Удача

Платье только подчёркивало наготу. В нём я была ещё более голая, чем без него. Он жадно разглядывал моё отражение из-за моей спины.

Он отвёл меня обратно в постель. И снял с меня платье. Был смысл сопротивляться? Умом понимаю, что нет. Но почему внутри ничего не противилось? Почему сердце билось взволнованно и истомно, не напугано? В первый раз я поддалась, потому что видела своего мужчину, меня сложно было упрекнуть в неверности, я просто не ожидала подвоха… а теперь?

Он был другой и чужой, но хотел стать моим… мне… мне это льстило.

Вотан не терял головы, не сходил с ума, не набрасывался. Он хотел, его грудь волновалась и горела, но он удовлетворял своё желание, не причиняя боли мне. Вскоре я уже не просто не противилась, а обнимала его руками и скрещивала ноги на его спине.

Его любовь не опаляла и не сжигала, он знал, где грань, за которой мне будет больно, и не переходил её. Я не могла прочитать его мысли, как читала мысли Фенрира, зато для него я была раскрытой книгой. Он предугадывал мои поступки и просьбы. Он изучал меня и приучал к себе. Порой мы возвращались в постель дважды за день.

К нему было несложно привыкнуть… точнее, пристраститься, как к наркотику. Я привыкла уступать… ради собственного выживания. Теперь ненужно было уступать и терпеть. Он решал мои проблемы, сознательно не добавляя новых. Он успокаивал меня, если я беспокоилась. Я не могла понять, в чём же подвох. Разве бывает без подвоха?

В какой-то день Вотан принёс в спальню колыбель. Я знала, что скоро пора, но увидев колыбель, начала нервничать. Он усадил меня к себе на колени, молчаливо посмотрел в глаза, ободряюще сжал руку. Я сдалась и приникла к его груди. Он убаюкал меня, как дитя.

Первый сын Вотана и третий для меня родился ближе к утру. Он не был похож на моих старших. Он был похож на Вотана – его кожа была темней моей, а волосы были совершенно чёрными, как у Вотана. Глаза пока были голубыми, но младенческой тёплой голубизной. Я знала, они потемнеют. Меня беспокоили обычные послеродовые страхи. Я знала, что не заболтаю Вотана, просто не смогу. Я не знала, чем это кончится, но неизбежно должна была узнать. Это было предрешено в тот день, когда я забеременела не от мужчины, с которым уже научилась жить. Ему я знала, что сказать, как успокоить, знала, как он себя поведёт.

Вотан с волнением перенёс роды, он видел, что мне больно, но старался не выдавать своих эмоций, чтобы я не нервничала. Мне не пришлось просить, чтобы он подал мне ребёнка. Он сразу приложил его к моей груди. Я тайком посмотрела на его лицо – он смотрел на сына. Когда я покормила ребёнка, он попросил, чтобы я дала ему подержать его. Подумав, я передала младенца ему в руки. Он взял его бережно. Выпрямился во весь рост. Я следила за ним. Он коснулся лба ребёнка губами и положил его в колыбель. Мы назвали его Лодур.

Моё сердце ёкнуло. Что будет дальше?

Он опустился на пол с моей стороны и поймал мой взгляд.

– Где мне лечь, чтобы не тревожить тебя?

Я изумлённо смотрела в его понимающие глаза.

– Можешь лечь со мной… только не трогай меня.

Теперь он изумлённо посмотрел на меня.

Кажется, я сказала лишнее… он поймёт… он сразу поймёт, он почувствует страх в моём голосе…

Я проснулась часа через два – вернулась старая привычка, выработанная во время трудных первых годов выхаживания двух сыновей. Вотан уже подкладывал мне под грудь проснувшегося сына. Он лежал эти два часа рядом со мной, но вряд ли спал. Он мешал мне не больше, чем если бы устроился в другой комнате. Накормленного сына он бережно вернул в колыбель.

Я чувствовала слабость, но спать больше пока не хотелось.

– Тебя что-то удивляет? – спросил он.

Я не знала, как ответить. В конце концов, я не собиралась разговаривать с ним о Фенрире и нашей жизни с ним.

– Твоя заботливость.

К счастью, он не заговорил о Фенрире.

Наш ребёнок заметно подрос, но ещё не садился самостоятельно, когда он вспомнил о волчатах и сказал, что они могут навещать меня в его доме. На самом деле, он сказал «в нашем доме».

Он ни разу не приставал ко мне. Несмотря на уход за ребёнком, у нас оставалось много свободного времени. Дом стоял на берегу моря, мы гуляли по влажному песку, но всегда недолго, мы ведь никуда не могли пойти без сына, а он был слишком мал. Мы часто разговаривали. Я старалась не заговаривать с ним на темы, которые могли закончиться обсуждением Фенрира… но Фенрир был почти вся моя жизнь. Однажды это должно было случиться.

Мы лежали в постели в темноте. Сын спал в кроватке. Вотан гладил меня по плечу, а я всё ждала, что он сорвётся. Но этого не происходило.

– Как вы встретились? – спросил он тогда.

– Он увидел меня и позвал, – коротко ответила я, стараясь показать, что не хочу больше об этом говорить.

– Что было дальше?

– Мы решили быть вместе.

– Вы стали спать вместе с первого дня? – уточнил Вотан.

Я не хотела продолжать этот разговор, но ему хватало моего молчания, чтобы сделать выводы.

– Мы думали, что одни во всей вселенной, – собственный тон показался мне извиняющимся. В чём дело? Мне не за что извиняться!

– Сколько вам было лет?

– Семнадцать.

– В семнадцать лет он отказался от возможности поухаживать за единственной женщиной? – голос Вотана был подчёркнуто удивлённым.

– Ты не ухаживал за мной, – сухо напомнила я, стараясь увести тему от Фенрира.

– Я стараюсь компенсировать это, – спокойно признал он. – Да нам уже и не семнадцать. Мне пришлось отнять тебя у другого, и я не хотел, чтобы ты чувствовала себя изменницей. Гораздо проще винить меня, правда?

Разговор совсем мне не нравился. Старые вопросы зароились в голове: я виновата? Мой взгляд сказал ему, что это возможно? Мой взгляд выдал мою вечную тревогу, мою тоску, мою жажду покоя? Я виновата?

– Будь мне семнадцать, я бы ни за что не сказал, что у тебя просто нет выбора. В отсутствии выбора есть безысходность. Не думаю, что ты действительно уж хотела близости с ним, просто он убедил тебя в том, что так или иначе это произойдёт. Откладывать значило признать свою незрелость, неразумность…

Я не могла больше слушать его слова, я перебила:

– Что если однажды появится ещё одна женщина? Что тогда?

– А что?

– Не получится ли, что ты напрасно вмешался в нашу жизнь?

– Нет, – твёрдо сказал Вотан. – Даже если появится ещё одна женщина, её может выбрать лишь Фенрир.

Я оторопела.

– Почему это?

– Потому что он больше животное, чем человек, – без церемоний ответил он. – Ему подходит любая здоровая самка, а у людей сложнее.

Он замолчал, а погодя добавил:

– Мне очень жаль, что я не нашёл тебя первым.

Я долго не могла уснуть, но когда, часы спустя, уже засыпала услышала его шёпот:

– Пожив со мной, ты бы даже не взглянула на него, как на мужчину.

Он был прав. Он хорошо разбирался в людях. Как ни страшно было допускать это, но он скорее всего был прав. Если бы я узнала это лет в семнадцать-восемнадцать, я бы сошла с ума. Теперь были волчата… где-то. Уже поэтому то, что я уступила Фенриру, не было напрасно. Мне стыдно было даже думать, что наша связь была напрасной. Стыдно перед Фенриром. Что бы ни было сказано, он отдавал мне без остатка всю любовь, на которую был способен. Он не размышлял, он был прям, он с трудом понимал компромиссы, но он был искренен. Он всегда лишь хотел быть со мной, а это никакое не преступление.

С другой стороны я могла представить, насколько спокойнее и радостнее мог сделать мою жизнь Вотан, появись он в ней до Фенрира. Вместо инстинктов и рефлексов у него была стальная воля. Он постоянно показывал, что ценит меня. В мои семнадцать лет он избавил бы меня от всех тревог, он дал бы мне почувствовать себя любимой. Я бы не боялась, что он прокусит мою кожу до крови или сломает ребро, с ним мне бы такое и в голову не пришло. Я бы не боялась родить от него неизвестно кого, а он не заставлял бы мою кровь стыть в жилах от ужаса требованием родить ему. Он бы обращался со мной так, что я сама бы захотела подарить ему ребёнка. Я бы не боялась, что он убьёт малыша, потому что я уделяю ему много внимания. Я бы больше отдыхала, потому что знала бы, что могу доверить ребёнка ему, что он позаботится о нём. Он бы не уходил в страшный мир на два года, бросая меня одну сначала с одним ребёнком, а потом с двумя. Я бы не опасалась, что дети будут слишком похожи на него, я бы не видела в этом ничего страшного. Я бы не боялась какого-нибудь чудовищного импульсивного поступка....

Мне снились кошмары всю ночь, я проснулась уставшая и с головной болью. Вотан приподнял меня на руки, успокаивающе целуя. Я с горечью ждала, что моё едва прикрытое, взмыленное кошмарами тело наконец сломает его силу воли, но он не тронул меня. Поцеловал в губы, провёл рукой по волосам и сказал, что наполнит для меня ванну. Сказал, что когда я успокоюсь, лучше мне поспать днём, когда наш сын будет спать.

К обеду я действительно устала и легко заснула. Когда я проснулась, он тихонько качал сына на руках. Он не сводил с него глаз.

Фенрир не понимал, что делать с такими маленькими детьми. Он обнюхивал их при рождении, но потом, до тех пор пока они не начинали бегать, не представлял, зачем они нужны. Его хватило только на несколько прогулок с младшим по моей просьбе.

Я покормила сына, поиграла с ним немного в незамысловатые младенческие игры, поцеловала в чистый лоб. У него уже закрывались тёмно-синие глаза. Отец забрал его у меня и устроил в кроватке. Он очень тщательно оправлял чистое бельё, чтобы малышу ничего не мешало, чтобы не было ни морщинки. Я играла с ребёнком, не пряча грудь, на случай если он решит, что не наелся. Платье, которое я носила, было полупрозрачным, а теперь ещё и распахивалось до пупа, завязывай-не завязывай тесёмки – особой разницы нет, но я посмотрела на сидящего у маленькой кроватки Вотана и позволила платью сползти с одного плеча.

Вотан продолжал смотреть на сына. Чистый здоровый мальчик неудержимо засыпал. Вотан смотрел, как на тёмно-синие блестящие глаза наползают обрамлённые чёрными ресничками веки.

Я вздохнула. Вотан наконец обернулся. Замер. Быстро оправился. Выпрямился и начал расстёгивать рубашку. Он заставлял меня ждать. Умышленно?

Вот он стоял передо мной совершенно обнажённый. Он ничего не сказал, встал на одно колено на кровать, положил обе руки на талию, почти замыкая на ней захват, склонился к лицу, целуя.

Он опять был бережен, словно я не заставляла его ждать. Для меня было дико, что он ждал моего разрешения. В какие-то моменты, чувствуя его тело напротив своего, я испытывала обиду, что не он нашёл меня в семнадцать… ему я доверила бы себя и в шестнадцать. Чего там, и в пятнадцать бы доверила.

В отведённый срок я родила ещё двоих сыновей. Настал день, когда я должна была оставить трёх маленьких детей Вотану и уйти к Фенриру и волчатам, которые не смогли превзойти обиду и ни разу не пришли увидеть меня. Моё сердце ныло. Я хотела обнять волчат, мне было стыдно перед Фенриром, но гораздо сложнее было оторваться от маленьких детей на невообразимые пять лет – ни одному из них не было пяти лет! А ещё я не представляла, что этой ночью лягу в кровать не с Вотаном.

Мой мужчина держал на изгибе локтя нашего младшего сына, который ещё даже не мог сказать: «Пока, мама!». Вотан не хотел, чтобы я уходила, но молчал. Что если бы я сказала ему, что не хочу уходить? Он бы передал мне сына, вытащил из ниоткуда оружие и отправился бы убивать Фенрира? Но и этого я не хотела.

Я поняла, что всё моё лицо взмокло от слёз. Я не соображала, что давно плачу. Вотан протянул ко мне руку. Я дала себя обнять.

– Я о них позабочусь.

Мне было необходимо это услышать. Его обещание было самой надёжной гарантией.

Я вышла из дома. Мир снаружи показался мне серым и безрадостным. В сени свешивающих кроны с обрыва плакучих ив неустанно рыскали волчата. Я направилась к ним, ноги заплетались. Я отвыкла, я просто не могла принять прежнюю жизнь…

Вот и Фенрир. Я и с пятидесяти шагов могла различить владеющее им лихорадочное оживление. Что он сделает со мной этой ночью? Он так долго ждал, и он не умеет просить разрешения. В его глазах я всё ему разрешила ещё в семнадцать лет.

Волчата метнулись ко мне одновременно. Окружили объятьями, крепко зажмурив глаза. Они обнюхивали меня. Мне было неловко. Как Фенрир объяснил им, что случилось? Объяснил ли вообще? Волчата были взрослые, загорелые, у Инголфра на скуле заживал шрам. Оба ни о чём не спросили, уступили место отцу.

Фенрир без паузы утащил меня в другой мир. Он подготовился. Мы оказались в чистой прибранной комнате.

Он положил меня в кровать и плотно навалился сверху. Ужас сковал меня липкими нитями. Откуда это худое жилистое тело, едва уловимо пахнущее кровью? Он не мог сдерживаться, никогда не мог, он не понимал, что мне нужно время, чтобы привыкнуть, он бы взбесился, если бы узнал, что я отвыкла от его прикосновений, что я больше не хотела его…

– Как ты, родная? – услышала я голос над головой. Он называл меня родной. Он всё ещё считал меня родной. Как я смела пренебрегать им?

– Тяжело, – с трудом выдохнула я. К горлу подступили слёзы.

Он приподнялся, заглядывая в моё лицо. Смахнул бегущую по щеке слезу.

– Ты родила детей?

– Да.

– Не одного?

– Троих.

Фенрир тягостно вздохнул.

– Если ты захочешь видеть их… – я видела, как он сделал над собой усилие, – я не против.

– С чего вдруг? – не удержалась я.

Меня обдало холодом голубых глаз.

– Ты всегда была хорошей матерью. Я знаю, что ты будешь тосковать без них.

Я не ожидала понимания от него. Я нашла горячую руку у себя на пояснице и благодарно сжала её своей. Рука была как будто незнакомой. Странно. Я могла поклясться, что знаю каждый миллиметр его кожи. У него были молодые сильные руки с удлинёнными пальцами. Сколько раз он прикасался ко мне, как я могла забыть каково прикасаться к этим рукам?

Он потёрся тщательно выбритой щекой о мою. Запах крови мне померещился. Он всегда старательно смывал кровь. От него пахло солнцем и сандаловым деревом. По бледности проступившей поверх обычного загара я догадалась, что он недавно вернулся из своего жуткого мира.

Он высвободил руку и прижал ей к своим губам мои пальцы. У него были мягкие губы эталонной формы. Он лёг рядом со мной. Я не находила объяснения тому, что его руки ещё не сжимались на моих бёдрах, оставляя синяки. В первый год жизни вместе у меня на бёдрах часто бывали синяки. Знаю, что он не хотел делать мне больно, просто не умел сдерживаться. Я относилась к этому, как к чему-то неизбежному. Не знала, что может быть по-другому. С Вотаном было по-другому. За пять лет вместе единственный синяк, появившийся у меня, был заслугой старшего из наших сыновей, боднувшего меня по неразумности.

Золотистая кожа Фенрира пахла морской свежестью. Должно быть, он долго прождал на берегу, прячась где-нибудь среди прорывших влажный сероватый песок корней ив. Я провела пальцем по его губам. Они были сомкнуты. Он держал себя в руках. Как ему удавалось? Сдержанность никогда не была его коньком.

– Ты в порядке? – спросила я.

– Нет, – он всегда был искренен. – Я очень беспокоился за тебя.

Он вздохнул, а потом рассказал, что было у него на сердце.

– Я сидел тогда в клетке. Я ведь видел, как он принял мой облик. Я знал, что он пойдёт к тебе, что ты примешь его, будешь ласкова с ним, как со мной… я выл, пока не лишился голоса, но мысли не заткнёшь так просто…

Он долго-долго вздохнул. За прошедшие годы он осмыслил большее, чем способно животное.

– Я люблю тебя… я хочу, чтобы ты знала, что я так люблю тебя…

Он держал меня в объятьях. Я устроила голову на его жёстком плече, слушала его ровное дыхание, чувствовала струю воздуха на волосах. Я уснула, а проснувшись, не разобравшись и не открыв глаза, разомкнула эталонные губы поцелуем. Может, я думала по привычке, что меня греют руки Вотана, но скорее всего я не думала ничего. Фенрира было приятно целовать, когда его не тянуло кусаться… иногда даже укусы были приятны.

Фенрир соскользнул вниз, чтобы наши лица были на одном уровне, блаженно сощурил глаза, отвечая на мои поцелуи, его рука скользнула под подол платья, обжигая кожу сухим прикосновением. Указательный палец оттянул резинку на выступающей косточке таза. Я обхватила его руками вокруг плеч, кажется, теперь только понимая, что разбередила Фенрира, а не Вотана. Заигрывая с Вотаном, можно ничего не опасаться, игра не превратится в изнасилование. Я зарыла пальцы в короткие волосы на затылке, сжала их, чтобы ему некуда было деться. Губы, которые я целовала, сложились в улыбку.

– Прости, – он отстранился. Я увидела свет солнца, запутавшийся в его волосах. – Ты ведь уверена, что я это я, правда?

Я честно посмотрела в яркие ледяные глаза. Его бёдра уже раздвинули мои, а горячие пальцы приготовились одним движением разорвать пойманную резинку.

– Я уверена.

Он поцеловал меня.

Следующие слова я скорее почувствовала кожей, чем услышала.

– Я не хочу чувствовать его запах… я не хочу чувствовать его прикосновения на твоём теле… я хочу, чтобы ты думала обо мне, когда спишь со мной, я хочу, чтобы ты хотела этого…

Он в правду сдержался. Он смотрел на меня обнажённую, пока я по его просьбе смывала с себя прикосновения другого мужчины в горячей ванне, желание застилало ему глаза, но он сидел на полу, не шелохнувшись.

Почти каждый день приходили волчата, и он благосклонно смотрел, как они трутся о меня, оставляя свой, родной запах. В первую встречу после разлуки я не успела их толком рассмотреть. Они стали красивыми мужчинами. Шрам на скуле Инголфра успел побелеть. Они были сильными, совсем взрослыми, но им была приятна моя ласка. Я гладила их по волосам. Сначала они сидели на полу за маленьким столом, отец поставил перед ними тарелки с крупными ломтями почти живого мяса. Сыновья с удовольствием очистили тарелки и перебрались ближе ко мне. Я гладила их, они жмурились от удовольствия. Фенрир сидел в кресле напротив и улыбался одними глазами. Сыновья опустили светлые головы мне на колени. Фенрир не сводил с меня излучающих любовь глаз.

Конечно, от запаха Вотана нельзя было избавиться окончательно. Я пахла его прикосновениями, когда на четвереньках нависла над выпрямившимся в постели Фенриром. Я поцеловала его красивые губы. Его горячая рука обжигала сквозь материю.

– Раздень меня, – тихо попросила я, не меняя позы.

Мы любили друг друга, в постели, в душе, соединяясь друг с другом физически и просто ловя ласкающий взгляд. Пару раз в год мы с Фенриром ходили в дом на морском берегу. Вотан соблюдал соглашение, он покидал дом, когда мы приходили, скорее всего оставался где-то поблизости, но на глаза не попадался.

Фенриру тяжело было видеть детей от другого, но он держал себя в руках. В первый визит он старательно обнюхал удивлённых мальчиков. Они тоже были не в восторге от его присутствия. Меня радовало, что он, запомнив их запахи, принял их в свой круг. Мальчики забрались ко мне на руки. Я боялась, что младший забудет меня, но он первым закричал «Мама!» С каждым визитом Фенрир всё больше примирялся с их существованием. Мальчики росли. Их отец хорошо заботился о них. Им трудно было понять, почему я должна оставлять их. Они связывали мои отсутствия с Фенриром и винили его в наших разлуках. Я не могла заставить себя объяснить им, почему ухожу, если Вотан не стал. Ему такие вещи давались лучше.

Так подошёл срок разлучиться с Фенриром. Я осознала это в постели утром, чувствуя рядом его тёплый бок. Его глаза были широко распахнуты, он едва ли спал. Я не считала дней. Посмотрела на его осунувшееся за ночь лицо, попыталась вспомнить, что могло его расстроить, и тогда поняла причину.

– Нет, – сказала я, – нет, нет!

По лицу побежали слёзы.

Фенрир поднялся и вышел из комнаты. Он вернулся со стаканом тёплого молока и булочкой.

– Волчата и дети ждут, – сказал он тихо. Он уже знал то, что я не могла допустить – я уйду, как решил за нас всех Вотан. Со дня встречи он решал за нас троих. Я многое вспомнила о нём, пока сидела в постели с булочкой и стаканом молока, медля есть. Как он пренебрегал Фенриром, не принимал его за равного, как заставлял меня сомневаться в нём…

Волчата и дети ждали, так сказал Фенрир. Я не могла не выйти навстречу моим сыновьям. Фенрир не пошёл со мной. Подходил срок отправляться в жуткий мир, в котором он был хозяином, ему не нужно было других потрясений, он не хотел смотреть в глаза Вотану, который становился моим любовником на ближайшие пять лет… наверное, он боялся, что я опять могу родить ему детей.

В данный момент во мне не было желания быть с ним, но как всё могло обернуться, когда Вотан окажется рядом, когда заговорит, когда посмотрит пронизывающими тёмными глазами?

Волчата подоспели ко мне первыми, дети ещё не могли угнаться за ними, старшему было около девяти лет. Вотан не остановил их, он ждал чуть вдали, и что я говорила? Только я заметила его высокий крепкий силуэт, моё сердце забилось взволнованно и сладко.

Я потянулась, чтобы обнять волчат. Склонилась, чтобы обнять детей. Последние удивлённо осмотрели первых. Они видели друг друга впервые. Даже несмотря на малый возраст дети должны были что-то понять.

На сей раз волчата последовали за мной до дома у моря и даже зашли внутрь. Они смотрели на Вотана исподлобья, он оставался совершенно невозмутим. Дети были оживлены, Вотан не реагировал на провокационные реплики и взгляды волчат. В конце концов, волчата пофыркали, поцеловали мои руки и удалились.

Вотан только хмыкнул.

Я хотела остаться с ним наедине.

Я не родила ему детей в эти пять лет, но каждую ночь все пять лет я проводила с ним, и я принадлежала ему не одним лишь телом. И опять пришло время уйти, и я опять не хотела оставлять его и наших подросших детей. А потом новыми красками вспыхнула любовь к Фенриру. И я плакала и не хотела расставаться с ним…

Дети выросли. С каких-то пор они стали хоть и с некоторой осторожностью общаться с волчатами. Теперь то, когда я могла видеть и тех и других не зависело от того, с каким из мужчин я жила. Сыновья являлись, когда хотели и куда хотели, и никто им не препятствовал. Иногда они приходили все вместе, впятером.

В один из таких визитов это и произошло.

Мы с Вотаном гуляли по берегу, держась за руки. Волчата вышли навстречу, дети догнали сзади. Мы постелили покрывало и наблюдали с берега, как они разрезают волны тренированными телами. Волчата были как Фенрир, дети были как Вотан. Небо было заполнено пышными белыми облаками, и когда солнечный свет проникал в редкий зазор, две головы среди волн вспыхивали золотом.

Я разложила по отдельным стопкам сваленную вокруг нас одежду, изучая на предмет прорех и пятен. Одежду детей достаточно было постирать, а одежду волчат проще было выкинуть. Они пришли от отца, из его мира. Мы могли найти что-то подходящее на смену дома, сейчас пускай плавают.

Я начала расстёгивать платье, Вотан остановил мою руку. Я удивлённо вскинула на него глаза.

– Не надо.

– Почему? – мы часто плавали вдвоём, когда было тепло.

Вотан вздохнул и неохотно пояснил:

– На меня и Фенрира оказалась одна женщина, а на них пятерых – ни одной.

Его слова поразили меня. Волчата были так похожи на Фенрира, а дети на Вотана. Сыновья бодро выбежали на берег, по их голым телам сбегали струи солёной воды. После слов Вотана что-то стало с моими глазами. Ещё час назад я видела детей-детёнышей, будивших меня по утрам, счастливо кричавших «мама», залезавших мне на руки всем скопом… теперь я увидела пятерых взрослых мужчин, похожих на своих отцов, а значит…

– …мама, мама!

Я вздрогнула. Оказалось, младший сын уже пару минут не мог добиться от меня отклика.

– Что с тобой? – тёмные глаза смотрели со знакомым участием.

– Я хочу домой.

Что ещё я могла сказать? Избегая прикосновений взрослых рук сыновей, я вцепилась в Вотана. Если он разгадал, о чём я думала, то не подал виду.

Куда шла моя жизнь? Какие унижения и беды готовила? Куда девались годы счастливого пустого покоя?

Сыновья – не знаю насчёт Вотана – решили, что я устала. Вотан вряд ли так думал, он знал, что я спала ночью не меньше обычного. Тем не менее, я закрылась в спальне. Сыновья собрались все вместе в гостиной внизу. Я слышала приглушённые разговоры. Вотан зашёл к ним, они замолчали совсем. В тишине его слова прозвучали особенно чётко. Он предупреждал их, что должен уйти по делам, и просил не оставлять меня одну. Думаю, они кивнули.

Я стояла на коленях у окна, сложив руки на узком подоконнике и бессмысленно сверля даль взглядом. Силы небесные, что вы делаете со мной? Неужели и это из кошмара станет моей новой реальностью? Силы небесные, силы небесные…

Перед глазами проносились лица моих пятерых любимых сыновей.