Повести в Белых Халатах

Раздумывать было некогда, и я принялся за дело. Стоматологиня стояла с полотенцем, готовая принять ребёночка. Мне показалось, прошла всего пара мгновений, как я услышал крик новорожденного.

– Ножницы! – потребовал я, перехватывая малыша из рук дежурантки. – И спирт! Посмотри в тумбе письменного стола, там должна быть водка. Ну или что-нибудь.

Врачиха бросилась к столу и, достав бутылку коньяка, протянула мне вместе с ножницами.

– Дура, ножницы протри!

Трясущимися руками она облила ножницы коньяком и снова подала мне. Я перерезал пуповину и просто завязал узлом.

В этот момент послышались громкие шаги в коридоре, и на пороге появились представители скорой помощи. У меня даже не было сил им обрадоваться.

– Ну, друзья, вы, похоже, сами разродились? – спросила входящая в кабинет доктор. – Прям-таки в походных условиях, – глянув на Барби, заметила она.

– Мы тут тазовым рожали, – небрежно бросил я, – а инструментов, кроме носового платка и шариковой ручки, никаких. Так что хорошо, что вообще разродились без вашей не очень скорой помощи.

– Так вы просто герои! – улыбнулась врач, достала неотложный чемоданчик и начала заниматься своими прямыми обязанностями.

Я стянул перчатки, которые не помню даже, когда успел надеть, бросил их в мусорную корзину и на подгибающихся ногах вышел из кабинета.

И в этот момент меня словно током ударило: Фрося! Моей жене всё равно, в каком предлежании я принимал роды: если собака потерялась, я пожалею, что сам родился на свет.

Бросившись ко входной двери, я неистовым голосом завопил:

– Фрося! Псина безродная! Фрося!

Из кабинета на мой зов появилась стоматологиня, прижимая к груди трясущуюся собачку. Протянув мне Фроську, она, словно оправдываясь, сказала:

– Забилась от страха под стол.

Я сначала не понял, кто из них от страха забился под стол. Глядя на эту молоденькую девочку, я представил, каким испытанием стала для неё эта ночь. Недавняя выпускница, она, конечно, пережила гораздо больший стресс, нежели я, хотя бы имевший представление о происходящем: вряд ли на стоматологическом факультете их обучали принимать роды.

– Вы простите меня, я, конечно, резковато с вами…

Она улыбнулась.

– Спасибо вам, если бы вы не оказались здесь, не знаю, чем бы всё закончилось, – сказала она и, вдруг заплакав, развернулась и быстрым шагом пошла по коридору.

Подхватив Фроську, я отправился в свой кабинет, по пути хлебнув оставшегося коньяка прямо из бутылки, предусмотрительно захваченной с собой. Роды мы принимали в кабинете Антонова, у которого всегда в столе хранился подаренный пациентами алкоголь.

Наутро вся клиника только и говорила о моём героическом ночном дежурстве. Стоматологиня покинула пост, отправившись на место постоянной работы, так что единственным участником-героем остался я.

Прикорнув в ординаторской на диване, я с удовольствием подслушивал, как коллеги хвалят меня за находчивость и профессионализм.

– Нет, ты представляешь: принять тазовое, ночью, без помощи, без инструментов! – не переставал удивляться Сиротин. – Я даже теоретически сейчас не вспомню, как это делается!

– Снимите Тёткину кардиограмму, – шутила Нина Лето, – вдруг у него инфаркт случился от такого перенапряжения.

– Инфаркт вряд ли, а грыжа запросто, – поддерживал её Антонов. – Стоматологиня говорит, он тужился сильнее, чем роженица. Она всё думала, кто из них родит первым.

В ординаторскую заглянула регистратор Оксана.

– Доктора, передайте, пожалуйста, Марку Давыдовичу, что его собачку я покормила.

Я тихонько прищурил глаза, стараясь не показать коллегам, что вовсе не сплю. Тепло разливалось по всему телу, видимо, коньяк продолжал своё дело. Ни о чём не думалось, просто было спокойно и как-то счастливо. Всё-таки нечасто в работе терапевта выпадают такие ночи.

Глава 2

Лена

В ординаторской собралась наша обычная компания кофеманов, страдающих неизлечимой зависимостью. С утра обсуждалась тема медицинских сериалов.

– Я просто обожаю кино про врачей, – говорила Нинуля, – смотрю всё подряд. Одно нравится больше, другое меньше, но надо отдать должное: сейчас стали снимать лучше, более правдоподобно.

– Да, видимо, больше денег на консультантов выделяют, – присоединился я к обсуждению.

– Для меня эта тематика слишком щепетильна, – вмешался Сиротин. – Всегда ожидаю, когда «врач» начнёт говорить ерунду на профессиональную тему, а то и вовсе полный бред, далёкий от медицины. – Сергей бросил на меня вопросительный взгляд и кивнул в сторону кофеварки, приглашая присоединиться к распитию кофе.

– Вчера смотрел фильм «Врач» с Гошей Куценко, – Сирин кофеин не употреблял принципиально, но в ежедневных посиделках в ординаторской принимал активное участие. – Неплохое кино, про нейрохирургов, вроде как с медицинской точки зрения подкопаться не к чему.

– Вот уж ты, Андрюша, выбрал фильм для примера! – возмутилась Нина. – Таким идиотом врача выставили! Где это видано, чтобы он рассматривал снимки, беседовал с пациенткой и тут же по телефону обсуждал личные проблемы! Просто какой-то дебил в белом халате!

– Не забывай, это кино не про лучшего врача года, – не согласился Сиротин, – а просто про врача.

– И что, даже будучи просто врачом, ты позволишь себе разговаривать по телефону на темы, совершенно не касающиеся работы, махать снимками перед носом больной и задавать ей вопросы в перерывах между фразами, обращёнными к любовнице?

– Ну, мне проще, – ответил Сиротин, – моим «клиентам» в морге, как правило, всё равно, говорю я одновременно с ними и по телефону или нет.

Все, за исключением Нины, засмеялись.

– А может быть, и правы киношники, что выставляют врачей-мужчин такими придурками, – вздохнула она и отправилась в свой кабинет, где её уже ждали пациенты.

Обычно тяжёлым днём называют понедельник, а сегодня пятница, и пора бы задуматься, как провести приближающиеся выходные. Но мысли далеки от отдыха: на приём ко мне записана Лена Новикова, жена заведующего отделением ультразвуковой диагностики. Рудик, её муж, ещё не подошёл, и я не знал, ждать его или нет.

Лена из тех пациентов, которые занимаются самодиагностикой и самолечением на основе прочитанных в Интернете статей сомнительного медицинского содержания. Ровно год назад я выявил у неё уплотнение в груди довольно значительных размеров и отправил на УЗИ. Образование оказалось подозрительным на онкологию, но на биопсию Лена идти отказалась и в течение года лечилась самостоятельно. Неоднократно я пытался поговорить с Рудиком, но безуспешно: понимая мои доводы, Новиков ничего не мог изменить в отношении Лены к своему диагнозу. Она предпочитала нетрадиционные методы и свято верила, что официальная медицина приносит больше вреда, чем пользы. Странно было слышать такое от жены врача, но оставалось только надеяться на чудо.

Увы, чуда не произошло. Неделю назад она пришла на повторное исследование, в ходе которого Нина определила, что опухоль увеличилась в размере практически в два раза, кроме того, теперь в процесс были вовлечены лимфатические узлы.

Тут же собрали консилиум из заведующей клиникой Кунцевой Людмилы Борисовны, меня как лечащего врача, Нины, консультанта-онколога и самого Новикова. Всем вместе нам удалось убедить Лену немедленно провести биопсию и встретиться с хирургом для обсуждения дальнейшей тактики. Сиротин по результатам гистологии подтвердил худшие опасения: запущенный инвазивный процесс с вовлечением лимфатических узлов…

На консультации в онкологическом центре, куда Новиковы отправились вдвоём, хирург поставил их перед фактом: на данном этапе операция невозможна, так как опухоль слишком велика.

Сегодня, с результатами обследований и заключениями всех консилиумов, Новиков попросил меня встретиться с Леной.

Так и не взбодрив организм чашечкой кофе, я отправился к своему рабочему кабинету. По пути заглянул к Рудику, но его на месте не оказалось.

Не успел я сесть в кресло и сосредоточиться на предстоящем непростом разговоре, как в кабинет ввалился Юрка Антонов, наш гериатр.

– Скажи, Марик, как при таких имени и отчестве ты заимел фамилию Тёткин? Подозреваю, изначально ты был Тёткинсон, но твои предки в годы еврейских погромов с целью самосохранения отбросили недвусмысленно звучащее окончание.

Это была не новая шутка Антонова. Впрочем, в клинике не осталось ни одного сотрудника, которому в той или иной форме не перепало от Юриного чувства юмора.

– Мало того, что ты выбил дверь в мой кабинет и перепачкал кушетку, так ещё и выпил марочный коньяк, который я хранил на экстренный случай. Откуда ты вообще узнал, что у меня в столе коньяк?

– Ну, во-первых, это был самый что ни на есть экстренный случай. Во-вторых, ты сам накануне спорил с Сириным, у кого в столе алкоголь дороже, – рассмеялся я.

– И ты выбрал мой кабинет потому, что дороже у меня? – возмутился Юра.

– Твой кабинет выбрала Барби, так как он оказался ближе к туалету, – резонно заметил я.

– Короче, Тёткинсон, – Антонов хлопнул ладонью по столу, как бы подводя итог разговора, – с тебя бутылка. Не по-товарищески это: роды принял, а с коллективом не отметил.

– Бутылка с Сирина, – возразил я. – Это его пациентка, так что он нам по-любому должен.

– А ведь ты прав, – кивнул Юра. – Не зря ты зовёшься Тёткинсоном.

Он направился к двери, и очень вовремя – на пороге появились Новиковы.

Обменявшись коротким рукопожатием с Юрой, Рудик присоединился к Лене, устроившейся напротив меня, и взял жену за руку.

Разговор, мягко говоря, давался с трудом. То, что я мог предложить год назад, сейчас не имело смысла. Возможные варианты практически исчерпали себя за недостатком времени. Зная Лену не только как пациентку, но и как жену коллеги, мне было сложно откровенно сказать ей, что она добровольно лишила себя шанса получить полноценное лечение и доступные теперь методы являются гораздо более агрессивными, чем те, которые мы могли применить раньше.

Она сидела передо мной, похудевшая, постаревшая лет на десять, как-то разом сдавшаяся и потерявшая надежду. А мне нужно было эту надежду в неё вселить. И не просто надежду, а твёрдую веру в то, что ничего ещё не потеряно и мы сделаем всё возможное.

– Ну что, я хочу поделиться хорошей новостью, – придав голосу как можно больше уверенности, продолжил я. – Вчера, после ряда отсрочек, вызванных не зависящими от нас причинами, я встретился наконец со своим коллегой – онкологом. Он заверил меня, что у нас есть реальная возможность поправить ситуацию.

Лена заморгала часто-часто, как будто пытаясь остановить набегающие слёзы.

– Существует такой вид химиотерапии, как неоадъювантная. Её применяют как раз в таких случаях, как у вас, с целью уменьшить опухоль в размере, чтобы затем провести хирургическое лечение, – я смотрел Лене в глаза, стараясь не потерять прямой контакт, чтобы она чувствовала: я говорю о ней, для неё. – Как правило, после комбинированной терапии удаётся добиться хороших результатов.

Рудик с пониманием кивал.

– Схему нужно начинать не откладывая, не позже чем завтра, – продолжая говорить, я взялся писать направительное заключение к онкологу.

– Но ведь химиотерапия – это очень вредно!

Я посмотрел на Лену, и мне захотелось заорать: «Нет ничего вреднее твоего диагноза и того, как ты его запустила! Нет ничего вреднее того, что случится с тобой через пару-тройку месяцев, если ты не начнёшь лечение! А если у тебя хватит мозгов начать его завтра, то взамен пары месяцев у тебя, возможно, появится пара лет. А может, даже и больше…»

Но вместо тирады, естественно, произнесенной про себя, я улыбнулся, сложил внушительную пачку бумаг в папку и, протянув её Рудику, сказал:

– У вас нет времени и дальше откладывать лечение. Скоро появятся отдалённые метастазы, от которых вы скончаетесь. Побочные эффекты химиотерапии для вас сейчас гораздо менее опасны, чем угроза прогрессирования болезни. Уверен, вы это отлично понимаете. Просто нужно взять себя в руки, настроиться на положительный результат, и мы обязательно его добьёмся.

Рудик поднялся, взял бумаги и положил руку Лене на плечо. Она продолжала сидеть, крепко сжав кулаки и глядя в пол.

– Вы верите в положительный результат, Марик? Вы меня не обманываете?

Я растерялся на мгновение, но она подняла глаза, и я понял, что от моего ответа сейчас зависит её решение, а значит, и жизнь.

– Лена, я не обманываю вас. Лет десять назад вы рассматривались бы как безнадёжная больная. Слава богу, медицина не стоит на месте. Сегодня есть методы диагностики и лечения, о которых мы раньше даже мечтать не могли! Нам с вами обязательно нужно выиграть время! Вы пролечитесь, а ещё через десять лет появится новое поколение препаратов, и они дадут нам следующие десять лет.

Она улыбнулась, как мне показалось, с облегчением, вздохнула и поднялась.

– Спасибо вам, Марик. Я буду у вас наблюдаться все следующие двадцать лет.

Я вышел из-за стола и, подойдя к Лене, обнял её хрупкую фигурку, которая совсем ещё недавно была довольно пышной.

– Приходите в любое время. Мы с Ниной будем наблюдать на УЗИ, как опухоль тает.

Новиковы ушли, со мной остались тишина, мысли о неожиданных поворотах судьбы и о том, кто эти повороты для нас определяет.

Глава 3

Доктор-Зайчик

Вчера вечером заболела Фроська. Думаю, причиной разыгравшегося панкреатита явился визит тёщи. Но, естественно, никто с предложенной этиологией не согласился. Моя тёща – классический вариант еврейской мамы, для которой процесс приготовления и последующего поглощения пищи составляет, без преувеличения, смысл жизни. Убедить Раису Львовну в том, что собачка весом в шесть килограммов не в состоянии переварить и усвоить количество еды, превышающее половину её собственного веса, невозможно. Она считает, раз питание дробное, то есть поглощаемое маленькими порциями каждые десять минут, значит, оно здоровое.

Поведение Фроськи при появлении в квартире Раисы Львовны предсказуемо, как расписание поездов в Германии. Первые пару часов она не отходит от тёщи, следуя за шаркающими от холодильника к плите и обратно тапочками буквально по пятам.

Начиная с третьего часа, Фроська перемещается на наблюдательный пункт, где сидит, навострив уши. Она уже не топчется за кормилицей шаг в шаг и подходит к миске, только если в ней оказывается лакомство.

К концу четвёртого часа пребывания Раисы Львовны на кухне Фроська ложится на пол, продолжая осоловелыми глазами наблюдать за происходящим, но уже не поднимается, а лишь судорожно сглатывает при виде очередного вкусненького кусочка, падающего в миску.

Я думаю, блевать и гадить Фроська начинает после ухода кормилицы только из уважения к последней и опасаясь, что если не дотерпит, то в следующий раз не дадут. Тёща же чистосердечно считает нас лгунами, когда Кира в очередной раз орёт ей в трубку:

– Мама! И что вы опять дали собачке? Она изгадила мне всю квартиру!

На что мама неизменно отвечает:

– Ничего такого, чего я сама не кушала! Скажи своему доктору, пусть он животное полечит, хоть какой-то будет толк от его медицины.

Я давно перестал реагировать на замечания Раисы Львовны. Более того, я несказанно рад, что она не считает меня врачом. На заре моего брака с Кирой я как образцовый муж, стремясь угодить тёще, пытался добросовестно разобраться в её гипертонии. Но стоило заявить, что в первую очередь нужно отрегулировать питание и сбросить вес, как меня записали в ветеринары и принялись демонстративно игнорировать как врача.

После гневной тирады, выплеснутой на маму, Кира, возмущённая моим бездействием, обратила своё недовольство на меня. Но на подобные выходки я давно подобрал стандартный ответ:

– Могу ускорить процесс очистки собачьего организма путём клизмы и промывания желудка.

Кира, воочию представив последствия предлагаемых процедур, согласия на них никогда не давала. А, как известно, без согласия родственников никаких манипуляций с пациентом проводить не рекомендуется.

За ночь меня неоднократно поднимали оказывать помощь страдалице, в результате наутро я чувствовал себя как после дежурства и собирался на работу в надежде, что хотя бы первая пара пациентов проспит назначенную со мной встречу.

Донеся до машины своё неразбуженное тело и сев за руль, я понял, что забыл дома телефон. Без телефона день грозил превратиться в целый ряд мелких катастроф, а потому я нехотя вылез и тем же вялым шагом поплёлся обратно. Кира, открыв дверь, не преминула заметить, что всё у меня не как у людей. Она уже была на пути к ветеринару, хотя я профессионально убеждал её, что к обеду Фроська будет в полном порядке и единственное, что ей действительно нужно, – это лечебное голодание дня на два. Но для Киры, как и для её мамы, в таких вопросах я был не авторитет, а потому, подхватив сумку с сидящей в ней грустной собачонкой, супруга выскользнула на лестничную площадку.

Не обнаружив дома телефон, я уверил себя, что найду его в портфеле, лежащем в машине. Времени до начала приёма оставалось немного, и, спешно захлопнув за собой дверь, я бодрым шагом вернулся на стоянку. Попытка отыскать в кармане ключи оказалась безуспешной, и, дойдя до автомобиля, я заглянул через окно внутрь: ключи лежали на водительском сиденье. Дверцы были заблокированы.

– И биться сердце перестало! – воскликнул я и в самом деле почувствовал перебои сердцебиения, потому что в тот же момент осознал: ключей от дома у меня с собой тоже нет, так как они остались в портфеле, там же, где, вероятно, и телефон. Портфель лежал на заднем сиденье, и чуть приоткрытый замок показался мне зловещим оскалом.

«Спокойствие, только спокойствие!» – повторял я про себя, раздумывая, какой из возможных способов добраться до работы самый быстрый и безболезненный. Решить проблему было бы намного легче, если бы телефон оказался доступен. Но… На нет и суда нет.

Я отправился к проезжей части в надежде поймать попутку. Денег с собой тоже не оказалось, но расплатиться можно и по приезде в клинику. Мимо меня, как назло, проносились одни «мерсы» и «порши» вперемежку с троллейбусами. Ни одно из этих средств передвижения останавливать мне не приходило в голову. Я ждал появления «жигуля» или «тойоты», и вдруг рядом со мной тормознула ярко-красная «бэха», отчего-то показавшаяся мне смутно знакомой. Заглянув через тонированное стекло, я увидел Барби, которая активно махала мне рукой и явно приглашала в машину.

Я открыл дверку.

– Доктор! Зайчик! Садитесь скорее, здесь нельзя стоять!

Подобное обращение не показалось мне уместным, но необходимость добраться до работы по возможности быстрее заставила плюхнуться на пассажирское сиденье, не теряя драгоценного времени.

– Спасибо, что подобрали меня, – догадался поблагодарить я свою спасительницу, – у меня, поверите или нет, ключи захлопнулись в машине.

– Конечно поверю! – лихо выруливая на среднюю полосу и хохоча во всё горло, крикнула Барби, как будто у меня предполагались проблемы со слухом. – Поверите или нет, но мои ключи тоже постоянно куда-то пропадают. Ну, хоть на шею вешай!

Не ожидая от красотки той степени лихачества на дороге, которую она демонстрировала, я пристегнулся ремнём и упёрся ногами в пол.

– Доктор! Зайчик! Я вам так благодарна! Я ведь, извините, правда думала, что остановлюсь на минуточку и просто зайду в туалет, а, оказалось, заставила вас работать сверхурочно!

Меня никто никогда не звал зайчиком, даже мама, которая, если и отождествляла меня с каким-то животным, то это был «мишка косолапый», который «по лесу идёт.».

Я подсчитывал, как скоро при таком движении мы доберёмся до места, и надеялся, что больше пары раз она не успеет назвать меня зайчиком. В противном случае с моего языка могут сорваться возражения. Вдруг на очередном светофоре, продолжая трещать без остановки, Барби свернула в сторону, противоположную направлению к клинике.

– Куда? – подскочил я.

– Доктор! Зайчик! Я только на минуточку, мне здесь по пути. Я схвачу один ма-а-аленький пакетик и потом сразу отвезу вас на работу. Вы ещё успеете спасти пару таких, как я, до конца рабочего дня.

Спорить не имело смысла. Я пожалел, что не умею медитировать, но вспомнил, что, собственно, нужно просто прислушиваться к своему дыханию. Я стал отслеживать вдохи-выдохи, и, вероятно, у меня получилось отключиться, так как внезапно я проснулся от звука захлопнувшейся двери и трескотни Барби, севшей в машину. По-видимому, я проспал тот момент, когда она упорхнула за своим «пакетиком». Я украдкой глянул на часы, и меня прошиб холодный пот: прошло больше двух часов с тех пор, как я вышел из дома! Я не просто опоздал к началу приёма, я пропустил как минимум четырёх пациентов!

– Доктор! Зайчик! Я вас домчу за пять минут, – затараторила Барби.

– Послушайте, не называйте меня зайчиком. Меня зовут Марк Давыдович.

– Какая прелесть! Марк – это Марик? Маркуша?

Я закрыл глаза и попытался снова сосредоточиться на вдохе-выдохе.

– А я, представляете, до сих пор не могу придумать имя моему сыночку. Так пусть он будет Марик!

Я открыл глаза и посмотрел на эту сумасшедшую.

– Вы меня практически не знаете, – попытался напомнить я.

– Ну что вы, доктор! Я знаю про вас всё: вы – лучший! Я вас просто обожаю!

В этот момент мы подъехали к клинике. Барби с визгом тормозов подрулила прямо к центральному входу. Пытаясь опомниться от захватывающей дух гонки, я открыл дверцу машины и опустил ноги на землю. Но подняться с сиденья не смог: прямо передо мной стояла Кира.

Когда жена увидела меня в безумно-красном BMW, лицо её перекосило, как после обширного инсульта, рот съехал на одну сторону, глаз задёргался, и она стала похожа на Раису Львовну.

И тут Барби, выскочившая из автомобиля, обежала вокруг и заглянула в мою открытую дверь.

– Марк Давыдович! Зайчик! Я могу объяснить начальнику клиники, что мы опоздали из-за меня.

Кира чужим голосом переспросила:

– Зайчик?

Барби отодвинула её локтем.

– Женщина, ну что вы встали у самой машины? Видите, мой доктор выйти не может! – и, окинув Киру с ног до головы оценивающим взглядом, добавила: – Вы столько пространства занимаете! Отойдите!

Кира открыла рот, набрала полную грудь воздуха и на выдохе выдавила:

– Ты кто такая?

– Женщина, перестаньте хамить, – Барби пыталась вытянуть меня из машины, но я почему-то продолжал сидеть.

– Этот… «зайчик», он тебе кто? – снова задала вопрос жена.

– Нет, ну это уж слишком! – Барби бросила тянуть меня за рукав и, развернувшись к Кире, пошла в наступление: – Этот мужчина помог мне родить сына! Ещё вопросы будут?

– То есть, что значит – помог родить сына? В каком это смысле?

Кира смотрела поочерёдно то на меня, то на Барби, и я даже представить не мог, как исправить сложившуюся ситуацию.

– Нет, ну вы совсем неумная женщина, похоже. Какой может быть ещё смысл, когда я вам прямым текстом говорю: «Помог родить сына». У вас что, есть несколько вариантов ответа?

– Кто это, «зайчик»? – уже обращаясь ко мне, спросила Кира.

Я наконец выбрался из машины и, не глядя ни на одну из них, заторопился в клинику.

Поднявшись в кабинет, я выглянул в окно: ни Киры, ни Барби перед входом не было. В дверь постучали, и, запыхавшись, забежала секретарь главврача Наташа.

– Марк Давыдович, вы простите, это я позвонила вам домой. Сотовый не отвечал, Людмила Борисовна просила разыскать вас и выяснить, что случилось. Я просто сказала, что вы до сих пор не пришли и мы не знаем, что делать с записанными на сегодня больными.

Я устало опустился в кресло и махнул рукой:

– Сейчас начну принимать.

Не успев закрыться за Наташей, дверь снова распахнулась. На пороге возник Антонов:

– Тёткинсон, что это было?

– После, – снова махнул я рукой. – У меня приём.

– Ну ты силён! – развел руками Юра. – Коллектив ждет отчёта!

Я снова махнул рукой, словно отгоняя любопытствующих, как назойливых мух, и взял карточку первого пациента. Я перечитал имя дважды. Епп Вольдемар. Отчества не было.

– И биться сердце перестало! Как прикажете его вызывать? Выкрикнуть фамилию?

Я схватил местный телефон и набрал регистратуру.

– Тёткин говорит! Девочки, мне что, сегодня медсестра не положена на приём? По-вашему, я сам должен бегать в коридор за пациентами и в регистратуру за анализами? Что происходит, в самом деле?!

– Марк Давыдович, это Оксана. Мы сейчас скажем старшей, что вы пришли. Минуточку.

Но минуточек упущено было довольно много, и приём начинать пришлось без сестры. Я открыл дверь в коридор. Там сидел единственный пациент.

– Вы ко мне?

– Да, доктор.

– Как ваша фамилия?

– Епп.

– Заходите.

Мужчина шестидесяти лет жаловался на кровь при мочеиспускании. Никаких других симптомов не наблюдалось.