Путешествие в страну И…

Сколько времени мы так провели вместе – не помню, шел рядом с ним как зачарованный, ничего не видя ни перед собой, ни по сторонам, до тех пор пока он не остановил меня и не сказал:

– Запомни самое важное:

Солнце пламенного небосклона – это любовь,

Птица счастья средь чащи зеленой – это любовь,

Нет, любовь не рыданья, не слезы, не стон соловья,

Вот когда умираешь без стона – это любовь.

После чего сразу как-то обмяк, ссутулился и стал извиняться за назойливость, перейдя вновь на “вы”. Я пытался его похвалить, приободрить, но он замолчал и более уже не разговаривал до самого вечера.

Вечером пообщаться с Петровичем не довелось – приехал сам председатель колхоза – то ли слесарь наябедничал, то ли такой деловитый он у них – и они вместе долго сидели у костра и о чем-то спорили, если, конечно разговор начальника с подчиненным можно так назвать. Я не слушал их беседу, лежал под яблоней и перебирал услышанное за сегодня. Я был благодарен старику за стихи и сожалел о своих вчерашних критических рассуждениях. Мягкий вежливый голос оторвал от раздумий:

– Здравствуйте, меня зовут Александр… – отчество я не расслышал из-за шума листвы. – Я председатель колхоза, на чьей территории вы находитесь. Если будет желание – заходите к нам в село. Петрович вас хвалит, а это для меня много значит.

Я поблагодарил его, и он ушел. Пока я раздумывал – надо ли мне идти в село, и будешь ли ты со мной завтра, о, жемчуг моей души! – старик затворился в своем жилище и затих. Костер не горел. Я тоже улегся спать.

…Было слышно, как мягко плескались волны, удивительно пела какая-то одинокая ночная птица, на небе сияли звезды, а я смотрел на все это, слушал и думал – а что же нужно мне, чтобы такая  же гармония наступила в душе?

Душа моя, душа – что же ты такое есть на самом деле? Когда ты радуешься – я как на крыльях, когда ты страдаешь – места себе не нахожу. Сколько лет я прожил в спокойствии и относительном благополучии, и вот – прилетел откуда-то с небес мой ангел, пролетел мимо, взмахнул своим нежным крылом, и – что же с тобою стряслось? Затрепетала, заволновалась, заплакала, а после – устроила мне такой пожар, такое землетрясение! – внутри все сожжено, сам еле живой, сижу на руинах, смотрю по сторонам – пусто, дым стелется, ум мой горестно взывает: что случилось, что случилось? – и не может найти ответа…

Не спится мне сегодня – в этом мире спокойствия и гармонии. Опять придется думать. Знает ли дедушка ответ – не в стихах, а вот так – как обычные люди говорят. Вот ведь, получил такой совсем недавно: дескать, я – ненормальный эгоист, оторвался от реальности, причиняю зло себе и другим… Сходи в церковь и покайся в своих грехах. Все просто и ясно. Ум сходу это понял и принял как штамп, как клеймо “идиот”. Тут бы и успокоиться, но эта загадочная, непонятная душа – против, не принимает, сжимает горло, стегает разум плеткой, гонит его далеко вдаль – а куда? К деду, что ли, сходить, разбудить его и спросить в лоб, может, знает.

И вот, подбираюсь в темноте к хижине, глядь – в лунном свете – лежит у входа его книжица, старая, потрепанная. Вот так находка! Выронил старый любитель кувшинных истин! Может, там отгадка? Несу ее как драгоценное сокровище в свое яблоневое убежище, включаю фонарик, открываю: стихи, стихи, стихи… Более ничего. Почитаем, не торопясь, наугад. Так, что открылось? Ах, ты – знакомое уже!

«Будь весел! Чаянья твои определил – вчерашний день.

Тебя от прежних просьб твоих освободил вчерашний день.

С кем спорить? Ни о чем тебя не расспросил  вчерашний день.

Что завтра сбудется с тобой – не приоткрыл вчерашний день».

Обо мне, конечно же, обо мне! Да, еще совсем недавно, были и “чаянья” и “просьбы” – еще какие! Сейчас их нет, действительно, нет. Куда подевались? – на атомной бомбе подорвались. Стало смешно. Свободен я теперь от них? Да. Есть с кем спорить? Нет. Есть о чем переживать? Нет.  Что завтра сбудется – не знаю. Есть повод быть веселым – есть. Что же – хороший стих, запомним, пригодится. Что там еще выпадет?

«Если сердце захочет свободы и сбросит аркан,

То куда же уйти ему, кравчий? Ведь мир – океан!

И суфий как сосуд узкогорлый, – неведенья полный,

Если выпьет хоть каплю – ей-богу, окажется пьян».

Свободно ли мое сердце? Нет. Занято. Чем? А как ты, мой друг, думаешь? Но – есть ли на нем аркан? Тоже нет. Сгорел в пожаре. Значит, по-дедушкиному, получается что оно и свободно и несвободно. Не буду с ним спорить, буду думать как он. Тем более что спорщик я никакой, ты же знаешь. И вот оно, свободное сердце, удивляется вновь открываемому миру, его необъятности, так что даже суфий (наверное, какой-нибудь мудрец) пьянеет от самой малой капли. А мое – полусвободное, как же? Открывается? Не одному, а если только с тобой, вместе с кем мы отправились неизвестно куда?

«Кто слово разума на сердце начертал,

Тот ни мгновения напрасно не терял.

Он милость Вечного снискать трудом старался –

Или покой души за чашей обретал».

Опять знакомое! Сожалею, что его вчера ругал, это от злости. Да, я несовершенен. Как я мог злиться на дедушку за то, что он сказал мне правду, даже сам не зная этого? Сейчас совсем по-другому ощущается. Слово разума – не в голове (этого “добра” у всех хватает) – а на сердце. Нельзя терять ни мгновения! Милость Вечного – это если твоя жизнь, твои мечты и дела не пойдут прахом, а останутся жить и после тебя, принося радость и счастье. Покой души за чашей – красиво… но мне пока неведомо. Скорее, наоборот (кольнуло!). И опять стало смешно – вспомнил кто мне совсем недавно “слово разума на сердце начертал”! Хочется добавить – “выгравировал”. Значит – стих этот также про меня. Учим, учим, учим.

«Пока в дорогу странствий не сберешься, – не выйдет ничего,

Пока слезами мук не обольешься – не выйдет ничего.

О чем скорбишь? Покамест, как влюбленный,

Ты от себя совсем не отречешься, – не выйдет ничего».

Уже в дороге я, мой дорогой дедушка! Облился слезами, и не единожды, мой оракул! Отрекся, отрекся, отрекся – клянусь! Влюбленный… Все – про меня. Все условия имеются. А что же должно выйти? Почему ты не написал?! Стало немного досадно, расхотелось дальше читать, тем более что следующий стих имел такое указание:

«…Будь мудрым, остальное все не стоит

Того, чтоб за него свой век сгубить».

Ум вяло пережевывал эту мысль, слова расплылись в своих значениях и в своих сочетаниях: “мудрый”, “остальное”, “сгубить” – вызывали один – единственный вопрос: что они означают? Я захлопнул книжечку, положил ее себе под голову и закрыл глаза…

И представляешь, звездочка моя ненаглядная, какой мне приснился чудный сон! Будто я сижу на ковре перед тусклым очагом в каком-то старом глухом доме, стены глиняные, одно окошко и то – маленькое. У очага напротив меня сидит седовласый старик с большой белой бородой, в дорогом восточном одеянии, на коленях держит старинную книгу, прикрыв ладонями, внимательно смотрит мне в глаза и говорит: ”Подойди, затвори плотно окно да заткни его подушкой чтобы ни один звук не выходил наружу.” “Зачем, Учитель?” – “Иди же!” Подхожу, смотрю в окно – странная картина – в кроваво-красном закате вижу большой город – большинство домов одноэтажные глиняные, узкие улочки, справа вдали – шпиль мечети, слева вдали – башни замка. Духота, зной, пыль, пусто снаружи. Закрываю окно, затыкаю изнутри подушкой. Иду к Учителю, сажусь рядом на ковер. Он грустно произносит:

«Не исполняет желаний моих небосвод.

Вести от друга напрасно душа моя ждет.

Светлый Яздан нас дозволенным не одаряет,

Дьявол же и недозволенного не дает».

– Учитель! Кто этот друг, чем я могу помочь вам?

– Молчи и слушай: дни мои сочтены, горестно мне завершать свой путь в окружении врагов и невежд. Важное дело не смогу без тебя закончить, –  он погладил книгу и произнес:

Тайны мира, что я изложил в сокровенной тетради,

От людей утаил я, своей безопасности ради,

Никому не могу рассказать, что скрываю в душе,

Слишком много невежд в этом злом человеческом стаде.

Я был как громом поражен этим известием. Великий, могущественный и Мудрейший говорит мне такое! Сердце объяла горечь и страх за него.

– Поклянись, что сохранишь ее!

– Клянусь, великий учитель!

– А теперь я кое-что тебе расскажу – из нее:

Сперва мой ум по небесам блуждал,

Скрижаль, калам, и рай, и ад искал.

Сказал мне разум: "Рай и ад – с тобою, -

Все ты несешь в себе, чего алкал».

– О, всемогущий Аллах, – в ужасе подумал я, – что он такое говорит! Об этом даже подумать – смертный грех!”

 А Учитель, тем временем, глядя сквозь меня куда-то вдаль, тихо произносил:

Море сей жизни возникло из сокровенных сил,

Жемчуг раскрытия тайны никто еще не просверлил.

Толк свой у каждого века – по знанию и пониманью.

Истинной сути творенья никто еще не объяснил.

Как будто видя мою растерянность и подавленность, сказал:

– Хорошо. Теперь скажу более близкое и понятное тебе:

В наш подлый век неверен друг любой.

Держись подальше от толпы людской.

Тот, на кого ты в жизни положился, –

Всмотрись-ка лучше, – враг перед тобой.

Не будь беспечен на распутьях дней

И знай: судьба – разбойника страшней.

Судьба тебя халвою угощает -

Не ешь: смертельный яд в халве у ней!

Продолжал он тихо, видимо делая над собой усилие. Вдруг его глаза на мгновение закрылись, он покачнулся, и я бросился к нему, взял его за чуть подрагивающие руки, он улыбнулся. Подал ему пиалу с водой, он отпил несколько глотков, жестом указал мне присесть и вновь своим тихим проникновенным голосом:

Ты коварства бегущих небес опасайся.

Нет друзей у тебя, а с врагами не знайся.

Не надейся на завтра, сегодня живи.

Стать собою самим хоть на миг попытайся.

Я слушал, впитывая как губка, каждое его слово. Он, было, хотел еще что–то сказать, но видимо, стало невмоготу.

– Открой окно, мне нужен свежий воздух!

Я бросился к окну. Вернувшись к нему, заметил, что он чувствует себя лучше. Блестя глазами, молча вручил мне свою потаенную книгу, а когда я, упав на ковер, припал к его стопам, целуя их, – он нагнулся, поднял меня и с улыбкой, необычно громко произнес:

Теперь, пока ты волен, встань, поди,

На светлый пир любовь свою веди.

Ведь это царство красоты не вечно,

Кто знает: что там будет впереди?

И жестом указал мне оставить его одного. А сам в изнеможении откинулся спиной на глиняную стену. Сердце мое невыносимо заболело при мысли что я сейчас оставлю Учителя одного в таком состоянии, руки дрожали, прижимая священную Книгу. Уходя, я услыхал шум из открытого окна и вернулся, чтобы его прикрыть. Выглянул – и ахнул! За окном – день, вокруг кипит жизнью современный мегаполис: толпы народу, потоки машин, бесчисленные рекламные щиты и офисы…

– Учитель, – закричал я, –  все не так плохо, как ты думаешь – все просто здорово!

Обернувшись, я увидел – кого бы ты думала, светлая моя душа? – нашего дедушку-сторожа! Сидя на том же месте, он лукаво улыбался и, поманив меня пальцем, закричал:

– Верни книжку, она не твоя!

Я сломя голову бросился из комнаты и … проснулся.

В руках я сжимал дедову книжку, сильно ее помяв. Наступало утро. Часы показывали 6 утра. Запели утренние птицы – не так как сказочные ночные, а – деловито защебетали, готовясь к нелегкому дневному птичьему труду – добывать пищу и кормить ненасытное потомство. Деревья покачивались от прохладного ветерка. На лоб мне мягко опустился лепесток яблони. Я взял его двумя пальцами, поднес к губам, поцеловал и изо всей силы подул, отправляя его вверх, и сразу же закрыл глаза. Я был абсолютно уверен, что ты сегодня придешь…

Доброе утро, мой ангел! Ты все еще в объятиях сна – утро только-только начинается, и я надеюсь, что мой долгий взгляд тебя не потревожит. Как ты прекрасна! Лицо твое – как сегодняшний рассвет – спокойно, безмятежно во власти утренних сновидений. Черты его совершенны – не абстрактно-холодными линиями, что пестрят на обложках журналах и улицах, а – романтическо-юношескими, в которые когда-то я всматривался, врезая их в душу и сердце, отдавав им пыл своей кристально-чистой, всепоглощающей и нерастраченной до сих пор Любви. Ты спишь, укрывшись теплым дедушкиным пледом, но по плавным изгибам я представляю твою фигуру… И радуюсь, что могу смотреть на нее уже не по фотографии.

Я смотрю, смотрю, смотрю на тебя… И вспоминаю вчерашний день. Он был, наверное, самым счастливым днем в моей жизни. Целый день мы были с тобой вдвоем! Не буду скрывать – я боялся, что сейчас, спустя много лет, … в тебе разочаруюсь. Прости! Это все происки моего несовершенного помощника, которому я дал прозвище “фельдшер мозг”. Это он нашептывал мне, что моя душа слепа, что ты, мое сокровище, это незрелый плод ее пустых фантазий. Надо отдать ему должное, до встречи с тобой он не ошибался, и смело делил всех женщин на две группы – глупые и болтливые. Представь себе – в каком же положении он оказался вчера! При твоем появлении он съежился, отклеился наконец-то от души и уполз в свою, одному богу известную, норку.

А моя душа… увидев твое склоненное надо мной лицо – залилась тихой светлой радостью. Когда я вчера утром открыл глаза – то сразу же встретил твои – большие, нежные и сияющие, которые тут же превратились в настороженно-серьезные. Ты загадочным тоном спросила:

– Кто ты, незнакомец?

– Я близкая тебе душа.

– Как твое имя?

– Руслан, а твое?

– Людмила! – и залилась звонким смехом. Затем, внезапно посерьезнев:

– Что ты здесь делаешь?

– Жду тебя… А ты? – Без ответа.

– Зачем ты пришел сюда?

– За Истиной.

– Кто послал тебя сюда?

– Моя душа.

Я ждал еще вопросов, но ты отодвинулась, села, прислонившись к яблоне, задумалась, глядя мне прямо в глаза, потом сказала:

– Хорошо, я буду твоей спутницей, но обещай мне что выполнишь три условия!

– Обещаю!

– Не торопись, послушай какие – тогда решишь. – И ты их назвала: не обижаться на тебя и не обижать тебя, даже в мыслях, и не прикасаться к тебе, как это делают влюбленные. Фельдшер мозг завозился в своей норке, что-то бурча, но его никто не слушал.

– Я готова! – пропела моя душа, и я повторил ее эхом. Тут мы – я и моя душа – услышали недовольный голос фельдшера:

– А смотреть-то хоть на нее можно?

Этот вопрос поставил нас в тупик, мы застыли, но, видно, он крикнул так, что стало слышно тебе, и, ты с серьезным видом, но со смеющимися глазами отрезала:

– Нужно! – и он, обессилев, тут же отключился.

После мы пошли с тобой вдоль реки, и ты назвала свое имя. Я удивился его необычности и созвучности с моим. Это был Знак. Хотя, надо признаться, эти “знаки” в тех – первой и второй жизни – меня неизменно подводили. Но теперь это не имело ни малейшего значения, ты – со мной, а более ничего нет.

… Вначале мы шли молча, наблюдая за пробуждением Природы вослед за восходящим Солнцем, и ты сказала, что это самое прекрасное время суток. Затем, когда сад наполнился щебетанием птиц, я стал рассказывать тебе о моих приключениях с дедушкой и снах. Душа моя, если существует второе Я, то ты была им в это время! Каждое мое слово, мысль, движение сердца находило отклик в тебе. Лицо твое становилось то смешливым, то грустным, то серьезным, то радостным. Я не подбирал слова, чтобы выразить свои мысли – я их вообще не слышал, я видел только твои глубокие и нежные глаза и еще раз пережил с ними то, что было в те дни. Мне показалось, что дедушка стал тебе таким же близким, как и мне, и, возвращаясь с прогулки к его хижине, предвкушал радость от встречи с ним вместе с тобой.

На удивление его не оказалось, а возле хижины сидел… милиционер, худощавый мужчина средних лет, с погонами лейтенанта. Рядом был накрыт стол в дедушкином стиле – фрукты, сладкий перец, лаваш, вино (в кувшине!). Лейтенант смотрел вдаль и жевал яблоко. Завидя нас, быстро доел, встал, поправил форму, и, буравя меня взглядом глубоко посаженных глаз, представился:

– Василий Макарович, местный участковый! – Затем, посмотрев на тебя и заметно смягчившись, спросил:

– Что привело вас в наши края?

– Путешествуем, – ответил я не совсем уверенно, и он еще раз царапнул меня своим взглядом.

– Почему не на море? – обращаясь к тебе и улыбаясь, теперь его глаза напоминали глаза ребенка.

– Мы хотим посмотреть мир, узнать живущих в нем людей – сказала ты серьезно. Улыбка его сошла, в глазах вспыхнули маленькие искорки.

– Что ж, правильное, похвальное дело. Когда ждать вас в нашем селе, в Яблоневке?– Заметив мое колебание, добавил: – Не правда ли – деревенские люди ближе к истокам (буравит меня опять!), чем городские, особенно в третьем Риме?

– Конечно, будем, только вот денек с дедушкой проведем, – мягко произнесла ты, и он посмотрел на тебя с невыразимой теплотой.

– Тогда разрешите откланяться, – он осторожно взял твою руку и поцеловал. Показалось, что он немного смутился, бледные щеки его порозовели.

– Да, чуть не забыл – Петрович будет вечером, просил вас не стесняться, – и указал на накрытый стол.

– До встречи! – Моей руки он почему-то не пожал…

Мы вкусно покушали, и я попросил тебя отдохнуть, ведь ты проделала большой путь сюда из Твоего Города. Ты легла под яблоней, укрывшись пледом, а я устроился рядом “охранять твой покой”. На душе было спокойно и светло. Вот она – гармония! – а я совсем недавно полагал, что я с ней несовместим.

– И зачем куда-то идти, если Она рядом? – спросила счастливая Душа, и я был с ней совершенно согласен. Наступило блаженство, и глаза мои стали закрываться…

…Выстрел откуда-то из глубины разрушил идиллию, меня подбросило:

– Боже, что это!?

– Повторяю: о-на те-бя не лю-бит! – это мой проклятый “фельдшер” наслаждался своей победой…

Мы замерли, мы знали, что он прав. Я упал в отчаянии на траву, закрыл глаза и схватился за голову, словно пытаясь освободиться от наваждения… И тут я увидел Их. Они сидели в пустыне друг напротив друга, рядом, но на двух разных камнях. Она – молодая блондинка в шелковистом платье с вьющимися золотистыми локонами, он – почтенный седой джентльмен с коротко стрижеными волосами, в строгом темном костюме. Он смотрел на нее с иронией, но твердо. Она на него – метущимся, полным отчаяния взглядом. Вдруг она вскочила, отвесила ему звонкую пощечину и разрыдалась. Он даже не шелохнулся. Я хотел было вмешаться, но с удивлением обнаружил, что я – нематериален, дух, так сказать. Витаю неподалеку, меня не видят, наверное. Я был на удивление спокоен, мне было интересно. Джентльмен дождался пока блондинка успокоится и учтивым тоном, произнес:

– Мадмуазель, вы же знаете, я признаю ваш приоритет в управлении хозяином, – он указал пальцем наверх, – но факт есть факт: научный, медицинский, какой хотите – вы должны мне доверять, имеем счастье знать друг друга давно.

Она молчала.

– Я также не отрицаю ваше право и не порицаю вас за все, что вы здесь устроили, – и он показал на окрестности где все было выжжено дотла, – мне самому, признаться, весь этот хлам изрядно надоел.

Она молчала, а он продолжал педантично, размеренно свои, видно хорошо продуманные и взвешенные, рассуждения:

– Но зачем же спорить против фактов? Зачем его вводить в заблуждение? Ничего кроме вреда от этого не предвидится. Посмотрите – что с ним сегодня произошло. Рядом с ней он сразу растаял, потерял всякий интерес к путешествию. А ведь был – воин, рвался постичь необъятное – Истину. И даже я встряхнулся – найдется-таки применение моим талантам! Не говоря уже о ваших, моя дорогая мадемуазель. Без вас, без вашей дружеской, – произнес он с ударением, – поддержки, вы же прекрасно знаете: я – полный ноль. Вот если бы месье, – палец показал наверх, – избрал бы точные науки, тогда… Впрочем, мне неважно, чем заниматься, главное здесь интерес и возможность – нам с Вами – проявить, так сказать, себя во всей красе. Особенно вам”.

Блондинка смотрела на него уже с интересом.

– А не то – зачахнете вы в своей хижине. Я готов – вы же прекрасно знаете – служить вам, но только прошу: пожалуйста, давайте дружить, не нужно пользоваться свои влиянием на месье и игнорировать мои научные, – опять выделил тоном, – рекомендации. Их суть в том, – он стал важным, как профессор на кафедре, – что месье в данный момент счастлив тем, что уже имеет рядом с собой спутника, свою несбыточную мечту, своего любимого друга, – он игриво хохотнул, – да, не отрицаю, есть определенные ограничения, – не обижать и тому подобное, не трогать… Но не огорчайтесь, я знаю как вы преданы месье и могу вас утешить – для него это не так уж и важно. Сколько лет он прожил без нее – и что же? Ни-че-го! Поверьте, даже не заметит. Обидеть ее он и так не в силах. Трогать – вообще промолчу, не наше это занятие. А вот вам и ему – приятный  от меня сюрприз! Смотреть и говорить ему не запрещено, а это, знаете, поверьте моему опыту – ого-го! Мадемуазель смотрела на него, если и не с восхищением, то уж с почтением, точно.

– С другой стороны, посмотрите, моя радость, – кто наши, так сказать, соседи по цеху. Пускай и предобрая, но – уже почтенная дама, молодой и не очень… продвинутый джентльмен. Для чего ради нам-то беспокоиться?

При этих словах Блондинка покрылась пятнами, ее симпатичное лицо налилось гневом, поднявшись, она медленно стала подходить к Джентльмену – а он, надо сказать, аж застыл от страха, – со всей силы размахнулась и… что было далее – увидеть мне не довелось. Ты, свет моих очей, уже будила меня своим очаровательным, мелодичным голосом.

… Увидев твое лицо, я вернулся в реальность, мигом забыв тех, двоих. Мы пошли гулять, сели у реки и я стал читать тебе дедушкины стихи. Оказалось, они вызывают у тебя совсем другие чувства. То, что меня вдохновило – вызвало у тебя иронию, то от чего хотелось плакать – веселый смех. Я попросил тебя обсудить некоторые из них. Еще раз патетически читаю:

– ”…А когда умираешь без стона – это любовь…”.

– Ну какая же тут любовь? – удивляешься ты, – разве можно любовь связывать со смертью? Любовь – это счастливая жизнь, это семья, это – продолжение жизни – наши дети.

– “Все, что ты в жизни изучил – ничто…”, – читаю я, а ты смеешься:

– Ну зачем же так – о знаниях? Без них мы – никуда!.

– “Никто не соединился с возлюбленною своей, пока не изранил шипами сердце как соловей…”.

– Прям-таки и изранил соловушка сердце, – издеваешься. – Но, пожалуйста, не переживай, – мягко и ласково сказала ты, – стихи, действительно, замечательные, просто они рождены мятущейся, бунтующей душой – как у тебя.

И я сразу стал спокоен – оказывается, Гармония видит и чувствует все по-другому.

Дедушка в этот день так и не появился, должно быть, решил дать возможность побыть нам наедине. С заходом солнца мы легли спать в нашем временном убежище – под цветущей яблоней. Ты быстро уснула, а я лежал рядом, слушая твое ровное дыхание и думая о том, что же объединило нас – таких разных, но стремящихся понять друг друга. Может быть, желание постичь и пережить на своем жизненном пути то, чего у нас нет: бунта в тебе, гармонии и счастья – во мне?

День четвертый. Володя. Поп.

– Доброе утро! – сказал я деловито, чуть только проснувшись. Неужели я это сказал – сказал без единого ласкового слова, каковых в изобилии я расточал ранее?! Стало весело, в голову влетело клише из западных фильмов: ”Молодец, парень, ты это сделал!”. Стало еще смешнее. Поверь мне, пожалуйста, моя ненаглядная, что я смог так сказать и при том еще смеяться. Хотя вчера было не до смеха. Сон был крепкий, спокойный, ты же ведь рядом. Затем что-то внутри зашевелилось – и я вскочил как солдат по тревоге: я-то знал, что мой старый друговраг – так называемый фельдшер мозг – только и ждет своего часа. Значит, надо быть начеку. Итак, вскочив, я буднично (!) тебе сказал:

– Доброе утро!

И послал ему пламенный привет. Оттуда – ни звука, значит, можно спокойно поразмышлять о прошедшем дне. Целый день мы были одни. Мне было с тобой очень хорошо. Не только видеть и чувствовать тебя рядом, но и разговаривать с тобой. Особенно интересно было слушать твою “критику” – как ты насмешливо, вместе с тем умно и деликатно отнеслась к премудростям деда, которые я, было, слепо принял на веру. Придется не торопиться мне с выводами, а все услышанное от него и записанное на листочках стараться понимать не спеша, по возможности советуясь с тобой. И как у тебя все так получается – без конфликтов, потрясений, всему есть хорошее и спокойное объяснение? Наверное, Природа в твоем лице решила создать образец, чтобы остальные могли посмотреть и поучиться всему тому, что она в тебя заложила. Пришла вдруг глупая мысль – а как остальные мужчины – так же к тебе относятся, как и я? Я смутился – по моей логике выходило, что все остальные мужчины должны были давно покинуть всех своих женщин и броситься к твоим ногам, умоляя о капельке внимания. И представил себе такую картину: ты сидишь на троне, а перед тобой на коленях – самые-самые известные: музыканты, артисты, писатели, политики, спортсмены. Был бы я художником – точно бы такую картину написал бы. Аж дух захватило! Но… Но тогда бы ты не пошла со мной, а выбрала бы… выбрала бы… самого красивого. Стало больно. Вспомнилось, что когда-то именно по этой причине я не смог тебе признаться в любви – глядя на себя в зеркало, не представлял что такое возможно… Вернемся лучше к началу: если ты сейчас со мной – а в этом сомневаться не приходится (я еще раз посмотрел на тебя, мирно спящую и слегка дотронулся до тебя, не как влюбленный! просто прикоснулся чтобы проверить что это не сон, – ты здесь), значит, “остальные мужчины” так не считают. А, может, просто не знают? На этой мысли я задремал.