Проводник

Мероприятие закончилось, немногочисленный народ переместился на улицу, подышать вечерним воздухом. Общались, переговаривались, незнакомые – знакомились.

– Вот, знакомься, это две Наташки, с которыми живёт Жора! – Ирина Аркадьевна представила нас Жориной сестре и её окружению. Фраза прозвучала столь двусмысленно, что у многих повытягивались физиономии. Лица слушателей озарились весьма разнородными эмоциями. До меня не сразу дошло, что могли понапредставлять себе эти лица, услышав подобное заявление. Сейчас многие слова сузили своё значение до волнительной и запретной темы, и слово «живёт» было в их числе.

– Аркадьевна! – протянул Жора, пожимая плечами. Его приподнявшиеся от удивления брови указывали на эту двусмысленность.

– А что?! Ведь так!?

Её озорные с хитринкой глаза смотрели по-детски наивно. Мол, а что я такого сказала? Мы все – и Наташка, и Алла, и я, и Жорж, еле сдержались, чтобы не расхохотаться. Умеет же Ирина Аркадьевна взбодрить народ! Вон, стоят, разглядывают теперь, обмозговывают, небось, что да как. Несколько мужичков с явным уважением начали поглядывать на Жору, некоторые дамы не сводили взгляда с нас. Да-а-а-а! Ну Аркадьевна, так Аркадьевна! Повеселилась от души… Приподняли свой рейтинг…

Позже попрощались и погрузились в свою машину. Сдерживаться необходимость отпала, и мы все разом дали волю своим эмоциям и заговорили:

– Ну ты, Ируля, и сказала!

– А вы видели, как народ в лице изменился!

– Тётки-то, тётки, аж загорелись все!

– Ну ничего, пусть позавидуют немножко! – смеясь подытожила Ирина Аркадьевна. Успокоившись, добавила уже серьёзно и неторопливо:

– Ну а чего вы? Это же хорошо, они теперь обсуждением, с кем живёт Жора, будут ещё неделями заняты. И горевать будет некогда… Все эти слезы, сопли, никак нельзя допускать, когда человека провожают… Никак… Так что всё очень хорошо сложилось…

Обратное путешествие, по большей части, было молчаливым. У каждой из нас, наверное, была масса впечатлений, над которыми стоило задуматься. Я размышляла на тему смерти, вернее над своей реакцией. За последние полгода уже дважды довелось столкнуться с этой темой. Частота этих встреч меня немного беспокоила. Мне, бегающей по жизни даже от упоминания о смерти, самой жизнью организовывались эти встречи. Интересно, к чему бы это?

Не знаю… Одно вырисовывалось более-менее отчётливо, особенно после сегодняшнего пережитого дня: моё отношение к этой теме подверглось не осознанному мною воздействию, и в результате этого поменялось. Насколько поменялось и какую форму приняло, – неизвестно. Для такого серьёзного и скрупулезного анализа нужны были ясно думающие мозги, чего в данный момент у меня не было. А когда они придут в нужную норму и что теперь, вообще, означает термин «норма», тоже неизвестно. Как обычно, вопросов больше, чем ответов…

Поздно ночью, уставших и разморенных, меня и Наташку доставили к подъезду нашего дома. Дико хотелось спать, и не столько от физической усталости, сколько он давящего ощущения в голове. Не привыкла моя головушка к подобным потрясениям; от окунания в глубокие воды философского постижения жизни она просто раскалывалась. Оно и понятно, – пресс на животе, ежели его качать впервые, тоже дико болит. Голова – тоже орган, и если её включать раз в тридцать лет, то, естественно, боли не избежать. А сон в этом случае – лучшее лекарство…

Проснулась я далеко за полдень. Физические параметры тела были в норме, ментальные всё ещё плавали. Вчерашние события ещё более взрастили во мне непонимание этих двух людей – Жоры и Ирины Аркадьевны. Но, на удивление, это возросшее непонимание меня никак не раздражало и к тому же не мешало жить дальше. Внутреннее чутье тихонько подсказывало избитую фразу: «На всё нужно время». Оно всё расставит, расширит и объяснит…

Долго не обсуждая, решили прогуляться по городу. Настроение звало на набережную. Обширная водная гладь всегда служила лучшим успокоителем. Если дать возможность этой водной стихии, то она легко может подарить душе своего созерцателя ощущение унисона с собой. На поверхности то волны, то рябь, – постоянное движение, а в глубине, несмотря на это, тишина да покой. Наслаждайся – не хочу!

Догуляв до сумерек, мы покинули массовое место прогулок горожан и направились тихим переулком к остановке транспорта. Как всегда, увлечённо болтали. Внезапно чей-то молодой голос окликнул:

– Наталья!

Повернулись обе. Я внимательно всмотрелась в лицо приближающегося парня.

«Обознался!» – решила про себя и собралась продолжить путь дальше. Потом спохватилась, ведь не одна я тут Наталья.

«Да нет, не обознался!»

Наташка сдержанно улыбалась. Судя по её выражению лица, паренька она узнала. Они поприветствовали друг друга, обмениваясь принятыми в таком случае фразами: «Сколько лет, сколько зим!», «Как ты тут оказался?», «Сто лет не виделись!», «Как, вообще, дела?» и так далее.

Пока шло эмоциональное общение двух старых знакомых, я расположилась на стоящей недалеко лавочке. От трехчасового гуляния немного ныли ноги, а до дому ещё ой как далеко. Сейчас бы сесть в машинку и до подъезда! Было бы здорово.

Отвлекли меня от мечтаний подошедшие Наташка с парнем. Она представила нас друг другу, мы тепло поздоровались. Немного поговорили о том о сём. Парнишка заботливо поинтересовался, куда мы направлялись до встречи с ним. Узнав, что домой, настоял на том, чтобы подвезти. Оказывается, в стоявшем у тротуара ряду машин, был и его автомобиль.

Он нравился мне всё больше. А его предложение было не просто кстати, а очень даже кстати. Наташка согласилась без особого энтузиазма, я же почти ликовала. В очередной раз доказывалось моё любимое утверждение: «Мечтать не вредно, вредно не мечтать!».

Прогулка удалась. Особенно её окончание. Мы были аккуратно доставлены к своему подъезду, и, выходя, я уже собиралась пригласить так случайно и так удачно встреченного парня на чай. Не успела открыть рот, как Наташка с ним вежливо попрощалась.

– А что это мы паренька даже в дом не пригласили, на чай, кофе? – мне оставалось лишь помахать в след отъезжающему авто.

– Пошли уже! Непристойно молодого человека в первый же вечер в дом приглашать!

Непонятно, то ли пошутила, то ли нет. Что тут непристойного-то?! Попили бы чайку, поболтали бы. Ох уж эти аристократические гены! Никакой простоты!

Из дальнейших разговоров выяснилось, что этот молодой человек в ранней молодости, граничащей с детством, ухаживал за ней, и какое-то время они, подростками, дружили. Потом как-то там дорожки их разошлись, и последние лет шесть они вообще не виделись. И вот сегодня такая неожиданная встреча! И парнишка даже умудрился её узнать, да ещё и издали. Ведь одно дело – подросток, другое – уже сформировавшаяся взрослая девушка. Не иначе как сердце подсказало.

Эта встреча имела своё продолжение. Несколько раз он подкатывал на своём великовозрастном, но приличном авто, забирал нас и устраивал разъездные экскурсии. За это время мы успели прозвать его кодовым именем «жених», тем более что его намерения были явственно написаны у него на лице. Ирина Аркадьевна в одной из коротких встреч одобрительно отозвалась о Наташкином новом старом знакомце, коротко прокомментировав её рассказ: «хороший парень». В общем, события неторопливо текли и намекали на возможность изменения жизненных планов.

Вернулся из дому Жора, закончив решать свои семейные дела, связанные с уходом мамы. Вечером мы собрались своей закоренелой тройкой на кухне, сооружая незатейливый ужин.

– Носом чую, что-то происходит… Что-то новое появилось… или случилось. – Жора состроил весёлую рожицу. – Но не плохое…

– Жених у нас появился! – радостно объявила я. – Да не у меня! Моих ты знаешь…

– Да не приведи… – он осёкся, постучал себя по губам. – Молчу, молчу! Значит, жених, да?

Жорж подмигнул Наташке, завис, как обычно на секундочку, и улыбаясь выдал:

– Хороший парень!

Мы с Наташкой переглянулись. Они что, с Аркадьевной, сговорились, что ли. Оба два, в одну строчку: «хороший парень!». Меня уже не удивлял тот факт, что ни тот, ни другая парня в глаза не видели, удивляла эта единодушная характеристика. И ведь не поспоришь, очень верная.

– И что?

– Да ничего! Вон, говорю ей, давай жениха в гости позовём, на чай, а она ни в какую!

– Почему? – Жора заглянул Наташке в глаза.

– Жор! Ну куда я его позову! В этот сарай пустой? И что? Здрасте, познакомься, это Жора, и мы живём вместе!

– А стесняться не надо… не надо стесняться. Скажешь: это – моя фрейлина, а это – мой мажордом! – Жора вытянул физиономию и свёл глаза на переносице. – А дворец пока перестраивается… перестраивается дворец!

Начатая серьёзная тема как обычно закончилась полным весельем. Чтобы предположить во мне фрейлину, а в Жорже мажордома, нужно было иметь полностью нестабильную психику и бьющую через край фантазию. Иногда мне казалось, что у нас всё это есть в наличии, и даже с избытком.

Всё же, через время, жених был приглашен на чай, и мы, объедаясь принесённым им тортом, очень даже неплохо провели время. Он оказался единственным из наших общих знакомым, с кем Жора свободно контактировал. Ну, или почти свободно. Естественно, мы не вели разговоры ни на какие запредельные темы, молчаливо решив не пугать и не смущать ими парня. Поумерили слегка свои темпераменты, учли его воспитанную натуру и образовали собой своеобразную и приятную четвёрку. Он стал свободно вхож в наши съёмные пенаты.

Не раз и не два мы с Наташкой, вернувшись вечером домой, заставали очаровательную картину: двое мужчин на кухне, и на пару хлопочут над приготовлением ужина. Мы зависали в дверном проёме и наслаждались увиденным. Кому сказать, не поверят! Есть отдельные личности, не умеющие делить работу на мужскую и женскую и выглядящие за счёт этого гораздо гармоничнее остальных… В общем, глаз радовало. А потом и вкусовые рецепторы. Получалось у них, надо сказать, очень даже прилично. Не хотелось бы, конечно, сравнивать, но у меня выходило хуже…

Наши совместные частые чаепития, поездки и ужины привели дело к логическому концу. Жених сделал Наташке предложение. Она поделилась этой новостью, прибыв с очередного свидания. Правда поделилась весьма своеобразно: радости не чувствовалось совсем, одни сплошные тяжёлые думы. Я недоумевала: какого, простите, ещё рожна-то надо?! Симпатичный, с отменным здоровьем парень, непьющий, некурящий, ничего другого не употребляющий, с достойным образованием и блестящими карьерными перспективами, умный; небольшое, но чувство юмора присутствует в необходимом для жизни размере; трепетно и нежно относящийся к собственной матери, что само по себе сейчас уникально; честный, отзывчивый, дружелюбный. Есть машина, что очень удобно и квартира, где жить. Все вопросы теперешнего тягостного существования могут решиться одним махом. Да и самый главный плюс – видно, что любит, любит искренне и непритворно, смотрит всегда чуть ли не с обожанием, ловит каждое слово, отслеживает каждое желание. Не знаю… Если этот не такой, то какой же тогда такой!

Оглашать свои думы я не стала. По всему видно, что Наташка и так думает о том же. Решить одним махом и наконец-то обрести порядочный статус, за который так радеет её семья, и избавиться от неблагозвучного – безработная и бездомная. Жизнь развернуть на сколько-нибудь градусов. Да… я понимала, что единственный человек, на чьё мнение она будет опираться при принятии такого решения, это крёстная.

– А что Ирина Аркадьевна?

– Что, что?! Да ничего! Всё то же: парень очень положительный и хороший, другого такого не будет…

– А-а-а…

Докучать боле вопросами было небезопасно. Внутри у Наташки всё было накалено до предела. Да… выбор, это всегда дело непростое. И сделать его человеку нужно самому…

Наташка закрылась у себя, думу думать, я занялась своими делами. Вернувшийся Жорж, зайдя, приветственно пофыркал, свёл строго брови, спросил:

– Спите?

– Вообще-то, ужин готовлю. – Я уставилась на него с недочищенным картофелем в руках.

– А что тихо так?

– Да так…

Объяснить происходившее ему должна Наташка, а не я. Если, конечно, захочет.

– Угу… угу…

Жорж ушёл к себе. Действительно, в атмосфере квартиры ощущалась многозначительная тишина. Каждый из нас, пребывая в её разных местах, серьёзно обдумывал что-то своё. Редкостное состояние для наших апартаментов.

Через час ужин был приготовлен.

– Кушать подано! Садитесь есть, пожалуйста!

Я перефразировала и перекопировала фразу из известной комедии, в надежде немного развеселить своих домочадцев. Не очень помогло. Наташка зашла в кухню, прихватив свою серьёзную задумчивость; Жорж, хоть и состроил забавное выражение на лице, внутри был сосредоточен.

Это был почти единственный раз, когда мы ужинали молча.

– Да… ничего не скажет! Что ей говорить! И не надо ни о ком другом думать… Паренёк хороший, вот об этом и надо думать… – Жорж разрушил затянувшееся молчание очень эмоциональной, но непонятной для меня тирадой.

Наташка посмотрела на него в упор, в глазах блеснули слёзы.

– Не подслушивай!

– Да это ж невозможно! К чему, Натали, грузиться всем этим! Что сказать, что сказать?! – Жора не смог усидеть от избытка чувств, вскочил, задвигался по кухне.

– Хватит читать мои мысли!

– Угу… Брать надо, и выходить…

Кусок картошки встал у меня поперёк горла. Наверное, пора бы привыкнуть к Жориным закидонам, но всё никак не получалось. Пребывая в очередном столбняке, я молча сидела и наблюдала за происходившим диалогом. Даже по большей части монологом. Жора комментировал неозвученные мысли Наташки, отвечал на непроизнесённые вопросы, энергично что-то объяснял, ласковым голосом успокаивал. Глядя на Наташку, можно было предположить, что у неё в горле тоже ком, только не продуктовый, а какой-то другой. Лишь едва заметно мелькающие эмоции на лице свидетельствовали о её вовлеченности в этот то ли диалог, то ли монолог…

Слушая и переваривая Жорин текст, я машинально отметила для себя два пунктика: Наташке не пришлось ничего рассказывать, он и так откуда-то всё узнал; и надо-таки мне ввести контроль над собственными мыслями, чтоб при случае, не оконфузиться. На миг где-то внутри промелькнул знакомый испуг, как при общении с Ириной Аркадьевной, но, слава богу, не задержался, и покинул, не оставляя следа. К концу ужина настроение выправилось, все подуспокоились и продолжали общаться уже в своём привычном, шутливо-смешном духе.

Следующие пару недель прошли спокойно. Жених ждал, Наташка думала. Отсутствие материального обеспечения, как ни странно, делало нас в определённом смысле более свободными. Было много времени для чтения, для прогулок и для размышления, что же всё-таки делать дальше. Размышления, конечно, мало помогали; будущее было занавешено сплошным, непроглядным туманом.

В один из дней Жора сделал интригующее заявление:

– Я сейчас уйду, а вечером к вам кто-то придёт, и вся ваша жизнь изменится. Вообще, всё изменится… окончательно и бесповоротно!

Он собирался по своим делам и высказал эту бравурную тираду уже обуваясь, перед дверью.

– Ох! Иди уже! Жизнерадостное явление!

– Правда, правда! Вот увидите и посмотрите!!!

– Да ладно… давай, пока!

Он сделал ручкой и закрыл за собой дверь.

– Не, ты слышала?! Единственное, что нам нужно, чтобы изменить жизнь, это чемоданчик с деньгами! И тогда всё чудненько изменится! У тебя есть кто на примете, кто может прийти и принести такой чемоданчик?!

– Теоретически, конечно, есть. Но мне вряд ли захочется именно таких изменений…

– Значит, нет! – подытожила я, и мы свернули эту ни к чему не обязывающую тему.

Но к вечеру гостей мы неожиданно дождались. Вернее, гостью.

– Алёнка! Откуда ты взялась?!

Наташка радостно обнимала стоящую на пороге девушку. Это была её подружка, с которой некоторое время назад она познакомила и меня. Появление Алёнки вызвало у нас обоих нескрываемое удивление. Кого-кого, а её, да ещё и здесь, и сейчас никак не предполагалось увидеть.

– Мне Манечка ваш адрес дала, вот и приехала!

«Манечкой» они называли Ирину Аркадьевну. «Они» – небольшой круг молодёжи, в который входила и Наташка, волею судеб собравшийся вокруг этой непостижимой женщины. Несмотря на то, что в возрастном отношении представители этого круга годились ей в дети, воспринималась она ими как лучшая подруга, весёлый и искренний товарищ и ещё как некто, не поддающееся описанию, – «Манечка!». В звучании этого прозвища слышались нотки потаённой нежности, любви и искреннего восхищения. Одинаково слышались от многих из этого окружения. Хотя все были разными по натуре людьми, совершенно отличными друг от друга.

Наша гостья, Алёнка, вообще, разительно отличалась ото всех знакомых мне людей. Какое-то очень лёгкое, воздушное создание. С очень тонкой душевной организацией, и хрупкой нервной системой, она напоминала собой изящной работы хрустальный бокал. Боязно в руки брать, особенно, если ничего, кроме алюминиевой кружки до этого не держал. Недаром, словно отражая её суть, Ирина Аркадьевна частенько называла её стрекозой. И правда, стрекоза, – огромные сказочные глаза, едва различимая ткань порхающих крыльев и тонюсенькие конечности. Объект, созданный лишь для порхания и любования. И полностью лишённый материалистических интересов… Смотришь на него и тоже летать хочется.

Мы устроились пить чай на кухне. И как-то незаметно проговорили часов пять подряд. Даже не проговорили, а проговорила. Проговорила Алёнка, в принципе немногословный человек, а мы, балаболки великие, в основном слушали.

Началом услышанной нами истории послужили давнишние печальные события в её жизни. Стрекозу обидеть легко, ведь она не сильна. Почти любое воздействие материального мира на это сверхчувствительное существо может оказаться губительным. И, спасая своё душевное равновесие от произошедшего такого воздействия, Алёнка отправилась в Москву. Более несоразмерных вещей трудно себе представить: гудящий, пульсирующий, вечно куда-то бегущий огромный город, с его суматохой, с нещадящим практицизмом, со звенящим ритмом жизни не для слабонервных, и Алёнка. Даже со своей бурной фантазией мне было нелегко представить себе рядом эти два явления. Судя по её рассказу, ей тоже. От первоначального испуга при встрече с этим городом ей сделалось нехорошо. Но потом, взяв себя в руки, она вспомнила, что Манечка велела сразу по приезду посетить находящийся в столице известный монастырь, где лежит Матрона.

Я впервые услышала и о монастыре, и о Матроне. Вообще, моё православное воспитание до этого сводилось к ношению время от времени в качестве ювелирного украшения золотого крестика, поеданию раз в год цветных яиц и к наблюдаемой за действующей в народе странной традиции ходить обедать и выпивать на кладбище по определённым датам. История жизни создателя этой мощной религии почерпнута была мною из романа Булгакова «Мастер и Маргарита». И всё. И ничего больше. Поэтому для меня многие фразы, произносимые Алёнкой, в том числе и эта: «где лежит Матрона», были, мягко сказать, малопонятны. У меня не было даже мало-мальского представления на этот счёт.

Это, конечно, не помешало слушать с нескрываемым интересом её рассказ. В конце концов, именно для этого и существует общение, – чтобы узнать то, чего раньше не знал. А чтобы понять, насколько это узнанное необходимо, стоит прислушаться к себе. Есть, конечно, один немаловажный момент, – сколько истины в том, что ты слышишь впервые. Но с этим моментом я хоть и не дружила, но была знакома ещё с раннего детства. Распознать ложь для меня всегда было пустяковым делом. Только вот доказать себе, что умеешь её распознавать, почти не получалось. Сейчас доказывать перестала, просто поверила. Поэтому, слушая мелодично-переливчатый голос нашей нежданной гостьи и периодически прислушиваясь к себе, сомнений по поводу искренности её повествования у меня не возникало.

А рассказ её, надо признаться, местами звучал фантастически. Ну, на мой, обывательский взгляд. Моя логика посмеивалась над слышимым: ага, как же, ага! Пришёл вроде бы нормальный человек в некое место в большом городе и не нашёл ничего лучшего, как попросить поддержки у останков другого, давно ушедшего и, естественно, незнакомого человека. Невероятная фантазия и непрактичность! Сюжет чем-то напоминал сказочный: действующее лицо совершает необъяснимые здравым смыслом действия, нереальные по своей сути, и всё же получает нужный результат. Сказка?! Она!

Свои циничные размышления я держала при себе. Вряд ли они были сейчас уместны. Как и для всего остального, для поддержания цинизма нужны были похожие сочетания. А таковых не имелось. Лица двух подружек, одной говорившей, другой слушавшей, едва заметно светились вдохновением и проникновением от повествования. И как бациллой, заражали и меня.

В конце этой полусказочной встречи, уже собираясь прощаться, Алёнка всплеснула руками:

– Ой! Чуть не забыла! Я же книжечку про Матрону купила, специально для тебя! Вот, возьми… – и она достала из своей сумки небольшого формата издание в мягкой обложке.

Книжечки я, несомненно, уважаю. И читать люблю, да и вообще. Информация, изложенная на бумаге разнородными буковками, доходит до моего мозга и глубже, и спокойнее. Книга даёт необходимое время для осознания и размышления, и усваивается изложенное полегче. А от услышанного иногда ум за разум заходит, и неизвестно, что с этим делать.

После ухода нашей гостьи я намеревалась прочесть подарок. Что бы моя логика ни говорила, внутри, от Алёнкиного рассказа, образовался сумбур, хотя и с приличными чувствами, но всё равно требовавший разъяснения. Можно было, конечно, все её невероятные похождения объяснить просто рядом случайных и счастливых совпадений, но слишком уж длинен был бы этот ряд и совершенно не логичен.

Освободившись от своих дел, я направилась за подаренной книжкой. На положенном месте её не было. Заглянула к Наташке, так и есть! Книжка была занятой. Предприняла слабую попытку:

– Дай я почитаю, тебе-то зачем?

– Сегодня моя очередь. У тебя своих куча, вот и читай…

Она уже погрузилась в текст, и по её тону я поняла, что спорить бессмысленно. Ну и ладно! Разъяснение отложим…

Вернувшийся на другое утро Жорж первым делом поинтересовался:

– Ну и что? Кто приходил? Что делали?

Его нескрываемый энтузиазм меня не впечатлил. Ну, приходил, вернее, приходила. Алёнка приходила. Но представить себе Алёнку в роли изменителя нашей жизни, это, пардон, фантазии сумасшедшего.

Я пожала плечами:

– Да подружка приходила, чай пили, болтали. – Передавать содержание нашей беседы не хотелось; ведь она, эта беседа, мало что могла изменить.

– Подру-у-ужка! – протяжно-задумчиво произнёс Жора. – Ага, ага, ну и хорошо…

В таком же задумчивом состоянии он скрылся в ванной, без излишних комментариев. Я про себя отметила, что да, и у Жоржа бывают определённые промахи. Предсказал, что кто-то придёт, и что всё изменится, а оно вон как! Ну прийти-то пришла, а что до изменений, так тут не срослось. Бывает…

Наташка проснулась неприлично поздно. Глубоко за полдень. Вышла, протянула мне зеленоватую книжицу.

– Держи. Всю ночь читала, пока до конца не дочитала. Прочтёшь, потом поговорим. Мысль у меня одна возникла…

– Угу… мысль, это хорошо.

К вечеру, устроившись с этой книжкой в руках, я приступила к предполагаемому разъяснению. Незаметно для себя, повторила Наташкин пример: читала до утра и до конца. Разъяснение получено не было. Жизнеописание женщины по имени Матрона было похоже на сказку, подавляющей частью – на страшную сказку. Погружаясь в него, логику пришлось за ненадобностью отбросить. Читать умом повествования о святых – дело как минимум неестественное…

Мне впервые довелось прикоснуться к этому жанру – жизнеописанию дел и чудес тех, кто мало походил на основную человеческую массу. Это самое отличие породило в моём сердце множество различных чувств и переживаний, опять же, совершенно доселе мне известных. Мир, знакомый мне с детства, неприметно расширился, усложнился и снова задал целый ворох вопросов, получить ответы на которые не было никакой возможности. По крайней мере, теперь…

Не совсем ясно, но я смутно догадывалась, какие примерно мысли могли возникнуть у Наташки по прочтении этой книжки. Ощущение меня не подвело. Вечером, прогуливаясь, мы сошлись на совершенно непрактичной идее съездить в Москву, в этот самый монастырь, к Матроне. Вроде и люди мы не так уж и православные, вроде и непонятно зачем, собственно; к тому же, как и обычно, денег нет, но почему-то захотелось. Я, мало осознавая принятое решение, сама себе буйно нафантазировала: вдруг в этой поездке что-нибудь произойдёт, кто-нибудь повстречается, жизнь-таки изменится. Фантазии ведь не занимать…

Всё как-то быстро и аккуратно сложилось: и деньги нашлись, и знакомые в Москве, готовые приютить нас на пару-тройку деньков. Конечно, не без помощи крёстной. Вернее, только благодаря её помощи.