Берег Живых. Выбор богов. Книга первая

– Похоже и даже лучше, – заверил её Хэфер, преломляя хлеб и передавая первый кусок ей.

– Но ты же ещё даже не слышал! – шутливо возмутилась жрица. – Откуда тебе знать?

– Зато я точно знаю, что твоё присутствие всякое жилище превращает в храм Золотой.

Девушка улыбнулась и обняла его, а потом настойчиво вернула его внимание к пище.

Утолив первый голод, царевич передал ей лиру и накрыл ладонью её руку.

– Спой… Я люблю твой голос…

Его слова удивительным образом прозвучали почти как тогда, рождая целый сонм воспоминаний. Вот только теперь, когда Тэра играла для него, Хэфер любовался ею, а после выразил своё восхищение так, как умел только он… И под его ладонями её тело пело так, как ещё недавно пели струны лиры…

Глава 2

– Видят Боги, мне искренне жаль, что нам приходится даже обсуждать такое, – Хатепер тяжело вздохнул.

– Когда отвечаешь за множество жизней, часто приходится совершать и то, к чему не лежит сердце, – прошелестел Минкерру. – И ты, и я понимаем это. А тем более – наш Владыка, да будет он вечно жив, здоров и благополучен.

Хатепер посмотрел на Первого из бальзамировщиков, занимавшего этот пост ещё при его родителях. Время иссушило Минкерру настолько, что он и сам походил на мумию. Рога на гладко выбритой голове потрескались, а кожу цвета тёмной бронзы испещряли глубокие морщины. Когти на его тонких узловатых пальцах почернели, став похожими на когти священных псов Ануи. Тяжёлая пектораль с изображением Ануи, украшенная самоцветами и драгоценной эмалью, крепившаяся на прорезном ожерелье со сценами из легенд, казалась непосильной ношей. Но дряхлому телу было не скрыть могучий дух, познавший тайны неведомого, прозревавший сквозь покровы привычного. Смерть и вечность были его друзьями и соратниками. Дыхание древних гробниц было его дыханием. Руки его пропустили сквозь себя память сотен жизней, и каждая жизнь оставила свой след. Даже самому Хатеперу было немного не по себе рядом со старцем, и ещё более не по себе – вести этот тяжёлый во всех отношениях разговор.

Говорили они, разумеется, без свидетелей. Даже своих доверенных Верховный Жрец попросил уйти, как и сам Хатепер – своих телохранителей. «Пусть Минкерру сам сообщит своим то, что сочтёт нужным. И без того культу Ануи сейчас приходится нелегко», – справедливо рассудил дипломат.

– Владыка передаёт тебе право отдать этот приказ, мудрейший, – сказал он. – Насколько возможно, мы оставляем дела жрецов – жрецам.

– И я благодарен вам, – тень улыбки тронула узкие бескровные губы. – Многое, очень многое пережил северный храм… Не думал я, что мне доведётся засвидетельствовать его окончательное разрушение.

В личной приёмной Верховного Жреца было тепло, но Хатепер ощутил холод, когда тяжёлые веки старца поднялись, обнажая бездонные агатово-чёрные колодцы. Точно едва ощутимый порыв ветра пронёсся, хотя окна оставались закрытыми.

– Но того же ждут от меня мои братья и сёстры, – продолжал бальзамировщик. – Того же ждёт народ, который не должен потерять веру в тех, кто ведёт его. Я возьму на себя бремя этого греха. Ануи видит чувства и помыслы мои.

Дипломат поднялся из кресла и чуть поклонился. Слишком многое стояло за этими словами – безусловная верность, нерушимость единения жречества и светской власти. А ведь сколько тяжёлых этапов знала история Империи, когда между жрецами с одной стороны и вельможами, а иногда и самим Владыкой с другой вспыхивали конфликты! Некоторые из этих конфликтов, казалось, не угасли и по сию пору. Механизм управления Таур-Дуат строился и отлаживался веками. Но даже те, кто служил Империи верно, имели свои взгляды на то, что было благом для всех. Примирить эти взгляды между собой подчас оказывалось непросто. Что уж было говорить о тех, кто пытался противостоять сложившемуся порядку… Об этом Хатепер думать не хотел. И без того хватало забот – сегодня он передал Минкерру окончательное решение Владыки. Община, которая выступила против династии Эмхет, должна быть наказана, а храм, в котором вершилось преступление – предан забвению. Но Секенэф не желал идти против своих союзников-жрецов даже формально. В сложившихся обстоятельствах, когда Император имел полное право вынести вердикт за преступление против своего рода, он предпринял шаг, который и укрепит лояльность бальзамировщиков, и успокоит волнения в народе, возмущённом кощунством в отношении наследников Ваэссира. Он передавал право вершить суд Верховному Жрецу Ануи всей Таур-Дуат, хоть все и понимали, что ни одно слово вердикта не прозвучит без одобрения Владыки. Какой ценой обойдётся служителю Ануи разрушение одного из храмов его Божества, ведал только сам жрец.

Сегодня Хатепер лишь в очередной раз убедился, что Минкерру был более чем достоин доверия императорской семьи. Вот только кто придёт ему на смену?.. Ничья смертная форма не вечна. Двумя претендентами на тяжёлую пектораль Первого из бальзамировщиков были Таа и Кахэрка. Вмешиваться в дела храма и даже намёком советовать Верховному Жрецу, кого выбрать, Хатепер не собирался, но был больше расположен к бальзамировщице. Из них двоих она в большей степени интересовалась делами храмов, чем политикой. А может быть, существовал и третий претендент, которого Минкерру пока не показывал свету. Сумеет ли старец, прозревающий Западный Берег уже отчётливее Восточного, не ошибиться в своём выборе?..

В нынешних условиях внутренние дела жрецов уже переставали быть только делами жрецов, особенно если дело касалось культа Стража Порога. Но Великий Управитель, хранитель секретов, должен был соблюдать уважение к чужим границам, тем более в отношении того, кто сейчас в очередной раз оказывал трону неоценимую услугу.

Хатепер опустился обратно в кресло напротив Верховного Жреца. Через некоторое время он нарушил затянувшееся молчание.

– Перкау решил принять на себя вину за всю свою общину, но мы не можем оставить действия остальных без ответа. Не сейчас. Их жизни мы отдаём тебе так, как жизнь самого Перкау отдать не можем. Делай, что сочтёшь нужным.

– Да будет так, – кивнул Минкерру, прикрывая глаза. – Я понимаю, что казнь Перкау – лишь вопрос времени, притом скорого. Я не стану противиться воле твоей и Владыки, – его плечи устало опустились, и он сцепил пальцы.

– Я дал ему выбор, но он не расстанется со своими тайнами так легко.

– Боюсь, что и нелегко не расстанется.

– Есть что-то, что все мы упускаем. Он не лжёт в своих словах… в тех словах, что звучат. Но некую тайну он охраняет истово, – Хатепер покачал головой. – Я не люблю тайны, кроме тех, которые оберегаю сам.

– Не уверен, что боль вскроет эти замки́, – тихо возразил Первый из бальзамировщиков.

– Нельзя сказать наверняка, пока все ключи не будут испробованы. Я не имею права упустить что-либо. Слишком многое решается теперь.

– Да будет так, – повторил Минкерру. Помолчав, он добавил: – Перкау и его община… Суд… Есть одна жизнь, за которую я буду просить тебя лично, Великий Управитель, брат Владыки, – взгляд агатовых глаз снова обратился к старшему царевичу.

– Отказывать тебе после всего, что ты сделал, я не желаю во имя нашей доброй дружбы, – ответил Хатепер, настороженно ожидая, чего, а точнее, кого Первый бальзамировщик хотел получить взамен.

– Человеческая девочка, Избранница Ануи, ученица Перкау… Она нарушила Закон, но она не должна погибнуть, – Минкерру чуть подался вперёд, и взгляд его стал пронизывающим. – Знание, которым она обладает, должно вернуться под сень храмов Ануи. Я буду просить за Тэру, Хатепер Эмхет. Не откажи мне.

Хатепер сдержанно кивнул. Иногда голос Верховного Жреца и правда слишком напоминал дыхание гробниц. И сейчас его просьба была не вполне просьбой…

– Я передам твои слова Владыке.

– Этого мало, – вздохнул бальзамировщик, сокрушённо качая головой. – Если потеряете Тэру – потеряете и наследника. Помни, что держит его на Берегу Живых…

– Проклятие Ваэссира и та, кто вернул его из забвения, – дипломат с горечью усмехнулся. – Да только нам по-прежнему не под силу отыскать их. Со всеми нашими возможностями! Точно Боги действительно закрыли все дороги… Знать бы ещё, почему…

– Но ты ведь знаешь одну лазейку, хранитель секретов. Ты ведь и сам не раз уже думал об этом, не так ли? – старец чуть улыбнулся. – Охотничий пёс… ловчий сокол… Рискованно – так думаешь ты… да и я…

Да, Хатепер понимал, о чём говорил Минкерру. Эта мысль приходила к нему не единожды, но он откладывал, надеясь отыскать иной выход.

– Владыка не даст своего согласия, а я не смогу действовать без согласия Владыки.

– Владыка тоже исчерпал свои возможности, сколь бы ни были они велики. Иногда нужно довериться Богам. Стражу Порога… и собственному божественному предку.

Проклятие Ваэссира… Как многое давало оно – и как ограничивало!

– Пёс может и не пережить охоту. Скорее всего не переживёт.

«И тогда мы потеряем не только один из важнейших ключей к расследованию, но и то, что держит Хэфера на Берегу Живых…»

Эту мысль Хатепер озвучивать не стал.

– Решать не мне, Великий Управитель, – Минкерру склонил голову и замолчал.

– Послушай… Знаю, что среди жрецов Ануи не принято обсуждать это, как и всё связанное с осквернителями гробниц. Знаю, что говорить об этом тебе так же непросто, как мне – спрашивать. Ты не раз уже дал мне понять, что никто даже среди самых искусных служителей Ануи не скажет наверняка, каково это. И всё же я хотел бы знать… – Хатепер не сводил взгляда с Верховного Жреца. – Поделись со мной своей мудростью. Нет достоверных источников, способных сообщить нам.

– Ты хочешь знать наверняка… какова природа связи, протянувшейся между жрецом Ануи и тем, кого этот жрец вернул… На что она будет похожа… Как будет звучать для них обоих… – Минкерру говорил тихо, точно сам с собой, произнося слова немного нараспев, как будто читал воззвание Богам. – О том не сказано в свитках… некому рассказать… Мы собирали знание по крупицам… А часть уничтожали… Никто не скажет наверняка, да…

– Прошу, мудрейший, – Хатепер напомнил о своём присутствии, возвращая жреца к моменту в настоящем. – Что думаешь ты сам?

– Звучание связи входит в резонанс с целью. Цель подменяет собой жизнь, разве нет?.. Жизнь одна на двоих… Я думаю… она может звучать как кошмар, от которого ты не можешь очнуться… Или же… – Минкерру улыбнулся и качнул головой, – как нежная любовь, без которой ты как без воздуха.

Хатепер замер. Он искренне не знал, что было бы лучше.

– Вот как? Ты уверен?

– А кто скажет наверняка? – Минкерру развёл руками. – Но ты спросил не об истине, а лишь о моих мыслях.

– Как бы то ни было… благодарю тебя, – дипломат склонил голову.

– Честь и радость служить роду божественного Ваэссира, – прошелестел Верховный Жрец ритуальной фразой, но Хатепер знал, что для Первого из бальзамировщиков это не было просто данью этикету.

Когда разговор был окончен, дипломат поднялся, прошёл к запертой на время тайной беседы двери и, открыв её, кликнул своих телохранителей и жрецов, сопровождавших Минкерру. После чинного обмена любезностями, завершившими визит, Хатепер отбыл во дворец. Доложить ли Владыке обо всём сразу, он пока не знал. Часть этого доклада неизменно повлечёт за собой разговор, к которому пока не был готов ни сам старший царевич, ни его венценосный брат.

* * *

Ночь набросила на пустыню искристый звёздный полог. Песок мягко серебрился в фиолетовой дымке, и ветер шептал среди барханов и тёмных скал. Изредка воздух прореза́ли далёкие голоса ночных хищников. Колдун различал их и хмурился своим мыслям.

Шакалы, стражи некрополей. Им отвечали псы, охранявшие охотничьи угодья тварей Собачьего Бога. Он подобрался слишком близко… Даже ша не забредали сюда – их голосов он не слышал в общей песни ночной пустыни.

Так близко и так далеко… Ни за что ему было не добраться до поселения псоглавых – его схватят ещё на подступах. Владыка Каэмит благоволил ему и помогал замести след в песках, но в землях Ануират царил Страж Порога. И сколько десятков порождений Стража насчитывала эта община? Этого, наверное, и Верховный Жрец Кассара не знал.

Пальцы руки, затянутой в змеиную кожу искусно выделанной перчатки, дрогнули. Напоминание о наказании обоих Богов всегда было с ним – руку пожрал тлен проклятия бальзамировщицы, а потом опалило, исцеляя, Сатехово пламя.

Он убил священного пса, бросившегося на защиту мёртвого царевича, и едва не оборвал существование того, кто оказался избранником Отца Войны, его Бога. Такое не забывается, да… Встреча с Ануират Колдуна не пугала. Но Ануират охотились вместе со своими псами. Брать на душу грех убийства ещё одного священного зверя маг не желал. Такого в здравом уме не желал ни один жрец.

В очередной раз одарив себя парой нелестных эпитетов за то, что не успел нагнать царевича, когда ещё был шанс, Колдун опустился на песок в тени скал, размышляя. Он чуял невидимую границу, проходившую здесь – чуял так же, как зверь чует метки вокруг чужого логова. Переступить означало не только бросить вызов, но и обнаружить себя. Да и что это даст?

Тихая безмятежная ночь будто насмехалась над ним своим спокойствием. Искристое небо на горизонте переплеталось с песками в невозможном объятии единения Аусетаар и Сатеха. Где-то в столице, в самом сердце храма Ануи, томился в плену последний ученик драгоценной, возлюбленной Серкат. Далеко впереди, в селении Ануират, скрывалось то, что было царевичем, то, что стало Избранником. И оба они были вне досягаемости последнего жреца Сатеха… Так не могло продолжаться.

Вознеся молитву своему возлюбленному Богу, Колдун припал на одно колено и издал утробный леденящий кровь вой. Так выли ша, бросавшие вызов. И кто-то этот вызов должен был принять…

Он терпеливо ждал, вглядываясь в ночь. Псоглавые твари, патрулировавшие окрестности, могли появиться откуда угодно. Разве что со спины его защищали камни.

Маг снова взвыл, и от этого воя смолкли прочие голоса хищников, не желавших вступать в схватку с порождением Владыки Каэмит. Через некоторое время его терпение было вознаграждено. Раздался угрожающий лай, призванный отогнать чужака от невидимой границы. Из-за ближайшего бархана показался охотник в сопровождении двух псов. Священные звери Ануи недоумённо смолкли, принюхиваясь, но не чуя запаха песчаного чудовища, дерзко бросившего им вызов. Охотник пока не счёл нужным сменить облик и вглядывался в тени среди камней, взвешивая в руке копьё.

Колдун распрямился, вставая во весь рост, и развёл руки в стороны, давая понять, что оружия у него не было – по крайней мере, того, с которым обычные рэмеи шли в бой…

– Как хорошо, что здесь есть живые! – возвестил он жизнерадостно.

Псы переминались с лапы на лапу, растерянные. Чутьё говорило им о близости порождения Сатеха, но ша здесь не было. Ануират погладил одного из зверей по голове и двинулся вперёд, чтобы лучше разглядеть незваного гостя. Псы, помедлив, потрусили за ним.

Шаг охотника был чётким, уверенным. Он был в своём праве, в своих владениях, и не боялся никого. Да и мало кто мог бы бросить вызов порождению Собачьего Бога?

Колдун терпеливо ждал, разглядывая стража границы. Ануират был одет только в короткую схенти – порождения Стража Порога, кроме Восьми телохранителей Императора, по понятным причинам не носили ничего лишнего. Он двигался с обманчиво-ленивой грацией зверя. Под смуглой кожей перекатывались жгуты мышц. Изумрудные глаза недобро поблёскивали на суровом лице, но вся поза не выражала собой готовность убивать. Пока.

– Песчаная тварь, – хрипло проговорил Ануират, останавливаясь в паре десятков шагов. – Ты видел её?

Колдун склонил голову набок, переводя взгляд на псов. Те принюхивались, силясь различить его запах среди тяжёлых ароматов благовоний, которыми маг предварительно окурил себя в целях предосторожности. Благовония не только маскировали запах его тела, но и притупляли звериный нюх. Зная силу противника, её всегда можно было направить против него.

– Увы, – ответил он. – Здесь только я.

– Уходи. Здесь не рады чужакам.

– Мне бы только…

– Уходи. Если заблудился, иди к реке, – Ануират махнул рукой куда-то влево. – Оттуда выйдешь к селению. А там и до Кассара недалеко.

– А если меня разорвут? – Колдун старательно изобразил испуг.

– Мы не тронем, если уйдёшь поскорее, – осклабился охотник и направил на него копьё – не для удара, просто чтобы припугнуть.

В следующий миг псы приглушённо заскулили. Ануират изменился в лице, запоздало учуяв другими своими чувствами…

– Запах Врага! – прорычал он. – Ты несёшь с собой запах Врага!

Колдун тихо рассмеялся.

– Поговорим?

Ануират, опешив от такой дерзости, сморгнул.

– Я знаю, что потерянный наследник трона – у вас. Что вы сделали с ним? Он жив?

«Насколько слово „жив“ вообще применимо в данном случае…»

В следующий миг, подчинившись неуловимой команде, псы бросились на него. Но Колдун был готов. Одно движение пальцев, и песок под его ногами взметнулся вихрем, отбрасывая священных зверей. Он не хотел убивать.

– Что вы сделали с ним? – его голос перекрывал гул песчаной бури, разразившейся не по всей округе, а лишь вокруг них. Эта буря не подпускала к нему охотника и псов, но также и не позволяла Ануират уйти.

Сквозь пелену песка он различал, как сгорбился, меняясь, силуэт стража границы. Псы потерянно взлаивали, силясь прорваться к нему и друг к другу. Рёв перекрыл даже буйство стихии – Ануират ответил на брошенный вызов. Колдун покачал головой и вскинул руку, поводя ею в воздухе. Из тела песка выступили тени, почти неотличимые от живых ша, и устремились к псам, дразня их, зовя за собой. Отвлекшись, он едва не пропустил полетевшее в него копьё. Смелости Ануират было не занимать, как, впрочем, и ненависти, которую они питали ко всему, что породил Владыка Первородного Огня.

– Отвечай, и уйдёшь живым! – Колдун подался вперёд, нанося резкий удар – волна ветра и песка отбросила охотника на несколько шагов, пригнула к земле.

Ануират упрямо силился подняться, взрыкивая, клацая мощными челюстями на едва различимые взглядом тени, проносившиеся мимо него. Колдун рубанул воздух ладонью, и небольшая разразившаяся вокруг них песчаная буря, ограниченная незримой чертой заклинания, хлестнула охотника десятками невидимых плетей, рассекла кожу. Жадный смерч поглотил брызги крови. Ануират взвыл, но сопротивление не оставил. Где-то далеко встревоженно взлаивали псы, преследуя призрачных песчаных чудовищ.

– Буря сожрёт тебя, песок отшлифует твои кости, и даже твой Бог не отзовётся тебе. Что с наследником трона?!

Рычание Ануират захлебнулось. Воину уже не хватало воздуха. Противостоять стихии он не мог. Колдун выдохнул, немного усмиряя бурю между ними, но по-прежнему не подпуская псов. Охотник сидел на песке, опираясь на руки, и дышал тяжело и хрипло, вывалив багровый язык из собачьей пасти. Короткая чёрная шерсть, покрывшая его тело после трансформации, была влажной от крови, сочившейся из множества порезов. Маг поморщился. Говорить в этом облике, соединявшем форму рэмеи и священного пса, Ануират могли с трудом.

– Ты не боишься за себя… но как насчёт твоих псов? – вкрадчиво спросил Колдун.

Охотник упрямо вскинул голову и оскалился. Изумрудные глаза полыхнули ненавистью.

– Псов я не трону, если ответишь. Слово жреца.

Рык заклокотал глубоко в горле Ануират, формируясь в едва разборчивые слова:

– Тебе не добраться до него, Сатехова тварь. Старейшины… не отпустят его…

– Стало быть, жив, – Колдун удовлетворённо кивнул.

Собрав остатки сил, Ануират бросился на него. Миг – и мощные челюсти сомкнутся на горле…

Но буря оказалась быстрее и заживо похоронила охотника под толщей песка. Колдун с сожалением качнул головой и двинулся прочь. Ветер постепенно унимался, и песок опадал за ним, заметая след.

Через некоторое время, уже покинув границу владений Ануират, он услышал издалека тоскливый вой. Вернувшиеся псы оплакивали своего соратника.

* * *

Верховным Жрецом Ваэссира в Таур-Дуат во все времена был Император – тот, кто вмещал и воплощал в себе Силу божественного предка. Этот титул закреплялся за каждым Владыкой сразу же после прохождения ритуала призыва Силы и последующего восхождения на трон. Но на Императоре лежало слишком много задач, чтобы он мог заниматься делами храмов Ваэссира в той мере, в которой занимались культами своих Божеств другие жрецы. И потому издревле в культе Ваэссира существовал титул Первого Жреца, наместника Владыки в храмах, носитель которого исполнял те же задачи, что и Верховные Жрецы Империи, посвятившие свою жизнь другим Богам. Власть Первых Жрецов Ваэссира была велика и в некоторых аспектах жизни Империи почти приравнивалась к власти самого Императора, подобно тому, как наместники правителя властвуют над вверенной им вотчиной после назначения Владыкой.

Ныне титул этот вот уже пятнадцатый год носил мудрый Хенемсу, и был он примерно десятью годами моложе Хатепера. Но даже не Хенемсу предстояло провести таинство. Секенэф заявил, что проведёт ритуал возвращения брата в род лично, при двух необходимых свидетелях, жрецах Ваэссира высшей ступени посвящения – самого Хенемсу и любого по его выбору.

Стихией Первого Эмхет была сияющая чистота небес, ясный свет животворящего солнца. И хотя тёмные крылья ночи лучше оберегают всякую тайну, верным временем столь важного ритуала стал час, когда Ладья Амна уже воссияла на горизонте, и небесный огонь набрал свою силу. Все свои дела этого дня Император отложил, безраздельно посвятив своё внимание тому, чему предстояло свершиться. Хатепер не мог не отметить этот шаг, всю важность момента. В конце концов, тайным желанием Секенэфа все эти годы оставалось, чтобы брат никогда не покидал прямую ветвь. А душой Хатепер никогда и не покидал. Всем собой он был и оставался Эмхет прямой ветви, и Ваэссир никогда не лишал его всей полноты Своего благословения. Но в глазах других акт возвращения станет важнейшей вехой нынешних событий, дарующей такое необходимое нынче народу чувство надёжности и защищённости. Сегодня, когда Хатепер выйдет из храма, все узна́ют: случись самое страшное, бремя власти будет кому подхватить, и руки эти крепки и надёжны, а их мощь хорошо известна имперской элите.

Внутренний двор храма со святилищем, в котором возносили молитвы Ваэссиру члены императорского рода, сегодня был закрыт даже для жрецов – кроме тех, что выступят свидетелями ритуала. Тишина была непривычной, но притом казалась очень уместной. Именно тишины в мыслях так не хватало самому Хатеперу, сознание которого выстраивало различные вероятности, просчитывало варианты развития событий от нынешнего дня. Круги по воде. Или обвал в каменоломнях? Не все линии он мог предугадать и предсказать, хотя основные лежали перед ним как на ладони.

Шелестящий серебристый звон систров в руках Хенемсу и второго жреца очищал пространство, настраивал мысли на нужный лад. Секенэф в полном царственном облачении, в двойном венце Таур-Дуат, собственноручно раскладывал подношения предку – редкие благовония, лучшее вино, пищу, достойную императорского пира, которую присутствующие должны будут отведать после ритуала, после того как её вкусит божество. Хатепер, облачённый только в белую жреческую тунику, без каких-либо украшений, держал в ладонях резную шкатулку из акации, инкрустированную золотом, костью и лазуритом. Под крышкой скрывалась его судьба.

Никто из них не забыл слов воззваний, не забыл последовательность обряда. Их голоса сплетались в гимне так, точно этот ритуал был тщательно отрепетирован. Все они, каждый на своём месте, служили Ваэссиру слишком долго, чтобы забыть… Хатепер думал, что будет испытывать трепет, но все посторонние эмоции оставили его ещё до прихода в храм. А когда святилище наполнилось присутствием предка, более ярким, чем огни в светильниках, более сладостным, чем благовония в курильницах, сердце его успокоилось окончательно. Его ждали – там, откуда он в действительности никогда не уходил. Ритуал имел огромнейшее значение для их рода и для всей страны. И притом… он был лишь формальностью, ибо когда-то ни Император, ни божественный Владыка не приняли ухода Хатепера Эмхет из прямой ветви и не лишили его особой своей милости и Силы. Решение старшего царевича было искренним, и тем сильнее была поддержка Ваэссира. Сейчас Хатепер чувствовал это так остро, что сердце его больно сжалось от любви и благодарности к предку и покровителю.

Хенемсу приблизился к Хатеперу с курильницей, окурил сладковатым дымом благовония, которое должно было притупить ощущения тела. Потом Первый Жрец поднёс ему алебастровую чашу с вином, смешанным с притупляющим боль зельем. Разум Хатепера инстинктивно хватался за привычную ему остроту восприятия. Терять контроль над собой было неприятно, дискомфортно, но то в обычных обстоятельствах. Сейчас же он напомнил себе, что всю свою жизнь был не только чиновником, защитником трона и Закона, но и жрецом Ваэссира. Сознание его поплыло, расслаиваясь, вбирая в себя эхо окружающих голосов. Его душа стремилась навстречу принимающим отеческим объятиям предка. Закончив новый виток речитатива, Секенэф повернулся к брату лицом. Ожившая, одухотворённая ритуалом статуя Ваэссира оказалась за его спиной, поддерживая, подчёркивая право его священной власти. Всем собой Хатепер чувствовал древнее присутствие по́лно и всеобъемлюще, видел Того-Кто-Стоял-За-Ними, дарителя их золотой крови, в глазах своего брата и за распахнутыми границами разума и мира материального. Он опустился на колени, но был не в силах выразить всю глубину своего почтения. Когда Владыка коснулся его рук, принимая ларец, Хатепер уже не ощутил физического прикосновения – только энергию, протекавшую в них и в окружавшем их ритуальном пространстве. Ладонь Секенэфа… нет, ладонь Ваэссира легла на его лоб. Жрецы тенями встали по обе стороны Владыки, чтобы помочь состояться физической части обряда. Это было бы больно, но радость сердца и ритуальные благовония сделали своё дело. Хатепер отстранённо воспринимал, как вгрызался в его спиленный по краю рог ювелирный штифт, неотрывно глядя в глаза Секенэфа. Пальцы Владыки сжимали его виски, а его взгляд в какой-то миг затопил всё вокруг золотым разливом. И лишь слова воззвания, льющиеся из уст Императора, ложились отчётливо, точно священные знаки под резцом скульптора на каменной плите. В какой-то миг Секенэф отнял руки, взял золотое украшение из поднесённого Первым Жрецом ларца и запечатал ритуал, восстановив целостность рога брата, намертво крепя на штифт идеально отлитый по мерке кончик. По безмолвному приказу Хатепер извлёк из потайного мешочка спиленный край рога, что носил при себе все эти годы. Секенэф взвесил его в ладони и вдруг сжал в руке с силой, недоступной ни рэмеи, ни человеку, ни эльфу. Обломок рога раскрошился, и Император ссыпал его с ладони в поднесённую вторым жрецом чашу с вином. Чашу он передал Хатеперу и кивнул, веля выпить до дна.