Жизнь – жестянка. Книга 2

Такие стремительно развивающиеся на лету знакомства между молодыми людьми если и встречаются в жизни, то, скорее всего один случай на миллион. Они разом умолкли потому, как в это время они приблизились к домику контор- ки, от крыльца которого навстречу им уже спешил чабан Ханзур, что-то крича на ходу, а когда совсем встал рядом и пошёл сбоку рассыпался в любезностях перед Гульфем:

– О!.. незабвенная наша, Гульфем, какой роскошный и красивый подарок вы нам преподнесли своим посещением…

– Хватит, Ханзур, славить меня, – прервала она чабана, который намеривался, видимо читать хвалебные псалмы бесконечно, – где водители тех двух машин?

– Водители?.. – Гульфем, драгоценнейшее создание Алла- хом в подарок нам в образе вашем… – они лежат, ноги вытянув на кроватях, – последние слова закончил скороговоркой.

– Давай, Ханзур, быстро поднимай, срочное дело для них отыскалось.

Потягиваясь, ломая с треском в суставах кисти своих рук, на крыльцо вышли два водителя, взглянув на них, Гульфем головой кивнула на Владимира и сказала:

– Вот этот молодой человек он бригадир рабочих помо- жет с перегрузкой соломы с одной на другую. Сломанная машина стоит километрах в трёх от заброшенного колодца, что у дороги на Сальск; солому отвезёте на пятую ферму, а машину оттащите в центральный гараж на ремонт. Всё по- нятно вам?..

– Чего тут понимать, – сказал один из водителей, – пусть тогда эту солому быстрее выгружают.

– Кстати, – сказала она, – если бы и вы поучаствовали в разгрузке машин, не развалились бы уж точно!..

После этих слов как птица взлетела в седло, развернула лошадь в сторону Владимира, по сию минуту стоявшего в сто- роне с угрюмо поникшим видом, улыбнулась ему искренней девичьей улыбкой без всякой фальши и сказала лишь два сло- ва: «Я полагаюсь на вас Владимир…», пришпорила лошадь и спустя пару минут исчезла в степи: только тёмная точка на уже позеленевшем покрывале степной глади всё уменьшалась, удаляясь к горизонту. Бекас с тоской смотрел на эту удаляю- щуюся точку, пока в глазах не зарябило, зрачок покрылся сле- зой, и всё растаяло, словно и не было здесь никогда Гульфем. Эту минуту впоследствии он чаще всего станет вспоминать.

Она приехала через два дня. В то утро Владимир в душе стал готовить себя к тому, что он её уже не увидит. Копали траншеи под фундаменты будущей новой овчарни: работал монотонно, со злостью штыковой лопатой рубил плотную це- линную землю, вытерев рукавом пот со лба, поплевав на ладо- ни, вгрызался в землю, как это делали бойцы во время войны, пытаясь быстрей окопаться. В эту минуту кто-то, кажется, Шу-

рик-Перс негромко сказал: «Бекас, кажись, по твою душу при- были…». Владимир подумал, что прибыло начальство с оче- редной проверкой. Не отрываясь от работы, вслух пробурчал:

«Ещё строительство не начали, а проверяющих начальников толпой понесло…». Он даже головы не поднял и продолжал стругать лопатой стенки траншеи. Ему повторили: «Ты чё глу- хой?.. к тебе вон принцесса пожаловала, а ты с лопатой не мо- жешь расстаться!..». Новую кошару строили на новом месте у самого берега речки Хар – Зух, а от берега наверх шёл покатый косогор, наверху которого метрах в ста от объекта строительст- ва сейчас застыв как памятник Амазонкам на лошади восседая, стояла Гульфем. Владимир разогнулся и посмотрел, куда ему кивнули головой, лопата выпала из рук, упав на дно траншеи, он побледнел, что все заметили, сполз как по горке с кучи вы- рытой земли и, как показалось всем, шатаясь, словно пьяный, медленно пошёл наверх, в сторону девушки. Когда Бекас уда- лился на достаточное расстояние, кто-то сказал: «Вот это она его околдовала!.. в жизнь не поверил бы, что такое может быть!..». В ответ прозвучало грозное рычание Лёвчика, кото- рому до боли жаль было друга, ибо прошедшие ночи были то- му подтверждением: ночами Бекас не спал, курил одну за дру- гой сигареты, одевшись, выходил на улицу и бродил по степи. У некоторых даже подозрение закралось, не двинулся ли парень с катушек. Проскрежетав зубами, Лява громко рявкнул: «Если ещё хоть одна, падла, рот раззявит по этой теме на куски, суки, порву – век воли не видать!..». Установилась неловкая тишина, которую нарушил Оглобля: «И какой в натуре тут смешной слу- чай нашли?.. тут пора плакать. Вот у меня, к примеру; откинулся я за забор, а там немного с вольнопоселенцами подзадержал- ся, потом и с Марией познакомился. Баба что надо скажу вам. Восьмерык она получила – мужа своего ухайдокала, но как она мне рассказала я бы его тоже не пожалел; его и три раза грох- нуть маловато бы было. Сама она из-под Красноярска родом,

куда и отправилась вскоре, и я обещал прибыть следом, как только родных проведаю; вот третий год уже и добираюсь. Но не это главное. В душе она у меня как червь точит, ночами снится, думаю о ней, и кажется, даже как собака тоскую иногда, а когда выпью плакать по ней начинаю…». В дальнейшем пове- ствовании этот герой исчезнет из нашего поля зрения, но зная его дальнейшую судьбу вкратце скажем. В Красноярский край к Марии он всё-таки доберётся: к тому времени у Марии на тот момент был сожитель, которого она в ту же секунду выставит на улицу, как только Оглобля переступит её порог дома. Ос- тавшуюся жизнь, Василий так и проживёт дружно с Марией в Красноярском крае.

– А вот и я!.. – сказала Гульфем, весело улыбаясь.

Словно во сне Владимир подошёл, остановился в двух метрах от лошади, подняв голову, ответил вместо приветст- вия:

– Не соврала… – приехала всё-таки… я уж и не надеялся. Прости я даже слов не в состоянии сейчас подобрать, чтобы всё сказать тебе.

– Не надо, Владимир, ничего говорить я и так по вашему состоянию всё вижу и слова, думаю, не совсем уместны в иных случаях. Пойдёмте в степь, я надеюсь, на рабочем мес- те к вам не будет претензий за ваше отсутствие?

С заоблачных высот проблеснул ярко маячок, вселяя на- дежду, что завязывается необыкновенная любовь, финал ко- торой предсказать сейчас не в состоянии был сам господь Бог. Доля секунды и она уже стояла рядом с Владимиром, он даже заметить не успел, как это она сделала. Немного от- странив от себя голову лошади, которая пыталась своими губами прощупать из меха её воротник, почему-то с грустью в голосе сказала:

– Пойдём если вы, Владимир, не против вдоль берега реки: вода всегда, когда я на неё смотрю, меня настраивает

на размышления и тогда мне всегда становится грустно у вас, Володя, такое за собой не замечали?..

– Гульфем… прошу, не обращайся ко мне на вы я, что та- кой уже старый?..

– Ну что вы!.. извиняюсь, постараюсь говорить, как вы желаете.

– Можно спросить?

– Спрашивай, – сказала она.

– Понимаешь, Гульфем, я чувствую в душе, что будто чу- жую удачу присваиваю. Вот смотрю на тебя, и мне всё время кажется: или я сплю, и мне всё это снится, а если это реаль- ность, то она как бы неправдивая и я каждую минуту чего-то боюсь, чего раньше подобного со мной не было.

– Хочешь правду знать, Владимир?.. тогда слушай. Сколько сердец столько и дорог на этом свете – это не мои слова. Твой страх в несбыточности твоих стремлений и желаний, а для это- го чтобы избавиться от того что тебя тяготит найти свою дорогу надо. А значит зачеркнуть своё прошлое, затушевать и начать с белого листа. Я примерно предполагаю и вряд ли ошибаюсь, что тебе есть, что вычеркнуть из прошлой жизни. Только в этом случае ты сможешь прожить если и не очень счастливую жизнь, то, по крайней мере, достойную.

– И все те годы, Гульфем, тебя вспоминая так? Почему не договариваешь до конца?

– Это уже в твоих руках, Володя, вспоминать меня или смотреть на меня ежедневно…

– Гульфем, ты как весенняя капель радуешь сердце, в душу надежду вселяешь, но немного времени спустя, тёмная туча собой всё закрывает. Ты для меня как наказание, как садист в юбке…

– Я в брюках между – прочем хожу, так что не по адресу. – Сказала она, смеясь, – и лучше всего, Володя, это не строить в самом начале жизни надуманных трагедий и не отрываться

от правильного пути и его тебе ещё предстоит отыскать, если конечно, я не обманываюсь в своих выводах насчёт тебя.

Не торопясь шли по-над берегом реки, Гульфем часто поглядывала на гладь воды, а Бекаса привлёк всадник в сте- пи, который всё время параллельно их движению следовал напротив, но не приближался. Не вытерпев не столько от любопытства, сколько от назойливости преследования не- знакомца указав рукой в степь спросил:

– Тот в степи охрана твоя?

– В какой-то мере да… – приставленный ко мне по собст- венному его желанию, я бы так это назвала.

– Поклонник, так что ли?..

– Это Хасан сын Мирзы чабана он за мной по пятам ещё с седьмого класса ходит, а сейчас приставили надзирать за мной. У нас в степи не всегда спокойно бывает, сюда иногда всяких людей не совсем порядочных заносит в особенности из Кавказа. Как-то я ему сказала, чтобы не тратил время зря и подыскивал себе невесту. Знаешь, что мне ответил этот на- глый парень?.. Говорит, – ты мне вовсе не нужна, моё дело тебя охранять, чтобы тебя не украли и ничего с тобой не слу- чилось. Не обращай на него внимания.

Владимиру вопреки не свойственному ранее его харак- теру, чем больше он смотрел на неё, тем сильнее в душе возрастало желание прикоснуться губами хотя бы к её руке, про доступ к телу об этом он даже не думал, как и не допус- кал такой себе мысли. В его помыслах похотливая страсть полностью отсутствовала, но и до платонической любви бы- ло далеко, ибо он её попросту не признавал. Одно в душе боролось с другим, но страх спугнуть её, как с ветки краси- вую птичку, которой залюбовался, сдерживал от всех неча- янных поступков.

– Знаешь, Владимир… – сказала она и умолкла, словно обдумывая дальнейшие слова, наконец, с каким-то напря-

жением в голосе продолжила, – отец мой ещё после первого нашего с тобой разговора узнал больше, чем я сама об этом знаю. Он собирался своих нукеров на тебя натравить. Вон тот, – кивнула головой в сторону всадника в степи, – поклон- ник как ты его назвал меня и предупредил вовремя.

Владимир посмотрел в сторону всадника, который сечас, как витязь из сказки на фоне яркого горизонта стоял как в землю влитый. Он чувствовал, что Гульфем что-то недогова- ривает, ибо она как-то резко умолкла, не досказав мысль: терпеливо молчал, ожидая её объяснений. После длитель- ной паузы она всё-таки сказала:

– Хасан меня предупредил. Я пошла к отцу и сказала, что если он это сделает, найдёт меня в одном из колодцев Кал- мыкии…

– И ты бы это сделала?!.. – с испугом в голосе спросил Владимир.

– Скорее всего – да!.. хотя бы ради справедливости.

– Тогда у меня есть немало шансов, – сказал он улыб- нувшись.

– Об этом ты мог понять ещё в первый день моего визита.

– Ну, тогда у меня даже слов нет… – давай убежим отсю- да!..

– Куда?.. от себя не убежишь! К тому же вместо одного неприкаянного бродяги появится рядом с ним подружка та- кая же беспризорная. Или не так?..

– Я бродяга, к твоему сведению, подневольный!.. иначе меня бы здесь не было!..

– Это как понять – бродяга подневольный, объясни мне?..

– Ты что разве не знаешь, что вон те все, которые сейчас роют траншею все рабы?..

– О чём ты говоришь… что ты плетёшь, какое рабство может быть в нашей советской стране?!..

– Да-а-а, видно комсомол совсем тебе, Гульфем милая, головку-то твою красивую задурил!..

– Или это довольно глупая шутка с твоей стороны, или я и впрямь ненормальная! Скажи, прошу тебя более, яснее, ибо ничего подобного ранее слышать мне не приходилось.

– Долго рассказывать, Гульфем, и бессмысленно, к тому же мне и самому противно об этом говорить, а у нас с тобой не так уж и много времени уедешь ведь сейчас. Да и зачем тебе это надо… всё равно ничего не исправишь!..

– Нет! вы только посмотрите на это чудовище!.. он, зна- чит, мне такие вещи говорит, от которых у меня кровь в жи- лах стынет, и по коже мурашки побежали, и ему обо всём этом противно говорить! Тогда скажи, кто должен сказать во всеуслышание обо всём этом? Да я как член бюро ВЛКСМ райкома и бывший секретарь первичной комсомольской ор- ганизации нашей школы всех на ноги подниму, это я тебе обещаю!.. Я вообще-то думала, что вы сюда добровольно приехали деньги зарабатывать, а ты говоришь о вещах, кото- рые несовместимы ни с чем!

– А вот на ноги всех подымать – это уже лишнее, поверь мне! Пока ты там шум поднимать будешь, нас уже здесь и следы в степи растают, а спустя день может даже меньше тебя все обсмеют и назовут фантазёркой, а после в очеред- ной раз в институт не примут. Иди, жалуйся!.. только тогда мы с тобой уж точно никогда больше не увидимся, если ещё живым меня оставят. Тебе трудно это понять, но меня в дан- ный момент времени в этой жизни не существует и если зав- тра мои кости в степи обглодают лисицы и вороны, то нико- му повторяю, никому до этого дела не станет и ни один па- лец не пошевельнётся чтобы меня искать. Нет меня!.. мо- жешь это понять?..

– Что же делать?.. – сказала она тихо и принялась пла- кать. Владимиру сечас хотелось её обнять и прижать к себе,

но делать он этого не стал и не потому, что робость взяла: страх потерять её из-за неверного поступка. Улыбаясь, и гля- дя в её красивые глаза, к которым так сейчас неудержимо хотелось прикоснуться губами, и испить по щекам текущие эти слёзы он сказал:

– Ну, вот расплакалась!.. – а минуту назад собиралась всем объявлять войну. Нет, Гульфем, для этого, прежде всего тебе надо бы вначале одеть кожаную комиссарскую куртку, и нацепить наган, а лучше маузер вот тогда можно и на войну отправляться! Помнишь фильм про ту комиссаршу, что на корабле шмон морякам анархистам навела?.. Вот в таком амплуа у тебя бы всё получилось.

– Всё настолько серьёзно, а у тебя шуточки какие-то глу- пые как у подростка! Скажи чем я смогу тебе помочь?

– Эх!.. Гульфем, милая, – опрокинув голову назад, глядя в небо, подняв к верху и раскинув руки, словно пытаясь обнять небеса, он громко почти до крика сказал, – чем ты можешь мне помочь?.. да для меня сечас никакой помощи не надо я счастлив только тем, что ты рядом со мной сейчас стоишь! Я сам себе помогу, ты так, кажись, сказала, я горы готов свер- нуть, только бы не потерять тебя!

– Впечатляюще, скажу тебе, хоть на драматический кружок в наш дворец культуры тебя записывай. Роль Отелло у них там насколько помню некому играть ты бы точно подошёл. Чувства чувствами, но нельзя забывать о главном иначе наступит день, когда эти чувства будут уже, ни к чему, а то и просто о них за- будешь. Как-нибудь в другой раз я постараюсь сказать тебе по- более и доступнее, чтобы ты кое-что смог понять.

– Гульфем!.. да я скоро сдохну от одиночества, если буду всё время ждать: когда-нибудь, где-нибудь, кто-нибудь! На- ткнусь на кого-то, захлестнёт шквал событий, и я вдруг не- чайно тебя позабуду, я боюсь этого, начинаю думать и со- мневаться в справедливости жизни как таковой!.. а истина в

муках рождается, так говорит мой лучший друг Лёвчик. Я знаю и осознаю, что мне гордиться нечем и довольно само- критично смотрю на себя: у меня-то и богатства есть только моя молодость да душа какая-то ещё не испоганенная внут- ри, а так… да чего, прости, пустой базар устраивать!..

– Вот нечаянно забывать меня!.. – это прямо в точку – к тому же нежелательно!.. ну а всё остальное – это я бы назва- ла разглагольствованием. Я вполне понимаю твоё отчаянье, но ты – же мужчина не забывай это. Я же сказала, что всё в твоих руках. Договорим в другой раз. Видишь, мой охранник по кругу на лошади скачет?.. это он даёт мне знак, что время моё вышло. Я тоже не совсем свободная и тоже подневоль- ная: как-нибудь об этом подробней расскажу. Мы довольно далеко ушли от вашей стройки, давай сзади меня сядешь, и я подвезу.

– Скачи сама, Гульфем, я дойду и по пути заодно, каждое слово тобой произнесённое тщательно обдумаю.

– Я через два дня приеду, до встречи, Владимир!

Гульфем молнией взлетела в седло, лошадь с места рва- нула как на спринте и спустя минуту она была уже рядом с Хасаном, после чего пришпорив коней, оба скрылись за пе- рекатом местности. И только когда, они скрылись из глаз, Бекас направился к месту строительства новой кошары. Ве- чером, поужинав так и не поняв, что он ел за столом: Бекас взял пачку сигарет, спички, накинул, не вдевая в рукава на плечи куртку, и вышел, молча из вагончика. Все десять чело- век молчаливым взглядом проводили своего бугра- бригадира. Обошёл вагончик и на торце уселся на прицепное устройство, поджав под себя ноги, сидел, курил и думал. Минуло более десяти минут, как на углу вагончика появился его друг Лёвчик. Какое-то время стоял и молчал, возможно, ожидая, что Бекас сам что-то скажет, но друг намертво мол- чал: сопел и тянул свою сигарету. Не вытерпев, сказал:

– Бекас, смотрю на тебя, ты на ней совсем мозгами дви- нулся. Калым тут говорят большой за невесту надо отдать: за чабанскую дочь сто овец, а она дочь директора за неё, на- верное, всю тысячу. Где возьмёшь?.. Я понимаю, говорят, – сердцу не прикажешь, но сам подумай век жить в этих степях и пасти баранов?.. К тому же я лично сомневаюсь, что они тебя в своё общество примут. Вот Федота, пожалуй, взяли бы он мусульманин, хоть и наполовину. В случай чего, Бекас, шум может большой кругом пойти: хватаешься ты за раска- лённый край железяки! Плохо всё это может закончиться для нас – зуб даю! Я уже месяц тебе толкую про свою идею, а ты так ни разу меня и не дослушал…

– Лёвчик, иди, прошу тебя в вагон, дай самому побыть наедине.

Докурив сигарету, Алексей со злостью бросил окурок се- бе под ноги растёр его и удалился. Бекас думал о Гульфем: перебирая в памяти каждое её слово, слышал её певучий го- лос, звучащий в ушах, улыбки и смех и даже ржание её ло- шади и попытка той укусить его за плечо. На что Гульфем то- гда рассмеялась по-детски и сказала, что Венера ревнует её к нему. В последующие две недели она приезжала ещё два раза, но в очередной раз, когда должна была приехать, степь молчала, не принося звука копыт её лошади. Минуло три дня, а горизонт был пуст. Бекас духом упал, хотя и старался перед всеми не подавать вида, а на душе скребли кошки, и предчувствие было чего-то нехорошего. Беря в расчёт пер- вый её визит, причиной которого была сломанная машина, все эти четыре свидания в сознании Бекаса сейчас были ве- хами: как своё день рождение, окончание школы, освобож- дение из колонии. Жизненный багаж был мелок и ничтожен. Когда минул четвёртый день, а её всё не было, вечером по- сле работы ужинать Бекас отказался. Оглобля, помешивая ложкой в свой тарелке лапшу не приступая к еде несколько

раз взглянув на своего бригадира, который лежал на крова- ти, уставив взгляд в нависавшую сетку второго яруса, спро- сил, обращаясь к нему:

– Бугор, ну и насколько тебя хватит, как думаешь?.. На зоне я не раз наблюдал, как на голодовку садились… и чего добились? Да ничего кроме помутнения разума. Смотря, сколько просидишь, а то и безвозвратную точку минуешь и слабоумием обзаведёшься заодно. Брось от души советую. Это всё у тебя юность в заднем месте ещё играет, но это – же не сарай, что взял грабарку и вычистил за порог никчёмное. Я так думаю, что она ещё приедет, судя по ней, она не из тех, кто пургу в глаза пускает.

Оглобля не успел досказать свою мысль, когда за стена- ми вагончика послышался отчётливо стук конских копыт: все вскочили из-за стола и прилипли к окнам. Владимир тоже вскочил машинально с кровати, но к окнам было уже не под- ступиться, и он продолжал стоять посреди прохода, ожидая, что скажут наблюдатели. Всё длилось минуту две, а Бекас стоял в растерянности. Неожиданно послышались удивлён- ные возгласы сразу нескольких человек, из-за чего Бекас пришёл в замешательство, не совсем понимая их удивления:

«Вот это да!.. – крикнул Шурик-Перс, – такое я только в кино видал!.. надо – же так вырядиться!.. Принцесса! Нет… – ко- ролева! Бекас, мудак, а ты переживал! Погляди в окно это же цирковой номер, мать твою за ногу!..». Владимир, придя в себя, ураганом всего своего тела ударил в дверь и вывалился из вагончика, спрыгнув на землю, минуя ступеньки. Он за- стыл как столб, в двух метрах от ступеней в вагончик, а Гуль- фем тем временем по большому кругу, как это вы не раз на- блюдали в цирке, словно ветер неслась на своей Венере с развевающимся шлейфом за её плечами двух тонких из изящной шёлковой ткани хвостов. К сожалению, мы не об- ладаем разнообразием колоритного языка, чтобы достовер-

но описать и передать вам читатель всё то, что предстало глазам загипнотизированного этим видением несчастного юноши. Постараемся вкратце рассказать, то, что мы увидели, а если кому как говорят, – не терпится: закройте книгу и по- смотрите на лицевую сторону обложки и у вас появится воз- можность посмотреть на нашу героиню красавицу Гульфем, правда в обычной повседневной одежде. Начать видимо лучше всего с её лошади Венеры, ибо она была в не худшем наряде, чем её хозяйка. В гриву и хвост лошади были впле- тены блёски, которые в лучах нависшего над горизонтом солнца сияли, переливаясь всеми цветами радуги. Седло, подпруги и стремена, роскошная попона, покрывающая ло- шадиный круп чуть не до хвоста не говоря о самой уздечке, всё это вместе взятое блестело и представляло вершину произведения тончайшего искуства мастера. А что уж гово- рить о самой Гульфем, та одежда на ней, которая являлась чем-то мистическим порождением сказки из времён древне- го Востока. Она сияла как яркая звезда на небе, как глубина огранённого драгоценного камня, как букет особо подоб- ранных дорогих цветов, как первые лучи утреннего солнца, но самым главным, отчего Владимир не мог оторвать своего взгляда это был её головной убор, а может быть и само её лицо, что ближе к истине. Впервые минуты, когда он выско- чил на улицу, Бекас её просто не признал, как это, не стыдно, но это так. Он в оцепенении стоял и смотрел на это цирковое представление и ничему не верил; в сознание закрадыва- лась мысль, что от тоски по любимой он просто сошёл с ума, а в лучшем случае это всё ему снится. Он с упорством смот- рел на развевающийся шлейф ткани на тот не совсем дос- тупный пониманию замысловатый на её голове узел из той же ткани, а если это была косынка, то из неё можно было бы натянуть шатёр. Всё это так умело было переплетено, уложе- но слоями и подвязано, что казалось, нет тому ни начала, ни

конца, а само лицо Гульфем было единым во всём этом по- истине фантастическом наряде. На этот раз, на Гульфем и брюки были совсем другие. В старые времена в таких брюках ходили персиянки и турчанки. Владимир на нах обратил внимание в самый последний момент, только когда она уже стояла перед ним. Вся бригада, подперев спинами вагончик, стояла уже на улице и с замиранием сердца, а многие с за- вистью смотрели на это представление. Сделав очередной круг, направила лошадь прямо на стоящего Владимира и почти в полтора шага замерла перед ним. Как и в тот первый самостоятельный приезд с весёлой ноткой в голосе сказала:

– А вот и я!.. – на этот раз выскочить по-воробьиному из седла не получилось, да она и не пыталась этого сделать, мешал сам наряд. Не торопясь слезла на землю, встала пе- ред Владимиром, какую-то минуту молчала, вглядываясь в его лицо, после чего немного нахмурилась, вероятно, опре- делив по осунувшейся внешности лица его состояние, сказа- ла, – не сладко, но и не смертельно, пойдём от глаз подаль- ше, а то ненароком сглазят.

Взяла лошадь под уздцы и направилась прямо в степь, яв- но игнорируя на этот раз, берег реки. На востоке над горизон- том ярко огромным диском горело пурпурное солнце, пред- вещая на завтра солнечный и возможно жаркий день. Бекас так ещё и не пришёл в себя полностью: плёлся следом в той же растеренности, в которой он перед нею и предстал. Она не- сколько раз взглянула на него пытаясь поймать на лету его взгляд, потом женским своим чутьём видимо поняла, что на- чинать разговор требуется непредвзятый, сказала спокойно непринуждённо и довольно тихим голосом, как бы рассуждая:

– В прошлом году я ездила в Москву поступать в институт на юридический факультет и не прошла по конкурсу… пред- ставляешь?.. но я всё равно поступлю, чтобы мне это не стоило.

– Я если бы даже попытался в мечтах представить тебя, такой как ты сейчас выглядишь, этого мне бы не удалось, – сказал Владимир, наконец-то придя в себя, – к чему это всё?.. можно подумать что не я – а ты прибыла за тем чтобы предложить мне свою руку и сердце.

– В этом как раз ты и ошибаешься. Я приехала прощаться и наряд этот он наш традиционный в таких нарядах мои ещё прабабушки перед своими поклонниками представали, кото- рых им наделяли, не спрашивая их согласия. Я потому и начала разговор на тему поступления в институт, что на данный мо- мент этот вопрос является главным в моей дальнейшей жизни.

– Это получается рано или поздно ты станешь тем кто, таких как я, в тюрьму сажает?..

– Кому-то же надо и это делать: как, к примеру, ходить за отарой овец или же строить им кошары, как делаешь это ты со своей бригадой. Но ты насчёт этого сильно не переживай мои взгляды далеки от тех, о которых на каждом углу гово- рят. Прежде всего, я не религиозна; я комсомолка к тому же по убеждению. В ту темноту, что порождена любой религи- ей, не верю и ярая противница любым их догмам. Впрочем, я ещё не согласна с тем доводом и утверждением, что жена и муж должны соответствовать своему статусу равному обоим. Работа, карьера, служба это одно, но всё это не должно ка- саться моего внутреннего содержания, как и жизни в моей семье. Так что даже в том случае если я стану когда-то про- курором шансов от этого у тебя не уменьшится, Володя.