Проводник

Радовало одно – мы подолгу не задерживались на обсуждении подобных грустных тем. Жора высказался, я кивнула, и дальше каждый занялся своими повседневными делами…

В какой-то момент времени я поймала себя на мысли, что сложенные в одну значительную кучку мои недоумение и непонимание начинают сильно раздражать. А в раздраженном состоянии я, впрочем, как и многие, представляю из себя малопривлекательное зрелище. Надо было разобраться. Надо было понять, хотя бы приблизительно, что это за явление – Жора. Что всё это значит? Его слова, его видение, его поведение. Всё это, безусловно, интриговало, будоражило, вводило в состояние онемения. Но, в конце концов, как к этому относиться? Может стоит бояться? А бояться среднестатистическому мозгу встречи с этим явлением очень даже стоило, хотя бы, собственно, за сам мозг. Да… вопросов, как всегда, гораздо больше, чем ответов.

Несколько дней прошло в поисках хотя бы одного, мало-мальски объясняющего ответа. Прошло, признаться, впустую. Где можно было бы найти ответ? Или, вернее, у кого? Маленькое озарение снизошло на меня. Ну конечно, у Ирины Аркадьевны!

Случай совсем скоро представился в виде короткой встречи в её квартире. Как обычно, Наташка с хозяйкой оживлённо общались, обсуждая разные житейские темы, я молча улыбалась в уголке. Посмотришь на меня со стороны и не узнаешь. Всегда слишком разговорчивая, болтающая без умолку обо всём, в присутствии Ирины Аркадьевны я преображалась. Расплывалась в улыбке и молчала. Парадокс…

– Ну что, как вы поживаете с Жорой? – она обратилась ко мне именно с тем вопросом, с каким я сама к ней шла. Шла-то, шла, а придя, совсем забыла.

– Хорошо поживаем, весело. – Чего-чего, а уж скучно с Жорой нам точно не было. Я усмехнулась.

– Ну, ты с ним сдружилась окончательно, – Ирина Аркадьевна утвердительно кивнула то ли самой себе, то ли мне. – Скажи, Натуль, они друг друга хорошо понимают?!

– Ну так! Засядут на лоджии и давай про космос разговоры разговаривать! – Наташка ответно улыбнулась.

Я настроилась и решилась задать волнующий меня вопрос.

– Ирина Аркадьевна, я, конечно, понимаю, но я не понимаю… а Жора, он кто?

Хотела объяснить свой вопрос, но почему-то показалось, что она знает о чём я.

– Жора? – она многозначительно улыбнулась. Развела в воздухе приподнятыми руками и пожала плечами. – Жора – это просто Жора! По-другому и не скажешь!

Да… информации – ноль. Но чувств хоть отбавляй. Её тон и жесты, и загадочный взгляд выразили примерно следующее: Жора – это нечто большое и необъяснимое, по-детски наивное и простое, необычное и вместе с тем очень любимое. На удивление, мне этого вполне хватило, и каких-то дополнительных разъяснений мой удовлетворённый мозг не потребовал…

Я успокоилась, приняла ситуацию как есть. Ведь, в конце концов, если бы пришлось сосуществовать рядом с чем-то обыденным, таким как все, мыслящим однотипно и с предсказательными реакциями, вот это бы была беда! А тут – всё, о чём мечталось. Сама же на прошлый новый год загадывала желание, чтобы рядом были люди, друзья, искренние, без фальши, умеющие ощущать твоё настроение и читать твои мысли. Загадывала-то как мечту, не могущую реализоваться по самому факту перечисленных желаний. Видать, кто-то наверху услышал, и вот – пожалте! Сейчас таких людей трое. Насыпали от души! Наверное, чтоб больше не загадывала… Так что Жора – это подарок. Пусть, конечно, в потрепанной упаковочке, но всё же. Упаковку-то, её ж недолго и сменить, а вот суть внутреннюю изменить вряд ли возможно…

Кстати, совсем скоро довелось взглянуть и на другую Жорину упаковочку. Вернувшись как-то раз с прогулки, мы застали его при полном параде. В основном мы его лицезрели до этого в обычной одежде – джинсы, свитер, куртка. Всё как у всех. Ну, может, не всё. Туфли он всегда носил добротные, попахивающие дороговизной и начищенные до блеска. Очень необычное сочетание – бомж в фирменных ботинках. А тут! Мы выставились на него в немом восхищении.

– Жора! Да ты не просто Жора, ты Жорж! Красавчик какой! На свидание собрался? – Было заметно, что Наташка своим восторгом его немного смутила.

– Да не-е-ет! На встречу собираюсь… Пойдёт, а?

– Пойдёт! Да не просто пойдёт, а поедет! Ну красавчик, так красавчик!

Пока Наташка высказывалась, я осмотрела его наряд со всех сторон и даже местами пощупала. Всё – брюки, рубашка, лёгкое полупальто, всё очень достойно выглядело и откровенно намекало на дороговизну. Пояс был от фирмы, о которой я могла только мечтать, а туфли из крокодиловой кожи.

– Настоящий крокодил?! – я присела и потрогала.

– Ну так…Недавно по Африке бегал…

На руке уже не Жоры, а Жоржа что-то блеснуло.

– А ну дай поглядеть! Ничего себе, – я аж присвистнула. Массивный золотой перстень с инкрустированными бриллиантами и какими-то штучками из платины симпатично красовался на безымянном пальце. – Мы тут макаронами промышляем, а тут богатство такое!

Я никоим образом ни на что не намекала, просто констатировала факт. Мой практичный мозг быстро подсчитал: продав такое украшение, можно с год жить безбедно.

– Ну, это всё, что у меня осталось…

– Да я шучу, шучу… О! А это что!

На руке у Жоры были часы. Я не большой знаток этих изделий, но название марки и характерная желтизна браслета говорили о многом даже мне.

– Что, настоящие? И золотые?

– Обижаешь, – пробасил Жорж.

Очень уж резкая смена внешней упаковки Жоржа меня откровенно поразила. И поразительнее всего было то, что он гораздо гармоничнее ощущал себя не в простой повседневной одежде, в которой мы привыкли его видеть, а именно в том, в чём сейчас красовался. Создавалось ощущение, что этот стиль – его, а тот, будничный, даже мало к нему подходит. Вот так превращение!

Мы крутились около него до самой двери. Веселились, восторгались, смахивали несуществующие пылинки с плеч.

– Ну всё, Жорж, все невесты твои будут!

– От! Наташки! Всё, пока, до вечера!

– Пока, пока!

Проводив Жоржа, мы устроились на кухне.

– Нет, ты что-нибудь подобное ожидала?! Даже не знаю, как его назвать!

На ум пришло «банкир», но для банкира лицо у Жоры слишком светлое и незамысловатое; «бизнесмен» – тоже вряд ли, простодушия многовато.

– Да никак не назвать… Это и есть Жора…

– Откуда у него всё это?! Судя по всему, это же его, не напрокат взятое?

Вопрос, конечно, был глупым. Кто же даст напрокат такие часы и перстень?

– Ира говорила, что он раньше был при приличных деньгах…

– Да?!

В моей голове защёлкал денежный калькулятор. Это я раньше при приличных, как я считала, деньгах была. Но у меня был перстень, по стоимости раз в сто меньший, чем у Жоржа, да и то он был один. А у него – «всё, что осталось»! Если часики и колечко, это всё, что осталось, то что же было! Мой мозг такие суммы представлял с трудом. Да… теперь становилось хоть немного понятным безучастное отношение Жоры к тому, что мы ему пытались объяснить про свой сетевой бизнес. На фоне того, что он имел, наши воображаемые доходы выглядели сахарными крупинками. А мы сами – муравьями.

– И куда же всё делось?! Почему раньше было, а сейчас вот так?! – я не унималась в попытках понять, в чём дело.

– Да откуда я знаю! Спросишь у неё сама…

– Ага…

Хорошее предложение. Я уже раз спрашивала, и что? «Жора – это Жора»! Слава богу, что Наташка не предложила спросить у самого Жоры. Из него и клещами никакой информации не добудешь. Вот, поставил перед фактом, и смотрите! И ломайте себе на здоровье голову.

Да, умеет Жора устроить моим мозгам тотальный коллапс. Длящееся вот уже два месяца почти ежедневное встряхивание моих мыслительных функций, эмоций и чувств не проходило для организма даром. И самое интересное, что он для этого ничего специально не делал. Так, живёт себе и живёт, а я всё время впечатляюсь. Хотя, чего впечатляться-то!

Решила для себя так: нужно поспокойнее относиться ко всему, что мне кажется необычным и непостижимым. Ведь я много чего читала о человеческих возможностях, спрятанных за семью печатями, теоретически уже понимала, что к чему. Осталось принять и осознать, что и практически всё возможно. И быть спокойнее, спокойнее. Расслабиться…

В таком миролюбивом самовнушении прошли дни. Но, как говориться, покой нам только сниться. Или по-другому: спокойная жизнь – мертвая жизнь. Видимо, умирать мне было рано, и моей натуре были представлены новые потрясения. Кстати, напрямую связанные со смертью.

Ушла из жизни Жорина мама. Новость мы узнали от самого Жоры по телефону. Позвонил, сообщил и предупредил, что несколько дней его не будет. Уехал прощаться в другой город. Мы с Наташкой искренне пособолезновали, и стали обдумывать сложившуюся ситуацию. С Жоржем мы сдружились, и было бы естественно поехать ему помочь. Останавливало три факта. Первое: мы не были знакомы с ушедшей мамой, и мало что слышали о ней. Как-то не совсем обычно ехать и прощаться с неизвестной женщиной. Второе: сам Жора вроде бы не выражал желания видеть нас в этот момент рядом с собой; ну и банальное третье – отсутствие свободных средств. Проделать дорогу в сто двадцать километров нам было не на что. Все эти препятствия нас и остановили.

Не остановили они Ирину Аркадьевну. На следующий день раздался звонок. И почти без предисловий:

– Завтра мы с Аллой едем к Жоре. Поедете с нами?

Мы переглянулись. Вообще-то, не собирались, но такой конкретный вопрос нуждался в таком же конкретном ответе. Объяснения не требовались.

– Да, конечно.

Наташка ответила за двоих. Я почувствовала некоторую неловкость. Ей-то понятно, за радость использовать любую подвернувшуюся возможность быть рядом со своей крёстной. Наверное, если бы она её и на войну пригласила, та понеслась бы. А я? Ехать на похороны, которые я до смерти ненавижу, к совершенно незнакомому человеку, в компании одной личности, перед которой я вся внутренне трясусь, и другой, вообще неизвестной. Чудный расклад!

Но и отказаться я бы не смогла. Всё-таки поддержать Жоржа надо было, да и притяжение, испытываемое к этой самой крёстной, было сильнее испуга перед ней. Ну а с незнакомыми я справлюсь.

– А кто такая эта Алла?

– Она близкая знакомая Иры, её подопечная, да ты её видела, помнишь?

Наташка объяснила, где я виделась с этой самой подопечной. Порывшись в своей памяти, я пожала плечами. Лица, в большинстве своём я запоминаю с трудом. Всё, что у меня осталось от той короткой встречи, так это размытый образ круглого лица с одновременно мягким и властным выражением.

– Не очень…

– Ну, завтра увидишь…

Наша совместная поездка начиналась как нормальная. Рано утром мы все загрузились в просторное авто представительской марки и двинулись в путь. Почти всю дорогу вели разные разговоры. Ирина Аркадьевна немного осветила нам историю Жориной семьи – семьи, нужно сказать, удивительной. Его мама и папа прошли всю войну, остались живы, после занимали весьма высокие посты, каждый в своём ведомстве, и, несмотря на такое занимание, остались до самого ухода очень сердечными, отзывчивыми и правильными людьми. В общем, это были представители той эпохи, когда понятие чести и достоинства не могли замениться ни весом кошелька, ни звучным рангом. Докапиталистической эпохи. Папа прожил долго, но ушёл чуть раньше, а мам вот сейчас, и тоже в почтенном возрасте, где-то под девяносто…

Слушать Ирину Аркадьевну было в удовольствие. Она рассказывала историю семьи, а мы будто кино смотрели. Настолько её речь умела создать образы и передать настроение и отношение к описываемым людям, что к концу рассказа у меня сложилось ощущение, что я лично знакома с ними. Маму Жоржа она называла просто по имени – Женя; эта простота и искренность, вкладываемые в такое обращение, вызывали у нас нелицемерное уважение к ней.

К концу поездки все немного подустали и замолчали. Каждый думал о своём. Я о том, как бы мне так профланировать и не приближаться к лицезрению усопшей. Против неё я, естественно, ничего не имела. Но во мне крепко пророс безумный страх перед всем, что олицетворяет смерть. Покойник, гроб, цветы, венки – всё вызывало во мне всеобщую парализацию организма. Ощущения преотвратные. И всегда, когда это было возможно, я старательно избегала любую возможность столкновения с покойником. В своё время я не смогла даже подойти к собственной бабушке, и меня спасло от конфуза лишь понимание в этом вопросе моей мамы. Уж она-то знала, как мне нехорошо от всего подобного.

Пока я прикидывала схемы своего поведения, призванные уберечь меня от ненужных потрясений, мы прибыли на место. И Ирина Аркадьевна, и её подопечная Алла были, что называется, хороших русских размеров, и понятное дело, длительная поездка утомила их немного больше, чем нас с Наташкой. Покряхтывая, они выгрузились из машины, и мы все вместе направились к дому. У крыльца нас уже встречал Жора. Все по очереди его обняли, расцеловали, но почему-то не выразили принятых в такие моменты, соболезнований. Что-то было не так. Я ожидала увидеть его в сокрушённой печали, а он стоял с улыбчивым нараспашку лицом. Тихая грусть проскальзывала, но лишь тенью. Все приготовленные скорбные фразы застряли у меня в горле. Сумела выдавить лишь «привет!».

Мы разделились. Крёстная с подопечной и с Наташкой пошли в дом, с весьма непечальными лицами, я в некотором сумбуре осталась во дворе, покурить. Приглядела себе неприметную скамейку и устроилась коротать время. Погодка была сказочная. Тёплый и безветренный осенний день располагал к спокойному созерцанию. Солнышко ярко светило, где-то лениво чирикали птички. Я расслабилась. На удивление быстро нашёлся подходящий уголок. Ещё бы чашечку волшебного чёрного напитка и, вообще, был бы полный ажур.

– Кофейку?

Жора вышел из дома и предстал передо мной с большой чайной кружкой.

– Только растворимый… – словно извиняясь, он пожал плечами.

– Да ты прям угадал! Давай, пойдёт! Как в сказке: только подумала, а кофе уж тут как тут…

– Ну и хорошо…

Он улыбнулся и закурил. Выглядел как-то по-другому, не как обычно. Как-то спокойно и в то же время торжественно. Улыбчиво, но не весело. Мне сначала подумалось, что, возможно, так проявляет себя шок, вызванный случившимся. И улыбается он, чтобы его прикрыть. Но через пару секунд отмела эту мысль. Шок – удел слепых, а он-то не такой. Да и масок у него вообще нет. Вот всё, что чувствует, чем живёт, то всё и на лице. И всё же непонятно, чему радуется. Мама, всё-таки ушла…

Ещё какое-то время я нежилась на солнышке. Жорж то выходил, присоединяясь ко мне, то уходил.

– Пойдём, тебя Аркадьевна зовёт, – в очередной раз появляясь на пороге, позвал он меня. Крёстную он всегда звал по отчеству, меняя лишь интонации при обращении.

– Меня?

В лёгком недоумении я направилась за ним в дом. Почему меня?

Пройдя сквозь небольшую кухню, мы оказались в такой же небольшой комнате. У стены на диване расположилась вся троица. Я вопросительно взглянула, мол, – чего?

– Где ты ходишь? Мы тебя потеряли. Иди, поздоровайся с Женей. – Ирина Аркадьевна, улыбнувшись кивнула на дверной проём в углу комнаты. В первую секунду мне показалось, что я ослышалась. Переведя по направлению её кивка взгляд и увидев вход в маленькую спальню, в проёме которой виднелся кусок стоящего на табуретах гроба, поняла, что нет, не ослышалась.

В прямом смысле этого слова я остолбенела перед ней. На прикол эта ситуация не походила. Несмотря на улыбку, голос был серьёзный. Единственное, что пришло на ум, так закричать вот здесь, сейчас, чтобы все услышали и поняли, что я с этой самой Женей не знакома, и что фраза «поздоровайся с Женей!» в данный момент просто невозможна!!! Она, простите, уже в ином мире, я в этом!!! И мы не общаемся!!!

В горле стоял ком, и казалось, что я вот-вот сейчас рухну. Как бы мне хотелось в эту минуту потерять сознание, но мой организм с этой защитной реакцией был не знаком. Вихрь разорванных мыслей стремительно вращался в голове. Начиная от «даже моя мать не могла бы заставить меня подойти к покойнику!» и заканчивая «бежать, бежать куда глаза глядят, только лишь бы отсюда подальше!». Промелькнула и самая нелепая: «может, заплакать, пожалеют и отпустят».

Я бы, наверное, долго так простояла, но Ирина Аркадьевна разрешила ситуацию.

– Да не бойся ты! Пошли. Знала она вас и любила, Жора ей рассказывал…

Не знаю, может это был неизвестный мне гипноз, но её голос успокаивал и направлял. Мы дошли до лежащей в гробу успокоенной старушки. На вид она была совсем не страшная.

– Ну вот. Поздоровайся и поцелуй её.

Я автоматически схватилась за стенку гроба, боясь, что вот сейчас наклонюсь и плюхнусь рядом с этой милой почившей женщиной. Прикоснулась губами ко лбу. Особенно страшных чувств это действо у меня не вызвало. Но мозг уже просто верещал от напряжения. Для него такое моё поведение было воистину невозможным. Я, целующая покойника, – этот образ никогда и ни за что не смог бы возникнуть в моём представлении. Если бы, конечно, не присутствие Ирины Аркадьевны.

– Идём, посидим с нами…

Мы вернулись в залу, где я свалилась на пустой стул. Конечно, посижу. Даже если бы и хотела сейчас выйти из дома, вряд ли смогла. Ноги ватные, сердце колотится, в голове сплошной туман.

Зашел чуть ли не сияющий Жора, негромко что-то сказал. Вся сидящая на диване тройка заулыбалась ещё шире. Мама родная! Что ж происходит-то! Это невозможно ведь! Это же похороны! А они сидят, совершенно искренне радуются, улыбаются и даже приглушенно хихикают! Так ведь не бывает! Похороны – это ведь очень скорбное мероприятие, доставляющее много печали и горести. Все об этом знают! И я об этом знаю…

У меня возникло лишь одно объяснение происходящему. Я попала в окружение сумасшедших. Да, да, ни много ни мало. То, что эти люди сумасшедшие, не вызывало никаких сомнений. Моё длительное знакомство с большинством из них никак не противоречит данному объяснению. Я просто эту их грань раньше не замечала. Вот и всё!

С облегчением я вздохнула. Наконец-то найдено веское объяснение, удовлетворившее моё истерзанное сознание, и к тому же вполне логичное. Ну сумасшедшие, и сумасшедшие. Люди, в конце концов, разные бывают. От данного умозаключения стало значительно спокойнее. Приспособиться можно ко всему…

– Смотри, смотри, глядит на нас и думает, что мы все ку-ку! – Ирина Аркадьевна повертела ладонью у виска, обращая внимание своего окружения на меня.

Я в ответ лишь кисло ухмыльнулась. А, бог с ними!

Себя б не потерять…

Ку-ку не ку-ку, а таких озарённых физиономий мне в жизни встречать ещё не доводилось. Даже на самых весёлых, праздничных и бурных мероприятиях, не говоря уже об похоронах. Глаз не отвесть… Торжественно-радостный Жорж, с едва уловимой ноткой грусти в глазах, окутанный непостижимой таинственностью и значимостью происходившего. Ирина Аркадьевна, пребывавшая в приподнятом настроении и излучавшая всем своим видом всепроникающую радость и неподдельную осознанность. Наташка, прилепившаяся к ней рядом, тоже потихонечку светилась. Она вряд ли понимала суть случившегося, но ей это непонимание не мешало чувствовать то же, что и её крестной. И даже близкая знакомая Алла имела на своём достаточно практичном лице отблеск торжественной радости.

– Жора! Посмотри, Женя просит расческу положить, её любимую…

Ирина Аркадьевна неопределённо кивнула куда-то вверх, Жора завис на пару секунд.

– Ага… сейчас… – и куда-то вышел. Через минуту зашел с тёмно-бордовым гребнем в руках.

– Пойди, поклади ей…

– Угу…

Он направился к гробу, аккуратно приладил гребень к стеночке, заботливо прикрыл покрывалом, расправил складочки. Вернулся в залу, где обменялся многозначительными улыбчивыми кивками с Аркадьевной.

Глядя на происходящее, я тоже улыбалась. А что ещё оставалось делать? Чтобы окончательно не свихнуться, я рисовала в своём воображении забавную сцену: покойная старушка вдруг встаёт из гроба в неудовлетворённом состоянии и объявляет о невозможности продолжить свой путь не причесавшись. И, получив необходимое, уже полностью упокоившись, отходит окончательно…

В комнату с улицы начали просачиваться люди. Ну наконец-то! Наконец! Вот они, благословенные траурные лица с положенной скорбью и унылостью. Вот они, свидетели тягостного события. Сразу глянешь, и поймешь, – человек пришел на похороны. Вся атрибутика, так сказать, на лицо.

Пришедшая группка женщин, оставивших давно за чертой свою молодость, смотрелась расшатано и неуверенно. Есть выражение: «не в своей тарелке». Вот к ним можно было смело отнести это самое выражение. Было ясно видно, что, несмотря на надетое чувство траура, многим было не по себе. Создавалось ощущение, что это чувство не на что было приложить. Или некуда… Из долетавшей приглушённой речи вновь прибывших стало понятно, что это сослуживицы старшей сестры Жоры. То есть люди, как и мы, совершенно не знакомые при жизни с почившей, или, по крайней мере, очень малознакомые. Пришли подбодрить свою коллегу, так же, как и мы Жору.

Я переводила взгляд с одной группы прибывших поддержать родственников покойной на другую. Контраст был непомерный. Небо и земля более схожи, чем эти две группы. Одна, распространявшая вокруг себя глубокую и осознанную торжественность, искренняя в своих чувствах, ну, может проецирующая излишнюю весёлость, и другая, с положенной формальной скорбью и протокольным траурным видом, находящаяся в едва, но всё же заметном внутреннем замешательстве. Вроде бы эти отличающиеся друг от друга люди прибыли на одно событие, но по виду можно было предположить, что на разные.

Глупо, наверное, но мне почему-то ближе по духу была моя группа. Хоть и довела она меня до умопомрачения своим нестандартным поведением, чувствами я была с ними. Разум, если бы был не так расшатан, естественно встал бы в траурные ряды скорбящей группы, ведь эти правила был ему намного понятнее…

Последующие пару часов шли соответственные приготовления. Народу на провожание пришло не очень много; учитывая возраст новопреставленной, её соратники и сверстники давно уже покинули сей мир, и явиться сюда не могли. Остались лишь немногочисленные родственники и друзья её детей. Слаженно и организованно все разместились в прибывшем для такого случая транспорте и отбыли на городское кладбище. Мы поехали в той же машине, на которой прибыли сюда.

Процедура захоронения прошла очень спокойно, неторопливо и серьёзно. Закончив, все начали расходиться по своим машинам. Наша группка тоже загрузилась.

– Алла, ты видела, видела? – Ирина Аркадьевна, водрузившись на переднее сиденье, живо заговорила. – Ты видела, кто пришёл встретить Женю?

Я покосилась на сидевшую рядом Аллу. На её лице торжествовало многозначительное выражение.

– Ну конечно! Мне показалось, там и родители, и родственники?

– Ох, да! И ещё… – Ирина Аркадьевна перебила сама себя. Высунувшись в открытое окошко, замахала рукой.

– Жор! Жор! Подойди сюда!

Приближающемуся на зов Жоре, задала тот же вопрос.

– Ты видел, кто пришел встретить маму!?

Жора, подойдя, утвердительно кивнул.

Пока они негромко переговаривались между собой сквозь опущенное стекло автомобильной двери, меня вдавило в угол заднего сиденья. Осознав, что они обсуждают давно ушедших людей, я почувствовала еле заметную парализацию всего своего организма. Они ещё и покойников видят! В подобные вещи не хотелось ни верить, ни даже знать об этом. Это уж слишком! Для одного дня и для такой впечатлительной натуры, как я, это было уже через край. Провести сутки в компании сумасшедших, это, признаться, ещё то испытание. Не знаешь, кому и пожелать подобное… Где-то в глубине возникло опасение за состояние своей психики. Наверное, я в этот момент выглядела довольно странно, не знаю, изнутри мне не видно.

– Держись, держись… – Наташка, сидевшая рядом, с пониманием заглянула мне в глаза и сочувственно похлопала по руке.

Да, надо было продержаться. Сейчас наш путь лежал в кафе, где по традиции будут справлять поминки. И по традиции будут наливать. Мне нужно было продержаться до этого спасительного средства – стаканчика водки. Ни о чём другом уже не думалось и ни о чём другом не мечталось. В мозгу горел ярко красным пламенем сигнал «СОС», и единственным спасительным средством для меня сейчас был алкоголь. Промелькнула мысль, что если мне рядом доведётся пробыть с этими людьми ещё пару недель, то, как следствие, алкоголизм мне обеспечен; в данном случае эта мысль не напугала, лишь едва насмешила, и была откинута за ненадобностью.

Как и предполагалось, Менделеевское изобретение пришло мне на помощь. Чувства пригладились, мысли поутихомирились, эмоции поутихли. Обращал внимание тот факт, что к концу поминок улыбались уже многие. Скорбные лица разгладились под влиянием принятых доз, и наша группа перестала выделяться на общем фоне. То тут, то там слышались разговоры об ушедшей, и они носили оттенок житейской радости. Действительно, почему бы и не порадоваться. Человек прожил почти век, прожил достойно, соблюдая законы Божьи и уважая законы земные, ушел в здравом уме, ушел не потому, что болел, а потому что срок настал. И что немаловажно, упокоился в собственной постели, тихо и неприметно… Каждому бы так…