать туда, принести, заменить, зашить, постирать, приготовить… Она больше не уверяла меня, что ненавидит использовать детский труд. Все мои старания принимались как нечто само собой разумеющееся.

Моя всепоглощающая любовь носила меня первое время на крыльях. Позволяла совершать невозможное, лишь бы заслужить ее улыбку, похвалу, одобрение. Но теперь она стала меняться. Протест, неудовлетворенность, глубокая печаль, а еще раздражение и обида стали примешиваться к этой любви, способной на подвиги, казалось бы, непосильные. Почти не спать ночами, не успевая выстирать и погладить ее любимое платье. Почти не есть, потому что мне не хватало времени даже перекусить между многочисленными поручениями – сбегай-подай-принеси.

Моя учеба была в катастрофическом состоянии, мне грозило отчисление из школы. Мои немногочисленные дворовые подружки давно забыли, как я выгляжу. Когда-то я очень боялась, что Лисл, с которой я так мечтала дружить, будет гулять с Ирмой. Но теперь, видя их вместе, я не успевала огорчиться, пробегая мимо в аптеку, химчистку, магазин или ремонт обуви. Продолжение серии моих любимых романов мне, видимо, так и не суждено было прочитать. Но я забывала обо всех этих лишениях, стоило нам вечером, переделав все дела (это про меня) и выспавшись, наевшись вкусных вещей, нагулявшись (это про нее), сесть рядышком на диване, обняться и секретничать.

Я рассказала ей про себя все. Все свои тайны, даже самую страшную и стыдную, как мальчик на даче запер меня в сарае. И не выпускал до вечера, потому что я отказывалась показать ему, что у меня под трусиками. И мне пришлось это сделать, чтобы он меня выпустил. Она знала все о моих мечтах, желаниях, и о злости и обидах на тетку Агнес.

И вот в последнее время все это закончилось, или стремительно подходило к концу.

Мое отчаяние от нашего скорого расставания отравляло мне существование довольно долгое время. Но сейчас усталость и истощение забирали столько сил, что на отчаяние мало что оставалось. Я не знала уже, чего больше хочу – чтобы она уехала или осталась.

Как одержимая, я грезила о том небесном счастье, когда она, как мне казалось, меня любила. Я не могла забыть то чудесное чувство, мне так хотелось испытать его снова. Мое сердце разрывалось от тоски от воспоминаний о нашей близости. Когда она обнимала меня, щекоча ухо своим дыханием. Шептала, что я лучше всех, что она меня обожает и хочет, чтобы я была ее доченькой. Когда доверяла мне свои секретики, писала трогательные записки с просьбами, не забывая прибавить ласковое слово. Как трепетало мое сердце, когда я их читала.

Но то счастливое прошлое было недостижимо, как самая далекая маленькая звездочка в темном ночном небе. Что-то случилось, а что – я понять не могла. Словно я надоела ей, разонравилась, или она устала от меня.

Я мучалась ночами, не в силах заснуть, пытаясь понять, что же я такого сделала, почему она отвернулась от меня. Я перебирала все свои поступки, один за другим, и не могла ничего найти. Я была святой, воплощенное самопожертвование.

Порой негодование и возмущение овладевали мной. Я билась, как в тисках, в этой рабской зависимости. И как любой раб, мечтала о свободе. Всем сердцем желала я снова принадлежать самой себе и жить, как мне вздумается. Мне казалось, что я была очень счастлива, пока не встретила ее, хотя это и было не так. Но стоило мне представить свою жизнь без нее, как самая печальная грусть заволакивала мою душу. Бросая смутные тени на все хорошее, забирая краски и цвета из всего радостного и жизненного. Мир становился унылым, серым, холодным, тоскливым и одиноким местом. Ничто не радовало меня. Казалось, надежды на счастье никогда не больше не появится в моем безликом существовании.

Стоило мне начать так думать, как я заливалась горючими слезами. Тяжело и больно быть сиротой. Но куда лучше вообще не знать материнской ласки, чем побыть совсем немного в этом раю. А потом быть изгнанной из него навсегда. Неизвестно за что, несправедливо и внезапно.

Наконец настал тот день, прихода которого я и боялась и в глубине сердца ждала, хотя и не призналась бы в этом даже себе. В этот день тетка Луиза должна была уехать, так как вернулась тетка Агнес. Она заехала домой с двумя сотрудниками. Пока они разговаривали с теткой Агнес и гостями, тетка Луиза меня просто не замечала, словно меня там и не было. Но, когда мы остались на минутку одни, она вдруг неловко и быстро обняла меня. Ее мокрые, вымазанные помадой губы скользнули по моему уху, и впервые в жизни ее поцелуй был мне неприятен. Я брезгливо вытерлась, стоило ей выйти из дверей.

Меня выгнали из кухни, чтобы я не мешала взрослым разговорам, но я все равно все слышала. Я знала, что подслушивать плохо. Но, во-первых, дверь была открыта, и все и так было слышно. А во-вторых, я была жестоко наказана за это так и так. Меня убило, когда тетка Луиза начала рассказывать этим незнакомым ей людям про свою жизнь. Какие-то интимные подробности, которые, мне казалось, можно доверить только самым близким людям. Те самые секретики, которые, как она мне клялась, она не рассказывала никому, кроме меня.

Но больнее всего было слышать, как она начала передразнивать меня. Точно, как тетка Агнес когда-то. Веселить их моими ужасными и стыдными тайнами, а они все вместе громко смеялись.

Я думала, умру от стыда, мечтала провалиться сквозь землю. Хотела призвать на голову тетки Луизы все кары, все самые страшные муки, но не могла. Моя любовь к ней, хотя раздавленная и уничтоженная, еще была жива. И она была сильнее гордости.

Я понимала, что от тетки Агнес не стоило ждать ничего хорошего. Но от тети Луизы я такого не ожидала. Это было настоящее предательство.

Я думала, ничего хуже не было и не будет в моей жизни, но я ошибалась.

– Представляете, этого ребенка так просто обвести вокруг пальца, – заливалась тетка Луиза. – Стоило мне прикинуться, что я восхищаюсь ее талантами и умениями, как она стала все для меня делать, ну не смех ли. И я ведь не заставляла ее, она все предлагала сама, и даже настаивала. Удивляюсь я тебе, Агнес, как ты могла считать ее ленивой, упрямой и мрачной?

– У вас, должно быть, огромный педагогический талант, – отметил один из сотрудников, и тетка Луиза довольно рассмеялась.

Я хотела умереть на этом самом месте. Как можно жить дальше, зная, что самый любимый и дорогой мне человек, единственный, кто хотя бы делал вид, что любит, меня предал?

Значит, это была игра, обман, на самом деле она не любила меня? А просто использовала, пока я была ей нужна, чтобы выбросить, когда необходимость отпала?

Может, тело мое и продолжало жить, но душа точно умерла.

Гретель. Начальник. Знакомство

" В памяти млечных рун – смерти и корни.

В рунах движения зла в миокарде,

Чтобы его простить – два крыла.

Нибелунг, это плавит твой воск конвектор -

Перья крыльев вмерзли в сталь.

Память в трубы уносит ветром… Улетай! Улетай!"

(с) Веня Д'ркин

Несколько лет назад в нашем офисе появился новый сотрудник. Директор по развитию бизнеса. Его звали Борис, невысокий мужчина средних лет с толстым животом и лысиной. Похож то ли на крысенка, то ли на хорька. Что-то мелко-хищническое сквозило в его маленьких глазках-бусинках, остром коротком носике и кривых тонких красных блестящих губах. Было в его лице что-то, что меня пугало. Что-то порочное, темное или развратное.

Он вызывал неприятие, отвращение и желание держаться от него подальше. Но куда было деваться, уйти я не могла, я подчинялась ему по должности. Он был моим новым начальником, пригласившим на беседу-знакомство. Я села на стул и мрачно уставилась в пол.

– Здравствуй, красавица, здравствуй, милая. Как у тебя настроение?

Я изумилась. Что он себе позволяет? "Милая"? И вопросы совершенно не деловые.

– Вижу, что не очень. А что тебя тревожит, можешь мне рассказать? У тебя что-то не так, что-то случилось?

Я отрицательно покачала головой.

– Спасибо, все в порядке.

"В друзья набивается? Мы же на работе."

– Знаешь, когда я был в твоем возрасте, мне все тоже казалось мрачным, я не хотел ни с кем общаться. Мне тогда казалось, что никто меня не понимает и никогда не сможет понять.

Я подняла голову и посмотрела в окно. Там начинал накрапывать занудный серый дождь. "Что за сумасшедший теперь у меня в начальниках?"

– А потом я все-таки встретил людей, которые смогли меня понять. Уверен, и ты встретишь. И тогда тебе захочется с ними поделиться той тяжестью, что у тебя на сердце.

"Каким высокопарным книжным языком он говорит", – с тоской подумала я.

– Ну что ж, обсудим рабочие вопросы. Я здесь человек новый, но мне предстоит всеми вами руководить, поэтому я хочу каждого узнать как можно лучше.

Я смотрела в окно и не отвечала. "Вот пристал, урод хренов, ну что привязался?"

– Ты знаешь, ты, конечно, можешь молчать, я понимаю, что тебе не очень хочется разговаривать. Но имей в виду, эмоциональный комфорт в коллективе очень важен. Мы здесь как одна большая семья. Ты можешь полностью мне доверять. И всем со мной делиться. Но если ты не станешь более общительной и разговорчивой, я не смогу тебя защитить. "Кто не с нами, тот против нас". Ты ведь этого не хочешь, правда?

Я вздрогнула и посмотрела на него. "Он что, мне угрожает? Чего не хочу? На что он намекает? Что меня уволят?" Но нет, вроде он не угрожал, а наоборот, сочувствовал. Смотрел мягко, внимательно и заботливо. Казалось, он за меня всерьез переживает.

Я помотала головой.

– Не хочешь? – переспросил он.

– Нет. – Еле слышно пробормотала я.

– И я этого не хочу. Поверь мне, время сейчас тяжелое, и найти работу непросто. Тем более такой юной девушке, как ты. Сейчас далеко не самый благополучный период в стране. Тогда, может, ты можешь мне немного рассказать о себе? Что тебя волнует, тревожит, о чем ты думаешь?

– Я переводчица, перевожу все, что требуется фирме на двух языках: статьи или новости для сайта, годовые отчеты и планы, презентации, договора, новостные бюллетени.

– Ты замужем?

– Нет.

– Есть молодой человек?

– Нет.

– Такая красивая и одинока?

"Какое это имеет отношение к работе?" – подумала я с раздражением.

– Мне важно знать, на кого в команде я могу рассчитывать, – пояснил он в ответ на мой безмолвный вопрос. – Кто будет готов – в случае необходимости, аврала, – он поднял палец, – остаться в офисе допоздна, кого никто не будет ждать дома. Кто готов посвятить себя работе. Поставить ее на первое место в своем списке приоритетов.

– Работа для меня важна, – ответила я.

– Отлично! – он широко улыбнулся и довольно потер руки, – буду иметь тебя в виду в первую очередь. Нам предстоит очень тесное сотрудничество – локоть к локтю! До завтра.

С облегчением я встала и вышла из его кабинета.

Прошли три недели. Каждый день я была вынуждена тесно общаться с Борисом. Он был мне противен, раздражал, но приходилось терпеть. Он всегда улыбался мне, когда я входила, спрашивал, как мое настроение, не замерзла ли я, пока шла до офиса. Пять минут от метро, серьезно? Я не знала, как реагировать на такие вопросы. Никто никогда не спрашивал меня ни о чем подобном. Мне казалось, он издевается.

Но нет, со временем я поняла, что он просто не переносил мысли, что он может кому-то не нравиться. Ему необходимо было очаровывать всех: коллег, деловых партнеров, клиентов, начальство, официанток в кафе. Он не мог смириться, что кто-то может его недолюбливать. Может, поэтому он особенно старался покорить меня. Или просто нуждался в любовнице на каждой своей работе.

И через какое-то время, к своему ужасу, я поняла, что мне нравится его внимание. Он располагал к себе вежливостью и чем-то большим. Он так спрашивал о моей жизни, как будто был действительно заинтересован, словно я для него что-то значила. Как будто я была ему близким и дорогим человеком. Мое несчастное сердце, истосковавшееся по любви и ласке, не могло не отозваться на такое обращение. Как ни пыталась я себя остановить, уговаривая, что никому нельзя доверять и открываться, я ничего не могла с собой поделать.

Мы очень сблизились. Он ходил со мной обедать в кафе неподалеку, под предлогом, что нужно обсудить срочные рабочие вопросы. Но если мы были вдвоем, он всегда переходил на личные темы. Расспрашивал меня. И со временем я рассказала ему все. Про свое несчастное детство, сложные отношения с родителями, первую любовь, разбившую мне сердце. Она закончилась так мучительно, я до сих пор не могла ее пережить. В середине моего рассказа, когда я горько заплакала, он подошел, сел рядом и взял меня за руку. Я уткнулась ему в плечо, он неловко обнял меня и стал гладить по голове.

Он в ответ поведал мне, как жестоко относилась к нему его прошлая любовница, коллега на предыдущей работе. Как сильно он ее любил, сколько всего для нее делал, а она только использовала его. Тянула деньги, а ведь он ради нее даже пошел на должностное преступление. Как он несчастен с женой, как та его не понимает, вываливает на него все свои обиды и срывает злость. Как дети не слушаются. Как никто его не ценит, директор фирмы не хвалит.

Однажды мы засиделись в офисе допоздна, выверяя отчет перед грядущим советом директоров. Я сбегала в супермаркет неподалеку и купила кефира и булочек, мы поужинали прямо в офисе. Была почти полночь. Он предложил подвезти меня домой на машине:

– Так поздно, я не могу допустить, чтобы по пути тебя кто-то обидел.

В дороге мы беседовали по душам. И дома, закрывая за собой дверь, я думала, что обрадуюсь. Бесконечный рабочий день был позади, а впереди выходные. Но неожиданно я поймала себя на мысли, что мне не очень хочется с ним прощаться. Впервые за долгие три месяца я поймала себя на том, что что-то чувствую. Сожаление от расставания и желание скорее увидеться снова. И… радость? Радость, что он есть? Мне было трудно поверить самой себе.

И в субботу я позвонила ему под каким-то рабочим предлогом.

– Никогда не звони мне на выходных, – прошипел он в трубку.

Я опешила. Обычно он разговаривал со мной очень мягким тоном, а тут такая грубость.

– Есть срочные вопросы, а в понедельник ведь заседание совета.

– Набери меня в семь утра в понедельник. Я поеду в машине, обсудим все, пока я буду за рулем. Ты же девочка умная и быстрая, успеешь внести последние правки до заседания.

Не дождавшись моего ответа, он положил трубку.

Зато в понедельник в семь утра его было не узнать. Он чуть ли не мурлыкал в трубку, рассыпаясь в извинениях.

– Моя жена очень ревнует меня к работе. И страшно злится, когда я на выходных говорю с коллегами.

И словно желая компенсировать мне грубость, он был особенно участливым, внимательным и почти нежным. Расспрашивал, как прошли мои выходные, как мое настроение, очень эмоционально реагировал на мои ответы. У меня никогда не было такого душевного, отзывчивого и поддерживающего собеседника. Это поразило меня, и мне хотелось снова так поговорить.

С этого дня началась наша традиция созваниваться, пока он ехал на работу. В офисе он все время напрягался, что кто-то из коллег заметит излишнюю интимность между нами. Нашу эмоциональную близость.

И со временем мы стали друзьями. Вернее, он стал моим другом. Cамым дорогим и нужным. Каждый день я спешила в офис. И он всегда был рад меня видеть, ласково называл, подробно расспрашивал о моем дне, жизни, как дома. Я чувствовала себя нужной, интересной, как будто он любил меня. Он стал мне и отцом, и другом, и братом, он заменил мне все, всю жизнь.

Впервые появился человек, который верил в меня, считал красивой, он был единственным, кому я доверяла. За год нашего общения я рассказала ему о себе абсолютно все.

Я не могла поверить своему счастью, неужели есть кто-то, кому я интересна? Он так переживал за меня, яростно злился на моих обидчиков. Горячо доказывал мне, как я умна и талантлива, уверял, что я добьюсь многого, далеко пойду.

И он не пытался приставать. Хотя часто делал комплименты по поводу моей внешности. И от этого я стала иначе одеваться, начала носить короткие юбки и обтягивающие кофточки, придумывала разные прически. Я стала гораздо больше работать, потому что мне было приятны его похвалы.

Он всегда горячо уверял меня: что бы ни случилось, я могу прийти к нему, и он выслушает, поможет советом или делом.

Борис водил меня в кафе, кормил мороженым. Сначала мне было страшно стыдно, но постепенно я привыкла и стала чувствовать себя комфортно. Хотя окружающие и пялились на нас, мы представляли собой странную парочку: мужчина за сорок и молоденькая девушка. Видимо, на отца он все-таки не походил, потому что нас часто удивленно рассматривали.

Я сильно изменилась из-за общения с ним. Стала более раскованной, уверенной в себе, перестала прятать свои знания и мысли, свое тело. На меня начали заглядываться парни. Но я их и в грош не ставила. Что они значили рядом с ним, таким взрослым, умным, опытным, знающим жизнь, добрым, заботливым и внимательным. Мне они все были скучны и неинтересны.

Гретхен. Эмиль. Первая любовь

"Была у милой коса честью-безгрешностью.

Стали у милой глаза блудные с нежностью.

Ой, лебеда-беда моя, далека к милой дорога.

Рваная в сердце рана, безнадега ты, безнадега."

(с) Веня Д'ркин

В моем детстве мало хороших воспоминаний. Почти нет, если вдуматься. И потому Эмиля я бережно храню в самом заветном уголке сердца.

Он учился в параллельном классе и однажды защитил меня от мальчишек. Они набросились втроем, и, хотя я неплохо умела драться, троих сразу мне было не одолеть.

– Совсем озверели?! – раздался крик, и вихрастый паренек отшвырнул одного из нападавших к стене. Затем повернулся ко второму, сурово сдвинув брови:

– Втроем на одного? На одну? – только сейчас он заметил, что я – девушка.

Он сунул кулак под нос третьему, я двинула второму, и они предпочли ретироваться.

– За что они так тебя? – участливо спросил он.

– Обзываются, а я не даю спуску, – ответила я, глядя в его светлые глаза с невероятно длинными ресницами. Мне такие и не снились.

– Уважуха, – он качнул головой.

– "Один – за всех", – процитировала я.

– "И все – за одного!" – он улыбнулся, – тут скорее на одного, правда.

– Да, "всех" у меня нет.

– Я могу прикрывать тебе спину, – всерьез предложил он. И хотя обычно я предпочитала ни с кем особенно не сближаться, отталкивать его мне почему-то не захотелось.

– А я – твою, – улыбнулась я.

– Эмиль, – он протянул мне крепкую теплую ладонь.

– Гретхен, – я пожала его руку. Удивительно и невероятно. У меня появился друг. Сильный, добрый, честный парень с моральными принципами. Мы стали проводить вместе вечера после уроков, гулять по пустырям, свалкам и заброшенным зданиям. И разговаривали часами, обсуждая любимых героев. Золотоискатели и волки Джека Лондона, "Затерянный мир"Артура Конан Дойла, бродяги Севера Джеймса Оливера Кервуда.

– Отличный вкус для девчонки! – не удержался он от похвалы. И мне было приятно это слышать, как никогда раньше.

С ним я впервые поцеловалась. Это произошло словно само собой. Мы сидели на крыше высоченного дома и смотрели на звезды. Я легла на спину, свесив голову вниз и любовалась перевернутым небом словно гигантским котлом с крохотными огоньками. Он лег рядом со мной на живот.

– Голова закружилась, – я немного сползла вниз и положила макушку на теплую крышу. Наши лица оказались совсем рядом. Я посмотрела в его светлые глаза, ясные даже в темноте. Он медленно склонился надо мной и поцеловал меня в висок, потом в щеку и в уголок губ. Я замерла, приятное волнение кружилось во мне, счастье пело и грело меня изнутри. А затем он робко коснулся губами моих губ, и я ответила на поцелуй.

– Я люблю тебя, Гретхен, – прошептал он с такой нежностью, что мое сердце екнуло и заплясало в неистовом танце.

– И я тебя люблю, Эмиль, – ответила я срывающимся голосом.

– Ты такая красивая!

Он обнял меня и начал гладить – по волосам, по щекам, по шее и плечам, по рукам. Он ласкал меня везде, не касаясь только груди и трусиков. Я обвила его руками и тоже гладила. Как чудесно было ощущать его теплую нежную кожу под ладонями. Как билось его сердце, перекатывались сильные мышцы. Меня кружил водоворот счастья. Я плавилась, горела и пылала. Ощущала приятную щекотку в каждой клеточке тела, оно оживало, воспаряло и пульсировало. Не представляла, что могу быть настолько живой. Я взяла его ладонь и положила себе на грудь. У него вырвался стон. Я притянула его к себе, запустила руки под майку. Мне хотелось ощутить его кожу всем телом, одежда мешала. Я потянула его майку вверх и сняла ее, затем скинула свою. Он лег на меня, я хотела ощутить его внутри. Что-то в глубине меня жаждало его. Я расстегнула его джинсы и спустила их вниз. Он скинул их, а я сняла свои. Мы остались только в трусах, а затем сняли и их.

Он медленно ласкал меня, целуя каждый сантиметр моего тела. Я прижалась к нему, и он вошел в меня. Мне было немножко больно, но невероятно приятно. И внутренняя жажда, съедавшая меня много лет, наконец, утихла. Мы двигались, приноравливаясь друг к другу. Он вскрикнул, и что-то горячее и липкое пролилось на мои бедра. Еще долго мы лежали, обнимаясь и лаская друг друга. Холодало, мы замерзли. Я стала одеваться, вытерла со своих бедер немного крови и его спермы. Низ живота слегка тянуло. Он обнял меня, притянул к себе и поцеловал в волосы. Я вздохнула, счастье переполняло меня.

Нам было невероятно хорошо вместе. Теперь мы проводили все свободное время, обнимаясь, целуясь, лаская друг друга и занимаясь любовью.

Он прекрасно учился. Природная живость, ум и хорошая память помогали ему схватывать на лету даже сложные понятия. И родители планировали для него после школы карьеру математика за границей. Каким ударом стало для нас, когда спустя два месяца они эмигрировали на другой край света. Наша любовь только успела расцвести. Мы плакали, расставаясь, и никак не могли надышаться друг на друга.

– Я буду тебе писать! Я никогда никого так не любил, как тебя! – клялся он, целуя мое лицо, лоб и шею.

Не знаю, писал ли он мне, но почта мне ничего не доставила. И мы потеряли связь, я больше никогда его не видела и не слышала о нем. Думаю, он успешно реализовался в жизни, с его умом и талантами.