Мошки в янтаре. Скуй мне панцирь ледяной. Черный пепел, красный снег. Ключ

– А замок у него где? – спросила Зараэль. Она знала, что южные рубежи, Сурзин и Вейерхольд – вотчина Ригестайна, но редко его видела и мало им интересовалась.

– На юге, аккурат под Суржином. С городских стен замок видно.

После заката добрались до Прилесья – деревни в два десятка дворов, стоявшей на полет стрелы от мрачного, черного леса. Дорога прямиком уводила под темный полог деревьев, но дед направил волов в деревню.

– Негоже ночью туда жаходить.

– Почему?

– Проклятый он, дурной. Люди там пропадают. О, да у Жобешка людно! Добро, обозом через лес пойдем. Оно так спокойней.

Задворки крайней избы были заставлены телегами и повозками. Дед поставил свою с краю, распряг волов и надел им на морды торбы с овсом.

– Пойдем, – поманил он Зараэль, всходя на крыльцо. – Не скучно сегодня вечерять будет.

Вошли в сени, сбросили верхнюю одежду, и ступили в дом. Хата была полна народу. Сидели тесно на лавках за столом, хлебали жижу из большого котла. Хозяйка, уже не молодая, возилась у печи, ворча и шуруя в ней ухватом. Девушка лет шестнадцати суетилась у стола, помогая хозяйке. С печи на постояльцев с любопытством разглядывали четверо детей – три пацаненка и девочка.

– Здоров будь, Жобешек! – возчик махнул рукой в сторону хозяина – красномордого здорового мужика.

– А, Диниус! – узнал хозяин гостя. – Годи, годи! Мае Качке кизив – паче Диниус о Вестрог хирч добезши до строжов, надени до Уборовище буди.3

– Мимо не проехать, – согласился дед. – Принимай нас на ночевье. Входи, как тебя там.

Зараэль прошла вслед за дедом в жаркую, пахнущую чесноком и овчиной, хату. Хозяин, сильно хромая на кривых ногах, вкатил из сеней две бочки, придвинул их к столу.

– Хирчуйте. Качка, нав чорпошки4.

Южанка, уже и не помышлявшая о вилках и тарелках, потянулась к котлу наравне с возчиками. Хмурые мужики, утомленные дорогой, ели молча. На смуглую девушку за столом внимания почти не обратили – мало ли кто по дорогам ходит. После недолгого ужина половина постояльцев отправилась спать в овин. В хате остались Зараэль с дедом, парнишка лет пятнадцати с отцом-инвалидом без левой руки, и пара возчиков в преклонном возрасте. Зараэль определили спать на лавке. Пока хозяйская дочка стелила на лавках и полу овчины, Зараэль вышла на воздух.

Морозная звездная ночь успокаивала тишиной. Волы дышали паром, мерно пережевывая корм. Невдалеке чернел лес. Южанка отошла к возам, взобралась на телегу, слушая зимнее безмолвие и глядя поверх темной стены деревьев на сияющие в вышине звезды. Внезапно ей показалось, что звезда сверкнула под пологом леса. Зараэль моргнула. Когда она открыла глаза, в глубине леса, то выплывая, то пропадая за стволами, засияли еще несколько серебристых огоньков. Южанку пробрал озноб. Она, вцепившись в край телеги, вгляделась в лесную глубь. Из-за стволов, не покидая границы леса, выплывали мерцающие голубым светом неясные фигуры. Спрыгнув с телеги, она со всех ног бросилась в хату.

– Там кто-то есть! – выпалила она, ворвавшись в дом.

– Где? – обернулись к ней.

– В лесу, – Зараэль запнулась. – Там что-то… плавает… голубое.

– А, – махнул хозяин без интереса. – Завсегда так ночью. Не пужайся, оне токма в бору. До сюда не ходют. Вот к ним ходить не след, так что ложись. Вона, на лавке тебе постелено.

– А кто это? – Зараэль села на лавку, покрытую овечьей шкурой и определенную ей постелью. Слова хозяина, произнесенные будничным тоном, немного успокоили её.

– А кто знат? – пожал плечами тот. – Я с ними не ручкался.

– Это духи проклятых жителей этого леса, – подал голос один из возчиков-стариков. – Слышал я сказ про этот лес. Но уж точно не помню всю историю. Песней-то она хорошо до ума доходит, а простыми словами и не передашь.

– И я слышал, – подтвердил Диниус, разлегшийся на полу на овчине и укрывшийся своим тулупом. – Этот сказ славно Барн-северянин поет.

– Уже не споет, – мрачно заметил однорукий. – Порешили его намедни в Вестроге.

– Как?! – всколыхнулся народ. – Как рука-то поднялась, на певца? Старика тем паче?

– А так. В трактире, говорят, в драке положили. Служивым песня не по нраву пришлась, они его и того…. А то певец добрый был. Он-то это предание точно знал. Да и других немало помнил. Руки б у того поотсохли, кто его кончал.

Люди замолчали, кто-то печально вздохнул. В эту минуту Зараэль поняла еще одну вещь – бардов убивать не след.

– А о чем история? – спросила она.

– О древних временах, – ответил старый возчик. – Кажись, об этих, как их, ельвах.

– Эльфах? – удивилась южанка.

– Об них. Вроде как междоусобица случилась, про чародея там еще, ну и про проклятие. Ладно, это все дела минувшие. А нам о грядущем дне думать надо. Спать.

В окно смотрели холодные, неизменные с начала времен, звезды. Проклятый лес, лишенный всякой сущей жизни, звучал тихими, нечеловеческими голосами. Зараэль, засыпая под людской храп и сопение, пожелала себе увидеть во сне минувшие дни.

Наутро собрались затемно. Пока хозяйка кормила постояльцев, хромой Зобешек помогал возчикам во дворе. Как только морозное алое солнце показалось на небосклоне, обоз двинулся к лесу.

– Как в лес зайдем, рот не раскрывай, – предупредил её дед Диниус. – И, гляди мне, не пой.

– Я не умею петь, – ответила Зараэль, забираясь в телегу и укутываясь дерюгой.

Лес был тих и мрачен. Черно-белый контраст снега и древесных стволов создавал ощущение потусторонности. На сугробах за обочинами не было ни тропинки, ни следочка. Зато дорога, по которой шел обоз, была укатана, затоптана и взрыта множеством ног, копыт и колес. С середины дня во встречном направлении потянулись обозы с провиантом, отряды ополченцев и ратников. Люди шли быстро и молча, опасаясь даже по нужде заходить в лес, пересекать грязную обочину, и пятнать девственную белизну снега. А старый и странный лес удивленно взирал на оживление, царившее в его нутре. Поток людей исчерпался к вечеру. Сумеречную тишину теперь нарушал лишь скрип колес да фыркание животных.

Южанка, покачиваясь в такт движению телеги, всматривалась в темнеющую глубину бора. Несколько раз ей показалось, что меж дальних деревьев, словно отражения в зеркалах, бесшумно проплыли видения цветущих зеленых полян и деревенских хат. Заворожено глядя на странные миражи, она внезапно осознала, что один из них движется в нескольких шагах от телеги в одном с ней направлении. Зараэль взглянула на возчика, но Диниус упорно смотрел только вперед, меж воловьих голов, на дорогу. Меж тем странный мираж подплыл вплотную к телеге. Зараэль в волнении разглядывала прозрачную, подсвеченную изнутри тихим голубоватым светом, сферу. И вдруг осознала, что её тоже рассматривают. Существо плыло рядом, и Зараэль увидела, как прозрачность туманится и превращается в её отражение. Южанка впервые после долгого перерыва смотрела на себя со стороны. Ей стало грустно от того, что она увидела. Она медленно высвободила руку из-под дерюги, и осторожно протянула её в сторону миража. Её отражение в сфере осталось неподвижным. Потом размылось, исчезло, вновь уступая место тихому голубоватому свечению. Сверкнул сапфир в кольце магистра на руке, которую Зараэль протянула к прозрачной капельке. И вдруг вместо спокойного голубого свечения внутри сферы вспыхнуло розовое пламя. С едва слышным стоном, полным муки и ужаса, мираж рванулся прочь от южанки, в глубину леса. И Зараэль увидела, как бор словно озарило зарёй – к белому и черному цвету примешался ало-розовый. Со стенаниями, звучавшими не громче пчелиного жужжания, странные обитатели леса устремились прочь от дороги, и исчезли в непроходимой чаще мертвого леса. Возчики, перепуганные странным видением, подхлестнули коней и волов, и обоз устремился вперед со всей возможной скоростью.

После заката выкатились из леса к деревушке, где и заночевали тем же манером, что накануне. Пока хозяин, которого Диниус называл Горасем, распределял многочисленных постояльцев в переполненной хате и на сеновале, Зараэль со смутным чувством причастности к судьбе мертвого леса стояла на его опушке. Ни одного огонька, ни движения или звука не послышалось из его черного нутра. На зов Диниуса Зараэль вернулась в дом. В эту ночь лес был тих и темен, на удивление обитателей деревни.

Утром Диниус поинтересовался у Зараэль.

– Куда тебе дальше-то? В Гризень со мной али в Зоротронд пойдешь?

– Мне в Сурзин надо, – подумав, ответила Зараэль.

– Это далече, – погладил макушку дед. – Ну, до Гризеня я тебя довезу, а там поворот тебе на Мескину. На юге хорошо, края мои родные поглядишь. Неспокойно там теперь, сама видала, сколь войска туда отправляют. Опять ронзейцы бузят. Ну да лорд Ригестайн быстро их утихомирит. А коли самого лорда увидеть доведется, поклон ему от меня передавай, – дед рассмеялся своей шутке.

– Непременно, – не улыбнувшись, ответила Зараэль.

Гризень, одноэтажный деревянный городок – не чета Вестрогу, прятался за внушительным замком наместника. Зараэль с интересом разглядывала крепость, пока повозка тряслась по дороге, огибая замок.

– В объезд сподручней, – пояснил дед. – Через замок пока развернешься, узко там, да людно. А дом мой аккурат с другого конца. А то давай ко мне с ночевьем, а завтра и дальше двинешься.

– Спасибо, нет, – помедлив, ответила Зараэль. Ей не хотелось разочаровываться в возчике.

– Ну, как знаешь. Из города выйдешь через южные замковые ворота. До Мескины две недели пешего пути. Оттуда до Сурзину еще три. Ну, вот и приехали.

Дед остановил волов. Зараэль спрыгнула с телеги, и, развязав кошель, снятый с убитого в Вестроге стража, протянула возчику три серебряные монеты.

– Возьми сам, сколько должна.

– Ни-ни! – замахал руками дед. – Ишь, чего надумала! Я ж не за мзду вез. Ныне всяк о прибытке печется, а мне совестно за помощь деньгу брать. Да и не в тягость ты мне была. Бывай, как тебя там. Дай Висьмирь тебе добра.

Дед стеганул волов, и телега поползла по накатанной колее.

– Прощай, Диниус, – крикнула Зараэль вслед возчику. Тот поднял руку, обернувшись. Южанка убрала кошель, постояла еще немного, глядя вслед удаляющемуся возу, и пошла в ту сторону, где на замковых шпилях трепыхались под ветром желто-зеленые вымпелы.

Замковая площадь, превращенная в рынок, была полна народу, невзирая на клонящийся к вечеру день. Торговали, меняли, в дальнем конце площади кого-то пороли. Зараэль шла меж лотков, сооруженных из досок и чурбаков, отмахиваясь от предложений купить зерно, шерсть, овощи, скотину, инструмент, одежду. У обувки, выставленной на расстеленную коровью шкуру, Зараэль остановилась. Её взгляд приковала пара сапог из мягкой тисненой кожи, на плотной подошве.

– Бери, иланна, – хозяин товара, перехватив взгляд девушки, подцепил скрюченными пальцами сапог. – Сам тачаю, смотри, какая работа. Такую обувку и принцессе не в стыд надеть. Примерь, иланна!

– Сколько просишь? – Зараэль, прельщенная сапогами, подошла ближе.

– Двадцать серебром.

– Да ты в своем уме? – отшатнулась южанка от продавца, и отвернулась, намереваясь уйти.

– Ну, коли не купить, так хоть примерь, иланна! Дай взглянуть, как на твоей ножке сядут. За примерку ничего не возьму.

Зараэль, колеблясь, приподняла юбку, глядя на потрепанные онучи.

– Ну, если только примерить, – сдалась она.

– Садись, садись, – торговец похлопал по чурбаку, и Зараэль, опустившись на него, принялась разуваться. Продавец, державший наготове сапог, приподнял бровь, когда увидел под грязными портянками витиеватые браслеты, охватывающие девичьи щиколотки.

– Велики, – скрывая сожаление, бросила южанка, потоптавшись в сапогах. – Да и нет у меня двадцати серебряков. Снимай.

– А ежели онучи намотать, то впору будут, – не сдавался торговец. – Да и теплее так.

– Говорю же, дорого. Снимай, – и Зараэль опустилась на чурбак.

Продавец стащил сапоги, поцокал языком, дотронувшись до браслета на её ноге.

– Красивая вещь.

Зараэль, уже державшая наготове онучи, взглянула на торговца.

– Сменяешь на сапоги?

– Два на два, – ухмыльнулся тот, довольный.

– Жаден ты, как посмотрю, – прищурилась Зараэль, внутренне уже готовая к сделке.

– Хорошая работа за хорошую плату, – развел руками торговец.

– Забирай, – она сорвала с ног браслеты, кинула их на шкуру. Обмотала ноги онучами, и обула сапоги.

– Удобно ли, иланна? – улыбнулся продавец.

– Да, – потопав, Зараэль с удовольствием оглядела обновку.

– Обувка хорошая, – заверил её продавец. – Хоть до самого Уросса дойдешь – не порвуться. Я в Гризене лучший мастер. У меня управитель наместника обувается.

Зараэль усмехнулась похвальбе, но, зная толк в хороших вещах, не могла не признать, что сапоги и впрям хороши.

– А все же жаден ты, – ответила она.

Памятуя, что впереди долгий путь, она разменяла серебряную монету, потратившись на провиант. Проходя мимо тачки старьевщицы, обменяла свои потертые чувяки на латаную торбу, и заодно поинтересовалась, где найти ночлег.

– Вона, постоялый двор, – ответила та, ткнув пальцем себе за спину.

Зараэль глянула в указанном направлении.

– Людно там. Чего потише не найдется?

– Ноне везде людно, – пожала плечами старьевщица. Потом, почесав бородавку на щеке, предложила: – Могу на ночь приютить. Не задарма, знамо дело. И без кормежки.

– Идет, – согласилась южанка.

Старуха, кряхтя и вздыхая, утрамбовала вещи, накрыла тачку куском войлока и поманила Зараэль.

– Ну, пошли что ль. Я за южными воротами живу.

И, впрягшись, медленно потащила тележку. Зараэль шла за ней, пряча лицо, когда навстречу попадались ратники. В пределах замка действительно было тесно. Иногда старухе приходилось откатывать тележку к самой стене, чтобы пропустить встречные повозки. И тогда начиналась свара – возчики орали на старьевщицу, та на них. Протискивая свою тачку меж краем повозки и стеной, старуха крыла возниц на чем свет стоит. Проходящие же мимо мужики восхищенно качали головами, слушая ругательства старухи. Постепенно добрались до южных ворот. Увидев стоявших там стражей, Зараэль опустила пониже голову, сгорбилась, и. припав к тележке сзади, принялась толкать её, помогая старухе. Солдаты брезгливо посторонились, пропуская их, и тележка беспрепятственно прокатилась под толстой решеткой замковых ворот.

Лежа на ворохе тряпья в старуховой халупе, Зараэль думала о том, что будет делать, когда доберется до Сурзина, до лорда Ригестайна. Он и лорд Лейнолл были живы. Она расскажет им все, расскажет, как поступили с Гилэстэлом. И вернется в Норхет вместе с ними и их армией. И вот тогда…

Утром стрьевщица растолкала южанку, и, вытребовав у неё три медные монеты, выпроводила из дому.

– Которая дорога на Мескину? – поправляя за спиной торбу с провиантом и потягиваясь навстречу рассвету, оглянулась Зараэль на старуху, стоящую у порога.

– Дорога на Мескину тут одна. Не собьешься, – махнула та рукой в неопределенном направлении и захлопнула дверь. Выбравшись из замкового предместья, Зараэль направилась на юг по укатанной, шириной в одну колею, дороге.

Первую неделю приходилось идти, сторожась проходящих во встречном направлении отрядов. Потом поток людей сошел на нет, и дорога стала спокойней. Ночевала южанка в селениях, прилежащих к дороге – обезмуженные деревенские хозяйки не опасались одинокой девушки, просящейся на ночлег. Но ломили за постой и еду столько, что к концу третьей недели в кошельке Зараэль монет сильно поубавилось. Южанки терпеливо сносила поборы, не решаясь пускать в ход насилие – не из жалости, а из соображений собственной безопасности. За два дня до Мескины, покидая утром очередную хату и глядя на оставшиеся деньги, Зараэль решила, что ночевки в лесу обойдуться дешевле. Она сердечно поблагодарила хозяйку, которая доила в овине корову, и покинула двор. В торбе южанки покоилась рябая курица со свернутой шеей, украденная у зазевавшейся хозяйки.

Ночь застала Зараэль в перелеске. По примеру Фрадека южанка соорудила из палок и веток заслон, и грелась у костерка. Поодаль на снегу валялась кожица, снятая с курицы вместе с перьями. В руках Зараэль держала палку с нанизанной на неё тушкой, поворачивая её над костром. Ночь была тиха, с неба сыпал мелкий снежок. Хруст веток и снега под тяжелыми шагами Зараэль услышала еще издали. И подумала, что ночевка в лесу – дело дешевое, но далеко не безопасное. К костру из темноты вышли пятеро мужчин, одетых как простолюдины.

– Здрав буди, путник, – один из них присел с противоположной стороны костра, приглядываясь к девушке.

– Да это бабёнка, – удивленно хмыкнул второй, обойдя Зараэль со спины, и встав, опираясь на длинную крепкую дубинку. Другого оружия ни у него, ни у его спутников не было. – Никак, вояки уже и баб в мобилизацию беруть? Пошто в лесу прячешься?

Мужики встали вокруг костра.

– Что вам нужно? – поднялась Зараэль, отложив вертел на рогульку, воткнутую у костра.

– Нам? – ответил первый. – Нам нужно поесть. А дальше посмотрим. Будимош, глядь-ко, что там у ней.

Один из мужиков выпотрошил торбу на снег – осьмушка промерзшего хлеба, истертый короткий нож, низка вяленого мяса и фляжка для воды.

– Барахло, – констатировал Будимош, поворошив пожитки. Встал и двинулся к Зараэль. – Иди-ка сюда.

– Не трожь! – отшатнулась та.

– Не боись, худого не сделаем, – осклабился старший, – потискаем малость и отпустим.

Зараэль выбросила вперед руки. Холостой щелчок браслетов прозвучал для ушей южанки, как гром. Ей больше нечем было защищаться. Будимош ухватил её за протянутые руки, прижал к себе, облапывая, запуская пальцы под одежду и хохоча.

– Костиста. Не чета моей Стиньке. Да на безбабье сойдет.

Зараэль попыталась вывернуться, ударить привычным приемом. Но пленитель в своем овчинном тулупе был слишком тяжел. Пальцы Будимоша нашарили на поясе южанки кошель.

– Чтой-то есть. Мироч, возьми-ка.

Старший принял кошель и, развязав, вытряхнул на ладонь содержимое вместе с оставшимися монетами.

– О, да ты, деваха, прям самим Висьмирем нам послана, – усмехнулся он. Ссыпав все обратно в кошель, кинул его одному из спутников. – Ступай в село. В крайней хате старая Кыстяна живет, поесть-нито у ней прикупи. Да сторожко иди. Ежели споймают – об нас ни слова. Ино сам придушу, коли сотник не повесит.

Проводив посланца взглядом, Мироч обернулся к мужикам.

– Ну, браты, похирчуем. Будимош, а тебе чего больше хочется – курицу али бабу?

Тати захохотали, усаживаясь у костра.

– А я и от того, и от другого не откажусь, – подмигнул Будимош южанке.

Он снял длинный опоясок, которым был подвязан тулуп, и скрутил Зараэль руки за спиной. Та покорно позволила это сделать, спрятав в кулаке кольцо магистра. Будимош усадил её у заслона, привязал свободный конец опояска к дереву. Зараэль исподлобья смотрела, как беглецы от мобилизации, сгрудившись у костра, уничтожают её припасы. Напрагая запястья, она пыталась ослабить путы. Но добротная ткань кушака была прочна, да и узел, завязанный Будимошем, был крепок. А тот, хрустя куриными костями, посверкивал темными глазами на Зараэль в предвкушении. Поняв, что так просто узел не ослабить, Зараэль надвинула кольцо на палец, и прикрыла глаза, отрешившись от всего остального. В глубине сапфира, послушная воле южанки, затеплилась слабая искорка. Сосредоточившись, Зараэль заставила её разгореться усилием всей своей воли, и, вывернув пальцы, направила тонкий лучик, исходящий из камня, на связанные запястья. Кожу на руках обожгло, опоясок задымился и лопнул. Путы опали с рук, и Зараэль, вскочив, бросилась прочь от костра, в сторону дороги и деревни за ней.

– Стой! – раздались крики мужиков за спиной. – Стой, дурная! Сгибнешь одна!

Но Зараэль бежала прочь, желая только одного – быть подальше от них. Восходящее солнце осветило её, медленно бредущую по дороге. До Мескины оставался день пути. Но следовало хоть немного отдохнуть после ночного побега. Издалека слышался лай собак – впереди была деревня. Со слов беглецов она поняла, что в Мескинской провинции мобилизация также идет полным ходом, и деревни полны ратников. Соваться туда не хотелось. Зараэль осмотрела пространство за дорогой, и, увидев невдалеке стога, побрела к ним. Разгребла наметенный у стога снег, глубоко зарылась в сено и заснула.

Вечерняя Мескина встретила Зараэль той же суетой, которая царила в Вестроге – обозы, ополченцы, ратники. На неё, проходящую в городские ворота, никто не обратил внимания. Зараэль миновала пару кварталов, и присела отдохнуть на крыльце каменного дома. Она привалилась к опоре, поддерживающей балкон над крыльцом, прикрыла глазаю, задремывая. Тычок в плечо выдернул её из забытья.

– Это моё место. Ищи себе другое, – одноногий дядька больно тыкал ей в плечо костылем, прогоняя. – Пошла, говорю, отседова!

– Купил, что-ли? – огрызнулась Зараэль, поднимаясь.

– Может, и купил, – оттесняя её прочь, и усаживаясь на нагретое место, проворчал инвалид. – Понаехали тут.

Зараэль побрела прочь, раздумывая, что предпринять. Проситься на постой было не на что. Представиться продажной девкой, и, заманив охочего до дешевых ласк ратника, обобрать его бездыханное тело – Зараэль покачала головой – браслеты были пусты. Хотя сама идея была не так уж пуста – оружие всегда можно отобрать у врага.

Изрядно покружив по засыпанным снегом городским улицам, Зараэль набрела на корчму. Узкие высокие окна, освещенные изнутри желтым светом, манили, обещая тепло и отдых. Южанка, утопая в сугробах по колени, подобралась к одному из окон. Смела с карниза пышный снежный покров, и, отогрев дыханием кружок на заледенелом стекле, заглянула внутрь. В корчме в это не позднее, но по-зимнему темное время было многолюдно.

«Тем лучше. Шансы на ужин возрастают, – подумала Зараэль, отходя от окна и вспоминая свой вестрогский опыт. – Тихо и незаметно. Если нет, хотя бы отдохну, погреюсь». И, отряхнув сапоги от налипшего снега, она вошла в корчму.

Свет, показавшийся ослепительным после уличной темноты, заставил зажмуриться, и на несколько секунд замереть на пороге.

– Эй, двери закрой, – послышался недовольный мужской бас от ближайшего стола. – Не сеянь-месяц на дворе.

Зараэль нашарила дверную скобу за спиной, потянула, и дверь, подтолкнутая порывом ветра, громко захлопнулась. При этом висевший прямо над её головой фонарь закачался, насмешливо поскрипывая, а добрая половина посетителей устремила взгляды в её сторону. «Вот тебе и незаметно!» – с досадой подумала Зараэль, мысленно проклиная осторожность корчмаря, повесившего фонарь так, чтобы видеть всякого входящего в заведение. Игнорируя любопытствующие взоры, она оглядела просторный зал и, аккуратно обходя занятые столы, направилась в самый темный уголок.

Зараэль устроилась на краешке скамьи за дальним концом длинного массивного стола. Не снимая плаща, устало прислонилась спиной к стене и прикрыла веки. Промерзшее, и а теперь отогревающееся тело словно покалывали тысячи тонюсеньких иголочек. Тепло, усталость и голод, объединившись, силились совладать с южанкой, но она равнодушно игнорировала отчаянные мольбы своего организма.

В корчме было жарко и шумно. Аромат готовящейся пищи смешивался с тяжелым духом давно не мытых человеческих тел, табачным дымом и приторным запахом женских духов – поодаль за тем же столом, что и Зараэль, располагалась компания из шести девиц. Каждого нового посетителя они встречали заинтересованными и оценивающими взглядами. Небольшая толика их любопытства перепала и южанке, но, разглядев, что посетитель, облюбовавший их уголок – женщина, жрицы любви потеряли к ней интерес. Стол перед ними, в противовес другим, был пуст. «Правильно, – безразлично констатировала Зараэль, – ужин надо заработать». Один раз из-за соседнего стола привстал чернобородый, разбитного вида дядька, и оглянулся на девок. Они тут же перестали шушукаться и пересмеиваться, а в глазах, щедро подведенных сажей, мелькнуло напряжение. Мужик помедлил, выбирая, и поманил пальцем пышногрудую шатенку. Через минуту она в обнимку с капитаном латников уже поднималась по лестнице.

Наблюдая сквозь полуопущенные ресницы за происходящим в зале, Зараэль заметила, что корчмарь внимательно к ней приглядывается. Подозвав подручного, он кивком головы отправил его к скромному гостю в дальнем углу зала.

– Ила… иланна желает чего-нибудь? – стараясь заглянуть под капюшон, чтобы разобрать в полумраке лицо, спросил у Зараэль человек в фартуке. Она отрицательно повела головой.

– Свиные ребрышки на решетке особенно хороши, и потроха в сыре тоже не плохи.

Зараэль снова молча покачала головой.

– А может, жерляки в сметанной подливке?

Он явно не собирался отвязываться, и Зараэль пришлось подать голос.

– Спасибо, ничего не нужно.

Скрывая за вежливым поклоном пренебрежение, половой отошел к стойке, сказал несколько слов хозяину и испарился на кухню. Корчмарь недовольно дернул бровями, стрельнув глазами на прижимистую посетительницу.