Этот сильный слабый пол

– Ты чего так «сироту» пугаешь? Чуть заикой не сделал, – Варвара старалась максимально оттянуть тот момент, когда нужно хотя бы сесть. Болело все, кажется, даже зубы. Она чувствовала, что начинает разваливаться, как «пазлы», а сейчас, и именно сейчас, очень хотелось выглядеть тонкой, звонкой и грациозной, как газель. Газель получалась, но какая-то полупарализованная. Он, с нескрываемым интересом и с видимым трудом подавляя накатывающий смех, наблюдал, как она безуспешно пытается собрать себя в единое целое.

– Лучше бы помог, – наконец не выдержала она и взмолилась, – чем там хихикать.

Не произнеся ни слова, он протянул руку и буквально выдернул ее из сена, да так, что она едва не перелетела через него. Если бы он ее вовремя не подхватил, она бы голая уже была где-то внизу между сломанным комодом и шкафом.

– Так, я все понял, – озабоченно хмыкнул он, осматривая ее со всех сторон, – у тебя все тело в синяках, завтра вообще не встанешь.

– Справлюсь, только сейчас мне помоги, пожалуйста.

Он молча кивнул и, помогая ей одеваться, не упускал момента поцеловать ей то плечо, то затылок, то колена, чуть дольше задержался, целуя ее живот.

– Жаль, больше времени нет, – произнес он, поднимая на нее глаза, затянувшиеся «нехорошим» туманом.

– ?

– К нам гости, – и взгляд его снова стал ясным. Она вздрогнула и обернулась. Сквозь щели между досками было четко видно, как из леса вышла большая группа спортивного вида мужчин, одетых в стиле «милитари». Они двигались быстро, постепенно выравниваясь в цепь.

– Не бойся, это…, – он чуть замялся, подбирая нужное слово, – ну, можно сказать, что они мои друзья. Я очень хотел, чтобы они были здесь как можно быстрее, но это было в начале, а теперь я жалею о том, что они вообще приехали. – Он повернул к ней лицо, стараясь запомнить каждую ее черточку. Сейчас она чуть сдвинула брови и у нее появилась легкая морщинка тревоги.

– И не надейся, – странным, вдруг охрипшим голосом произнес он и, не собираясь объяснять сказанное, развернулся, захватил край дощатого настила и прыгнул вниз, секунду повисел на руках и оказался на земле.

– Прыгай, – произнес он, вытянув впереди себя руки.

– А нет более легкого способа от меня избавится? –заныла Варвара, с ужасом представив себе их обоих лежащими с переломом позвоночников.

– Я сказал, прыгай! – рявкнул он, и она, зажмурившись от страха, рухнула вниз. Он принял ее на свою огромную грудь, чуть покачнулся, но устоял, чмокнул где-то выше уха и поставил на пол. Потом осмотрел ее со всех сторон, отряхнул и поправил одежду, привел, как ему показалась, в порядок прическу и, оставшись довольным результатом, двинулся к выходу.

– Сергей, я здесь! – прокричал он в зазор между створками ворот. Они еле успели отскочить – несколькими мощными ударами ворота были выбиты напрочь. Он вышел первым, не обернувшись и не подав ей руки.

– Все разговоры потом, – произнес он, никому из «друзей» не дав открыть рот.

Впереди Варвары теперь шел совершенно чужой, незнакомый ей человек, даже его спина источала холод и отчужденность. Выбил дверь и вышел вон, правда, у Пушкина Гвидон выбил дно, а не дверь, но суть одна и та же. Варвара засунула руку в карманы джинсов, что, по ее мнению, было проявлением наивысшей степени независимости, и с выражением полнейшего равнодушия на лице двинулась за ним. Основная задача, думала она, не переиграть. Без излишней холодности, смущения, чувства неловкости. Ведь по сути ничего такого не произошло. Была стрессовая ситуация, угроза жизни. Фактически они чудом остались живы, потери нервных клеток компенсировали фантастическим сексом, во всяком случае, она получила удовольствие, а он…, так это его проблемы.

– Эта женщина помогла мне остаться в живых, – произнес он и, не поворачиваясь, кивнул головой в ее сторону.

Хорошо хоть «малышом» не назвал, «солнышком», «киской» или еще как-нибудь, что у них там входит в стандартный набор «казановы» для дам без имени. До нее только сейчас дошло, что он даже не спросил, как ее зовут. Но если хорошо подумать, это даже хорошо. Никаких обязательств. А сейчас главное – не навернуться, споткнувшись о какую-нибудь доску, и без потерь добраться до машины.

– Ой, мамочки! Бармалей!!!, – это она уже произнесла вслух и неожиданно громко.

– Что?! – спросил «Гризли», неожиданно остановившись и чуть повернув голову. Не ожидая такой резкой остановки, Варвара со всего размаха врезалась лицом ему в спину, как раз между лопаток.

– Мой кот! У меня в машине кот остался, Бармалей!

– Не волнуйтесь, пожалуйста, он по-прежнему в машине, – произнес один из «миллитари», – жив и здоров. Только вы так не торопитесь, мы ваш «Жигуль» отогнали на шоссе, а то иначе было не справиться, дорога слишком узкая, не развернуться.

– Они подвезут вас, к вашей машине, – холодно произнес «Гризли», – если вам будет необходимо, один из них сядет за руль и доставит вашу машину по указанному вами адресу. Лицо его было тяжелым, чужим, из другого, недоступного для нее мира. Глаза смотрели на нее и не видели. Голос ровный, с хрипотцой, без эмоций, вежливый и равнодушный.

У Варвары все заледенело внутри, но почти пятнадцать лет практики в «пьяной травме», как называли коллеги их вторую хирургию, не прошли даром. Она сейчас стала почти его зеркальным отражением, только с учетом, что она все-таки женщина.

– Спасибо за предложение, – сказала она таким тоном, которым обычно разговаривала с тяжело больными, – не стоит беспокоиться, я достаточно самостоятельный человек.

– Если вдруг, вам понадобится помощь…

– Еще раз вынуждена поблагодарить вас за предложение, – также терпеливо и доброжелательно, но уже с легкой и чуть насмешливой улыбкой («больной» оказался не только тяжелым, но еще и капризным) произнесла Варвара, – но свои проблемы я решаю сама, а если мне и нужна бывает помощь, тогда я обращаюсь к своим самым близким друзьям. А теперь прошу меня извинить, от пережитого у меня немного заболела голова и я бы хотела побыстрее попасть домой.

Он, не произнеся больше ни одного слова, чуть поклонился. Степень его холодного равнодушия упала до «абсолютного нуля». Она приложила максимум усилий, чтобы ее ответный кивок соответствовал «заданному температурному режиму», и быстрым шагом направилась подальше от этого места. И в последний момент, уже покидая «опасную зону», Варвара краем уха за своей спиной, услышала, как кто-то произнес, что рядом за сараем лежат два «огнестрела»… . Это придало ей значительное ускорение, она больше ничего не хотела слышать, видеть и тем более знать… . Быстрее и подальше от этих людей с их бешеными деньгами, кровавыми разборками и дикой любовью. Если бы он ей сунул в карман сто долларов, наверно, это было бы для нее меньшим шоком, чем их так называемое прощание.

Варвара не поняла, как оказалась возле своей «Копейки».

– Может быть, я сяду за руль? – произнес стоявший рядом «миллитари». – У вас машина – зверь, хотя с виду не скажешь.

Она вздрогнула и, протянув руку вперед, выставила ладонь так, что между ними мгновенно возникла стена и, отрицательно качнув головой, сразу отмела прочь все дальнейшие предложения о помощи. Сев за руль, она даже не смогла поблагодарить их за то, что они выкатили ее машину. Не поблагодарила не потому, что не сочла нужным, а потому что не могла физически. Сейчас внутри болело так, что она не могла произнести ни слова. Захлопнув дверцу, Варвара сразу повернула ключ в замке зажигания и завела двигатель. С заднего сидения хрипло попытался о себе напомнить Бармалей, но, почувствовав своей «тонкой организацией» какое-то кардинальное изменение, свернулся клубочком и притаился.

Движение на трассе значительно активизировалось в обе стороны, но пробки еще не начали образовываться и Варвара быстро добралась к своей «фазенде». Загнав машину во двор и поставив под навес, она надела на сопротивляющегося кота противоблошный ошейник и выпихнула его во двор. Бармалей был готов остаться на всю жизнь в машине, лишь бы на него не надевали эту удавку. Но сейчас Варвару меньше всего волновали его желания.

Она затащила пакеты в дом. Спасибо тете Зине, приготовившей дом к ее приезду. Работающий холодильник тут же был забит едой. В небольшой пристройке, рядом с домом был оборудован душ, бойлер нагрел воду, и Варвара тут же этим воспользовалась. Надо все смыть с себя: его запах, его поцелуи, и забыть, обязательно забыть, все забыть, а особенно последнее «и не надейся» и его равнодушный взгляд, он выжигал ее изнутри. После сегодняшней встречи вчерашний день ушел так далеко, как будто его никогда и не было. Но что должно произойти, чтобы забыть утро сегодняшнего дня? Наверное, только время. Да, только время, оно лечит почти все.

Как давно рядом нет мамы, а привыкнуть к этому она так и не смогла. До сих пор Варвара не может смотреть ту единственную кассету где мама еще живая. Если бы она была сейчас рядом, она бы ее поняла, обняла, утешила, и сразу все стало бы ясно и понятно. Варвара почувствовала, как сами собой покатились слезы, тут же смываемые колючими каплями дождя. Здесь ее никто не видит и никто не осудит, что она такая сильная, та, которая может найти выход из любой ситуации, а в действительности слабая и беспомощная… . А почему, собственно, она слабая и беспомощная? Варвара обтерла лицо. Да, действительно, а почему это она слабая? Голова и руки, на мести, кстати, очень неплохие голова и руки тоже, и все остальное тоже на уровне. Ну, может, характер подкачал, хотя был бы помягче, может, она тогда бы и не выжила.

Душ становился прохладнее – запас горячей воды заканчивался. Холодные струи действовали одновременно и бодряще, и успокаивающе, особенно на воспаленную кожу. Обмотавшись махровой простыней, она пошла в дом и включила чайник, пока он закипал, соорудила себе завтрак, благо не надо было готовить, а только достать из холодильника и поставить на стол. Затем собрала еще влажные волосы и стянула их на макушке резинкой. Женская хитрость: во-первых, волосы не мешают, а во-вторых, когда снимаешь через пару часов эту самую резинку, каре становится таким же пышным, как после укладки. Вот с таким пышным «фонтанчиком» на голове она была похожа на Чиполлино из сказки, а хвостик на макушке напоминал прорезающиеся стрелы лука.

Надев старенькие джинсы и свитер, она наконец уселась за стол. Пара бутербродов и чашка крепкого, пусть и растворимого кофе – это именно то, что сейчас ей так необходимо. Затем, когда все было убрано со стола и помыта посуда, из кладовой был извлечен старый и очень удобный шезлонг, он был водружен на свое коронное место, в угол открытой веранды, на него уложен старый шерстяной плед – все-таки на улице только май, теплые носки, ветровка и Франсуаза Саган в руках. Все, жизнь удалась, мысленно произнесла Варвара, усаживаясь поудобнее и укутавшись пледом, раскрыла книгу. Начинал действовать аспирин, который она приняла до завтрака, и ломота во всем теле потихоньку стала отступать, так же, как и какой-то нервический озноб, не перестававший ее колотить сразу после душа. Наверное, продолжать мыться уже холодной водой был явный перебор, зато синяки и ссадины стали значительно меньше болеть.

Бармалей рыскал по двору в поисках старых подруг и новых ощущений.

Как только она с максимальным комфортом устроилась в своем гнездышке, то тут же вспомнила, что забыла на столе музыкальный плеер.

– Бармалей, – на всякий случай позвала она кота, – ты не хочешь сделать доброе дело?

Кот не хотел. Варвара тяжело вздохнула и закрыла глаза: «Обойдусь без музыки».

– О, а я только на минуту в лабаз отошла, – раздался радостный голос тети Зины, – а она уже здесь в любимой позе и с книгой. Здравствуй, моя девочка! Ох, а что у тебя с лицом? Ты что, в пчелиный улей губами упала или ботокс накачала, они у тебя прямо как у Луи Армстронга в молодости. Это такой американский джазовый трубач и певец, жил сто лет назад, так губища у него были точно такие, как у тебя сейчас.

– Я вас тоже, теть Зин, очень рада видеть, – произнесла Варвара и постаралась потянуться, но, охнув от боли, тут же оставила эту идею, – и я знаю, кто такой Луи Армстронг.

С трудом выбравшись из пледа, она поцеловала подставленную щеку тети Зины, которая наблюдала за ней с нескрываемым интересом.

– Пойдемте, я вам там много чего привезла. И спасибо за то, что дом подготовили, а то на работе меня так укатали…

– Да нет, девочка, – скептически прокомментировала тетя Зина свои наблюдения, – на работе так не «укатывают». Ты сейчас похожа на сытую кошку, лицо-то у тебя еще довольное, а вот в глазах уже появилась печалька. Видать не по себе дерево решила срубить. Варенька, детка, мальчиков-то надо любить со своей улицы…

– Теть Зин, в моей жизни сейчас есть только один мужчина, и это Бармалей…

– Ну да, ну да, только вот от тебя дорогим мужским парфюмом разит на километр, ты его и за неделю не отмоешь. Или ты уж и кота духами стала поливать? Ну да не хочешь, не говори, знать, не время для таких разговоров. А за то, что ничего не забыла и все привезла, за это спасибо. А теперь, девочка, иди-ка ты ложись спать, и не в это дурацкое кресло, а в нормальную кровать, я там тебе все чистое постелила. Пока отдохнёшь я тебе твой любимый борщ сварю да пирожков напеку, а то ключицы аж через свитер выпирают. И поверь мне, все перемелется и мука будет, так и у тебя обязательно все наладится, не с ним, так с другим…

– Теть Зин, – запротестовала Варвара.

– Ой, иди уже, лишенько мое, – горестно махнула на нее рукой тетя Зина и пошла со двора, унося с собой пакеты с лекарствами, и уже у калитки вдруг запела во весь голос: – «Зачем вы, девочки, красивых любите, одни страдания от той любви…».

Варвара горько улыбнулась ей вслед и вдруг почувствовала, как на нее наваливается непомерная усталость и она хочет лечь, очень хочет лечь в кровать. Вытянуться всем своим истерзанным телом на белых простынях. Утонуть в огромных перинах, пуховых подушках, за которыми так любовно и заботливо ухаживала тетя Зина. Кое-как стянув одежду, она упала в заботливо расстеленную постель. Ее голова еще не коснулась подушки, а она уже спала глубоким сном.

Дни проходили за днями. Иногда бывало солнце, чаще пасмурно и дождь. Восстанавливалась Варвара очень медленно и очень трудно. Тетя Зина ухаживала за ней, как за больным ребенком, не донимая расспросами. Днем она буквально заставляла Варвару учиться печь пироги с капустой, рыбой, которую «доставлял к их двору» Петр Петрович, сосед, чей дом располагался как раз напротив дома тети Зины, и только в разговоре с Варварой позволяла себе называть его ласково Петрушей, а при всех других только Петрович или Петр Петрович. Ему, как «настоящему полковнику в отставке», были не чужды черты истинного гусара, а именно широкие жесты (так, в минувший Новый год он подарил тете Зине, чуть не вызвав у нее остановку сердца, букет орхидей). Служба то ли в МВД, то ли ФСБ, то ли в ВДВ, он никогда не говорил на эту тему, но его «прошлое» было явно непростым, наложила на него определенный отпечаток – он был немногословен, молниеносно принимал единственно, как он считал, правильное решение, которое никто даже не пытался оспорить, и немного грубоват.

По вечерам тетя Зина устраивала торжественные чаепития из большого медного, с медалями, самовара с вареньем, с ее и Варвариными пирогами, которые по виду, но не по вкусу, отличались друг от друга примерно, как скульптуры Бернини от истуканов «Моаи» с острова Пасхи. Самоваром занимался только Петр Петрович, он и воду заливал, и растапливал его, это было настоящим священнодействием. Сначала Петрович закладывал в жаровню раскаленные угли, затем для придания чаю определенного аромата сверху добавлял щепу яблони, сливы или вишни и, когда вода в самоваре закипала, убирал жаровую трубу и ставил заглушку. С прямой спиной и на вытянутых руках, с торжественным видом Петрович вносил самовар на веранду, водружал его на дубовый стол, покрытый белоснежной, с яркой вышивкой скатертью, сверху ставился пузатый фарфоровый заварочный чайник с нарисованной Спасской, увенчанной красной звездой, башней Кремля. Варвара каждый раз пыталась разгадать загадку сияющей белизны скатерти и необыкновенную яркость расположенных по всему нижнему краю скатерти вышитых петухов, кренделей, пирогов, и разных фруктов–овощей, но тетя Зина только загадочно улыбалась и мертво хранила свою тайну.

Закончив чаепитие и убрав все со стола, пока Варвара с тетей Зиной мыли посуду, Петрович намывал и чистил самовар. Затем они дружно переходили в гостиную, и тетя Зина садилась за пианино. Из-под ее чуть огрубевших пальцев начинала литься музыка: иногда это была просто классика, иногда, и это зависело от всеобщего настроения, тетя Зина низким грудным голосом исполняла русские романсы, а иногда они все вместе пели русские, украинские и почти забытые песни советского времени.

Синяки, ссадины постепенно уходили с кожи, а вот с душевным состоянием было значительно хуже. Варвара, если тетя Зина занималась своими делами, могла часами неподвижно сидеть в шезлонге с книгой в руках, так и не прочитав ни одной строки, каждый раз вздрагивая от шороха шин редко проезжающих через их деревушку машин. Она ни о чем не думала, как в душе, так и в голове было, как говорят компьютерщики, «выжженное поле». Безделье оказывало ей медвежью услугу. Варвара угасала. Она старалась ни о чем не вспоминать, но ее тело предательски отказывалось забывать произошедшее. Его руки, губы, тело, его шепот, его запах, от которого Варвара никак не могла избавиться, все проникло в каждую клеточку ее тела, отравив его смертельным ядом тоски. Разумные доводы, которые она приводила себе, что нельзя жить прошлым, что жизнь на этом не заканчивается, что все равно из этого ничего бы не вышло хорошего, что у многих в жизни не было того, что пережила она, и, главное, никогда не будет даже чего-нибудь подобного, не утешали.

– Сколько ты еще будешь прохлаждаться? – первой не выдержала тетя Зина. – Когда твой больничный заканчивается, спрашиваю.

– Что? А, больничный, – отстраненно переспросила Варвара, – кажется, через пару дней. Я Ольге позвоню и попрошу, чтобы она его на неделю продлила.

– Нет, не позвонишь, – решительно выдала тетя Зина, – а завтра поедешь домой и заберешь с собой совершенно одичавшего Бармалея, пока он не перепортил всех кошек области, а через «пару дней» выйдешь на работу. Может, это тебе как-то мозги поправит, а то на тебя смотреть тошно. Нет в мире таких мужиков, чтоб вот так убиваться.

– Да никто и не убивается, – выдавила из себя Варвара. – Теть Зин, а что, где-то рядом с нами есть правительственные дачи?

– Детка, ты себя хорошо чувствуешь? – забеспокоилась тетя Зина. – Какое правительство, какие дачи? Богачи там, олигархи всякие есть, депутаты и актеры есть, только они там дальше, – и она неопределенно махнула куда-то рукой.

– Просто я видела какие-то знаки, что наша территория контролируется дронами, – и Варвара вопросительно вскинула брови.

– Ха, какие там «дроны», – заулыбалась баба Зина, – это на позапрошлых выходных к Егорычу, к тому, что у околицы живет, сын приезжал с семьей. Так внучок его, Павлушка, кстати, с версту коломенскую вымахал, вот он и наколотил эти доски по всему лесу. Говорил, что сам придумал и что это будет получше всякой охраны. Придумщик. Начитаются всякого, а потом чудить начинают. Он, кстати, все Машей интересовался, этой, что твоей Ольги дочка. Все спрашивал, приедет ли она этим летом. А ты, случаем, действительно не знаешь, приедут они с бабкой своей, Верой Павловной? Эх, мы бы вам и солений, и компотов, и варений всяких накрутили!

– Теть Зин, я еще прошлогоднее не доела, – задумчиво произнесла Варвара, – а вот насчет их приезда не знаю. Так ты сама и позвони, вы ведь с тетей Верой подруги.

Из ее головы все не шел Павлушка со своей выдумкой, ведь благодаря его фантазии они тогда остались живы, а то ведь те действительно их могли сжечь в том старом сарае…

– Да, все забываю, – продолжала тетя Зина, – часами по телефону болтаем, а потом трубку положу и сразу вспоминаю, что главное-то я и не спросила, ну, думаю, в следующий раз спрошу и опять забываю. Ладно, все, вылезай из своего кресла, а то нашла убежище, и давай собирайся. О, смотри, твой красавец нарисовался…

Варвара вздрогнула и тревожно вскинула глаза.

– Да, я про Бармалея, – махнула на нее рукой тетя Зина, – ишь вся вскинулась. Ты, Варенька, давай-ка двигайся, а то действительно умом тронешься, ведь уж давно совершеннолетняя, а ведешь себя как дитё неразумное.

Варвара кивнула и, набравшись сил, вылезла из своего укрытия. По двору уставшей походкой, с ошалелой от счастья мордой шествовал Бармоша. Не дойдя до крыльца, он, как подкошенный, упал на бок и медленно, с утомленной ленцой со всей мочи потянулся и, переворачиваясь с боку на боку, неотрывно наблюдал за хозяйкой: мол, посмотри, как я хорош собой и как тебе повезло, что я у тебя есть. Варвара тоже потянулась, да так, что в спине что-то подозрительно хрустнуло. «Ну, вот я уже на части разваливаюсь, надо о душе думать, а я все о бренном». Она сделала несколько наклонов вперед, стараясь, не сгибая колени, достать руками пальцы ног, затем пару раз присела, и теперь захрустели колени.

– Ну вот, подвигайся, подвигайся, – снова вступила тетя Зина, с интересом наблюдая за происходящим, – только не больно надрывайся, еще успеешь напрыгаться, а я, пожалуй, пойду тебе в дорогу что-нибудь вкусное испеку, а то от твоих деликатесов у меня до сих пор с желудком проблемы. Ты такую гадость больше не привози и там у себя не ешь. А то напривозила сыров с плесенью, это же надо, отрава какая…

– Тетя Зин, – не выдержала и наконец развеселилась Варвара, – это были камамбер, гранд блю и горгонзола, деликатесные сыры.

– Ага, ты мне бы еще сasu marzu притащила, – с гордостью глядя на впечатление, которое она произвела, произнесла тетя Зина, – итальянский сыр с червями, если ты, детка, этого не знала. Если мы живем в глуши, еще не значит, что мы не в курсе новинок европейской кухни. А твой камамбер все равно мне не нравится. Ты мне в следующий раз российского привези…

– Тетя Зин, – деликатно прервала ее Варвара, – патриотизм, конечно, дело хорошее…

– Ты еще слишком молода, чтоб учить меня, – остановила та ее и уже мягче добавила. – Я в том возрасте, когда вкусы менять уже поздно. А вот насчет патриотизма – ты хорошо сказала, что это дело хорошее, только проявляется это не любовью к сыру.

И царственной походкой она удалилась в свой дом. Варвара проводила ее ошарашенным взглядом, от растерянности забыв, зачем она вылезла из шезлонга и что собиралась дальше делать.

Дорога была почти пуста. Середина недели. Иногда встречались фуры, поодиночке и целыми колоннами. Редко на огромной скорости пролетали иномарки, которые Варвара провожала равнодушным взглядом. В голове медленно выстраивался план необходимых дел на сегодня. Надо отогнать машину к дяде Мише, позвонить и встретиться с Ольгой, взять у нее больничный и передать кучу гостинцев, которыми баба Зина так забила ее багажник, что машина теперь шла почти на ободах. Компоты, соленья, варенья для самой Варвары, для Ольги, Машундиля и Веры Павловны. Подвалы бабы Зины были почти полностью опустошены и готовы для принятия новых поступлений.

Она не торопясь обогнала междугородный автобус, забитый дремлющими пассажирами. В город она приедет в утренний час пик, но Варвара не собиралась ехать в «спальный» район через центр, лучше сделать небольшой круг, чуть больше километраж, зато значительный выигрыш во времени.

Бармалей на заднем сидении спал крепким сном, восстанавливая силы после затянувшегося уик-энда. Варвара включила радио, и тут же диктор преувеличенно бодрым голосом пожелал доброго утра, радостно пообещал понижение температуры и дождь. Она чуть сбросила скорость, ей не хотелось торопиться с возвращением туда, где ее ждали серые и унылые, похожие один на другой будни.

Она все успела. Встретилась с Ольгой, которая выразила восхищение ее поздоровевшим видом, хотя в глазах читалась плохо скрываемая тревога: видно, не так уж хорошо она выглядела. Поболтали о том, о сем, Ольга вспомнила шашлык и Ибрагима: что красивый мужчина, но чеченец, хотя, видимо, «очень цивилизованный чеченец». Варвара согласно кивала головой, промолчав о своих любовных подвигах. Расставались они шумно, искренне клянясь друг другу звонить по поводу и без повода и обе прекрасно понимая, что времени и часто сил для общения катастрофически не хватает, работа и быт засасывают по самую макушку, пережёвывая и жестко выплевывая отработанный материал. Напоследок Ольга, не выдержав, сказала: «Варь, ты смотри, если совсем невмоготу, ты звони, и я тебе дней на десять организую отдых, а лучше сдала бы ты анализы, а то выглядишь, как после суточного дежурства». Варвара пообещала, что если возникнут проблемы, Ольга будет первым человеком, к кому она обратится за помощью. На том они и порешили.