Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная

– Спасибо, сэр.

Когда Фредди ушёл, он быстро убрал книги в сейф. Работать сейчас он не сможет, так что… Обычная ежедневная уборка успокоила его. Он сообщил в полицию, что уходит, всё запер и отправился домой.

Было ещё совсем светло, но шум уже вечерний. Небо затягивали тонкие, но сплошные облака, и Ларри подумал, что ночью может начаться дождь и тогда завтра придётся взять зонтик. Новый чёрный зонтик ему купила Эстер. Смешно, конечно, вспоминать: насколько он был уверен, что чего-чего, а одежды у него и Марка на все случаи жизни, а Эсти нашла кучу нехваток. Разумеется, это траты и весьма немалые, но ведь всё нужное. Тот же зонтик… это ему практически на весь год и не на один. И Эсти, конечно, права: лучше один раз потратиться на хороший зонтик, чем часто покупать новый костюм, потому как подмочки они – хорошие костюмы – не любят. А вот плащ и пальто вполне подождут до осени. Шлёпанцы и купальные халату ему и Марку, ещё один костюм, строгий, но лёгкий, на летнюю жару, и ещё…

Ларри улыбнулся своим мыслям и прибавил шагу, хотя и так шёл быстро. Его же ждут. Его семья: жена и дети. Да, он и раньше спешил домой к Марку, но сейчас совсем по-другому. Он уверен, что дети сыты и ухожены, что в доме всё в порядке, и спешит… спешит увидеть их, увидеть Эсти.

– Привет! – окликнули его.

– О! – улыбнулся Ларри. – Здравствуй, Найдж, как дела?

– Отлично! – улыбнулся Найджел. – Чего к нам так и не заглядываешь? – и подмигнул. – На массаж.

– Работа, Найдж. Разве только… в субботу вы работаете?

– А как же! До ленча, а ради хорошего гостя, – Найджел снова подмигнул, – и задержаться можем. Так что заходи. Привет твоим.

Найджел с ходу перепрыгнул через невысокую каменную кладку, ограждавшую газон у его дома.

– И твоим привет! – крикнул ему вслед Ларри. До чего же приятный парень. И жена у него симпатичная. С соседями тоже повезло. А вот и дом, его дом, и навстречу бегут Марк и Рут, чистые, сытые, весёлые… его дети. А на крыльце стоит Эсти.

– Здравствуй, дорогой.

Быстрый скользящий поцелуй в щёку.

– Всё удачно? Иди, переодевайся, я накрываю. Дети, руки мыть, будем обедать.

Ларри поцеловал Эстер и взбежал наверх. В спальне приятно пахнет цветами, у окна в красивом терракотовом горшке молодая лиана выкинула ещё пару листьев и усик закрутился колечком, надо будет сделать ей крепление, а в вазе на столике букет сирени. Ларри снял и повесил костюм в шкаф, обтёр и поставил на место ботинки, и пошёл в ванную.

Здесь тоже как будто светлее стало, и запах приятный. Это Эстер купила специальный освежитель для воздуха. Ларри с наслаждением, но быстро ополоснулся под душем, вытерся, натянул джинсы и ковбойку, но обуваться не стал: таким приятным было ощущение чистого прохладного пола под ногами.

Так, босиком, он и спустился вниз. Сегодня будни, и потому обедают на кухне. Эстер, увидев, что он не обулся, с ласковой укоризной покачала головой, но ничего не сказала. Да и в самом деле, тепло, полы чистые, никого они не ждут, и спорить из-за такой мелочи глупо. А что Марк, войдя в дом, тоже сразу разувается, ну… ну, ничего, всё утрясётся.

– Садись, Ларри, всё хорошо?

– Да, Эсти, спасибо.

Салат, овощной суп, баранье жаркое и яблочный компот. И разговор о всяких домашних хозяйственных мелочах и событиях.

– Спасибо, Эсти, всё необыкновенно вкусно.

– На здоровье, – Эстер встала из-за стола. – Рути, помоги мне. Пойдёшь в сад, Ларри?

– Да, – он немного смущённо улыбнулся. – Повожусь немного.

Марк выскочил из-за стола, крикнув на бегу:

– Я принесу, я мигом.

Эстер и Ларри рассмеялись, но и минуты не прошло, как Марк влетел в кухню с отцовскими кроссовками в руках. Что в городе босиком не ходят, он уже хорошо усвоил.

– Спасибо, сынок.

Ларри быстро обулся, закатал рукава ковбойки выше локтей.

– Пойдём, сынок, рассада уже нас заждалась.

– И я с вами! – Рут бросила полотенце, которым вытирала посуду. – Пап, да?

– Конечно, дочка, – улыбнулся Ларри.

Эстер удивлённо покачала головой. Подумать только, раньше Рут никогда не любила возиться с землёй, прямо удивительно, как быстро она привязалась к Ларри. Ну вот, жизнь уже входит в обычную колею. Первая неделя была трудной, суматошной. Ларри вёл хозяйство… не слишком экономно, скажем так. Чтобы всё закупить… она потратила уйму денег, даже вспомнить страшно. Но зато в доме теперь есть запас, а то Ларри с Марком на одних полуфабрикатах сидели, что, в конечном счёте, только дороже. И с одеждой так же. Так шлёпанцы, значит, Ларри не понравились. Ничего страшного, присмотрим ему для дома что-нибудь другое. Вот так.

Эстер оглядела кухню. Ну, всё в порядке. Пойти посмотреть, чем они заняты? Да, это интересно и даже где-то полезно. И раз Ларри так заботится о саде, ей нельзя пренебрегать этим невинным хобби.

В саду провозились до сумерек, потом дети выпили своё молоко, Эстер проверила, как они вымылись на ночь, Ларри зашёл к ним поцеловать на сон грядущий, и вот они наконец вдвоём в своей гостиной.

– Выпьешь чего-нибудь, Эсти?

– Да, Ларри, сделай мне свой фирменный, – Эстер улыбнулась. – И себе тоже.

Ларри смешал два стакана соков и опустился в кресло. Эстер села рядом на подлокотник и обняла его. Ларри вздохнул, приваливаясь головой к её боку.

– Устал, милый?

– Нет, Эсти. Мне просто хорошо. Разжечь камин?

– Нет, вечер тёплый.

– Эсти, – Ларри отпил, облизал губы, – сегодня приходил сэр Фредди. Я пригласил его и сэра Джонатана к нам не обед.

– Конечно, милый. На воскресенье?

– Нет, я думаю, где-то недели через две, когда они оба будут в Колумбии.

– Хорошо, ты только скажи мне заранее, чтобы я успела всё приготовить.

– Конечно, Эсти, – Ларри снова вздохнул. – Понимаешь, я должен был известить их… о нашей свадьбе.

– Но их же не было в Колумбии, – Эстер наклонилась и поцеловала курчавую макушку. – А всё решилось так быстро. Ты просто не успел. Не беспокойся, милый, всё будет в порядке. Они… – она запнулась.

Вообще-то Ларри рассказывал ей о них. Что Фредди когда-то целый месяц жил в доме Маркуса Левине, и она по нескольким обмолвкам Ларри поняла, что Фредди скрывался от полиции, что потом, уже после Капитуляции и Заварухи, Фредди подобрал его, умирающего, и привёз в имение, что потом Джонатан отправил его в русский госпиталь лечиться, и наконец, что он – не работник, а компаньон Бредли. Всё это было достаточно странно и в то же время абсолютно понятно. Что ювелиры, уголовники и полиция тесно связаны, и не всегда понятно, кто с кем и против кого, она слышала с детства. Кто такие Бредли и Фредди… Ну, это достаточно увидеть Чака, чтобы обо всём догадаться. Кем может быть человек, нанявший Чака шофёром, тут и гадать нечего. Всё ясно. Но благополучие, даже сама жизнь и Ларри, и детей, и её самой зависят от расположения Джонатана и Фредди. И значит, она всё сделает как надо. Её сильный и добрый Ларри может на неё рассчитывать.

Она снова поцеловала мужа.

– Не беспокойся, милый. Всё будет в порядке.

– Спасибо, Эсти. Они… они всегда были добры ко мне. И знаешь… сэр Фредди сегодня назвал меня хозяином, – Ларри смущённо рассмеялся. – Так и сказал, что я – хозяин, и мне виднее, как лучше вести книги.

– Ну, конечно, Ларри. А что, – Эстер погладила его по плечу, смягчая вопрос, – у тебя проблемы с документацией?

– Да нет, Эсти, вроде, всё в порядке.

– Ларри, а что, если… слушай, я же – бухгалтер, давай, я посмотрю.

– Это будет замечательно, Эсти! Тогда… – Ларри запнулся, что-то обдумывая, и решительно допил свой стакан. – Тогда в субботу пойдём все вместе.

– Решено, – сразу согласилась Эстер и тоже допила коктейль. – Иди наверх, милый, и ложись. Я сейчас всё уберу и поднимусь.

– Хорошо, Эсти.

Но Ларри медлил, не желая её беспокоить, и Эстер встала первой. Взяла у него стакан.

– Иди, милый, уже поздно.

Ларри поцеловал её в щёку и пошёл наверх. В доме сонная живая тишина. Он заглянул к Рут и Марку, послушал х дыхание, стоя в дверях. В спальне задёрнул шторы, включил лампу у изголовья кровати и прошёл в ванную. Ковбойку в ящик для грязного белья, джинсы на вешалку для расхожего. Надо что-то придумать с обувью, а то Эсти обижается, что он ходит дома босиком, но шлёпанцы – это только в спальне хорошо, надо что-то придумать, вроде тех, в каких ходил у Старого Хозяина. А вот купальный халат – отличная штука.

Он вернулся в спальню, сбросил халат в изножье кровати и лёг. Где же Эсти?

– Я здесь, – она будто услышала его беззвучный зов, входя в спальню. – Я сейчас, Ларри.

Она прошла в ванную, и он услышал плеск воды. Может, он и задремал, потому что вдруг ощутил присутствие Эстер рядом. Медленно, преодолевая вязкую истому, он повернулся к ней. Эстер обняла его и поцеловала.

– Всё будет хорошо, Ларри.

– Да, я знаю.

Ларри губами нашарил её губы, поцеловал. Эстер тихо засмеялась, прижимаясь к нему, погладила по затылку. С каждой ночью Ларри становился всё смелее и, к радостному удивлению Эстер, внимательнее. И охотно откликался на её предложения и даже выдумки. Только однажды спросил:

– Тебе это нравится, Эсти?

– А тебе нет? – ответила она вопросом.

Он долго молчал, а потом, когда она уже чуть ли не забыла за поцелуями, о чём говорили, Ларри очень серьёзно сказал:

– Я хочу, чтобы тебе было хорошо, чтобы ты была счастлива, Эсти. И я сделаю для этого всё.

– Ларри… Ларри, но я хочу, чтобы и тебе было хорошо. Я нравлюсь тебе?

– Да, – сразу ответил он. – Очень.

И поцеловал её…

…Когда Ларри заснул, Эстер, потянувшись через него, выключила лампу, уже в темноте погладила Ларри по голове и заснула, касаясь щекой его плеча.

РоссияЦареградская областьАлабиноЦентральный военный госпиталь

Смена заканчивалась в четыре, и Андрей специально поболтался по госпиталю, чтобы прийти в раздевалку после пересменки.

Он угадал точно. Кто на работу, кто с работы, но разошлись все. Андрей открыл свой шкафчик и стал переодеваться. А теперь ему надо спешить, а то опоздает на автобус, не идти же пешком до Ивина.

Переодевался, убирал в шкафчике, запирал его, бежал к автобусной остановке, – всё это Андрей делал с механической бездумностью, думая о своём.

Да, конечно, он всё знает, всё понимает, и рад, искренне рад за Колюню. И всё же…

…День тёплый, безветренный, смена спокойная, и его отпустили к Колюне без звука.

– Колюня, – вошёл он в палату, – айда в сад?

– Айда, – радостно согласился Колюня.

Он помог Колюне пересесть в кресло и вывез его в коридор, а оттуда на веранду.

– Пахнет как, – засмеялся Колюня.

– Это сирень, доцветает уже.

Он аккуратно скатил кресло по пандусу и подвёз Колюню к кустам. Наклонил ветку, чтобы тяжёлая сизая гроздь коснулась лица Колюни.

– Чуешь?

– Ага, спасибо, Андрюша. А пятилучевые есть?

– Сейчас найду.

Эту примету он уже знал. Найти цветок с пятью лепестками и съесть. На счастье. Одну руку Колюне уже сделали, ложку теперь сам держит, шарики катает для реабилитации, но такую тонкую работу не сделает. Ага, вот она, а вот ещё, и ещё.

– Держи, Колюня.

– А себе?

– Я нашёл, – рассмеялся он в ответ. – А ты съел. Вот и поровну.

– Хитёр ты, – рассмеялся Колюня и, прижав к губам ладонь, втянул в рот, как вдохнул три цветка.

Пели птицы, и Колюня стал их называть ему. Даже удивительно, откуда их столько знает. И вот тут, когда они уже сами вовсю свистели по-птичьи – у Колюни здорово получается – их и окликнули.

– Ага, вот вы где!

Это был голос Жарикова, и он легко, не ожидая подвоха, обернулся.

– Иван Дормидонтович, мы здесь.

Рядом с Жариковым маленькая худенькая женщина, вся в чёрном, и её лицо кажется совсем белым, даже голубоватым.

– Здравствуй, Колюня, – весело сказал Жариков. – Как ты?

– Здравствуйте, доктор, – улыбнулся Колюня. – Я в порядке.

– Вот и отлично. Принимай гостей.

– Гостей? – удивленно переспросил Колюня, растерянно вертя забинтованной головой.

Подбородок, нос и часть щёк Колюне уже сделали, и бинты закрывали теперь только лоб и глаза, вернее, глазницы. Он помог Колюне сесть повыше и за плечи повернул лицом к женщине. У неё дрожали губы, из широко раскрытых глаз неудержимо текли слёзы, она молча протягивала к Колюне руки, не трогаясь с места.

– Кто? – спросил Колюня. – Кто пришёл? Точно, ко мне?

– Коля… – наконец выдохнула женщина. – Коленька…

И отчаянный крик Колюни:

– Маманя!

И от этого крика он сорвался, убежал…

…Андрей тряхнул головой и встал. Ему уже выходить.

В Ивине вышел он один. Пение птиц, шум листвы под лёгким ветерком, перекликающиеся голоса и детский смех… Андрей шёл по уже знакомой улице, здороваясь с многочисленными встречными. И пытаясь понять: чего он так психанул? Ведь видел уже такое. И не раз. А к Седому приехала жена. С сыном. И тоже плакали, и обнимались, и он был просто рад за них, за Седого…

…– А это Андрей, – Седой берёт его за руку, разворачивая лицом к сидящим у кровати женщине и парню, оба в военном без погон, но с нашивками за ранения и медалями. – Он меня с того света вытаскивал. Я жить не хотел, А Андрей упёрся: живи, дескать, и ни в какую, – смеётся Седой.

И женщина с парнем обнимают его, целуют и благодарят…

…Ну вот. И за Колюню он рад, искренне, по правде. И… и не увезут Колюню прямо завтра. И послезавтра тоже. Колюне ещё лежать и лежать. Восстанавливаться. Так что… всё-таки тем, за кем никто не приехал, ещё хуже. У которых всё было и которые всё потеряли. Родня – это великое дело. А его родня – его крёстные, доктор Ваня и Тётя Паша. И Серафима Панкратьевна с Устиньей Капитоновной к нему как к родному…

И калитку он открывал если не успокоившись, то улыбаясь. Чего других в свои психи втягивать.

Как всегда, его встретили радостным известием, что обед готов, пусть моется и идёт есть.

– Спасибо, Серафима Панкратьевна, я быстро, – улыбнулся Андрей.

Когда бы он ни пришёл, обед готов. Ждут его, что ли?

За столом он улыбался, хвалил еду и вообще старался держаться как обычно, но Серафима Панкратьевна всё-таки что-то заметила.

– Случилось что, Андрюша?

Помедлив, он кивнул.

– К Колюне мать приехала, – и повторил услышанное от Колюни: – Маманя.

Про Колюню он им уже рассказывал, и ему дважды давали для Колюни баночки с домашним вареньем. Крыжовенным.

– Ну, и слава богу, – вздохнула Устинья Капитоновна.

А Серафима Панкратьевна смотрела молча и сочувственно. Андрей замялся, не зная, как объяснить, ведь он сам ещё не понял, что с ним, чем это его так задело.

– Каково это матери дитя своё роженое да таким увидеть, – покачала головой Устинья Капитоновна. – И малая боль детская матери ножом по сердцу. А такое… Не защитник он ей теперь и не кормилец.

Серафима Панкратьевна кивнула.

– Да уж, не знаешь, о чём бога молить, когда такое.

Андрей, недоумевающе раскрыв глаза, слушал их. Они жалели мать Колюни, но…

– Но он же живой! – вырвалось у него. – Разве не это главное?

Серафима Панкратьевна кивнула.

– Конечно, Андрюша, всё так. Ну, бог милостив, утрясётся всё да уложится.

– Да, – Андрей тряхнул головой и встал. – Спасибо большое, всё так вкусно было. Я к себе пойду.

– Конечно, Андрюша.

– Конечно, иди, отдыхай.

Взбежав к себе, Андрей быстро, будто за ним гнались, разделся, швыряя как попало одежду, и стал тянуться. Крутился на крохотном пятачке, исступлённо, выматывая себя, до треска в суставах, до судорог в напряжённых мышцах. Пока не почувствовал, что отпустило, что он уже весь мокрый, а из окна тянет прохладой, и ни боли, ни мыслей уже нет, только пустота и ломящая усталость во всём теле. А дверь-то он и не запер. Во… блин! Совсем крышу потерял.

Он запер дверь и пошёл в душ. Долго полоскался, смывая пот, меняя воду с почти кипятка на совсем ледяную и обратно. Потом так же долго и основательно растирался полотенцем, разобрал вещи, разложил, повесил, переоделся уже в домашнее: никуда он сегодня не пойдёт, да и что за гулянка в будни. А скоро школа заработает, летние классы для взрослых. Июнь и июль учатся, потом сдают экзамены за начальную школу, август гуляют, а с сентября трёхгодичный курс уже на аттестат. А с аттестатом… хоть в университет. Так что… есть ему чем заняться. Руки-ноги – всё у него цело, глаза, слух – всё в норме, даже шрамов нигде нет, даже боли давно кончились, нет, он теперь знает, что и как можно сделать с человеком, так что… ему грех жаловаться.

Уже смеркалось. Андрей задёрнул штору и включил маленькую лампу на столе, взял книгу Рейтера. Ему ещё за сегодня надо осилить десять страниц. Он сам себе такую норму установил. Так, словари, тетрадка под рукой, всё, поехали.

РоссияДорога

Мерно отстукивают колёса, подрагивает вагон. Вот он и дождался своего часа. Едет. За окном Россия, Родина, родная земля, земля отцов и дедов… а кровь молчит. Да трёп всё это пустой о крови, о её голосе. Где хорошо, там и родина, со всех её больших и малых букв, а кто хорош, тот и родня. В кармане сорок рублей с копейками, в рюкзаке две смены белья, мыло с мочалкой и дешёвым полотенцем, да коробка с помазком и бритвой. Да ещё что на самом надето. Всё, что нажил. А ведь не парень уже, в возрасте. Ну, так сам виноват, что не на ту карту поставил. «Пить меньше надо». Умники чёртовы. Так ведь и пил потому, что жизнь не задалась. А теперь-то… теперь хочешь, не хочешь, а на рюмку даже смотреть не моги. Обещали, что с первого же глотка в штопор уйдёшь и только в психушке остановишься. Потому как остановят. И уже без выхода. Могли, конечно, и наврать, у врачей работа такая – врать. Умирающему, что вот-вот выздоровеет, а здоровому, что вот-вот заболеет, главное – лечись, таблетки с микстурами покупай и деньги за всё плати. Всюду всё одинаково. Но вот проверять неохота, боязно. Так что… придётся терпеть. Теперь… теперь лишь бы до места добраться и ссуду получить, а там… там-то он уж развернётся. Всё ж деньги дадут большие, хоть и под отчёт и контроль, но с этим можно начинать. Первое время, конечно, по контракту, тьфу ты, по найму, а чего ж ещё, если язык наполовину забыл, до сих пор обед ленчем называешь, и в одиночку ни своё хозяйство, ни своё дело не поднимешь. Ну, купит он ферму, опять сбился, нет, хутор, а потом? Нанимать? Это удовольствие он уже знает. Идти в долю? А к кому? Он же место себе, скажем прямо, наугад выбирал, лишь бы подальше. Чтоб никого из старых знакомцев не встретить. Ну, так и его там никто не знает. Никто и звать никак. А партнёр… это серьёзно. Так что, наём. Кем удастся, за сколько получится, но чтоб время на себя, на своё дело оставалось.

За окном весёлая молодая зелень… разномастное стадо бредёт по лугу, коровы, овцы, козы… тёмный еловый лес… белоствольный светлый березняк… картофельное поле с уже зеленеющими грядками… Май в конце, а здесь – март, ну, апрель в начале, от силы. Север. Но он сам не захотел в Ополье. Больно много туда едет… тёмных, ещё нарвёшься на кого… и будет, как с Полди. На севере, говорят, их меньше.

Григорий Иванков курил, глядя в окно на бегущую за стеклом холмистую равнину и думал. Как… лошадь по кругу ходил. В Ижорске в Комитет отметиться, спросить о ссуде и посоветоваться. Нет, хутор он не потянет, ремесло своё… знает вроде много, и руки на месте, а не настолько, чтоб дело своё завести, только для подработки если. Вот и заявка у него не на место, а в отдел по трудоустройству.

На попутчиков он не глядел. В Алабаме таких называли белой рванью. А сам он кто? Ладно. Раз выжили, то и проживём. Хорошо сказано. Так что, хватит скулить, а то в бутылке окажешься и денежки, ссуда твоя, так в Комитете и останется и кому другому уйдёт.

По вагону прошёл очередной то ли поддельный, то ли всамделишный слепой с поводырём. Очередная остановка и опять тряская неспешная дорога. А если… всё-таки есть у него идея. И для начала совсем даже неплохо. Опять же начать с найма, а там… чёрт, как же франчайзинг по-русски будет? Стартовать коммивояжером, а там… Проблема с жильём… не проблема, когда деньги есть.

Докурив, он привстал и выкинул окурок в окно: как раз вдоль речушки ехали. И оглядел своих попутчиков уже по-другому. Как одеты, что курят… ну, ничего, ему уже приходилось таким заниматься. Года три крутился, пока в имение не пристроился.

Главное – решить, дальше легче будет.

ИюньРоссияИжорский поясЗагорье

День цеплялся за день, набегали мелкие тревоги, но Эркин и сам понимал, что это мелочи. Так легко и свободно он ещё никогда не жил. У него всё есть, ни ему, ни его близким ничего не грозит, Женя простила его, окончательно, он чувствует это, Андрей жив, и письма всё нет, и видно, уже и не будет… Что там было у Андрея с Бурлаковым, а было, Андрей не зря просил не спрашивать, но это – дело Андрея, Бурлаков – его отец, так что ему и решать.

Эркин шёл, распахнув куртку, весело поглядывая по сторонам. Хорошо! Всё у него хорошо, и лучше не надо.

– Добрый день, миссис Джонс, – поздоровался он по-английски с Нормой у магазина Мани и Нюры.

– Добрый день, – ответила она так же по-английски, благодарно улыбаясь. – Какой хороший день, не правда ли?

– Да, совсем лето.

Он улыбнулся ей, прощаясь улыбкой, и легко взбежал по ступенькам крыльца. Гулкая светлая лестница, коридор с так знакомыми дверями, а вот и его дверь. Он остановился, пошаркал подошвами кроссовок по коврику, одновременно доставая ключи. И радостный визг Алисы.

– Э-эри-ик! Ты пришёл!

– Ага, – согласился он с очевидным, снимая куртку. – Ну, как ты?

– Всё в порядке, – бодро ответила Алиса. – Я ела, и спала, и… Эрик, а давай без супа, а?

Она отлично знала, что Эрик не разрешит обедать без супа, раз мама велит с супом, а взрослые всегда заодно, это вот только с Андрюхой можно договориться, но не за так, он за такое конфету стребует и не одну, а с Эриком такое, как во дворе говорят, не прокатывает, но всякий раз предлагала, а вдруг… прокатит.

– Нет, Алиса, – улыбнулся Эркин. – Что за обед без супа?

Он вообще не понимал, как это возможно отказываться от еды, и относился потому к просьбам Алисы спокойно, как к не совсем понятной, но безвредной игре.

– Ладно, – вздохнула Алиса. – А маму ждать не будем?

– Будем, – сразу решил Эркин. – Пойдёшь пока гулять?

– Ага!

Алиса побежала в прихожую. Совсем уже тепло, так что вместо пальто кофточка и на ноги не ботики, а ботинки.

Когда за Алисой захлопнулась дверь, Эркин не спеша переоделся в спальне, поставил греться обед и прошёлся по квартире, прикидывая, чем бы ему заняться.

Полы натёрты, кафель отмыт, в кладовке порядок. Хризантемы в спальне теперь стоят в углу и совсем уже заснули, надо их в кладовку вынести. До осени, как объясняла Баба Фима. А осенью пересадить, подкормить и на свет выставить.

Эркин отнёс горшок с хризантемами в кладовку, пристроил в самый прохладный угол. А вот надо теперь в спальню цветы купить, а то окно стало голым. И в другие комнаты тоже. В субботу, что ли, после занятий зайти в цветочный, или… да нет, завтра школа, так что в субботу. И, пожалуй… да, пожалуй, нужно с мальцом поговорить, работает мальчишка во «Флоре», так что хоть немного, но должен разбираться.

В маленькой комнате он постоял перед шкафом, разглядывая книги, но решил энциклопедией заняться потом, а пока лучше газету почитает.

Эркин вернулся в прихожую, взял с подзеркальника газету и пошёл на кухню. Сел за стол и углубился в чтение.

– Ну, ты даёшь, братик! – сказал над ним голос Андрея. – Я уже час здесь стою, полкастрюли стрескал, а ты и не чухаешься. Тебя ж так узлом завяжут и вынесут.

Эркин поднял на Андрея глаза и рассмеялся.

– Полкастрюли, говоришь? Это хорошо.

– Почему? – удивился Андрей.

– А кормить тебя, значит, до утра незачем.

– Ах ты…!

Андрей обхватил его за шею и попытался повалить, но Эркин уже вскочил на ноги, плотно зажав Андрея. И они так потоптались, пока в кухню не влетела Алиса, с ходу присоединившаяся к поединку, а Женя стала их всех ругать и выгонять из кухни.

– А ну марш отсюда!

Но ругалась она со смехом, так что даже до Эркина дошло, насколько это не всерьёз. Он тут же отпустил красного от смеха Андрея и очень смешно изобразил перепуганного раба.

– Да я ж ничегошеньки такого, мисси. Да, ой-ё-ёй, не надо, мисси.

Женя хохотала до слёз, упоённо визжала Алиса, а Эркин, самодовольно ухмыляясь, отобрал у Жени сумку и стал раскладывать покупки.

Наконец сели за стол.

Идею Эркина купить цветов в комнаты поддержали все.

– Конечно, так и сделаем, – Женя разложила жаркое. – В субботу я подойду к Центру, пойдём все вместе и купим. И пообедаем тогда в городе.

– Конечно, – кивнул Эркин.

– Здоровско! – согласился Андрей и подмигнул Алисе.

После обеда Эркин с Андреем сели за уроки, а Женя занялась бельём. Прачечная действительно оказалась большим удобством. Простыни, пододеяльники, наволочки – выстираны, накрахмалены, отглажены, и запах какой приятный. Женя с помощью Алисы перебрала отложенное для прачечной бельё, проверив метки, и села заполнять квитанцию. Завтра в шесть принесут чистое и заберут очередную партию. Конечно, это… не дёшево, скажем так, но очень удобно.