Алон

Владимир Латышев

Алон

Книга 1

Предисловие

События, описанные ниже, конечно, вымышлены. Однако и характеры людей и проблемы, которые они пытаются решать, вполне реальны. Может быть, они даже более реальны, чем те, которыми наполнена наша повседневная жизнь.

Часть 1. Шаман

– Здесь нет проблемы, на которую стоило бы тратить время. Это не просто неинтересно, это вредно для нашего дела!

Андрей раздраженно смахнул что-то невидимое, но крайне неприятное с рукава серого, изрядно помятого пиджака. Два дня назад, когда он утром пришел в лабораторию гладко выбритый и источающий какой-то французский аромат, которым его как обычно окропила Женя, свежий и бодрый после двух чашек крепкого кофе – пиджак тоже выглядел прилично. Но двое суток бодрствования в компании единомышленников из «Лабы» вернули ему привычный для окружающих небритый, слегка потрепанный и временами немного отрешенный вид.

За огромным панорамным окном толпились в вековом ожидании темные и какие-то тяжелые в пасмурную погоду сосны. Лучи солнца, словно заблудившегося в сибирском лесу, с трудом пробирались к лаборатории, расположенной почти в ста километрах от шумного и многоголосого Челябинска. Некоторое время Андрей молча смотрел сквозь стекло, сцепив за спиной руки и широко расставив сильные ноги лыжника.

– В нормальном государстве двадцать первого века граждане не должны платить за воздух, которым дышат, за воду, которую пьют и пищу, без которой не могут жить! – Прогудел он своим низким, чуть хрипловатым голосом, явно начиная заводиться и встряхивая копной русых, спутанных волос. – А то, что этот «Сибинтез» или как его там, ссылается на экономическую целесообразность, так этих предпринимателей нужно судить за преступление против человечности, а не разговаривать и тем более спорить о содержании образования с ними или их продажными агентами.

Атмосфера в лаборатории начинала сгущаться как всегда перед крупным столкновением мировоззрений, или проектных концепций. Железный Роман стащил наушники с курчавой головы и уставился на Андрея из своего угла, заставленного приборами и их многочисленными фрагментами. Его большие, на первый взгляд неловкие, а на деле бесценные, все умеющие руки медленно сдвигали куда-то на второй план разобранный гаджет. Настя, прервавшись на полуслове да так и не закрыв рта, замерла в ожидании продолжения монолога начальника, к которому относилась с большим уважением и некоторой, не всегда скрываемой иронией. Может быть так она пыталась утаить чувство обиды, оставшееся с того времени, когда Андрей ещё только женился на яркой блондинке и «акварельной» художнице Жене, так и не разглядев в темноволосой сероглазой Насте настоящего друга. А может быть в её изящной головке бродили иные мысли и чувства – этого не знал никто. Возможно, за исключением рыжей Лики, вечной подруги, которую Настя в этот момент продолжала держать за руку, как бы удерживая тем самым нить прерванного разговора.

– Предприниматели, способные брать деньги со стариков и инвалидов за лекарства, которые спасают тем остатки жизни, или за хлеб – это вурдалаки, существа, которые так и не стали людьми. И мне никто и никогда не докажет, что у государства может существовать некий важный мотив, оправдывающий смысл экономики, экономящей на жизни больных детей, лечить которых бесплатно слишком дорого! И где тот подлец, который подсчитал, сколько стоит жизнь малыша, тянущего ручки к матери у которой нет денег, чтобы ему помочь? Мы не будем строить модели, в которых есть место подобной мерзости!

Андрей резко повернулся и вызывающе оглядел присутствующих, как будто в поиске несогласного, с которым стоило здесь и сейчас сразиться в смертельном поединке. Всё это было так непохоже на добродушного, рассудительного и сдержанного обычно руководителя лаборатории, что даже Кирилл Рюмин, – признанный организационный гений, – сам вызвавший, похоже, эту вспышку сообщением о новом пожелании кураторов проекта, смутился настолько, что еще почти целую минуту молчал вместе со всеми, собираясь с мыслями. Затем молчаливое ожидание рассыпалось и утонуло в обычном шуме команды «Лабы». Все загалдели, подхватив больную тему как наживку и раскручивая её во всех направлениях и со всех возможных позиций.

Андрей снова отвернулся, уставившись на поляну под окнами лаборатории, где усиливающийся ветер гонял сухую листву, ещё не окрашенную яркими осенними красками, а какую-то бледную и истощенную жарой прошедшей недели. Ситуация в коллективе последние два месяца все больше тревожила, мешая сосредоточиться на интереснейших проблемах очередного архитектурного прогноза, результатов которого ждали коллеги из всех смежных команд.

Женя, которая уже давно работала в команде художников, тоже ждала архитектурных рекомендаций, чтобы заняться семантической организацией будущего культурно-образовательного комплекса. Результатов не было, сроки общего семинара в очередной раз сдвигались в неизвестность, члены «Лабы» пожимали плечами, кивая на шефа, а сам Андрей ничего толком не объяснял, хмурился и в конце концов отменил плановый коллективный выезд на пикник. А это уже был симптом, серьёзно обеспокоивший не только Женю, но и всех участников большого проекта.

– Слушай, Стёпыч, – Кирилл, немного смущенный бурной реакцией шефа, тихо подошел сзади к Андрею и положил ему руку на плечо, – это же просто экономика, которая существует уже сотни лет в сотнях стран. Люди всего лишь хотят заработать, причем законным путем, который доступен сегодня каждому. И никто никому не собирается причинять зло!

Андрей резко обернулся к Кириллу и впился в него взглядом, полыхнувшим гневом, и вдруг погасшим, словно внутренняя энергия неожиданно закончилась, остановив набиравшую силу новую волну чувств. Неизвестно откуда возникшая пустота, глухое необъяснимое безразличие – вдруг навалилось на Андрея. Перед глазами промелькнула картина свежей и немного прохладной постели, мягко обнимающее чистое усталое тело. Видение тут же исчезло, вытесненное остывающей, но ещё напряженной реальностью.

– Кирилл! Но ты-то должен понимать, что принимая подобную концепцию, мы разрушаем не только будущий Центр, но саму основу общества. Да мы же просто облик человеческий теряем, соглашаясь с этой всеобщей продажностью – твердо, но уже негромко и без прежних эмоций проговорил Андрей. Желание бороться здесь и сейчас за такую важную, такую очевидную истину вдруг стало гаснуть, растворяясь в тяжелом и необъяснимом раздражении.

– Пойду я, пожалуй. А ты… вы сами определитесь. Можно и пикник на субботу. Все ведь хотели.

Едва договорив, Андрей направился к двери, затем остановился и обернувшись к продолжавшим галдеть сотрудникам, сначала слабо улыбнулся, затем махнул всем рукой и быстро вышел, закрыв за собой дверь.

Теплая ванна и спать!

* * *

В этот прохладный августовский день Женя с самого утра почувствовала себя неважно. Все в организме было немного не так, будто сбилась какая-то очень тонкая настройка. Настроения не было, и всю дорогу до мастерской она пыталась привести себя в форму специальным дыханием с коротким вдохом и долгим выдохом и медитацией на ходу. Эффекта достичь так и не удалось, зато тема веселой перепалки коллег, обычной для начала рабочего дня, увлекла Женю, заставив забыть на время о самочувствии.

Главный компьютерный график мастерской Серега и Марина, о которой все знали, что она ландшафтный гений, не способный осознать лишь собственную гениальность да ещё отказаться от сладостей, завели спор об истоках пейзажной традиции в садово-парковом искусстве. Марина, с присущей ей эмоциональностью, пыталась рассуждать о древнекитайских корнях. Серега же, торопыга и хохмач, явно не был склонен погружаться в историко-философские глубины культуры и тонкости китайского менталитета, а предпочитал отстаивать определяющую роль создателей живописного английского парка с их вполне современным видением природы. При этом он явно дразнил Марину надуманными аргументами и все менее серьёзными утверждениями, стараясь, впрочем, не перегнуть палку с открытой и легко ранимой девушкой.

– Ну я же серьёзно тебе говорю, Сергей, у англичан не было настоящей философии парка. Да и откуда она могла взяться в обществе, где уже царило телесное начало! К тому же англичанам, для которых создавались парки, уже совсем немного оставалось до окончательной победы над нравственностью, а вся их духовность сводилась к духу наживы! А ты говоришь…

Марина резко выдохнула, пытаясь успокоиться, затем открыла тумбу стола и не глядя достала шоколадный батончик.

– Ты что, есть его собираешься?

– А что? – почти с испугом спросила девушка, глянув на озабоченные лицо Серёги. Затем выражение её собственного лица начало меняться, по мере осознания всей глубины нравственного падения этого подлеца, начисто лишенного как элементарного чувства такта, так и жалости к человеку, который совершенно нечаянно достал эту проклятую сладкую дрянь.

Дальше поток суждений, к которому подключились окружающие, вошел в обычное русло, наполнив мастерскую веселыми и совсем не обидными всплесками. Поучаствовав в обсуждении всего, что попадало на острые языки коллег, Женя расположилась у своего монитора, загрузила эскиз и ушла в работу.

Незадолго до вечерних сумерек радостную и чистую синеву неба скрыло, подобно тяжелой судьбе какого-нибудь невезучего бедолаги, серое и сырое одеяло облаков. Мелкими и частыми каплями заморосил дождь, казавшийся слишком холодным для лета. Прикрывшись зонтиком, Женя быстро шла к дому. Перепрыгнув очередную лужу, она вдруг снова почувствовала недомогание, появилась легкая тошнота, а затем и головокружение. Идти пришлось осторожней. До коттеджа, в который они переехали с Андреем после свадьбы, было совсем не далеко, как, впрочем, и до всего, что было в их маленьком поселке, и спустя несколько минут Женя уже прижалась к груди мужа. А ещё через час они сидели в уютной гостиной у горящего камина и пили замечательный травяной чай «от всех болезней». Андрей, отдохнувший и успокоившийся после почти двух бессонных суток в «Лабе» и последней вспышки, тихо говорил:

– Мы целый год рассуждали о сущности человека и культуры; несколько месяцев посвятили проблеме творчества. И кажется всем было понятно, что архитектурная организация образовательного объекта не должна и не может опираться на торговые функции. И вдруг на тебе! Вчера утром получаем настоятельную рекомендацию кураторов включить в структуру Центра целый блок для обучения детей финансовой грамотности и прочим основам современной экономики. Кроме того, по рекомендации какой-то крупной торговой компании, – «Сибинтез» кажется, – требуется предусмотреть специальные помещения для мастер-классов по маркетингу и менеджменту. И все наши спокойно воспринимают эту глупость! А сегодня Кирилл ещё и сообщил, что мы должны командировать кого-нибудь из сотрудников в Питер на специальный форум, посвященный экономическому прогнозу развития страны. И тут я, кажется, немного сорвался.

– Не похоже на тебя, Андрюша. Это усталость, которая накопилась за последний год. Ведь ты совсем не отдыхаешь. И нужно, наконец, пройти обследование в поликлинике. Просто стыдно перед Дарьей Сергеевной, – она только на этой неделе уже дважды звонила и говорила, что ждет тебя в любое время.

Женя вдруг побледнела и замолчала, отвернувшись к камину. Она уже не сомневалась в причине собственного недомогания и понимала, что тянуть больше не следует.

– Андрюша, я что-то сама неважно себя чувствую. – И после небольшой паузы продолжила будто через силу – Наверное тебе придется пожить несколько дней одному. Отвезешь меня в клинику, прямо сейчас, ладно?

Пока Андрей суетился, пытаясь помочь жене собраться, Женя быстро сделала все необходимое, накинула легкий темно-кофейного цвета плащ и показав Андрею сумку, собранную заранее, подошла к зеркалу в прихожей. Андрей увидел как жена медленно поворачивается внимательно разглядывая свою стройную и лишь слегка округлившуюся фигуру.

* * *

По свободной в эти часы дороге до медицинского центра добрались минут за сорок. Дежурный врач, – худощавая женщина лет сорока пяти, строгой внешности, – была их хорошей знакомой и процедура оформления заняла совсем немного времени.

– Правильно сделали, что приехали. Думаю за несколько дней приведем тебя в форму. Но вот с работой следует быть осторожней. Слышишь, Андрей, Женечке сейчас ваши творческие взлеты и эмоциональные встряски совершенно не нужны. Ей сейчас покой требуется рядом с любимым человеком, ну и хорошее питание, конечно. Может Центр обойдется как-нибудь без неё хотя бы месяц?

Женя ушла в сопровождении медицинской сестры, отразившись несколько раз на прощанье в каких-то блестящих стерильных поверхностях в глубине больничного коридора. Андрей же ещё некоторое время смотрел ей вслед, пытаясь побороть тревогу и дурацкое желание догнать любимого человека, не дать утонуть в холодном мире страданий, каким ему всегда представлялась больница. Затем он повернулся и неуверенно пошел к выходу.

Ехал Андрей медленно, размышляя о событиях их еще недолгой совместной жизни с Женей и не слишком внимательно следя за дорогой. К счастью встречных машин не было и далеко за полночь он, наконец, благополучно добрался до дома. Сон не шел. Заново вернулись тревоги о проекте и о команде, которую так нелегко было собрать. А под утро беспорядочные мысли вдруг выстроились в стройную конструкцию, которую пронзила объединяющая и упорядочивающая весь интеллектуальный хаос идея, заставившая Андрея сесть на кровати сбросив одеяло и уставившись в одну точку, где-то в глубине открывшейся ему вдруг новой картины мира.

От размышлений его безжалостно и беспардонно оторвал ничего не смыслящий будильник. Он тупо известил о необходимости своевременно явиться в лабораторию, где с утра планировалось начать семинар.

* * *

Концепции и проекты «Культурно-образовательных центров», – новых элементов меняющейся системы расселения, – разрабатывались в разных концах страны. Каждой проектной группе предстояло самостоятельно разобраться с целым рядом серьёзных проблем. Архитекторы, философы, психологи, педагоги и другие специалисты трудились в поисках собственных ответов на такие трудные вопросы, как природа растущей детской преступности; причины деградация института семьи; следовало понять что делать с прогрессирующей безработицей, а вернее, с армией бывших работников бывших производственных предприятий, превращающихся в производственные автоматы или в свободные строительные площадки. И все это для того, чтобы за год составить прогноз и разработать концепцию архитектурной организации новых форм общественной и индивидуально-семейной жизни людей.

Над проблемами работали многие серьёзные коллективы, но приемлемых решений пока не было. Ситуация в архитектуре оказалась одной из самых сложных. Последние десятилетия главным содержанием творчества многих мастеров становилось все более изощренное абстрактное формообразование, все меньше связанное со смыслами и базовыми ценностями жизни людей. При этом, стремление проектировщиков угождать заказчикам и следовать западным образцам привело к тому, что архитектурная среда постепенно превращалась в пространство рынка, чуждое не только российским традициям. Утрата архитектурой человеческого, культурного содержания стала настолько очевидной, а пути изменения ситуации оставались настолько неясными, что начинать пришлось даже не с методов проектирования и средств формообразования, а с сущности самого человека. Вопреки ожиданиям некоторых мало искушенных теоретиков от архитектуры, размышлений и дискуссий на общих со смежниками семинарах оказалось не достаточно. Пришлось браться за серьезные книги, думать, читать и снова думать.

Возникла и еще одна трудность, связанная с тем, что всякое высказывание о природе Человека зачастую звучало то как невольная оценка, а то и как осуждение того или иного участника проекта. И хотя вслух ничьи имена, никто в лаборатории не называл, да и не подразумевал никого конкретно, многие оставались то обиженными, то просто раздраженными. Говоря о Человеке вообще, невозможно было не обращаться к логике поведения, смыслу и значению конкретных поступков, а потому и возникало периодически напряжение в коллективе.

Особенно интересными для всех стали семинары, посвященные семье, материнству, воспитанию детей. Специальное помещение, рассчитанное на несколько десятков человек, заполнялось до отказа молодыми сотрудниками центра, некоторые из которых уже нашли себе пары и готовились к решительному шагу в семейное будущее.

В эту пятницу сообщение об образовательной функции коттеджа для полной семьи делал стажер Шурка, стоявший сейчас перед большим интерактивным монитором. Год назад он с радостью ухватился за возможность участвовать в создании концепции жилища и уже не раз пожалел с тех пор о своей опрометчивости. Парень нервничал, дергал себя за рыжие космы и постоянно обращался взглядом к своему приятелю-философу с замечательным именем Платон. Знали ли родители когда подбирали имя сыну, что тот станет философом, или античный мыслитель вовсе не имелся в виду, – теперь установить трудно. Но независимо от этого обстоятельства, философ из Платона получился, о чем было публично заявлено при выдаче ему диплома в МГУ. И ни любимая гитара, ни горный туризм, ни увлечение живописью – не помешали его влюбленности в античных греческих философов, Николая Кузанского и ещё каких-то более или менее известных мыслителей. Единственная сила, которая могла легко оторвать Платона от источников мудрости была улыбка красавицы Насти, архитектора из группы Андрея.

– Мне кажется… нет, я просто уверен, – смело и даже задиристо начал Шурка, – что для того, чтобы пространство жилища семьи стало образовательным, должна сформироваться сама эта семья, как духовное целое, основанное на настоящей любви и сознательно стремящееся воплотить себя в ребенке. И если жилище строиться как архитектурное воплощение этой формы человеческих отношений, получается то, что действительно можно назвать образовательным пространством.

– Ну а как ты, Шура, собираешься отличать увлеченность партнером от настоящей любви? – выкрикнула звонким и чуть насмешливым голосом интересовавший многих вопрос Настя, сидевшая у окна рядом с верной Ликой. В тонком тёмно-сером свитере, особенно удачно подчеркивающем её длинную шею на фоне окна, Настя притягивала к себе взгляд Платона, вызывая тем самым нескрываемый интерес подруги. Впрочем, не только она, но практически вся женская половина коллектива, прекрасно осведомленная о развитии многих любовных сюжетов в большом сообществе участников проекта, внимательно следила за Платоном и его переживаниями по поводу внешнего равнодушия драгоценного предмета его обожания.

Шурка зарделся, спрятал за спину откровенно мешавшие ему сейчас длинные руки и, набрав воздуха неожиданно и надолго умолк. Пауза в образовавшейся тишине оказалась настолько томительной, что даже Платон вернулся в мир реальных событий и оторвав взгляд от профиля Насти, бросился на помощь другу.

– А он не только не может отличить одно от другого, но и не должен уметь это в отношении других людей. Достаточно, если он, как и любой человек, сумеет понять это в отношении самого себя. Даже это, кстати, совсем не просто, поскольку сама способность любить есть проявление высокого уровня человеческой культуры, до которого ещё нужно добраться. А это далеко не у всех и не всегда получается. Вон средневековые религиозные фанатики в стремлении достичь высокой духовности даже истязали собственную плоть, полагая её греховной. И греховной от природы!

Конечно, когда семье уже не один год, можно судить об отношениях между супругами даже по сформированному ими интерьеру. Хотя, конечно, главным показателем все равно будет ребенок, как реальное воплощение единства двух личностей, двух мировоззрений.

Настя, слушавшая Платона, пристально глядя тому в глаза, снова громко и вызывающе изрекла:

– А что делать нам, архитекторам, ждать когда вы, философы и психологи, разберетесь с молодой семейной парой или когда семья и её пространство полностью сформируется? А когда и для кого проектировать наш замечательный жилой дом, если у сложившейся семьи уже есть обустроенное жилище, а с молодой семьей еще ничего и никому не понятно?

Не удивительно, что постепенно в центре разгоравшейся дискуссии оказалось понятие любви, кажется, хорошо известное и понятное каждому, но, одновременно, не поддающееся не только исчерпывающему, но даже более или менее приемлемому для всех определению. Вначале осторожно, а затем все смелее звучали суждения сторонников разных взглядов.

Самым неожиданным и заставившим всех умолкнуть, как бы мысленно примеряя его на себя, оказалось высказывание Железного Романа:

– Люди вечно путают половое влечение, связанное с инстинктом размножения, и человеческое чувство любви, которое ему противоположно по самой сути. Ведь если животное, вступая в эти отношения, фактически потребляет, использует партнера, стремясь успокоить собственную плоть, то человек, наоборот, отдаёт себя любимому человеку. Он подчиняет себе природу, противопоставляя человеческий альтруизм животному эгоизму! – Жестко и даже агрессивно отчеканил Роман, – В основе человеческого чувства лежит не физиологическая, а духовная близость. Тело же становиться лишь одним из средств её реализации. Это не значит, к сожалению, что отношения между людьми не могут быть… просто психофизиологическими. Но тогда они и длятся недолго, как у животных.

Роман собрался сказать еще что-то, но вдруг смутился, закашлялся и вспомнив, видимо, что он человек неразговорчивый, побрел ссутулившись к своему стулу у вазона с каким-то высоким южным растением, раскинувшим высоко над головой ветви широким балдахином. Под покровом листвы Роман затих и до конца семинара молчал, отказываясь отвечать вопросы.

Общий разговор вскоре стал рассыпаться на горячие осколки из спорящих групп, а затем и пар, продолжавших негромко и с удовольствием рассуждать о любви. При этом народ постепенно покидал зал, естественно забыв про Шурку, который тщетно пытался взывать к сознательности коллектива, так и не оставившего в отсутствие твердого организующего начала, каким был Андрей, ни одного письменного свидетельства проделанной коллективно работы. И теперь докладчику предстояло превратить свои скомканные воспоминания о дискуссии в содержательный письменный отчет о прошедшем плановом мероприятии.

– Да не расстраивайся ты! – Платон весело обнял высокого и худого Шурку за плечи, хотя сам был почти на голову ниже. – Помогу я тебе, да и подумаем еще вместе, – завтра на природе времени будет достаточно.

* * *

Хоть сотрудники творческого центра, были людьми исключительно высоко квалифицированными и творческими, пятницу они любили не меньше, чем прочее население страны. Вечер последнего рабочего дня, – сладкое время предвкушений, – это безусловно лучшие часы недели. И прелесть этого времени невероятным образом сохранялась даже тогда, когда в выходные предстояло поработать над какой-нибудь срочной задачей. Народ собирался в лаборатории для серьезного дела, но настроение у всех было какое-то шаловливое. Шутки и розыгрыши то и дело вызывали взрывы смеха в разных уголках «Лабы». Между тем, дело делалось и с задачей справлялись даже быстрее, чем в обычное время.

Впрочем, эта пятница, завершившаяся большим содержательным разговором о любви, была не просто последним рабочим днем, но преддверием долгожданного мероприятия, которое именовалось сладостным и удивительно благозвучным в это время года словом «пикник».

Отъезд на природу был назначен сначала на семь утра, но в результате длительного обсуждения с серьёзными аргументами, изложенными во вдохновенной речи всегда сонного Вовы-завхоза, время сбора основной группы перенесли на восемь. Рыбаки и ответственные за подготовку лагеря выезжали в шесть или раньше, если сочтут нужным. От остальных они не зависели, располагая специально оборудованным стареньким, но надежным японским восьмиместным минивэном – собственностью «Лабы».

Опоздавших не было и минут в десять девятого, когда ласковое августовское солнце уже заботливо прогрело автобус, сотрудники Лабы расселись по местам и двинулись по знакомому и сказочно очаровательному лесному маршруту. Смешанный лес плотной зеленой стеной стоял вдоль дороги, выпустив вперед к обочине бойкий, разношерстный подлесок. Заросли лещины и бересклета, малины и шиповника разных видов тут и там тянулись ветвями к дороге, а многочисленными хвостатые обитателями, то и дело выскакивали на проезжую часть к всеобщей радости пассажиров автобуса.

Постепенно дорога пошла на подъём. Близился перевал, – самый трудный для водителя участок пути, где было не только много похожих друг на друга развилок, но сама дорога была крайне неровной, местами каменистой, а местами заросшей густой травой и потому плохо различимой и скользкой на крутых спусках. Конечно, Антон был водителем опытным, и маршрут был ему хорошо знаком, но ситуация на перевале нередко менялась и предвидеть каждый очередной сюрприз бывало трудно. Внимательно вглядываясь в дорогу, и осторожно объезжая взявшиеся невесть откуда новые камни, Антон тревожно посматривал по сторонам на лужи тумана, становящиеся все более глубокими и плотными. К тому времени, когда автобус по его расчетам находился в верхней точке пути, туман вдруг полностью укутал сосны и скалы, совершенно скрыв и без того плохо различимую дорогу.