Путешествие в страну И…

Она села за пианино и стала петь его песни. Я видел бриллиантовые капельки-слезинки на твоих чудесных ресницах. И был, как и ты, тронут до глубины души ее красотой и голосом. Смог бы так спеть Володя? Нет, как бы ни старался. Ее песня приобретала совсем другой смысл, володина отчаянная борьба против всех и нечеловеческий надрыв исчезали, и появлялась – как заходящее солнце – всепоглощающая любовь и неизмеримое страдание.

Вот она замолчала, задорно глядя на нас. Мы постепенно выходили из ее мира и ее души.

– А теперь – за работу! Я вынуждена вас покинуть, мои девочки без меня никуда.

Оказывается, в колхозе она была главным бухгалтером! Мы вышли вместе с ней, проводив ее до машины, и пошли гулять по селу. Узнав о моем утреннем заплыве, ты предложила пойти к озеру, я был не против. Там мы встретили одинокого рыбака – сельского учителя. Его глаза глядели на нас с нескрываемым любопытством. Мы быстро разговорились и нашли в нем замечательного интеллигентного собеседника. Выслушав, кто мы и откуда, он с воодушевлением стал рассказывать о своих учениках, называя их “мои дети”. По жизни старый холостяк, он чувствовал себя настоящим отцом для тех, кого учил в школе русскому языку и литературе. В свои шестьдесят с чем-то лет, с седыми волосами и короткой бородкой, он был настоящим юношей, таким же, как и его ученики – романтичным, увлекающимся, бесшабашным, озорным. И дети ему платили любовью, знаниями, достижениями. Жили и чувствовали так же, как и герои великих русских произведений. Даже те, кого другие учителя зачисляли в неисправимые двоечники.

– Представляете, милые мои, есть у меня один мальчик, из неблагополучной семьи, по большинству дисциплин неуды. А по литературе – пятерка. Увлечен русской поэзией – Пушкиным, Лермонтовым. На районном конкурсе занял первое место. Вышел на сцену, читает: ”Нет, я не Байрон, я – другой. Еще неведомый избранник. Как он – гонимый миром странник. Но только с русскою душой!..”  Зал, стоя, аплодировал. Какая душа, какой талант! Если хотя бы он один пронесет эти чувства через свою жизнь, я буду считать, что моя миссия состоялась.

Мы наблюдали с тобой счастливого человека, который жил во имя своей великой цели Учителя. Ты радовалась встрече с ним, а меня посетили грустные мысли – почему многие не могут взрастить в своих детях то, что он сотворил в чужих?

К озеру приближался человек в сером костюме и в черной шляпе.

– А вот и мой оппонент! – весело воскликнул учитель. Подойдя, тот сходу бросился в атаку:

– Наше вам, Федор Терентьевич! О литературе все беседуем? – и слащаво поздоровался с нами.

– О русской классической литературе, уважаемый Николай Калистратович! О великой русской поэзии.

Человек в шляпе обернулся к нам, словно за поддержкой:

– Есть же на земле еще такие чудики!

Затем к учителю:

– Ну что вы молодежи мозги засоряете? Какой сейчас век, а? А вы в каком застряли?

Учитель засмеялся:

– Конечно, есть такие чудики, мой дорогой друг! Пытаются – в наше-то нелегкое время! – посеять в молодых сердцах разумное, доброе, вечное!

Незнакомца обидел веселый смех учителя, он набычился и хмуро произнес:

– А чему это вы, Федор Терентьевич, так радуетесь? Чего на меня косяка давите?

– Радуюсь теплому солнышку, весне, жизни – посмотрите вокруг, какая красота! А знаете что – давайте сейчас вот, разденемся с вами и босиком, в одних штанах как пробежимся по деревне!

Шляпа закипела от негодования:

– Ну это уже, извините меня, черт знает что такое! Не ожидал от вас!

И, резко развернувшись, зашагал прочь быстрым шагом. Учитель грустно смотрел ему вслед.

– Вот, говорят, каждый человек несет в себе частичку бога. Но, посмотришь на иных – аж руки опускаются. Не могу ее найти, хоть убейте, милые мои! Печально, что меняются времена, печально, что забывают свою культуру, а от чужой берут не самое лучшее.

И вдруг – гордо:

– Но  пока есть такие чудики как я, и есть мои ученики – не все еще потеряно, правда?

Мы, конечно же, были с ним согласны, о светоч моей души!

…Возвращаясь, ты спросила у меня, почему бы мне не стать учителем, таким как Федор Терентьевич. А я ответил, что непременно стал бы, если бы у меня не появилась мечта и не появилась ты.

День шестой. Битва между душой и рассудком.

… Доброе утро, мой прекрасный, мой ненаглядный беглец! Едва-едва первый луч солнца заглянул в окно, как я уже на ногах, мчусь наверх и – вижу тебя, мирно спящую, как будто ты никуда и не уходила в эти ужасные выходные. Смотрю на твое прекрасное лицо и – возвращаюсь к жизни. Позволь же мне рассказать, как я из нее уходил.

…Какой чудесный яблоневый сад! Река с прозрачно-родниковой водой и песчаным пляжем, большой дом с ухоженными цветочными клумбами и ярко-зеленым газоном. Где это я? Навстречу идут красивая светловолосая женщина средних лет в строгом темном костюме и стройный юноша-брюнет в белых шортах, футболке и кроссовках. Пытаюсь с ними поздороваться, но не могу произнести ни слова, к тому же они меня не замечают. Ага, опять духом стал. Ну что ж, будем наблюдать

– Эммануил, – обращается к нему женщина, – мне приятно видеть твои успехи в учебе. В последнее время ты заметно изменился – возмужал, стал серьезнее, много занимаешься спортом. Достаточно ли времени остается у тебя для отдыха и восстановления сил?

– Что вы, мисс Марпл! – почтительно отвечает юноша. – Я совершенно не устаю, а свой досуг посвящаю духовному развитию. За время пребывания у вас и благодаря вам я посетил много замечательных мест, где мудрые наставники открыли мне жемчужины литературы и искусства. Я часто посещаю выставки современных художников и концерты выдающихся музыкантов. Это придает мне такие силы, о которых ранее я мог только мечтать, и занятия в колледже нисколько меня не утомляют.

Дама, казалось, была очень довольна его ответом.

– А, скажи, пожалуйста, как тебе твои новые знакомые и друзья?

– О, это прекрасные и умные люди, они разделяют мои увлечения и взгляды на жизнь!

– Дорогой Эммануил! Только что ты сказал очень важные слова – именно в твоем возрасте необходимо составить себе представление о цели твоей жизни и о том, как правильно к ней идти. Не мог бы ты немного рассказать мне об этом?

Юноша серьезно ответил:

– В жизни самое важное – стать настоящим мужчиной и найти свою любовь! Мисс Марпл посмотрела на него с материнской нежностью.

– Я рада что ты на правильном пути. Я не сомневаюсь, что ты всего этого добьешься. Я тебя очень люблю и всегда готова помочь тебе, если будет трудно.

Она вопросительно взглянула не него. Юноша молчал, размышляя о чем-то. Затем спросил:

– Меня немного смущает что рядом с вашим прекрасным садом находится выжженная земля. Что там произошло?

Наставница взяла его за руку, посмотрела ему в глаза и проникновенно сказала:

– Милый мой мальчик! Я тебе обязательно расскажу об этом, но – немного позже. Прошу тебя об одном – не подходи к этой территории. Обещай мне, пожалуйста!

…Укол. Больно. Открываю глаза, смотрю в окно. Ночь, вдалеке небо начинает светлеть. Где это я? Вспомнил – у Володи, сегодня суббота. Предстоит два дня одиночества. Вспоминаю тебя и задаю тебе вопрос – сейчас ночь или уже утро. Ответ очень важен: ночью мне приходят безумные идеи, а утром – трезвые мысли. От тебя ни звука. Ничего, сейчас проверим. Что больше всего интересует в данную минуту? Продолжение вчерашних утренних размышлений. Значит, сейчас утро. Теперь поставим более сложный вопрос: “Если она тебя не любит, то зачем пошла с тобой?” Думаем. Навскидку ответить не выходит. Попробуем очертить круг возможных вариантов ответа. Милосердие (жалость), тяга к знаниям (любопытство), развлечение (от нечего делать). Фельдшер молчит, значит, эти ответы проглотил (а, может, помер?). Возможно сочетание двух или трех вариантов. А как же стремление к Истине, которое я объявил попу и милиционеру? “Это – ложь, тем более что было сказано ночью и в состоянии опьянения. Никакой моей истины ей не нужно. Ее истина – “культурист”. Идем дальше. “Нужен ли мне такой “спутник”, который от нечего делать, из любопытства, да еще жалея меня, будет присутствовать рядом в моих скитаниях?”. Думаем. Перефразируем вопрос: нужна ли мне его жалость и любопытство? Нет, не нужны. Итоговое решение? – “Если “спутник” объявится – отправить его обратно. Путь продолжить одному”.

…Большой зал с высоким потолком. Длинный мраморный стол, вдоль него стулья с высокими спинками. Я сижу в мраморном кресле во главе стола. Передо мной большой золотой колокольчик. В зал заходят – и рассаживаются на стульях – знакомые и незнакомые мне люди. Вижу нашего Петровича, вон Володя зашел, помахал мне, участковый тоже появился – форму снял, надел какой-то френч, важный такой стал. Смотрю – кто еще из знакомых? Лица узнаю, а вспомнить кто это – не могу. Вон – трое пришли вместе, двое тучные бородатые, третий маленький лысый. А вот – двое рядом идут – один кучерявый в бакенбардах, другой – прилизанный с усиками. О, узнал вошедшего – наш председатель колхоза, Александр, отчество не помню. Много иностранцев, говорят на разных языках, гул стоит в зале. Я звоню в колокольчик, становится тише, все поворачиваются в мою сторону.

– Друзья! – важно говорю я, – я пригласил вас сюда, чтобы обсудить один очень важный вопрос. Прошу тишины!

В наступившем молчании слышу какие-то странные звуки. Смотрю – в конце зала стоит, целуя  девушку, обнаженный атлет.

– А вас, уважаемый, попрошу удалиться! – кричу ему через зал.

Он перестает целоваться и медленно идет в мою сторону:

– Какой это я, к черту, “уважаемый”? Я же – культурист, ты что – не помнишь, Пьеро?!

Я с ужасом гляжу на него, на девушку, которая напоминает мне тебя. Она издали смеется мне и показывает язык. Культурист приближается, собрание смотрит с удивлением в мою сторону, слышу нарастающий шум: “Кто это? Кто это? Кто это?”. Я поднимаюсь и хочу призвать всех к порядку, но голос мой звучит фальцетом, поворачиваю голову, вижу свою отражение в зеркале и замираю: белый мешковатый костюм с длиннющими рукавами, белый колпак на голове, лицо в пудре, черные ресницы, под глазами разводы от слез. Культурист все ближе, громовым голосом орет:

– Как ты посмел признаться в любви моей бабе? Я тебе башку снесу!

Сквозь гул пробивается хриплый володин голос: ”Баба как баба и что ее ради радеть!!!”.

…Просыпаюсь в поту и слышу, как Володя негромко под гитару поет:

– Чистая Правда в красивых одеждах ходила,

Принарядившись для сирых блаженных калек.

Грязная Ложь эту Правду к себе заманила,

Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег…

Некий чудак и поныне за правду воюет,

Правда, в речах его правды на ломаный грош.

Чистая Правда со временем восторжествуу-ет

Если проделает то же, что грязная Ложь…

Твое исчезновение – а причину я не открыл – было воспринято нашими хозяевами по-разному. Володя, появившись на пару минут за завтраком, рассеянно пробормотал:

– Ничего-ничего, вернется, – и быстро удалился.

– Не обижайтесь на него, в такие дни он сам не свой. Ничего перед собой не замечает – нужно срочно запоминать и записывать то, что ему открывается… оттуда, – Марина показала пальцем наверх. Сама же приняла все близко к сердцу. Заметно было, как она расстроена. После ухода Володи молчала, украдкой на меня поглядывая. Затем, глубоко вздохнув, сказала:

– Значит, такова ваша судьба. Вы верите в судьбу?

– Да.

– И я верю. Когда я впервые увидала Володю, это было на концерте, я поняла, что он – моя судьба. Я подошла к нему и прямо так сказала:

– Володя, вы – моя судьба.

А он: – Тебя как звать, красавица?

– Марина.

Засмеялся и тут же мне:

Маринка, слушай, милая Маринка!

Кровиночка моя и половинка!

Ведь если разорвать, то – рубь за сто -

Вторая будет совершать не то!

Сказал – и ушел. А потом, – она звонко засмеялась, – долго-долго за мной ухаживал. А я все не выходила за него.

– Мариночка, ну когда же мы будем вместе? Я без тебя пропадаю! Ты для меня – все на свете!

А я ему строго: – Судьба – это еще не значит женитьба, терпи, мой друг.

Я ведь уже тогда знала – какой он. Два раза был женат, в селе его за это все бабы ругали, а еще за то, что пьет, дебоширит. Я же его полюбила и поняла через его песни – вот он, настоящий. Глупым бабам не понять. Но – нужно было решиться. Броситься в этот водопад. Он же не такой как все остальные, он – поэт, творец, как я с ним жить буду? А вдруг, узнав меня, разлюбит? И вот, решилась. На концерте, опять же, к нему подхожу, говорю:

– Судьба велит в ЗАГС идти!

Он застыл, как громом пораженный, затем поднял меня на руки и долго-долго кружил перед всеми сельчанами.

– Ты – моя первая и единственная любовь, – сказал он,– и вот, видите, сколько лет живем вместе, а все – как будто в первый раз.

Она подошла ко мне, взяла меня за руки:

– Доверьтесь вашей судьбе, и все будет хорошо.

Чтобы не отвлекаться на себя, я спросил ее:

– Ну а вы-то что ему ответили?

– А ты, – говорю, – моя последняя любовь.

Она еще хотела что-то добавить, когда внизу раздался звонок.

Марина выглянула в окно и схватилась двумя руками за голову:

– Миленький, выручайте! Не дайте ему войти, не то Володя его точно убьет!

Я тоже подошел к окну. Внизу, у калитки стоял невысокого роста человек лет пятидесяти с сумкой через плечо. Щурился, улыбаясь, на утреннее солнышко. Да кто же это?

– Гроза села – наш почтальон, идите же! – она была сильно обеспокоена. Я поспешил вниз. Увидев меня, почтальон почтительно, даже ласково, улыбнулся и представился:

– С вашего позволения – Княжев, Владимир Ильич, специалист по информационному обеспечению населения на бумажных носителях… и не только. Если совсем просто и доступно – почтальон. С кем имею честь?

Я тоже улыбнулся, вспомнив слова участкового насчет местных жителей. Контраст между его профессией и внешним видом был удивительным. Высокий лоб, проницательный взгляд, белая рубашка, галстук, отутюженный  костюм-тройка и начищенные до блеска черные туфли напоминали скорее общественного деятеля или, на худой конец, профессора, но только не почтальона. Я назвал свое имя. Довольный произведенным на меня впечатлением, он продолжил:

– Здесь, в провинции, в глуши, напрочь путают два по сути различных понятия. Называют меня почтальоном! – и засмеялся заразительным смехом. – Это, батенька, в корне, повторяю, в корне неверно! Что такое почтальон? Это неодушевленный, так сказать, предмет, в который вкладывают неодушевленную же бумагу. А что такое – специалист по информационному обеспечению населения? Это – светоч, источник знаний и мудрости, это ваш единственный и незаменимый советник. Кто как не я должен открыть глаза этим темным людям на все происходящее в мире? Объяснить им – совсем просто и совсем доступно – эту колоссальную и сложнейшую систему общественных, экономических, духовных – каких хотите – связей. И каждому, да, каждому – указать его место в этой иерархии, его цели и задачи в простой и примитивной деревенской жизни.

В волнении он заложил руки за спину и стал ходить передо мной вперед и назад; мысли, видимо бушевали в его голове и не давали ему покоя. Проходя мимо меня, вдруг резко повернулся, схватил за пуговицу рубахи:

– Вот вы, батенька, на каком поприще себя являете миру?

Я назвал свою профессию.

– Замечательно! Великолепно! Вы – столичный интеллигент – явились в нужное время в нужном месте. Я как раз окончил – и теоретически и практически – чрезвычайно важную и чертовски сложную работу. Труд всей жизни. Ну кто – как не вы сможете понять мои идеи, мои революционные – не побоюсь этого слова – идеи!

Вдалеке я заметил Василия Маратовича, идущего по направлению к нам. Тот бросил быстрый взгляд на моего собеседника и тут же зашагал назад.

– Так что, мой дорогой! – воскликнул мой визави, крепко держа за пуговицу, -нельзя терять ни секунды. Ко мне, не медля ко мне! Промедление смерти подобно!

Я был не против, тем более что этот человек вызывал во мне симпатию, никаких важных дел на сегодня не было, да и спасать – то ли его самого – то ли Володю тоже нужно было. Почти бегом – я едва поспевал за почтальоном – мы добрались до края деревни, где стоял его маленький старый домик.

– Наденька! – закричал, ворвавшись в сени, Владимир Ильич, – смотри какой гость к нам пожаловал! Чаю, немедленно чаю!

Выглянула неряшливо одетая женщина с хмурым лицом и тут же исчезла. А он, забыв о чае, бросился к шкафу, вытащил толстую стопку общих тетрадей и торжествующе водрузил передо мной. На самой верхней из них огромными буквами было написано: ”СИСТЕМА ПОСТРОЕНИЯ МИРА”.

– Вот она – альфа и омега всех наук! – он волновался и быстро бегал вокруг стола, – система! Именно она и ничего более!

Подскочив, вновь ухватился за мою пуговицу, поедая меня глазами.

– В системе – весь смысл существования всего живого и неживого, от атомов до галактик. В системе – весь смысл жизни любого человека и любого государства! Чтобы вам было проще понять – каждый должен знать свое место в этой системе и ни на йоту не выходить из своего, научно установленного места. К примеру, водитель грузовика – в чем  смысл его места? Взял груз, будь добр, немедля доставь его по назначению. И никаких сомнений, колебаний! И так – для каждого, именно – для каждого!

“Наденька” зашла и молча поставила две чашки чаю, повернулась чтоб уйти, но он ухватил ее за рукав старого халата:

– А в чем состоит место моей Наденьки? – хитро прищурился, Наденька скучающе посмотрела на него, – быть моей женой! Готовить, стирать и так далее и так далее.

– А для любви место имеется в вашей системе? – подал я голос.

– А как же? – он отпустил рукав, и женщина исчезла. – Но – в системе заблуждений! Да, батенька, любовь – это величайшее заблуждение! Взять, к примеру, мою Наденьку. Полюби, к примеру, она кого-нибудь, – он довольно засмеялся, было видно, что “пример” ему очень понравился, – все, батенька, конец системе, хаос, разруха, полнейшая неопределенность. Кто же тогда будет работать по дому? Все придет в упадок. Что она будет делать – с этой любовью? В то время как на ней лежит груз величайшей ответственности за семью.

Честно говоря, я тоже слабо представлял себе его “Наденьку” вне этого старого дома. Что ж, его система здесь действительно “работала”.

– Система, место, человек – как все гениально просто! – восторгался он. – Понятно и академику и слесарю. Только вот, – лицо его приобрело горестное выражение, – не хотят эти проклятые слесаря понять самую малость! Вы себе не представляете, на днях попытался было объяснить этому пьянчуге Володьке его место в жизни. На основе моих глубочайших исследований. Так он драться бросился. Убить угрожал. Остальные недалеко от него ушли. Поп, этот медведь косолапый, чуть что – орет: ”Сгинь, бес проклятый, задавлю!” Бабы ругаются, мужики сторонятся. Участковый – и тот заявления мои брать отказывается, в область на него пишу. Сколько же работы мне предстоит сделать, чтобы их пустые головы наполнить знаниями!

– Пора мне уходить, – подумал я, – и чем скорее, тем лучше.

Попросив для приличия почитать одну из тетрадок, я поспешно откланялся.

– Система, – повторял я, идя домой, – система, система, система…

…Марины в доме не было, и я прилег на свою кровать в соседней с володиной комнате.

Не единою буквой не лгу, не лгу.

Он был чистого слога слуга, слуга.

Он писал мне стихи на снегу, на снегу.

К сожалению тают снега, снега…

– негромко пел он.

Наверное, этот стих Владимир Ильич тоже бы включил в свою “систему заблуждений, – подумал я и стал засыпать.

… Укол. Боль. Открываю глаза. Тебя нет. Это факт. В голове – остатки беседы с почтальоном: я – элемент системы заблуждений. Так что же – я заблуждаюсь, потому что тебя люблю или я тебя люблю, потому что заблуждаюсь? Для системы, это, впрочем, безразлично. Ты же – элемент “колоссальной и сложнейшей системы общественных, экономических, духовных – каких хотите – связей”. На тебе “лежит груз величайшей ответственности ”. Прав почтальон? Да. Слишком прав. Может, за это его в селе и не любят. А я не люблю тебя – за то, что ты также слишком права, за то, что ты также – элемент его системы. И не люблю себя, за то, что я – элемент системы заблуждений, за то, что неправ. Я люблю володин белый снег и его, написанные на снегу, песни.

…Интересно – вполне ли искренен был сегодня почтальон – не со мной, а с собой? Нет ли у него – какой-нибудь тайной – “неправильной” любви? Если любовь – это заблуждение, и он прав, то тогда неправ я и не права ты. Если же он неправ и любовь существует – то тогда все правы, но нет никакой системы “груза величайшей ответственности ”. Если же все правы – то что мне делать – с этой никому не нужной любовью? Застрелиться? Мысль об этом приносит минутное облегчение. Так что же, любовь – это смерть? Тоже вроде бы, неверно. Запутался, одним словом.

В доме – темно и тихо. Который час и где все? Нет сил подняться, не хочется ничего. Зачем мне все на свете, если я – ходячее заблуждение? Чувства мои – заблуждения, мысли мои – заблуждения, поступки мои – заблуждения, жизнь моя – заблуждение. “Ты оторвался от реальности”. Когда? Был ли я вообще в этой реальности? Истина и реальность – одно ли это и то же?

Что-то сдавливает сердце. Тело ломит и ноет. Лежать больше не могу. Сел. Ничуть не лучше. Плохо, потому что нет тебя рядом. Пришли на ум слова одной песни: “Je pense a toi. Ou es-tu? Que fais-tu? Est-ce que j'existe encore pour toi?” и грустная ее мелодия.

…Вдруг заходит Володя, включает свет, взгляд воспаленных глаз дикий, блуждающий. Садится рядом:

– Слушай! – и не поет, не играет, а читает написанный стих:

Мне судьба – до последней черты, до креста

Спорить до хрипоты (а за ней – немота),

Убеждать и доказывать с пеной у рта,

Что не то это вовсе, не тот и не та…

…Лучше я загуляю, запью, заторчу,

Всё, что ночью кропаю, – в чаду растопчу,

Лучше голову песне своей откручу —

Но не буду скользить, словно пыль по лучу…

Ему очень плохо. Он смертельно устал. Я почти силой укладываю его на свою кровать, и он тут же засыпает. Выключаю свет и выхожу ну улицу. Странно, появление Володи меня успокоило, силы вернулись.

Вот так нужно жить, – подумал я, – работать пока есть вдохновение и валиться спать, мертвым от усталости, а не страдать попусту от того, что тебя кто-то “не любит”. Верно сказала Марина у каждого есть Судьба. А значит, если ты занимаешься тем, для чего ты рожден, судьба даст тебе все необходимое, и любовь тоже. На этом я полностью пришел в себя, и даже мысли о тебе уже не ранили. Теперь я мог осмысленно взглянуть по сторонам и увидел, что на втором этаже горит свет, Марина дома. Поднявшись наверх, я принял активное участие в приготовлении ужина, и весь оставшийся вечер мы провели вдвоем.

Надо тебе сказать, о мой тунгусский метеорит, что общение с Мариной меня увлекло. Это был не тот разговор, когда состязаются, кто умнее или кто лучше разбирается в блюдах, вещах или еще в чем-нибудь, что составляет предмет обыденных забот. Марина рассказывала мне о своей жизни – о детстве, его радостях и горестях, о девичестве и первой любви, о двух предыдущих замужествах, о своих увлечениях, ошибках и достижениях. Внешне спокойная, внутри она была такой же страстной, как и Володя. Она не писала стихи и песни, как он, но увлекалась и поэзией, и музыкой и всем тем, чем увлекался он. Имела глубокий ум и отменное чувство юмора. Мои рассказы о почтальоне и последовавших “по горячим следам” рассуждениям о любви и системе вызвали у нее приступ смеха :

– Не зря я говорила вам, что Ильич – гроза нашей округи. Володя его на дух не переносит. Извечная битва между душой и рассудком, между поэтом и книгочеем. Да и народ у нас, хотя и простой, но разницу между ними видит ясно. Володя – он свой, мужики его любят, гордятся им, бабы, хотя и ругают, но в обиду тоже не дадут, в пример своим, пьющим, ставят. Бывает, он, когда в “минусе” – напьется, накричится, подерется  – все прощают, а этот – зайдет куда – все сразу замолкают. Боятся его как чумного. Батюшка,  огромный который, и тот не выдержал, бесом окрестил, так и прилипло к нему прозвище.

Подозрения мои насчет тайной любви оправдались, Марина и была предметом его многолетних воздыханий! Вот, оказывается, к кому его ноги сегодня несли. Я принес взятую у него тетрадь.

– Cмотрите, – сказала она и открыла обложку. На обороте было старательно выведено красными чернилами «Моей единственной и неповторимой М…». Я был в недоумении:

– А как же его слова о любви, которая в списке заблуждений?

– Все просто – получив от меня “отлуп” взял, да и внес в свою теорию поправку – не мог смириться с мыслью, что он мне безразличен. Да и саму свою теорию про систему-то – для меня специально сочинил, гением, видите ли, задумал сделаться, будто так любовь можно заполучить. Все норовит с Володей спор затеять, чтоб показать, что не хуже его.