Трамвай номер 0

гостеприимство Питера, тут везде так. Мы погрузились в мир

облупленных стен, жестяных светильников и развешанных по стенам

фотографий, умеренно графических и монохромных картин. На

полке вдоль стены валяются шкатулки, куски барельефов и прочая

дребедень. На мозаичных подоконниках забранных решётками

окон расставлены старые печатные машинки всех мастей, что

особенно вдохновляет. Но всё-таки меньше, чем унитаз на

пьедестале, на котором, как доверительно сообщил мне Медведев, ещё и

сидеть неудобно. Потому что по сторонам ноги не

раскорячишь, а спереди до пола не достают. Сразу чувствуешь себя

Алисой, которая то ли скушала галлюциногенный пирожок, то ли из

горла бухнула, не помню, что там уменьшает. Ещё одним весомым

элементом атмосферы был клубящийся над столиками синий дым,

беспрерывный громкий разговор, навалившийся со всех сторон и

горевшая на столе белая свеча. Свеча горел на столе, свеча

горела…. Милая официантка Саша приняла наш заказ, и мне

сильно её захотелось. Восхитительная наивно-невинная девушка в

стиле гранж, не замаравшаяся от гранжа грязью. Я так

растрогался, что написал на салфетках пару стихов из цикла /cafe/

про морлоков, с охоты на которых мы только пришли, белого

призрака, с которым мы с Муравьедом говорили близ дорожки поэтов

на кладбище и вкусный ужин. Выпив рюмку абсента по всем

правилам и закурив «Davidoff», я почувствовал, как мир затекает

в мои опустошённые глаза, и все звуки сливаются в свинг

беседы, отражаясь от стенок пустой головы.

Дела

В аккумуляторе осталось меньше половины заряда – дотянуть бы до вай-фая. Странно, но в верхней трети груди крепнет знакомое ощущение, что всё правильно – высшая форма уверенности в себе, когда доверяясь иррациональным посылам, делаешь шаг в пропасть и, пролетев несколько часов в пустоте, страхе и раскаяньи, обнаруживаешь, что всё ещё жив. Это жестокое ощущение, глубокое внутреннее знание, что так – надо. Оно никогда не считается с людьми и ценой, которой платят люди за следование узорам судьбы.

Лесистые вершины гор справа утопают в грозовом фронте, слева же по-прежнему ясно, хотя солнце и село. Остатки дневного света быстро сдают позиции неизменной тьме.

А ведь какая была отличная идея – поехать на море на целых три недели, притом не истратив ни копейки на жилье, еду и дорогу, да ещё и получить по возвращеньи денег. Но нет, не бывает у меня гладко, не выходит. Даже самая простая, гениальная и незыблемая идея, стоит ей попасть в поле моей странной кармы, оборачивается неопределённостью, риском, долгами и одиночеством.

Казалось бы, сколько можно повторять одни и те же ошибки, ведь четверть века копчу время – и, тем не менее, с каждым разом эти ошибки становятся всё больше, гротескней, фантасмагоричней.

Тоннель, в который въехал поезд, будто подыграл моему мрачному настроению – пропустив въезд, я подумал даже, что это ночь решила сгуститься до полной непроглядности, чтобы наверняка не оставить никаких сомнений в оценке происходящего. Если бы не многократно возросшая громкость этого характерного поездного шаффла, я вполне мог бы впасть в иллюзию того, что суточному циклу есть какое-то дело до моих бестолковых метаний по планете и внутреннему миру.

Что ж, во всяком случае, дорогу в один конец мне оплатили – если, конечно, не предъявят по возвращении злобный счёт со штрафами за нарушения всех мыслимых правил этого жлобского пансионата. Я ведь просто слился по тихому, не прощаясь ни с кем и не ставя в известность своё омерзительное разжиревшее начальство – с какой алчностью эти люди смотрели на деньги, отобранные у детей для «экономного расходования», и, что гаже всего, на отобранные у них лакомства. Ведь обещанное 5-тиразовое питание, вопреки ожиданиям детей и рекламным завываниям, оказалось ещё гаже, чем в поезде – и даже никаких сладостей не входит в него.

Итак, в сухом остатке по оплаканным мной делам – удобную работу я потерял, отдых на побережье тоже пошёл прахом. Теперь я могу либо воспользоваться имеющимся временем, чтобы заработать денег в Краснодаре и частично отбить провал, либо втупую занять пару тысяч и вернуться домой в ещё большем минусе, чем уезжал.

Существенно, что дома осталась неоконченная работа, мой маленький чайный магазинчик, который я хотел немного улучшить, написав за время отпуска кипу статей для сайта. Похоже, что и эту часть своих обязательств я филиграннейше завалил, окончательно испортив и без того натянутые отношения с отцом и другом – моими компаньонами, вложившими деньги в фирму.

Ещё не так давно мне казалось, что год прошёл не зря, и я вырос, повзрослел, изменился к лучшему. Казалось, сюрпризов больше не будет, и здравый смысл наконец-то взял верх в моей бедовой головушке. Увы, в очередной раз удивив самого себя, в этом году я отмочил ещё более разрушительный и необъяснимый ни с каких позиций крендель.

Всё это не расстроило бы меня так сильно тогда, в русле Шепси, если бы дела у фирмы худо бедно шли в гору – но наработанные моими ленивыми движениями вялые продажи едва позволяют держать минимальный ассортимент, каждый месяц увеличивая минус, в которым висит этот скромный бизнес.

Каждый раз, когда неожиданно для себя самого я опять проваливаю какое-то дело, бросив его на полпути, не скрою, меня посещают мысли о самоубийстве. По счастью, малодушие, возвращающее меня к такому варианту избавления от проблем, удерживает и от его воплощения.

Аккумулятор на последнем издыхании. Пожалуй, следует прерваться и включить нетбук в сеть. Поскольку единственная розетка у туалета, писать я не смогу.

***

Розетка у туалета, равно как и розетка в туалете, оказались не подключёнными, поэтому ноутбук успешно сдох. Сейчас 3 часа ночи, я сижу по-турецки на пыльном кафеле общего коридора. То, что мне нужен именно 10-й этаж, поскольку память подвела, пришлось выяснять экспериментально – и с третьей попытки я преодолел смущение от перевешенной наоборот двери и замененной ручки 41-й квартиры. Преодолел не зря, потому как при ближайшем рассмотрении узнал до сих пор сохранившуюся карандашную надпись под звонком.

Мне кажется невежливым будить Алёну, а тем более всех её соседей, дверным звонком среди ночи, поэтому я предпочту рассказать о пропущенных в силу севшего аккумулятора событиях. Во-первых, скорый до Краснодара довольно долго стоял в Горячем Ключе – настолько долго, что мне стало-таки не по себе от призрака событий годовалой давности.

Где-то за полчаса до Краснодара я обратил внимание на то, что знаки – особый язык, на котором мы общаемся с миром – упорно показывают мне оранжевый. У соседа по вагону на полке рюкзак, к которому приторочена оранжевая пенка, испещренная мистическими символами. Среди прочих, там и зодиакальный знак Скорпиона. Девушка прямо передо мной, ни с того ни с сего, начинает закидывать руки за сиденье, и делает это до тех пор, пока я наверняка не замечу оранжевый лак на её ногтях. И так далее, и в том же духе – оранжевый бросается на меня отовсюду, не осталось других цветов.

Долго думаю, оставлять билеты в поезде или взять на память – и решаю, в конечном счёте, оставить. Зря.

Сейчас я не хочу шуметь, поэтому, чтобы виндоус не орал при загрузке по своему обыкновению, воткнул в нетбук наушники. Ну а раз уж я воткнул наушники, грешно было бы не врубить все альбомы Kasabian. На улице ливень, успешно догнавший меня в Краснодаре – хоть мы с поездом и оторвались на пару часов, в силу стечения обстоятельств он меня всё же замочил.

Надо сказать, что изначально я решил пристать к человеку, обладавшему пенкой с зодиакальными символами – однако этот план не сработал, поскольку он не знает ни Волшебной Лавки, ни Пуэрбара, где мог бы встречать Алёну. Уже на подходе к вокзалу, когда поезд плавно снижал скорость, мне вдруг стало отчётливо страшно. Не ментально страшно, а добротно по-животному, когда холодный дрожащий шар из студня заполняет низ живота и ноги начинают подгибаться, когда в крови поднимается адреналин жертвы.

Уже 40 минут всё явственней пахло новым, острым витком в сюжете этого приключения.

Выйдя на вокзале и легко отмахнувшись от не особо назойливых таксистов, я затопал вдоль рельс по улице Гоголя – тем же маршрутом, по которому идёт к вокзалу трамвай почти от самого Алёниного дома, с угла Промышленной и Садовой. Тем же маршрутом, который обязательно приведёт меня к салону «Озирис», где мы провели изрядный кусок прошлого лета, молчаливо учась у Лёши. Тем же маршрутом, который обязательно приведёт меня к Кооперативному рынку, где после полуночи лучше не появляться.

Приход

В шаманических традициях абсолютно всех культур существуют сходные

понятия. Даже если сравнивать верования этнических групп,

герметично разделённых географически, то есть, скажем, океаном,

они все сходятся в одном: строение мира. Причём, если не

переходить на частности, не заострять внимания на мелочах, то

схема построения мира у всех этих народностей идентична.

Мир, согласно этой традиции, разделён на три слоя. Верхний,

нижний и срединный. В качестве примера можно рассмотреть

традиции абсолютно разных культур. Возьмём, допустим,

скандинавскую руническую традицию, техники витки; верования народов

Сибири, которые гораздо ближе, чем кажется, лежат к китайским,

монгольским и даже японским, в данном контексте они

равноценны; индийские верования, Бхактиведанту, ведическое учение;

славянский политеизм, веды (обратите внимание на параллель с

Индией, второй параллелью является руническое учение

Скандинавии, письменность которого сходна славянским ведам); и до

кучи прибавим сюда верования народов Африки и Америки. В своё

время я защищал по этой теме экзамен.

***

Она долго трудилась над этой вещью. Ведь вы знаете это бородатое

саркастическое определение труда? Труд – это когда вкалываешь

как на работе, только денег не платят. Её труд был

умственным. Ещё точнее – она трудилась над словом. Нет, она отнюдь не

демиург и тезис о том, что сначала было Слово здесь

неуместен. Впрочем, над слогом она тоже ещё не работала. Эту фазу ей

предстояло пройти много позже, когда пройдёт пора отчаянной

максималистичной подростковой рефлексии. Её творческий

метод был насколько прост, настолько и суров, что естественно.

Даже, в какой-то мере, уникален. Не так затёрт, как

большинство самых популярных из-за их безобидности. Она не хватала

идей с неба, не тыкала шваброй в ржавые потёки на потолке. И

уж конечно она не высасывала ничего из пальца, хотя именно

такие построения зачастую обладают наибольшей логичностью. Но

в этом-то как раз ничего удивительного нет. Логика – это

основа математики. А про неё Альберт Айнстайн сказал примерно

следующее: «Математика – это самый совершенный способ водить

себя за нос». Нет, этого она не признавала, да и не умела.

Даже и не хотела уметь, настолько было сильно презрение к

«болтунам». Подобно тому, как вываривают клей из костей,

вываривала она этот рассказ из своей души.

***

Они снова вернулись ко мне. Мои самые старые друзья. Мои самые

заклятые враги. Мои самые ненавистные и самые дорогие, самые

омерзительные и самые родные, самые сложные и самые доступные,

самые полярные и самые близкие. Они. Мои кошмары.

***

Призраки метро снова ожили. Я шёл по станции, и сквозь её контуры

проглядывала другая. Та, на которую я перейду. Иногда она

глубоко и внушительно вдыхала, набиралась мочи и на мгновение

заслоняла собой реальную. Хотя, что может служить критерием

реальности в мире, причудливо сотканном из призраков различной

плотности, вкуса и запаха. Я выгадывал место открытия

дверей, и послушный поезд возникал из недр моей памяти,

материализуясь на рельсах и указывая мне точку входа. Я ждал его. Я

плыл в окружающем, и оно меня мало касалось, создавая

приятный фон для будничной медитации возвращения домой. Но вдруг

воздух загустел, звуки уплотнились и проникли в мою голову.

Они заполонили собой слуховые анализаторы моей цнс,

перевернули мысли вверх дном, раскачали море до цунами и стали

кататься на своих пижонских досках. Голоса. Превозмогая

сопротивление хаоса утраченного спокойствия, я повернул голову влево.

На сетчатке глаза отразились цифры – 13:52. Голоса 13:52. Я

запомнил.

***

В верованиях народов Сибири, а значит в нашем случае и всех

азиатских народов, а также в верованиях северных народов, то есть

скандинавов, да к тому ж ещё и в славянских верованиях есть

понятие мирового древа. Это очень важный религиозный символ.

Согласно всем этим разным традициям, в зоне корней этого

древа находится нижний мир, в котором правят и обитают злые

боги. В зоне ствола над корнями, который уже освобождён от

тяжкого груза вековых ветвей, находится средний мир, заселённый

людьми (в рунической традиции он называется Мидгард). В зоне

кроны, на ветвях дерева расположен со всей своей сложной

иерархией верхний мир, мир добрых богов (Асгард). Там обитают

такие существа как Один, Перун и Орел с Белым Змеем (он же

дракон). Названия миров и богов народов Сибири я не буду

воспроизводить в оригинальной транскрипции, поскольку: а)

абсолютно то же значение; б) очень сложная фонетика, ну и в) я их

просто не помню. В верованиях народов Африки и Америки есть

те же три структурные компонента, но форма мирового древа в

них несколько искажена и разнится в зависимости от ареала

обитания. Дальше всех в вопросе структуры шагнуло ведическое

учение (в данном случае подразумевается индийское) – там

структура мира существенно усложнилась, причём настолько, что её

описание потребует отдельной главы как минимум. Но и там

есть чёткое разделение на райские, адские и земные планеты.

Правда к ним добавляется высшая форма – Га Локка (поправьте

меня, если я ошибся в написании, давно не перечитывал

Сарасвами), где обитает верховное божество, Кришна (в

гаудивайшнавской традиции) или Вишну (в классическом учении).

***

Он прочитал её рассказ и задумался. Мысли его обрели невероятную

плотность и налились тяжестью, но при этом нисколько не

потеряли в скорости. Они проносились по путанным траекториям,

продавливая борозды в сознании. Ему действительно была важна её

жизнь. Его в самом деле волновал её внутренний мир. Он любил

её. Любил довольно специфически, по-своему. Чувства

поостыли, потеряли былой лихорадочности, улеглись. Но они никуда не

ушли, просто переросли в спокойную уверенность. И

обречённость. И он очень, очень хотел её понять. Когда их познакомили,

и стало заметным его волнение, он сразу был предупреждён:

«у девочки в голове тараканов больше, чем у тебя в кладовке,

причём попадаются крупные экземпляры». Да, о тараканах он

знал, хотя и не верил до самого конца. Но и не рассчитывал

нарваться на крокодила. Складывалось отчётливое ощущение, что

рассказ был написан ради одной фразы. А может и в её

оправдание. «Он ещё поймёт, что потерял».

***

В первый раз, часом ранее, меня не взяло с четырёх трубочек. А

верней сказать трубок, поскольку курили мы не из декоративных

растаманских безделушек, а из полновесной мужской трубки для

табака. И забивали её до краёв. Но то ли мне удалось удержать

контроль, то ли у меня выработался иммунитет. Последнее было

более вероятно, поскольку двумя часами ранее я принял два

литра тёмного пива. А согласно причудам моего метаболизма,

алкоголь полностью устраняет любые психоделические эффекты. Но

в этот раз алкоголь, похоже, избавил мой многострадальный

организм от своего присутствия. А может, я просто

расслабился. Но уже на третьей тяге меня забрало. И когда я докурил,

моё внимание привлёк тот факт, что с верхнего пролёта из-за

моей спины слышались голоса, и лился свет. Свет был также

разбавлен музыкой и смехом, а голоса тенями.

***

После края дракон впал в кому, и поначалу невозможно было даже пульс

нащупать. А малышке Птит так хотелось увидеть своего папу.

Но носитель был против, он устал от этой безумной

раздвоенной жизни и хотел просто отдохнуть в мире обычных людей.

***

Двумя годами ранее мы почти в первый раз попробовали сальвию. И было

это на балконе. В моей памяти отпечатался репорт коллеги о

том, что сзади он слышал голоса, музыку и смех, и его тянуло

туда. Он чувствовал, что там верхний мир, другое плато.

Позже он впал в транс и всё повторял, что он брингер и может

нас протащить. Тогда все поняли, о чём он, но значение не

дошло ни до кого. И я понял, что в этот раз я попал на маститого

брингера, и скоро сам им стану. Это была своего рода

инициация. Оказалось, что этот брингер уже туда прорвался, он

видел их лица, но пока не мог с ними говорить. Я поднялся по

лестнице, но не обнаружил там никого, а звуки и свет исчезли.

Он сказал, что давно туда попадает. Он называет это место

«мир этажом выше». Это верхний мир. И это голоса 13:52.

***

«Слушай, я уже, честно говоря, устал, и глаза слипаются. А завтра

мне рано вставать, да и тебе, между прочим, тоже. Так что

пойду-ка я спать, и ты ложись. Спокойной ночи», – он повесил

трубку и его басовитый хрип сменили частые усталые гудки. Ему

не нужны были мои откровения, ему вполне хватало своих. И он

не хотел за шторку, хотя думал что прорвался. В

действительности на другой стороне уже пребывал я, и рвался выше. Но он

предпочитал сны, морфинист. Мне оставалось лишь одно –

напиться и забыться. Сошло бы и накуриться. Но морозилка была

забита мясом, и нектаром в ней и не пахло. В моих закромах

также не пахло амброзией. А в кармане не звенела не то что

мелочь – даже ключи. С некоторых пор я носил джинсы в обтяжку.

Хотя чутьё подсказывало, что у предков заначен скотч.

Тайный мир

 Весь день марширует весёлый серый ливень. Плещется в лужицах, постепенно вырастающих во взрослые лужи. Рисует ртутные дорожки на соблазнительно блестящем чистом стекле с редкими въедливыми крапинками белой краски. Размягчает ссохшиеся губки сиво-коричневых волн грязи на площадке моего третьего детского сада с отчетливым душком скороспелой демократии.

В игровой пыльно, душно и холодно. Ливень загнал в подъезд нашей группы всю тяжёлую панировку осеннего воздуха окраин, промокнул влажной салфеткой атмосферу, выстудил большие залы со скользким линолеумом и белыми поблескивающими стенами.

Невозможно весь день держать детей взаперти, распорядок очень важен. Мы позавтракали, позанимались, кое-как перетерпели тихий час и наигрались с пластмассовыми елочками, деревянными кубиками и толстенным канатом до вспепоглащающего отвращения. И нас ведут гулять, в обязательно порядке натянув на головы гладкие синтетические капюшоны и обув в резиновые сапожки.

У нас с другом есть любимый домик. Маленький разноцветный щелястый деревянный домик с двускатной крышей и земляным полом, где только двое пятилеток и уместятся. Там мы живём, отсиживаемся, прячемся, воображаем космические путешествия и строим коварные планы. Он нам настолько дорог и необходим, что жизнь кажется без него совершенно немыслимой, как без картошки. И этот домик прямо на наших глазах безжалостно и неотвратимо затапливает леденющая дождевая вода.

Домик необходимо спасти для дальнейших боевых действий, и мы начинаем новую игру. Залезаем внутрь и с энтузиазмом вычёрпываем из него холодную воду, сидя на корточках. Дождь заливает мне сапоги, и ноги начинают грустно хлюпать. Но упорство моё такими пустяками не сломить, я отважно отстёгиваю капюшон от куртки и начинаю вдвое шустрей черпать им. Конечно, вода, вылитая нами в окно, тут же заливает обратно по земле, а ещё за незащищённый теперь воротник. Конечно, когда нас зовут на полдник, я прицепляю капюшон на место и одеваю, отчего насквозь промокает и шапка, и вся голова. И конечно, следующие три недели я лежу дома со страшенной температурой, бронхитом, ангиной и насморком.

Мы неуклюже, пыхтя и смеясь, пытаемся быстро взбежать на поросший берёзовым лесом холм. Цепляемся за толстые привязчивые стальные корни, ехидно подсовывающие кривые загогулины под исцарапанные ноги в старых сандалиях то тут, то там по всему осыпающемуся склону. Кто-то справа срывается, другой игрок на бегу успевает схватить его за тощую руку и немилосердно дёргает наверх. Впереди всех шустро карабкается маленькая карамельная шатенка – она Паспорту. Ведущий – сестрёнка – ловко скачет в стороне и громко считает время, подбадривая шутливыми криками команду.

Старшие долго не соглашались брать меня в Форт Боярд, но я заныл, заканючил и было решено меня принять, лишь бы заткнулся и отстал. И вот я бегу наверх, обгоняя неповоротливых десятиклассников, сияющий словно самовар от потрясной тайны – я разгадал загадку старца Фуко и никому ничего сказал, чтобы первому найти ключ. И тогда-то ребята поймут, какой я классный.

Я вылетаю как почтовый голубь наверх, оглядываюсь и с треском веток и хрустом скользкой гальки припускаю к ручью. Когда ребята меня догоняют, я уже вовсю шарю по приятному искрящемуся сквозь воду дну в поисках бумажки с ключом и новой загадкой. Остальные отпихивают меня в сторону, и я обидно плюхаюсь в куст бузины, а подлая девчонка из второй команды в этот злосчастный момент со счастливым визгом вытаскивает из воды мокрый ключ в разваливающемся тетрадном листе. Мой ключ!

Теперь моя очередь лезть в тумбочку шкафа. Тумбочка – это портал в опасные тёмные миры. Ты залезаешь в неё, закрываешь двери и сидишь в темноте. Когда становится жутко, надо устроится поудобнее – настолько, насколько это возможно сложившись в три погибели, когда голова между согнутых ног, а колени и затылок упираются в деревянный потолок.

В тумбочке взрослые держат постель. Каждое утро они собирают диван и засовывают туда одеяло и подушки. Когда их нет дома, мы всё оттуда выволакиваем, и врата в Город Снов начинают работать. И вот ты сидишь в темноте, один, не слышно ни звука, кроме твоего влажного дыхания. Ты представляешь себе, как идёшь по ночному парку ранней осенью. Идёшь знакомой аллеей до условленных кустов. Потом ты залезаешь в цепкие дебри, сгребаешь уверенной накачанной рукой в сторону опавшую тёплую листву и открываешь синий в сумерках  махровый коврик с надписью welcome. А под ковриком тебя ждёт знакомый канализационный люк. Это место мы специально придумали для входа, оно наше общее.

И вот ты сдвигаешь чугунную крышку люка и отважно прыгаешь в пустоту. Со скоростью света несёшься ты по сверкающему переливчатому лазурному туннелю и ловко приземляешься в другие, высокие дремучие заросли. Аккуратно раздвигаешь рукой ветви, и перед тобой восстаёт внушающая суеверный страх чёрная крепостная стена Города, сложенная из огромных кусков антрацита. Внутрь ведут закрытые громадные двустворчатые ворота из цельных стволов надёжного дуба, изукрашенные древней рунической вязью. А у ворот перебрасываются специфическими шуточками стражи – ночные кошмары. Слева развязно вышагивает в шерстяных брюках, шляпе и полосатом свитере пропахший гарью Фрэдди Крюгер. Компанию ему составляет хладнокровный безумный шаман вуду. Его чёрное тело, исписанное гротескными цветастыми татуировками, прикрывает красная чёрствая жилетка из человеческой кожи, а в жарких тёмных глазах вспыхивают колючие зелёные искорки.

Демон

Ленты ветра причудливо сплетаются с канатами звуков, нитями запахов

и мыслями, застрявшими на перекрёстке. Кто-то хочет больше,

кто лезет выше. Мышь поднимается по лестнице на крышу будки.

На крыше будки – ещё одна крыша, маленькая. Конёк. Мышка

встаёт на его вершину, хочешь поговорить – поднимайся ко мне.

Вихрастый неумело закуривает и подходит к краю крыши.

Сдвинув широкие чёрные брови, он смотрит на двор. Угрюмо выдыхает

дым густой струёй вниз. Дыму сложно опуститься – ветер

подхватывает струю и уносит в небо. Сигарета подрагивает в

нервных пальцах.

Я ухожу в дзен. Цели нет, есть путь. Путь есть пустота. Сто метров

пустоты подо мной. Результат не важен. Я не боюсь. Мне не

жаль. Некого жалеть. Я спокоен. Я заполняю бокал, я поднимаюсь

на будку. Это всего лишь майя.

***

Её ладонь подрагивает в моей. Птичьи косточки. Я без труда сломал бы

её. Она невесома и почти бескровна. И линии говорят, не

сговариваясь. Этот маршрут прост, он не подойдёт эстетам

геометрии. Начинаю с ординаты – на запястье обрывается вена, спуск