Виридитерра: начало пути

Ноа чувствовал жар, исходящий от огня. Он попробовал поднести к нему руку, чтобы пересечь пламя, но Ройван его предостерег:

– Я бы на твоем месте этого не делал. Этот огонь тебе не подвластен.

Ноа насупился, но руку все же убрал. Парень все гадал, как такое может быть. Почему их силы с Ройваном одинаковы? Неужели он может кого-то скопировать, как Фридрих Вайдман?

– Выпусти меня, и давай сразимся! – прорычал Ноа, всю ненависть к Ройвану он старался показать своим голосом.

Ройван обошел круг из пламени и уселся на кровать. Сегодня мужчина выглядел иначе. Его плечи понуро опущены, а под глазами залегли темные круги. Он был тем же человеком, что стоял однажды в его доме на Земле, но в то же время казалось, что это совершенно разные люди.

– Я пришел, чтобы поговорить, – просто ответил Ройван. – Ты меня ненавидишь, и я это понимаю. Я обещаю, что расскажу тебе все, а потом… – он тяжело вздохнул, – потом ты сделаешь со мной все, что пожелаешь.

– Почему я должен тебе верить?

– Потому что я твой отец.

Эти слова ударили Ноа по голове словно молотком. Парень смотрел в пустоту и не мог в это поверить. Ройван словно прочитал его мысли, поэтому продолжил:

– Посмотри на это пламя. У тебя такой же дар, верно? – мужчина попытался изобразить слабое подобие улыбки. – Он достался тебе от меня.

И Ноа вспомнил Абсолют. Он давал ему подсказки, смешивал прошлое и будущее, но Ноа тогда не смог отделить одно от другого, потому что не знал где есть что. Абсолют сказал: «Отец и сын. Одно пламя на двоих». Но теперь-то он понял. Ноа внимательно смотрел на своего врага. Изучал его черты лица, пытался вспомнить фотографии, которые он видел в Абсолюте и Хэксенштадте, но они трудно угадывались за возрастом и ожогами.

Парень просто не мог поверить, что судьба посмеялась над ним вот так. Человек, которого он ненавидел больше всего в жизни, которому желал самой мучительной смерти, оказался его отцом – единственным живым родственником.

– Но как же так? – недоумевал Ноа. – Я думал, что моего отца зовут Килли…

– Киллиан это я, – перебил его Ройван как-то невесело. – Вернее, то, что от него осталось.

Ройван тем временем продолжал:

– Когда-то давно, задолго до твоего рождения, я был обычным мальчуганом, немного тщеславным, но кто из нас не без греха? – он снова попытался выдавить улыбку. – Меня звали Киллианом, и я был влюблен в самую прекрасную девочку на свете – твою мать, Нею. Ее родители – Ирма и Вильгельм Вайскопфы – были очень обеспокоены будущим своей единственной дочери, а тут еще на нее стал заглядываться какой-то мелкий аристократишка из полуразорившейся семьи. Конечно, им это не нравилось, но видел бы ты Нею. – Губы, задетые с одной стороны пламенем, тронула грустная улыбка. – Горячая, порывистая, такая, что не сломить. И мы все-таки поженились. Ирма и Вильгельм смирились, хотя и остались недовольны.

В голове Ноа стали возникать обрывки сна, который мучил его до прибытия на Виридитерру. Парню казалось, что он знает всю их историю наперед.

– Я всегда увлекался магией. И Нея меня в этом поддерживала. Я изучил свой дар вдоль и поперек, но мне этого оказалось мало. И тогда… тогда я решил подчинить себе все виды магии. Я подумал, а что тут такого? Разве я не способен на большее? Я чувствовал… или хотел чувствовать, что судьба приготовила для меня что-то важное, что-то, что могу совершить только я. Примерно тогда же я задумался о жестокости имперских магов к тем, кто отличался от них. Я видел, как Энгстелиги казнят неверных, как император выносит свой приговор, и не понимал, почему они это делают. Я заклинал Энгстелиг – ты ее знаешь – отказаться от этого пути, но она все равно решила остаться верной своей семье. И я решил, что для того, чтобы перекроить этот мир на свой лад, мне просто необходимо стать самым могущественным магом. Если они не слушают слова, то обратят внимание на мою силу.

Мужчина опустил взгляд в пол. Было видно, как ему сложно даются эти слова.

– И я добился своего. Но такой дар потребовал большой жертвы. Во имя величия я пожертвовал своим разумом. Вернее, магия сама решила, что это будет равноценный обмен. Так и появился Ройван. Много лет я был заперт в собственном теле, смотрел на все, что делал он и не мог этому помешать. Да, если честно, не сильно и хотел. Потому что мне близки его идеалы, я понимаю, за что борется Ройван. Мы стремились к одной цели, просто именно у него не была кишка тонка, чтобы это делать. Но когда он решил убить Нею, потому что она мешала тебе присоединиться к Эрмандаду, я впервые ненадолго прорвался сквозь него. Вот только было уже поздно. Ноа, я хочу, чтобы ты знал, – Ройван поднял на Ноа свои глаза, и в них не было ничего, кроме бесконечной скорби и раскаяния, – ни об одном убийстве я не сожалею так сильно, как об этом.

– Так вас двое? Ты – мой отец, а Ройван – убийца мамы?

– Верно.

Ройван, или же Киллиан, умоляюще посмотрел на парня. В его взгляде Ноа не видел жестокости, там была лишь тоска и пустота. Парень испытывал те же чувства.

– Но зачем нужно было убивать маму? – спросил Ноа, он все еще не понимал, почему с ней нельзя было просто поговорить.

– Потому что Ройван другой. Он любит тебя и Анну, любил Нею. Но Ройван никогда не останавливается в своей борьбе и готов пожертвовать всем. Нея знала, что ты должен возглавить Эрмандад и только это приведет нас к победе. Но она была матерью и не хотела втягивать свое дитя в эту борьбу. Поэтому и сбежала. Нея продолжала бы прятать тебя от твоего предназначения. Я не хотел, чтобы все было так, Ноа, – голос Киллиана дрогнул.  – Она хотела уберечь тебя от всей крови, которая непременно была бы пролита во имя этой цели. Война неизбежна и именно ты должен повести войско к победе. Моя задача состояла лишь в том, чтобы созвать всех под твои знамена, под знамена освободителя. Так говорится в пророчестве, вторую часть которого твой друг доставил нам. Она понимала, что я найду тебя в любой точке на Виридитерре, и потому попросила паладина Алдрика Аберкона, прежнего директора Хэксенштадта, отправить ее на землю. Я гнал лошадей изо всех сил, но не успел и мне потребовались годы, чтобы понять, в какой мир Аберкон отправил ее, а потом нужно было еще разобраться, куда именно вы отправились.

Мужчина поднялся с постели и одним взмахом руки убрал пламя, окружавшее Ноа. Но парень не двинулся с места.

Киллиан достал из внутреннего кармана жилета ножны Ноа, подошел вплотную и взглянул парню прямо в глаза:

– Пообещай мне, что возглавишь Эрмандад. Пообещай, что добьешься для этих людей лучшей жизни, – он вложил ножны в руку Ноа.

– Но как я могу? – Ноа отшатнулся назад. – Я никто. Даже своим даром толком не владею.

– Ты больше, чем думаешь о себе, – сказал Киллиан. – Мы всегда способны на большее, чем думаем. Просто необходимо избавиться от этой границы, которая мешает нам, и просто сделать, влиться в поток и плыть по течению. Судьба и сердце сами подскажут тебе, когда это будет необходимо.

– Но я не знаю, как управлять такой организацией… есть же более подходящие люди. Маркус, Анна… дядя Махаона… Я не герой, не я нужен вам.

Киллиан нерешительно протянул руку, не зная, может ли прикоснуться к Ноа, но все же решился и сжал его плечо, заглядывая сыну в глаза.

– Послушай, Ноа. Героем никогда и никто не рождался. Ими становились, когда это было нужно. И сейчас весь Эрмандад, – он провел по воздуху другой рукой, указывая на окно, – ждет своего спасителя. Того, кто поведет их к долгожданной свободе.

Ноа смотрел в глаза этому человеку и понимал, что у него еще столько вопросов, ответы на которые он не получил. И если не задать их сейчас, то когда?

– Обещаю, – ответил парень и не соврал. Ноа вспомнил слова Анны, вспомнил изменения, которые произошли в Осо. Он тоже хотел справедливости для этих людей. Наверное, это тоже передалось ему от отца. – Но я хочу кое-что знать.

– Я отвечу на любой вопрос, если буду знать ответ, – произнес Киллиан.

– Энгстелиг. Мне показалось, что она знает тебя, но рассказывать о тебе не стала. Сказала только, что за твоей головой выстроилась очередь.

– Она моя давняя подруга. Одна из тех, кому я доверял больше всего на свете, – ответил Киллиан. – Мы всегда были вместе: я, Нея и более младшая Энгстелиг. Тогда мы еще звали ее по имени, – он усмехнулся, – а теперь я единственный, кто помнит, как ее зовут на самом деле. – Он показал на свой огромный ожог и продолжил: – В ее восемнадцатый день рождения, когда она должна была официально принять на себя обязанности своей семьи наравне с братьями и родителями, в их поместье случился страшный пожар. Я был там, потому что Энгстелиг просила поддержать ее и ждал снаружи. Но когда занялся огонь…

Ноа вспомнил, как постоянно собачилась Энгстелиг с Вайдманами, а в голове почему-то пронеслись слова «Вайдманы хотя бы не горели». Скользкие Вайдманы даже здесь постарались ужалить больнее.

– Я вынес ее из огня: плачущую навзрыд, с обожженными и изрезанными руками. Она хваталась за мой сюртук и плакала, видя, что я пострадал, спасая ее. Она плакала у меня на груди, и это был последний раз, когда я видел ее слезы. Пожар унес жизни всей ее семьи, а причину его установить так и не удалось. Та ночь поделила ее жизнь на «до» и «после», и прежней она больше никогда не была.

– Когда Эли убили… оружием, которым ее убили, был артефакт Энгстелиг, – проговорил Ноа, и слова дались ему из ряда вон тяжело. – Я не мог ошибиться. Я видел его столько раз, это определенно был он.

– Насколько я знаю, милая Элирис умерла от яда, а яд – это не оружие Энгстелиг. Слишком грязно для нее. Я не думаю, что это она.

Не сказать, что Ноа стало легче после этих слов, но появилась крохотная надежда, что это все-таки была не Энгстелиг, которая, несмотря на свою отстраненность и злобу, все-таки столько для него сделала. Но теперь ненависть Энгстелиг ко всему миру обретала смысл. Она не знала, кому можно доверять, а кому нельзя, и потому предпочитала полагаться на себя и – теперь – Франциска. Она ненавидела слабость Ноа, потому что помнила сама, что значит быть бессильной и не простила себе этого. Хотела, чтобы Ноа не повторил ее ошибки и был сильнее, – он грустно взглянул на ножны Ноа.

– Ну вот настал и мой черед повиноваться судьбе.

Ройван выудил из-под полов своего плаща небольшой сверток и протянул Ноа. Это оказались Рубиновые ножны и его артефакт. Парень достал свой меч. Было приятно ощущать холод стали на своей коже. Ноа был рад его возвращению, парню теперь казалось, что он снова целый. Артефакт медленно наполнялся белым светом, как было всегда, когда Ноа хотел его использовать. Киллиан смотрел на это с нескрываемой гордостью.

Ноа отошел подальше от мужчины и замахнулся. Он еще никогда не убивал и боялся этого. Теперь, глядя в серые глаза Киллиана, видя все его шрамы, чувствуя ту же опустошенность, что и он, Ноа больше не хотел его убивать. Он видел перед собой слабого человека, струсившего и возложившего тяжкую миссию на свое второе «я», человека, который ненавидит себя за свою же слабость и свои деяния. Он видел человека, недостойного смерти. Одним движением меча он может облегчить его страдания. И какая же в этом справедливость? Да и кем нужно быть, чтобы отнять жизнь у собственного отца?

– Мама нечасто говорила о тебе, – сказал Ноа. – Я даже не знал, любила она тебя или ненавидела. Теперь мне кажется, что она ненавидела себя за то, что не смогла разлюбить тебя.

– Кто знает, – ответил с хрупкой улыбкой на губах Киллиан. – Нея была невероятно доброй. Она не смогла отказаться от меня, даже когда поняла, что я становлюсь чудовищем. Сделать это ее заставила любовь к тебе.

– Еще Абсолют сказал, что Безликий Летописец ждет меня. Похоже, теперь эти слова обрели смысл.

– Вполне вероятно, что это и вправду я. Но слова Абсолюта не стоит расценивать однозначно. Он любит загадывать загадки.

Они еще немного помолчали, и Ноа обдумывал все сказанное и услышанное. Его мир переворачивался с ног на голову столько раз, и он надеялся, что в самом конце, когда он предстанет лицом к лицу с Ройваном, все наконец обретет очертания и смысл. Но все стало лишь запутаннее, сложнее, неразрешимее.

– Давай, Ноа, – поторопил его мужчина, – я не знаю, сколько еще смогу сдерживать Ройвана.

– Нет, – ответил парень и сам не поверил своим словам, но меч все же опустил. В глазах Киллиана промелькнуло удивление. – Я презираю тебя за то, что ты не спас маму, я ненавижу Ройвана за то, что он ее убил. И именно поэтому я сохраню вам жизнь. Я хочу, чтобы вы как можно дольше горевали об утрате мамы, также, как и я.

Ноа спрятал меч в ножны.

– И я не хочу видеть тебя рядом, это… это слишком больно, – честно признался парень. Он все думал, как можно оградить Ройвана-Киллиана от дел Эрмандада, пока не вспомнил рассказ Осо: – Я хочу, чтобы ты отправился в Аурусмур.

На лице Киллиана промелькнула тень страха, но она быстро исчезла:

– Место, откуда не возвращаются. Прекрасный выбор, – ответил он, и легкая улыбка тронула его губы. – Я сделаю это. Сын.

И он ушел.

***

На следующее утро Ноа и Анна провожали Ройвана к Драконьим хребтам, где и располагались руины Аурусмура. Они отправляли его в точку невозврата, пока весь Эрмандад спал, когда солнце только-только начало вставать. Ноа была неприятна эта компания, но только так он мог убедиться, что Киллиан действительно выполнит свое обещание.

Анна шла молча. Ее глаза покраснели от слез. И Ноа ей искренне сочувствовал. Он тоже знал, каково это потерять близкого человека. Но он не мог отступить. Когда-то парень поклялся отомстить за смерть матери. И, хоть так и не смог убить Ройвана, был уверен, что выбрал ему наказание ничем не хуже.

Никто в отряде – кроме Ноа и Анны – не знал, куда направляется Безликий. Это было решение самого Киллиана – он хотел, чтобы люди доверяли Ноа и последовали за ним. Мужчина собрал немного вещей и еды, чтобы не нуждаться ни в чем первое время. Остальное будет приносить Анна.

Самым быстрым и безопасным способом добраться к Драконьим хребтам были норы. Втроем они спустились туда и дождались старушку Пово, которая, кажется, что заподозрила, но осталась молчалива, когда ее попросили проводить к дверям земель эльфов. Ей Киллиан сказал, что отправляется на задание, то же он поведал и остальным членам отряда в кратком письме, оставленном Анне. Ей нужно будет донести это всем остальным.

Проведя несколько часов в темной норе, Ноа прищурился, увидев яркий солнечный свет. Они стояли недалеко от границы, которая отделяла Драконьи хребты и восточный лес проводников.

Киллиан шел впереди – он один знал, где находится Аурусмур. Пока они следовали по норе и к древнему городу он занимал их рассказом о старой столице эльфов, о том, как он в поисках силы избороздил дороги Виридитерры. Киллиан рассказывал о том, как бывал в Блазоне и попробовал тамошнего вина, отметив, что после него невозможно пить это отвратное вельтерновское пойло; о восходах в Империи Рё и о странных нравах жителей этой страны, готовых для незнакомца пожертвовать чем угодно. Он говорил, а Анна тихо плакала, потому что часть этого пути – пути, на котором рождался и рос Эрмандад – она прошла вместе с ним.

Ноа завороженно рассматривал местность. Больше всего его поражали горы. Большие и спокойные. Киллиан сказал, что на одной из них расположился Горный клан эльфов, откуда родом Маркус, Персиваль и Элирис, которая, к слову, никогда не была чистокровной горной эльфийкой. Ноа тогда взглянул на них по-другому, подумав о том, как среди этого лютого холода и льда могла вырасти такая девушка, как Эли. Глядя на них и сам Ноа успокаивался.

Холодный морозный воздух резал легкие при каждом вдохе, и Ноа искренне порадовался тому, что Киллиан настоял на том, чтобы они взяли с собой теплую одежду. Он был прав, как бы неприятно это было признавать. На Ноа был длинный черный плащ, изнутри подбитый каким-то теплым белым мехом, кожаные перчатки и высокие сапоги.

Они все ближе и ближе подходили к горам, и Ноа уже начал было волноваться, что придется совершать трудный подъем. Но у подножия одной из гор Киллиан остановился у расщелины. Проход был узким, но мужчине было все равно. Он шел вперед, за ним Анна, а колонну замыкал Ноа.

Киллиан вышел из расщелины и остановился, перекрывая путь Анне и Ноа:

– Дальше вам нельзя, – сказал он, – здесь начинается Аурусмур.

Ноа выглянул за плечо Киллиана. Он увидел, как вдалеке, словно вырастая из-под земли высятся полуразрушенные шпили башен. За спиной Киллиана были колонны, потрепанные временем, покрытые песком дороги. Он увидел мертвый город и услышал шепот ветра, в котором таилась опасность этой тишины. Здесь Ройвана ждало его наказание. Это место станет его тюрьмой.

Анна тихонько всхлипывала. Ноа не видел ее лица, но заметил, как подрагивают плечи девушки. Она хотела казаться сильной, но была всего лишь девушкой, у которой забирали часть ее единственной семьи. Ноа протянул руки и неловко обнял ее, но Анна, к его удивлению, не отстранилась, а продолжила тихо плакать. Ему подумалось, что после она будет ненавидеть его вдвое больше, потому что он видел, какой слабой она может быть.

– Анна, не время для слез, – сказал Киллиан, – помоги Ноа закончить нашу миссию, – мужчина протянул руку, но будто натолкнулся на прозрачную стену.

Увидев это, Анна стала всхлипывать еще сильнее. Стараясь не обращать внимания на плач дочери, Киллиан продолжил:

– Ноа, встань во главе Эрмандада и борись яростно и беспощадно. Мы все хотим свободы и избавления от рабства. И защити тех, кого защищал я.

Ноа ничего не ответил, и тогда Киллиан обернулся, взглянув на мертвый город, ожидающий его.

– Прощайте, Анна, Ноа, – сказал Киллиан и побрел прочь.

Анна не перестала всхлипывать. И когда она подняла на него свои заплаканные серые глаза, Ноа не увидел в них ничего, кроме ненависти. Горный ветер трепал ее короткие черные волосы, и они липли к влажным от слез щекам. Анна выглядела такой решительной и такой отчаянной, но Ноа не боялся ее гнева. Он сделал так, как считал нужным. И вспоминая слова самого Киллиана о том, что в нужный момент судьба и сердце подскажут, что ему делать, ему подумалось, что он поступил правильно.

Жизнь за жизнь – это не равноценный обмен, а продолжение длинного кровавого пути из ненависти, которому нет ни конца, ни края.

– Я никогда тебя не прощу, – прошипела Анна. – Ты будешь лидером Эрмандада, но моим никогда!

Ноа стойко выдержал ее взгляд, сам не зная как. Возможно, теперь он был как никогда спокоен, отпустив свою ненависть и жажду мести, когда наконец-то появилась надежда на что-то светлое и действительно важное. Когда впервые появился путь к будущему, к которому стоило идти.

– А я и не прошу об этом, – ответил Ноа.

Он отвернулся от Анны и двинулся прочь, назад к норе Маркуса. Нужно возвращаться в дом Скуггена.

Эпилог

Кристиан лениво потягивал вино, когда в его дверь постучали. На пороге комнаты появился слуга, одетый в причудливую коричневую ливрею с золотыми позументами. Кристиан не был ему рад, ведь этот визит мог означать лишь одно:

– Лорд-протектор ждет Вас у себя в кабинете, – произнес лакей и притворной учтивостью.

Вся прислуга боготворила Алму Нова и со снисхождением смотрела на его нерадивого сына. Они не показывали этого в открытую, но Кристиан чувствовал к себе другое отношение с малых лет. И сейчас был не против этого. Уж пусть лучше считают его местным пьяницей и дураком, чем заподозрят в государственной измене.

Кристиан отставил бокал в сторону и поднялся с кресла. Идти к отцу за очередной порцией упреков не хотелось. Но, если тебя вызывает самый главный человек во всем государстве, отказаться нельзя, даже если вы с ним в близком родстве.

Сын лорда-протектора даже пожалел, что когда-то пообещал матери не применять магию к отцу. Хотя это бы решило многие проблемы Кристиана.

Магия в Мепаисе считается недостойным и низким даром. Хотя высшее руководство не раз прибегало к помощи тех, кого презирает. Потому что, как оказалось, маги – сильное подспорье в войне за независимость. Когда в Кристиане пробудилась магия, его мать чуть не хватил удар. Она заставила мальчика молчать об этом, чтобы не подпортить репутацию Алмы Нова. Его мать была идейной женщиной, мечтаний и мотивов которой он никогда не понимал. Он не понимал ее слепой веры в отца, ее пылкой любви в ответ на его скупость в чувствах, но был благодарен ей за то, что его она растила с любовью, которую удавалось постичь не всем детям в охваченной войной стране. Кристиан хранил в тайне свои магические способности, и хранит до сих пор. Вот только теперь его мотивы изменились. Он больше не боится опозорить отца, он молчит, чтобы помогать повстанцам.

Иногда мама разрешала Кристиану попрактиковаться в магии на слугах, чтобы точно быть уверенной, что они верны идеям республики, а не старого ненавистного всеми режима. Она была мудрой женщиной и понимала, что игнорировать дар сына опасно. Ведь, чем лучше он его изучит, тем искуснее сможет его скрывать. Мальчик потихоньку практиковался во внушении, иногда даже мог прочитать мысли слуг – и, как правило, они ему не нравились.

Кристиан шел по коридору, стены которого были обшиты уродливыми деревянными панелями. Знали бы Первородные боги, как ему все здесь опостылело! Уж лучше пройти все битвы Эрмандада с имперскими магами на передовой, чем провести здесь еще хоть день. Но Безликому Кристиан был нужен именно в Мепаисе, в самом сердце страны мятежных республиканцев. Отсюда проще всего управлять шпионским отрядом, которым он и руководил. Ведь кто может заподозрить в пособничестве повстанцам самого сына лорда-протектора? Тем более такого непутевого.

Слуга шел бесшумно, неся в руке масляную лампу, Кристиан же громко топал. Ему, как маленькому ребенку, нравилось нарушать покой во дворце. Вскоре они вышли к лестнице, которая вела в мезонин – там располагался кабинет отца. Обставлен он был без излишеств, в духе всего строения. Отец презирал пышное убранство дворцов Црейфлодера, поэтому свою резиденцию он сделал чуть ли не полной противоположностью. Бедненький интерьер символизировал близость лорда-протектора к нищему народу Мепаиса.

Лакей остановился у двери и пропустил Кристиана вперед. Сын лорда-протектора постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел. Алма Нова сурово нахмурил седые брови, но ничего не ответил. Кристиан знал, что отца раздражает его вальяжное поведение, и не мог отказать себе в удовольствии позлить его.

В центре кабинета стоял круглый дубовый стол, который отец использовал для разных переговоров и заседаний. Когда же никого не было, он перемещался в дальний угол комнаты, где стоял второй стол. Рядом с ним располагался диван с мягкой бархатной обивкой и резным каркасом – единственный предмет роскоши во всем кабинете. Там отец читал книги и изучал донесения.

Кристиан плюхнулся на диван, закинув на него даже ноги. Отец серьезно взглянул на него из-под своих кустистых бровей. Его лицо, наполовину сокрытое под жесткой седой бородой, не выражало никаких эмоций.

– Мне донесли, что ты снова спустил кругленькую сумму на девиц и карты, – без прелюдии начал Алма Нова.

Кто же сомневался, что он сразу перейдет к делу. Алма Нова – человек старой закалки, совсем не обученный тонкой политической игре, где одним нужно улыбаться, а другим скалиться. Алма Нова – военачальник, обожженный гражданской войной и, попробовавший, словно гончар, обжечь этим пламенем своего сына, чтобы сделать из него свою копию. Вот только сын оказался бунтарем, а не послушной пешкой. Поэтому Кристиана  его слова только раззадорили.

– Шпионишь за родным сыном? – со смешком спросил он, отчего лорд-протектор освирепел.

– Мой сын не должен позорить меня перед подданными! – взревел он и яростно подскочил со стула. – Не должен разорять казну и шляться с девками, за чье внимание нужно платить!

Сейчас Алма Нова не сдерживал эмоции, говорил все как есть, ведь свидетелей не было. Кристиан же попытался изобразить самый невинный взгляд, потому что знал, что отца это еще больше взбесит.

– Ну девицы поприличнее с таким раздолбаем водиться не хотят, – он простодушно пожал плечами.

Алма Нова устало выдохнул и сел на место. Кристиан чувствовал что-то неладное, но никак не мог понять что. Затем лорд-протектор заговорил:

– Ты позоришь не только меня, но и память о своей матери. Ты слишком заигрался в свои бунтарские игры, Кристиан. Пора взрослеть.

Кристиан только громко рассмеялся, откинув голову назад, а Алма грозно хлопнул кулаком по столу, показывая, что сын должен прекратить.

– Я не могу позволить, чтобы моя страна попала в руки, – Алма смерил сына презрительным взглядом, – такого пустоголового бездельника, но обойти тебя в наследовании не могу. Нельзя чтобы после моей смерти начались междоусобицы и разрушили все то, что мы строили и завоевывали с таким трудом.