Мошки в янтаре. Отметина Лангора. Стена, которой нет. Пробуждение

– Нет, – последовал короткий ответ. – Но если жрец верховный мою неправоту признает, и если станет дочь твоя прежней, тогда мне отступиться придется от воззрения своего.

– Я понял тебя, Баэлир, – кивнул Ори. – Тогда мы отправимся в Ранготан. И я докажу, что ты ошибаешься.

– Я лишь рад буду, если заблуждаюсь сейчас, – с горечью в голосе ответил Баэлир, не поворачивая головы. Потом поманил Ирве, – Идем со мной.

Ирве взглянул на отца, и Ори заметил в его глазах страх.

– Все будет хорошо. Иди, – сказал он сыну.

***

Наступивший вечер был наполнен тревогой, смутным трепетом перед ожидаемыми событиями, неясными и непредсказуемыми. Глядя на удрученные, а то и откровенно испуганные лица домочадцев, Вера понимала, что происходит нечто очень важное, значительное и… скверное. Всегда такая улыбчивая и деловитая, Айна заперлась комнате, и оттуда не доносилось ни звука. Ори слонялся по двору, заходил в дом, то брался за какую-нибудь работу, но потом бросал её, опускал руки и подолгу стоял, глядя, как движется по небосклону солнце.

Опустели улицы Гленартана. Неугомонная ребятня, только что взбивавшая сухую пыль босыми пятками, куда-то исчезла. Затихли даже перелаивающиеся собаки, и, поджав хвосты, убрались в тень высоких заборов с площади, где остался лежать мертвый зверь.

Как только солнце коснулось краем дозорных вышек, над селением поплыли тяжелые низкие звуки набата – Баэлир звал народ.

– Вайра! – нетерпеливый голос Ори заставил Веру встрепенуться. Она выбежала, и в дверях столкнулась с Айной. Та была белее полотна. Ори подошел к поленнице, и, выбрав из штабеля дров поленья подлиннее и потолще, взял их в охапку.

– Время. Идемте.

Потянулись из домов люди – мужчины с вязанками дров, мрачные и молчаливые; заплаканные бледные женщины, за подолы которых цеплялись дети с не по возрасту серьезными и печальными личиками; годами не покидавшие своих келий древние старцы, ведомые хмурыми подростками, плотно сжавшими губы и казавшимися старше. А медный голос била всё тянулся над таном, сочился сквозь стены, скликал людей.

Пришли все. Пришли, чтобы просить богов о милости, о прощении за проступок одного из них, о снисхождении и помиловании жителей Гленартана за совершенное святотатство.

Еще час назад горизонт, на сколько хватало глаз, был чист. А теперь с севера поползли лохматые темные тучи, подкрашенные светом заходящего солнца в пунцовый цвет. Опережая тучи, промчался над Гленартаном ветер, дохнув холодом наступающей осени. Собаки вытянули морды, принюхиваясь к принесенным из-за далёких гор запахам, беспокойно поводя ушами.

Сходившиеся на площадь люди складывали принесенные поленья на указанное Баэлиром место, пока не образовался внушительный штабель. Оглядев получившееся сооружение, Баэлир удовлетворенно кивнул. Он обвел глазами собравшихся сельчан, и они, поняв безмолвный приказ, отступили назад. Семья Ори выдвинулась в первый ряд. Вера, заинтересованная происходящим, хотела протиснуться вперед, но Ори удержал её и указал себе за спину. Рядом с ним, заслонив собой Веру, встал Эрмон. Вера послушно притаилась за ними, подальше от неприязненных взглядов людей, наблюдая за происходящим в промежуток над плечами мужчин. Она увидела, как жрец вывел на середину Ирве, и услышала судорожный вздох Айны. С головы до ног закутанный в ниспадающий светлый холст, Ирве остановился возле туши мадвура. Баэлир широким кругом расставил вокруг Ирве и зверя многочисленные глиняные плошки, что-то налил в них из большого узконосого кувшина. Обрызгал из этого же кувшина поленницу. Потом взглянул в сторону Ори, и, вынув из-за пояса недлинный острый нож, протянул его танеду. Ори расправил плечи, вышел вперед и принял нож из рук жреца. У Веры сердце зашлось в недобром предчувствии. В безотчетном порыве она сделала шаг вперед. Но Эрмон оттеснил её назад, а место Ори заняла Айна.

Баэлир перевел взгляд на угасающий горизонт. Несколько минут все, замерев, смотрели на закат. Но вот и последнее облако, подкрашенное алым, посерело. Загустели над таном сумерки. Баэлир сплел пальцы рук перед грудью, опустил голову. До Вериных ушей донесся его тихий голос, произносящий незнакомые слова. Он становился все громче, сильнее. Внезапно жрец раскинул руки в стороны, выкрикнув несколько слов, и в плошках вокруг Ирве вспыхнул огонь. Баэлир кивнул Ори и они вошли в пылающий круг. Стащив с волокуш мадвура, Ори и Баэлир принялись снимать с него шкуру. Вера отвернулась, не желая глядеть на то, как под острыми ножами проступает желтовато-красная плоть. Ори ворочал зверя, вытягивая лапы, делая надрезы на брюхе, и поддевая руками плотную шкуру. Баэлир сноровисто отделял меховой покров от туши. С головой пришлось повозиться, но вскоре шкура, снятая с туши целиком, была в руках у жреца.

Вере, которую мутило при виде кошек, попавших под колеса автомобилей, стало совершенно мерзко при виде развороченной на земле плоти животного. Бросая краткие взгляды на место действия, она видела, как Баэлир извлек сердце зверя и положил его в чашу. Затем обвязал задние ноги зверя веревкой, и вдвоем с Ори они затянули тушу на груду поленьев. Забрав нож у Ори и отпустив его кивком головы, Баэлир расстелил шкуру на земле мехом вниз. Затем подошел к Ирве. Протянув руку, жрец стянул с юноши белый покров, и тот остался совершенно нагим. Послушный тихим словам колдуна, Ирве опустился на мокрую от крови, в ошметках жира и мяса, шкуру зверя. В руках у Баэлира появилась игла, и он широкими стежками стал зашивать шкуру на Ирве. Вера в шоке смотрела, как тело её спасителя скрывается под темным мехом мадвура. Последними швами Баэлир скрепил шкуру на голове. В прорезях звериных глазниц были не видны глаза Ирве, когда он поднялся на ноги перед жрецом. Лишь на груди, там, куда угодил нож, в прорехе просвечивало тело. В отблесках трепыхающегося в плошках пламени извивались косматые тени, отбрасываемые Ирве. Они то удлинялись, словно подкрадываясь к стоявшим вокруг людям, то съеживались, подползая к лохматой фигуре в центре огненного круга.

Баэлир вплотную приблизился к Ирве. В левой руке у него была чаша с сердцем, в правой – узкий обрядовый нож. В тишине, нарушаемой лишь потрескиванием масла в плошках, негромкие слова были слышны всем.

– Повторяй за мной, – произнес жрец. – Предо мной твой свет.

– Предо мной твой свет, – глухо отозвался из-под шкуры Ирве.

За спиной стезя.Вспять дороги нет.Выправить нельзя.Что мною содеяно.Лихим часом навеяно.Стою пред твоим ликом.В смятенье великом.Ако младень наг.Никому не враг.О милости прося.Твою кару снося.

Слова, произносимые Ирве, приглушенным эхом плыли над площадью. Замолчав, Баэлир занес нож над чашей и вонзил его в сердце мадвура. Затем, выдернув клинок, ткнул острие в просвет шкуры, в тело Ирве. Тот вздрогнул, но устоял на ногах. Вера в ужасе ахнула. Айна сжала её руку, заставляя замолчать. На лезвии, воздетом Баэлиром кверху, алела кровь. Стряхнув капли в чашу с сердцем, жрец несколько раз обошел вокруг Ирве, приговаривая:

В вечном векуСветлому Валкунуславу реку —Жизни хранителю,небес повелителю.Именем ЯснобогаЗову на помогу,Нейну, Акилу, Трира и Уннию,Иороса, Кану, Локо и Сулию.Искуплена кровьюВина родословья.Хозяин-мадвур,отец черно-бур.Нам вину отпусти,роду не мсти.

После этого Баэлир поставил чашу с сердцем на поленницу и убрал нож. Взяв одну из плошек с горевшим огоньком, он поднес её к дровам. Сухие поленья, окропленные маслом, охватило пламенем. Через несколько минут на площади жарко полыхал костер, распространяя дым и запах горелого мяса.

Под треск поленьев и гул огня Баэлир поднял вверх руки, и обратился к собравшимся на площади людям.

– Идите по домам. Новый день явит нам волю Валкуна.

Выслушав жреца, люди стали расходиться. Айна потянула Веру за руку.

– Идем.

– А Ирве как же? – Вера указала на центр площади, где, освещаемый яркими сполохами костра, в его жарком дымном мареве, остался стоять брат.

– Он будет здесь до рассвета, – ответила Айна. Голос её дрожал. Глаза были полны тревоги. – Милостью Валкуна, все будет хорошо. Баэлир провел обряд, надеюсь, боги и танок простят моего сына.

– Но он же ранен! Ему нужна помощь! – Вера попыталась вырваться из рук Айны. Но та с неожиданной силой стиснула руку, и взглянула на Веру холодным взглядом.

– Баэлир ему уже помог. А наша помощь – в молитве. Пойдем! Здесь нам нельзя быть ночью.

Вера подчинилась хватке Айны, понимая что противиться здешним обычаям и законам – себе дороже. Но, ведомая ею, не переставала оглядываться на Ирве. Её снедала мысль о невозможности хоть чем-то практическим помочь раненому парню, хоть немного облегчить его положение. Ведь в том, что сейчас с ним происходило, была отчасти её вина.

– Почему нельзя кому-то побыть с ним эту ночь? – спросила Вера.

– Потому что дух мадвура будет с ним. Они должны примириться. Нельзя мешать им, иначе танок будет мстить и убьет Ирве.

Вера бессильно покачала головой. Было бесполезно объяснять им всем, что Ирве, истекающий кровью, задыхающийся в тяжелой и плотной шкуре у полыхающего костра, с потенциально зараженной раной, уже и так стоял на краю гибели. «И они еще удивляются, что после таких процедур половина деревни вымирает! Туша день на солнце пролежала, наверняка разлагаться начала уже. В этом звере какой только заразы нет! А вдруг он вообще бешеный был, этот мадвур? Если он обычно на людей не нападает, зачем на меня так кинулся?» Веру кинуло в жар от этой мысли. Если её предположение верно, то, молись не молись, ничего хорошего Ирве не ждет. Да и Ори тоже, если он при разделке туши порезался или поцарапался. Он же воин, незначительную рану во внимание не примет. А она может ему стоить жизни.

Вернувшись домой, все разбрелись по своим комнатам. Вера тоже закрылась у себя, размышляя о том, что предпринять. За окном воцарилась тьма, ни одной звезды не было видно на небе, затянутом плотными тучами. Обдумав все как следует, Вера сняла один из метательных ножей со стены, и, припрятав его в рукаве, опасливо выглянула из комнаты. В доме было тихо, никто не остановил её, крадущуюся при слабом свете масляного светильника. Вера пробралась в кухню, и, подсвечивая ночником, стала её осматривать.

– Вайра? – голос Ори за спиной испугал её. Повернувшись, она глядела на него, неслышно появившегося в дверном поеме.

– Ты что-то ищешь? – снова спросил он.

– Да, – взяла она себя в руки. – Не спится. Можно мне чего-нибудь выпить?

– Выпить? – Ори поскреб щеку с подрастающей щетиной.

– Да, и покрепче, – Вера села на скамью. – Мне не по себе.

Ори посмотрел на неё, вздохнул и кивнул.

– Понимаю. Мне тоже.

Он прошел в угол кухни, поднял крышку подпола, поманил Веру.

– Дай-ка светильник.

Взяв ночник, он спустился в погреб. Вера заглядывала в люк, слушая как Ори постукивает внизу посудой.

– Нашел, – поднявшись по лестнице, Ори подал Вере глиняный кувшин с осмоленной пробкой. Вера поставила на стол две кружки. Ори отскреб смолу, вытащил деревянную пробку, понюхал содержимое.

– Хороша, – одобрив, он плеснул в обе кружки зеленого напитка. Разом опрокинув свою кружку, шумно вздохнул. Вера молча изучала его руки, выискивая глазами царапины и порезы. Ори посидел, налил еще, закинул в себя вторую порцию. Взглянул на Веру.

– С Ирве все будет хорошо. Не вини себя.

Вера кивнула, успокоенная отсутствием видимых повреждений на коже Ори, и таким же жестом, как он, вылила напиток себе в рот. И тут же пожалела о сделанном. Горло и внутренности обожгло как огнем, а из глаз обильно потекли слезы. Вера задыхалась и кашляла, истекая слезами. Не видя ничего, почувствовала, как Ори забрал из рук кружку и сунул другую.

– Пей, это вода.

Вера приникла к краю кружки, и, проливая воду, стала пить, туша горевшее горло.

– Сильна-а, – обретя способность видеть, она узрела напротив насмешливые глаза Ори.

– Что… это что? – осипшим голосом проскрипела Вера, вытирая мокрый нос и щеки.

– Мятица, мятная паленка, – хмыкнул Ори. – Просила же «покрепче».

«Самогон», – догадалась Вера.

Ори поднялся. Повертел пробку в руках, бросил её на стол, взглянув на Веру.

– Много не пей.

И ушел. Пить Вера и не собиралась. Она посидела некоторое время, прислушиваясь к звукам, наполнявшим дом. Заткнула кувшин пробкой, нашарила в сундуке под лавкой кусок чистого холста, захватила фляжку с водой, задула огонек. Одной рукой придерживая ношу, другой впотьмах нащупывая дорогу, покинула дом.

Гленартан спал. Лишь ветер метался меж заборов, да кошка шмыгнула в сторону от Вериных ног. Стараясь держаться в тени заборов и стен, Вера скорым шагом шла на площадь. Костер еще не потух, но уже не был так неистов и шумен. В его мерцающем свете Вера увидела Ирве, лежащего на земле грудой черного меха. Затаившись, она выждала несколько минут, прежде чем выйти на освещенное пространство. Потом, успокоенная тишиной, подошла к Ирве. Опустившись на колени, она зарыла руки в мех и потрясла юношу.

– Ирве, – тихим шепотом позвала Вера, – Ирве!

Мохнатая туша зашевелилась, послышался тихий стон. Вера сориентировалась по этому звуку и помогла брату перевалиться на спину. Надрезав шов на шкуре, Вера аккуратно его распустила, освободив голову и грудь Ирве. И скрипнула зубами, глядя на мокрое, красное, измученное болью и жарой лицо брата. Он впал в забытье, и не открыл глаз, когда она уложила его поудобнее. Вера осмотрела рану. Она была не так глубока, как можно было опасаться, и уже почти не кровоточила. Но это не преуменьшало опасности заражения. Смочив холст напитком из кувшина, Вера протерла нож и, орудуя им, принялась вычищать рану на груди Ирве. Сдерживая дрожь в руках и жалость, она раскрыла и мокрым холстом отерла края, а затем, не экономя, стала поливать её самогоном. Потом, приподняв Ирве и приложив фляжку с водой к его губам, она влила ему в рот воды. Глотнув, Ирве приподнял веки. Глаза его были пусты и затуманены. Он смотрел прямо на Веру и не видел её.

– Ирве, – снова позвала Вера. Ни намека на узнавание, ни малейшего отклика. Вера закусила губы. – Не иначе, опоил его чем-то этот шаман.

Дав Ирве вдоволь напиться, она опустила его на медвежью шкуру. Надеясь, что довгары, послушные обычаям, не высунут носа из домов до рассвета, Вера присела рядом. Она утирала пот с лица и груди юноши, поила его водой время от времени. Иногда он что-то бормотал, но слов было не разобрать. Кроме страха быть обнаруженной, доставлял хлопот выпитый на пару с Ори алкоголь – её клонило в сон. Через какое-то время внутреннее чутье подсказало Вере, что пора уходить. Помогая себе ножом, она вновь собрала шкуру по шву, делая широкие промежутки между стежками, чтобы Ирве мог нормально дышать. Бросив последний взгляд на брата, скорым шагом вернулась домой. Пошатываясь, Вера прокралась по двору, как можно тише отворила входную дверь и прошмыгнула в свою комнату.

Ори не спалось, он бродил по дому, и время от времени выглядывал в окна, ожидая рассвета. Неплотно закрытые ставни на окнах позволили незамеченным наблюдать, как его дочь в обнимку с кувшином, покачиваясь, проскочила двор. Он нахмурился и направился к ней, намереваясь отчитать за чрезмерное питие. Постучав в комнату и не услышав ответа, Ори приотворил дверь и негромко позвал:

– Вайра.

Ответом было сопение и сонный вздох. Ори заглянул, а затем вошел в комнату. В предрассветном полумраке его глазам предстала Вайра, уже крепко спящая, со свесившимися с постели ногами. Ори осуждающе покачал головой, подошел, поднял лежавший у кровати кувшин. Тот был пуст. Ори досадливо крякнул, вздохнул и закинул на кровать ноги Веры. Она заворочалась, занимая удобную позу, и на пол скатились пустая кожаная фляжка и свернутая окровавленная тряпица. Танед поднял побуревшую холстину, развернул и увидел завернутый в неё короткий нож. Сев на кровать, Ори зажмурился, потер лоб и переносицу. Зажав в кулаке влажное полотно, пахнущее кровью, потом и мятной водкой, довгар долго смотрел на спящую Веру. Его серые глаза больше не были суровыми и осуждающими. Они были полны понимания и признательности.

Вера проснулась от мерного стука и ощущения, что на неё смотрят. Вовсю светило солнце. На кровати возле неё сидела Савра, и стукала по кровати ногами.

– Проснулась! – обрадовалась она. – Дядя Ори сказал – тебя не будить. А я просто сижу тут.

Вера проморгалась, прочистила горло.

– Доброе утро. Что Ирве?

– Он дома, – соскочила Савра с кровати. – Его тятя и дядя Ори принесли. Идем к нему!

– Как он? – сон моментально слетел с Веры. Она вскочила, и, поправляя на ходу платье, кинулась вслед за девочкой. Савра пожала плечиками.

– Не знаю. Меня к нему не пустили. Там Баэлир с ними.

Вера приоткрыла дверь в комнату Ирве. Увидев там жреца, Ори, Эрмона и Айну, хотела уйти, но Ори поманил её.

– Заходи, Вайра.

Ирве лежал на кровати с перевязанной грудью, бледный, но в сознании. Над ним склонился Баэлир, заглядывая в глаза и о чем-то спрашивая. Вера подошла ближе, чтобы расслышать разговор.

– Она приходила ко мне, – Ирве слабо улыбался жрецу.

– Кто? – насторожился Баэлир.

– А я не помню, – растерялся Ирве. – Помню только – это была женщина.

– Что еще помнишь? – Баэлир сверлил глазами юношу.

– Было жарко и душно. Потом вдруг стало холодно. И рану… рану жгло.

Баэлир выпрямился, кивнул с видом знатока, и, воздев вверх палец, значительным шепотом произнес:

– Сама Нейна была подле тебя сегодня! Это её Холодной обители ветры овеяли тебя! Раны твоей ледяной рукой касалась она, решая, забрать ли тебя. Милостью её, и светлого Валкуна волей, ты прощен.

Айна прикрыла рот рукой, радостно засмеявшись.

– Я молилась! Баэлир, боги услышали мою молитву!

– Услышали, – подтвердил Баэлир, довольно щурясь. – Усердные молитвы боги слышат.

– Благодарность наша тебе, Баэлир, – поклонился ему Ори, приложив руку к груди. Жрец благосклонно кивнул, и, сопровождаемый Эрмоном, покинул комнату. Выходя, он кинул внимательный и неприязненный взгляд на Веру.

Айна, смеясь сквозь проступающие слезинки, гладила сына по лицу, по волосам, и все повторяла:

– Я молилась, Ирве. Я так молилась!

А Вера, стоя поодаль, слушала этот разговор, и, улыбаясь, смотрела на Ирве. Он глянул на неё, радостно-удивленный.

– Вайра! Я прощен! Все будет хорошо!

Вера кивнула, подмигнула Ирве и вышла из комнаты. Переполнявшим её чувствам было мало места в комнате, хотелось выйти на воздух. Хотелось смотреть на небо, ощущать движение жизни вокруг, чувствовать полноту бытия. Ори задумчиво посмотрел ей вслед, и тихо пробормотал себе под нос:

– Не молитвой единой жив человек.

В горнице Вера снова столкнулась с Баэлиром. Она хотела пройти мимо, но тот цепко ухватил её за руку.

– Так где оберег, что дал тебе я? – тихо процедил он, щуря глаза.

– Я его потеряла, ремешок порвался, – ответила Вера, вырвала руку из пальцев жреца и быстрым шагом направилась прочь.

– Подменыш… вползла ты в дом, аки змея вползает на очаг, погреться дабы. И жала смертоносные вонзаешь в тех, кто кров дал тебе. Но я крепок супротив тебя, – прошипел Баэлир вслед Вере.

Радость и душевный подъем улетучились, словно жрец высосал их своим прикосновением. Вера затылком чувствовала его враждебный взгляд, от шеи по спине пополз холодок. Толкнув дверь, она выскочила из дома. Постояв на крыльце, пошла в конюшню. Обняв за шею Крепыша, она уткнулась в его светлую гриву и тихо заплакала.

– Если бы ты знал, коняга, как я устала! Как я хочу домой! Домой, в свой мир, к своей семье! Я хочу проснуться, придти в себя, очнуться от этого кошмара.

Слезы вскоре иссякли. Вера опустилась на устеленный соломой пол, обессилено привалившись к стенке денника и закрыв глаза. Крепыш спокойно и неспешно жевал корм, уткнувшись носом в ясли. У открытых дверей конюшни послышались мужские голоса. Вера прислушалась, и различила голос Ори и Баэлира.

– Ну, к чему так торопиться, Баэлир. С Ирве ведь все хорошо.

– Ты обещал мне, танед.

– Помню. Дай хоть хлеб убрать! Жатва начинается!

– Я говорил тебе, в начале самом говорил, что Неназываемый овладел разумом приемыша твоего. Ты от испытания отказался. К чему привело твоё своеволие, видишь сам уже. Что ждет нас еще? Какое придет зло через неё? Не знаешь ты, ни я не ведаю. Но беду предвижу. Отдай приемыша мне, на испытание.

– Тебе без решения верховного жреца я её не отдам. А ехать сейчас нельзя – хлеб убрать надо, – повторил Ори. – Как они без меня? Повремени, Баэлир! Рожь уберем, и мы с Вайрой тотчас отправимся в святилище.

Последовало долгое молчание.

– Тебе вновь уступаю я, Ори. Жатва – дело великое. Моли Валкуна и богов всех, дабы не ввергся тан в горесть новую.

***

На жатву вышел весь тан, от мала до велика. Жали серпами и косами, сразу увязывая в снопы, и оставляя их на просушку прямо в поле. Вера трудилась не покладая рук, учась у Айны жать и вязать снопы, складывать их в скирды. Работая наравне со всеми, она заражалась этой всеобщей душевной озабоченностью полевыми работами. В полуденное время народ отдыхал в тени деревьев или полотняных навесов, обедая взятой из дома провизией. В тан возвращались по вечерней росе, а там ждали другие заботы. Ирве не лежал в постели и дня. Рана не беспокоила его, и он вместе со всеми работал и в поле, и в доме.

Соплеменники сторонились Веры, избегая заговаривать с ней, или просто находиться рядом. Только её семья была с ней приветлива так же, как и раньше. Иногда появлялся Баэлир. Он обходил поля, благословляя жнецов, а потом подолгу стоял, издалека наблюдая за Верой.

Наконец, весь хлеб с полей был снят, высушен, обмолочен и засыпан на хранение. После трудных недель выдался день отдыха. Айна по довгарскому обычаю затеяла праздничные пироги из муки нового урожая. Хлопоты завершились вечером, и стол, за которым собралась вся семья, был уставлен пирогами со всевозможными начинками. Под довольные возгласы домочадцев Айна поставила перед Ори большой узорный каравай.

– Слава Валкуну, благодарение Сулии и верхним богам за щедрый урожай, – Ори взял каравай и коснулся его губами. Потом разломил его на части и сложил их на блюдо, которое Айна поставила в середине стола. Ели похлебку, закусывая пирогами и запивая пенным ржаным квасом. Каждому из членов семьи полагалось съесть ломоть от каравая.

– Гвир, передай сестре хлеб, – Эрмон толкнул сына локтем, указав на блюдо.

– Сама возьмет.

– Передай, – насупился Эрмон.

– Что я ей, нянька?

– А тебе что, трудно? – упрекнул его Ори. – Надо заботиться о своих сестрах и братьях.

– Она мне не сестра, – проговорил Гвир, взглянув на отца.

– Гвир?

– Вот моя сестра, – повысив голос, мальчик указал на Савру, потом на Ирве и Форка. – Вот братья. А она – никто! Подменыш!

Мальчишка вскочил, бросив на стол ложку, и убежал.

– Гвир, вернись! – сердито крикнул ему вслед Ори. Но мальчик и не подумал возвращаться. Больше никто не проронил ни слова.

– Благодарение Сулии за пропитание, – пробормотала Вера, отставив кружку. – Я пойду.

– Куда ты? – нахмурился Ори.

– К себе, – пожала плечами Вера, встала и быстро ушла. Никто её не остановил.

«Подменыш. Пришлица. Мальчик прав», – думала Вера, уткнувшись лицом в одеяло. Слезы сочились и пропитывали тонкий войлок. В дверь постучали. Вера подняла голову, но не ответила.

– Вайра, это я, – услышала она голос Ори. – Открой, дочка.

Она поднялась и подошла к двери.

– Открой, Вайра, – услышав её шаги, снова попросил Ори. – Поговорить надо.

Вера отбросила щеколду, и Ори вошел в комнату. Посмотрел на её лицо, нахмурился.

– Не обижайся на брата, Вайра. В тане болтают всякое, а он и уши развесил.

– Я не обижаюсь, – дернула плечами Вера. – Мне все равно.

Ори недоверчиво хмыкнул, и погладил её по плечу.

– Надо нам с тобой ехать.

– Куда? – равнодушно произнесла Вера.

– В Ранготан. В святилище. Я обещал Баэлиру. И себе. Готовься. Послезавтра на рассвете.

Он еще раз коснулся её руки и вышел.

Глава 4

Дорожную одежду на следующий день Вере помогла приготовить Айна. Порывшись в сундуке, она вынула из него белую рубашку с длинными рукавами, темно-зеленую охотничью куртку из плотной шерсти, такие же брюки и широкий кожаный ремень. Встряхнула и вновь аккуратно свернула длинный дорожный плащ с капюшоном. Сложила все это на лавку, а под неё поставила высокие сапоги с мягкой подошвой.

Едва за окном забрезжил рассвет, в комнату Веры стукнул Ори. Вера вскочила с кровати и быстро оделась. Одежда была удобной, прочной, и не сковывала движений. Рукава куртки от запястий до локтя были подшиты кожаными накладками. Мягкая подошва коричневых сапог позволяла передвигаться бесшумно. Затруднения вызвал ремень непонятной конструкции. Вера недоуменно вертела его в руках, когда в комнату, постучав, вошел в дорожной одежде Ори. Оглядел Веру, и, покачав головой, взял ремень. Широкое основание застегнул на талии Веры металлической пряжкой. Кожаную полосу со спины перекинул через левое плечо, и застегнул на широком основании пояса. Потом, подойдя к стене, снял меч в узорных ножнах и пристегнул к её ремню с левой стороны. Четыре метательных ножа закрепил в ячейках на грудной перевязи. Лук и колчан со стрелами Ори сгреб в охапку, и вышел из комнаты вслед за Верой.