ГОРА РЕКА. Летопись необязательных времён

Через полчаса Той был уже дома. Он лежал на кровати без сна и в противно-похмельном раздражении. «Чортова пьянка, чортова Марина! – размышлял он – А во всём виноват этот чортов розовый абажур!». Выявление истинного виновника «этого всего» как-то сразу успокоило Тоя, и он уснул…

А снилась ему в то утро и тот день большая стремительно-плавная река, из которой сначала не было сил, а потом желания выбраться. И он плыл: сперва влекомый, а потом гребущий… Куда?.. Этим вопросом, впрочем, он в тех грёзах не задавался – он просто плыл, да и всё…

К сознательному бытию Той возвратился лишь через сутки. На будильнике было семь часов утра. Всё в доме спало в полном согласии с беспросветной темнотой за окном. Очень хотелось пить, но это желание никак не могло преодолеть лень, покорившую все двигательные возможности. «Этот чортов розовый абажур» – вдруг безобразно возникло в памяти Тоя, и это отчётливо нарисовавшееся «дерьмо» пинком вышвырнуло его из кровати. Столь резкий подъём завершился короткой схваткой со стулом, который намеренно вцепился в пол прямо на пути Тоя и вдобавок развернул свой угол так, чтобы угодить Тою именно в колено. Громкий возглас крепкого словца Тоя удачно никого не разбудил, а вот последовавшее падение деревянного негодяя получилось несколько шумным и из комнаты родителей выпорхнула мама Тоя в «ночнушке» и с вопросом: «Что случилось?».

– Да вот… запнулся, – процедил болью сквозь зубы Той, поднимая стул и превозмогая желание «разломать эту… в щепки».

– Не ушибся? – мама Тоя щёлкнула выключателем и направилась досыпать. – Тебе вчера вечером узвонились, – зевотой проинформировала она Тоя, – но отец велел не будить, – на этом информация закончилась и дверь в комнату «предков» мягонько прикрылась.

Той похромал по "гостиной”, собирая разбросанную стулом одежду; складывал он её на стол, потому что ненависть к этой «седалищной заразе» никак не унималась. В итоге стул своё всё же получил, но матом, правда, Той всы́пал ему этих словéчек безмолвно (про себя), но хлёстко и обидно для стула. Покончив с сатисфакцией, Той доволок больную ногу до кухни и “залился” из-под крана аж до бульканья в животе, которое невозможно было сокрыть даже и при медленном его телепании по квартире. Такая болтанка видимо возмутила внутренности, а это вызвало позыв. Той дохромал до туалета, интегрированного с ванной в одно помещение в целях совмещения всех процедур, и мгновенно опростался. Всенощное желание «испить уже наконец-то воды» пришлось повторить дозаправкой, но потребовался и новый сброс. Это несколько умерило горечь и слегка приотпустило. Стало «как-то», но колену не помогло вовсе. К тому же и некстати неодолимо накатило желание «что-нибудь смурлять». И Той в мерзко-отвратном самочувствии заковылял к плите.

Ко второму дню праздника родители готовили жареную картошку, остатки которой разбрелись по огромной чугунной сковороде. Той пальцами собрал небольшую копну холодных промасленных палочек и, чуть пожевав, с аппетитом проглотил. Жареную картошку мама Тоя готовила отчаянно хорошо и сейчас – даже не шкворча на сковороде, что было верхом совершенства – она мгновенно переместилась в алчное чрево ушибленного стулом. Той зачавкал остатки вкуснятины и поинтересовался кастрюлькой, стоявшей рядом с уже пустой сковородкой. Щи с клёцками оказались тоже весьма кстати. Той с удовольствием и азартом выловил все клёцки, плававшие сверху, и даже удачно нашарил пальцами пару штук из-под поверхности бульона. После этого он тщательно облизал средства лова и обтёр их о трусы. Вот тут «как-то совсем полегчало и даже почти отпустило». Той снова приложился к крану и начал заполняться, но вдруг опять «поплохело» и он, окончательно добитый этим «чортовым розовым абажуром», но благодаря исключительно злости, дотащился до дивана и залёг. Не спалось совершенно и даже не грезилось, как бы не старался Той включить фантазии и хоть на какие темы. «Чорт бы побрал этот розовый абажур!.. Обзвонились… – кантовал Той неподъёмные рассуждения. – Конечно обзвонились. Небось, на счёт Марины хотели поприкалываться. Расспросить, блин. Уточнить. Во вляпался!.. Ну не было же ничё! Так, цапнулся… зачем-то… Теперь разговоров, бл, не оберёшься. И Ермила как назло припёрся. Хотя, он под утро завалился… Дак и утром вроде… Ладно. Чё в итоге?.. Праздник не удался? Да!.. На подковырки наскрёб? Абсолютно!.. Непонятки с Мариной сотворил? Да!.. В общем – жизнь говно!» – заключил Той и продолжил бестолково гонять одно да в другое и тоже самое…

Утро, с подъёмом предков и вплоть до изготовки ими завтрака, превратилось в пытку расспросами. Спасением стало только всегда одобряемое правило: «когда я ем – я глух и нем». А поэтому завтракали комфортно-молча, изредка нахваливая са́льце и не для процедуры, а по сути его вкуса. Везение Тоя продолжилось, так как к недопитому стакану чая добавился звонок телефона, который окончательно освободил его от запланированного после завтрака краткого изложения им «встречи нового года». А после прозвучавшего из гостиной: «Одеваюсь уже. Через десять минут на катке… (дальше было как-то неразборчиво)», родителям осталось лишь крикнуть в сторону отпираемого замка: «Когда придёшь?» и не услышать ответа от захлопнувшейся двери.

За бараком – у забора катка – стояли все кроме девчонок, исключая Галку. Та тщетно пыталась обхватить Ермилу своими ручонками, но недостаток их длины она успешно компенсировала своей гибкой миленькой пиявкостью и, в общем, зацепилась надёжно. Парни видимо успели накатить, потому что извергаемый парок был плотненький и тёплый.

– Выпей, – Анастас вывернул из кармана стакан, а Фасоль набулькал в него “биомицина” – так на лéкарский манер именовали креплёное вино “Биле мицне”.

Тоя передёрнуло и отрыгнулось, но он достойно превозмог и опрокинул.

– Знатно, – восторгнулся Ермила и как-то невкусно закислил рожу. – А мне не пошло, – продолжил он, но, похоже, всё же соблазняясь сделать ещё одну попытку.

– В тебе ещё живёт и трудится вчерашний пе… ре… бор, – последнее слово Галка выпускала очаровательной растянутой зевотой.

«Видимо вчера было особо изощрённое продолжение, – смекнул Той. – Жаль. Я всё проспал! А может и к лучшему».

– Где были-то? Чё не отзвонились?.. Кто не дожил до дня сегодняшнего?.. – Той осёкся и начал искать сигареты, охлопывая карманы; он опасался навести пацанов на обсуждение того, что и как было в Новый год. «Опять этот чортов розовый абажур» – зло вспомнил Той и притворно закашлялся.

– “Приму” будешь? – Тюль протянул раскрытую пачку.

Той облегченно-настороженно достал сигарету, тщательно размял её, искоса поглядывая на компанию, и, наконец, прикурив с третьей спички, затянулся во всю гармонь грудной клетки. Первый выхлоп он строил намеренно медленно, изображая гейзер. Впрочем, к несказанному удовольствию Тоя получилось так, что ни на него, ни на его причуды с “гейзером” никто не обращал абсолютно никакого внимания. Парни вели обычную «подпиту́ю беседу» и изредка сдабривали её “бородатыми” анекдотами “без картинок” – учёт наличия Галки был обязателен. Анастас, по свойственной ему традиции, начал было травить “масляный” рассказик, но бдительный Ермила тут же плотным подзатыльником вышиб из его башки нить повествования, которая зацепилась-таки за шапку и они вместе улетели в сугроб; недовольно что-то бурча, Анастас извлёк из сугроба только шапку и хмуро замолчал.

– Ермилушка, не обижай Анастасика, – тонюсенько запричитала Галка и поплотнее прижалась к беззлобно скалившему зубы защитнику нравственности и её самой. – Стасечка, а ты не переживай, я давно знаю этот анекдот, но он мне не нравится… А дупло, Анастасик – это углубление в стволе дерева, – назидательно закончила она и соблазнительной улыбочкой прикрыла свои глаза.

– Век живи… и так далее, – Ермила по-братски обнял Анастаса свободной рукой и притянул к себе.

– Тада по маленькой… на брюдершафт! – быстро нашёлся Анастас и протянул стакан к Фасолю. – Я могу и из горла́, – ответил он на недоумённый взгляд Ермилы.

Фасоль бездейственно сжимал в руке бутылку, оценивая ситуацию и ожидая: чья возмёт. Тою уже настолько «полегчало и так разнузда́ло и отпустило», что он с неприличным для него звоном выпалил:

– Браво, браво!

Все и Галка тоже с удивлением глянули на Тоя. Фасоль тут же налил и передал Анастасу бутылку для “из горла́”. Галка отклеилась от Ермилы, и тому не осталось вариантов кроме как взять стакан. Выпили они смачно и, похоже, оба на удивление с удовольствием.

Продолжение сходки до самого её окончания было умильно – дружелюбным; расставание – восторженным. “Биомицина” оказалось «в самый раз» – то есть, как обычно не хватило и всем хотелось «чуть добавить», но в вывернутых карманах наскреблось лишь 27 копеек. Результаты подсчёта принесли, как ни странно, облегчение всем, кроме Анастаса, который глубоко верил в то, что «если поразмыслить, то можно будет у кого-нибудь занять». Но это отвергли и поручили мелочь Фасолю, чтобы он купил курево, которое при следующей встрече следовало посигаретно поделить, и при этом поклялись: «Фасолю плюс две сигареты сверху за заботы и труды». Фасоль с гордостью принял “общак” и поручение, а также удовлетворился клятвой. По домам разбрелись «кто куда» и все по-своему…

Той открыл дверь и сразу проник к дивану в надежде на «без расспросов». Впрочем, делал он это без особых опасений. Во-первых, храбрость была “подогрета”, а во-вторых, «всё уже свершилось», и поэтому было «без разницы»… Да тут ещё и удача прыгнула ему под рубаху и с наслаждением прослушивала тишину в комнате родителей. Свет там был включён, его поток стремглав извлекался из-под двери, но тут же приглушался тишиной в самой спальне и становился настолько домашним, что сходу убедил штаны Тоя завеситься на «этот долбаный стул». Одеяло немедленно сокрыло хмельную маечно-трусовую наготу Тоя и разлившееся по телу приятное тепло тут же опустило сон-мглу на всё… и вокруг…

Той ощутил, что противная слюна гадко замочила мягкую и такую добрую ко сну подушку и, испытав от этого отвращение, он готов был взъерошиться из-за… «этого чортова розового абажура»… жизнь снова казалась ему полным дерьмом. «Что же это за сволочной абажур-то такой?! Что же это за жизнь?.. Жизнь – говно!.. Говно?.. Жизнь?.. Жизнь… Зачем я всё это гоняю? – то ли во сне, то ли наяву колобродил мыслями Той. – Припомнят?.. Расскажут?.. Прибавят!.. Главное – с меня чё-то убавят!.. Тогда – сам слабак!.. И этот хренов розовый абажур, бля, здесь не причём… сам – бакен! Решил, делай! Сделал, не бзди! Отвечай за своё!». Той перевернул подушку, тёпло-липкую от протрезвевшей слюны и убеждённо заснул до неизбежно надвигавшегося завтра. Всю ночь он, мерзко на что-то матерясь, на чём-то куда-то осознанно грёб. Проснулся Той весь в поту: то ли как будто вышел из-под душа, то ли от слёз, – но точно липким в ощущении себя самого. В ванной, начищая зубы порошком и глядя через зеркало себе в глаза, он вдруг неожиданно для самого себя вслух сообщил своему отражению: «А ты, однако, не так уж и противен со своими серо-зелёными глазами… но…». Произнеся это, он на некоторое время погрузился в изучение себя изнутри, а вовсе даже не внешнего своего обличия… Годы отдаляли от него его прошлое, а память приводила его к размышлению в восприятии минувшего… Его Река текла в его Гору.

Наша жизнь – в ночи без светаПутешествие зимой.В небесах, что тьмой одеты,Путь прочесть мы тщимся свой.Berezina Lied (песня швейцарских наёмников)

Ермила, надеясь на свою силу и везение, на спор прыгнул с десятиметрового пожарного помоста в речушку глубиной полтора метра. Ему повезло – он ткнулся головой в дно, сломал пару шейных позвонков, выжил и лежал без движения пять лет. Галка его выходила. После этого они всегда и навсегда ходили вдвоем подручку… Счастливы!?. Кому-то это было завидно. Одно очевидно – это был их уютный ручеёк для двоих…

Тюль уехал к океану. Закончил мореходку. Женился – не рано и не поздно; взял в жёны разведёнку с двумя детьми. Загрёб почему-то в ручей неожиданных болезней, который вскоре иссяк совершенно и Тюль умер в сорок лет – скоропостижно отказалось работать сердце…

Люба чего-то где-то закончила. За кого-то, вроде бы, ненадолго выходила замуж. Вернулась домой к родителям одна, не обретя и никого не воспроизведя. Дальше она поплыла рутинно-одиноко в однообразной работе, периодически сдабривая всё это походами по театрам и концертам в лодке таких же одиноких подружек…

Люба “вторая” прямо с выпускного вечера вскочила в какую-то проплывавшую мимо лодочку, которая немедленно укрылась за поворотом. Никто так и не смог рассмотреть: был ли в этой посудинке хоть кто-нибудь ещё…

– Вам нравится Бабель? – спросили у Будённого.

– Хм… Смотря какая.

Анекдот

Марина настырно обольщала мужиков и небезуспешно. И, как правило, они были гораздо старше её самой. Однако недолго побарахтавшись в объятиях очередного потерпевшего, она вдруг демонстративно объявляла ему об отставке и на какое-то время одиноко сосредотачивалась на подборе следующего великовозрастного утешителя её метавшейся в неудовлетворённости души. Благо, что выбор был широк: от разочарованного в неблагодарной науке вечного аспиранта, до закончившего спортивную карьеру не очень большого мастера спорта, отягощённого медальной недостаточностью и избыточной массой тела. А вот одиноко-пьющие электрики, как и фрезеровщики с токарями – эти никак не цепляли дерзновенную к поиску душу Марины. И всё бы длилось и продолжалось, как и было ей заведено, если бы не курсантик, изготовившийся выпорхнуть из военного училища в лейтенантских погонах. Марина с удовольствием променяла чопорные променады подручку на развесёлые вечеринки в кругу «молоденьких мальчишечек-котёночков» – так она их ласково называла и обводила при этом хитровато-влажными глазками. И не вдруг, а по плану, Марина вместе со своим новоиспечённым командиром убыла в какую-то тмутаракань – некий военный гарнизон у чорта накуличках…

У Фасоля с Ниной так ничего и не срослось, да впрочем, и не скрестилось. И даже вносимые Тоем удобрения в их отношения в виде билетов в театр, которые он пару раз продавал Фасолю, результат не взрастили. Нина просто отказывалась от культпоходов. Эти билеты, не нужные Тою и попадавшие к нему по случаю, не приносили пользы и Фасолю. С сомнительной выгодой оказывался лишь сам театр: билеты проданы – доход получен, клиент не пришёл – грязь не принёс, подметать не надо – расхода нет; правда, при этом неминуемо сокращалось и число хлопков. Впрочем, если бы даже Фасоль и пришёл, то хлопанье врятли от этого усилилось бы. Хотя, с другой стороны, если бы в буфете выбросили пиво (но, надо чтобы его туда ещё и предварительно вбросили), то… но, кто его знает и в этом случае тоже. Короче, всё зависит от всего…

Нина же, сначала самодеятельно, а затем почти профессионально щебетала песенки в плохо известном вокально-инструментальном ансамбле. Естественно она была влюблена в сологитриста и даже взаимно, но кратковременно. Ансамбль из клубного-танцевального через некоторое время трансформировался в заштатно-ресторанный. А в самом начале этого пути он был даже центрально-ресторанным, но, правда, очень недолго. Потом творческое течение ансамбля сильно искривилось и он до самой своей кончины стал голосить в какой-то “рыгаловке” с тошнотными котлетами, картофельным пюре и заблеванным сортиром. Заказное песенное завывание посетители оплачивали лабухам не деньгами, а только и исключительно пойлом. Причём для демонстрации щедрости заказчик намешивал в стакан такой “бензол”… Но «дарёному коню в зубы не смотрят» – так внутренне убеждала себя Нина, пригубляла положенную ей долю бурды и похмелье «со вчерашнего» сразу уступало место порыву творчества, а коллектив музыкантов засасывался в булькающее болотце осоловевшего сообщества. При иногдашних драках «творческий коллектив» сцены не покидал и по каким-то неведомым установлениям вдруг принимался играть «джем-сейшен» причём столь ду́рно и невпопад, что одно только это распаляло посетителей до стулоприкладства.

Но тут своевременно вмешивался внештатный и безо всяких погон, но очень высокооплачиваемый вышибала, который всегда чрезмерно-болезненно выдворял подравшихся за пределы заведения. Проделав на улице необходимые действия по принуждению к миру и расчёту, этот циклоп возвращался и аккуратно расплачивался с официанткой по счёту повздоривших, включая побитую посуду, сломанные стулья и её чаевые. Оставшияся от «подравшихся петухов» спиртное и еда с особым трепетом высервировывались официанткой на столе вышибалы. Его столик стоял аккуратно с краешка – слева от входа в зал “рыгаловки”. В стену – над единственным стулом у этого столика – была вколочена табличка “ЗАНЯТО”. Иногда, как правило «коротко подравшихся «цыплёнчиков» вышибала приводил с улицы обратно в зал; те в свою очередь далее и до окончания пьянки вели себя скромно-пассивно и поочерёдно подходили к столику циклопа с угощением – «рюмочкой чего-нибудь хорошего». Вышибала же на работе никогда не злоупотреблял, а лишь пригублял, но остальное аккуратно накапливал «навынос».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

стрим – центр потока с большой скоростью течения

2

сто́ик – в данном контексте это естество, стремящееся к цели

3

шкеры – брюки (жаргон)

4

босо́та – рядовая шпана (жаргон)

5

сармак – деньги (жаргон)

6

шкулять – отбирать деньги (жаргон)

7

могила – ночлег (жаргон)

8

прикид – одежда (жаргон)

9

заплечник – рюкзак

10

фарт – удача (жаргон)

11

стоимость бутылки водки в те времена

12

шнобель – нос (жаргон)

13

терпила – пострадавший (жаргон)

14

святцы – карты (жаргон)

15

”фуражки” – милиционеры (жаргон)

16

”погоны” – милиционеры (жаргон)

17

смурлять – съесть (жаргон)

18

закрыть – задержать, арестовать (жаргон)

19

”тройнушка” – Тройной одеколон (основной продукт косметики для мужчин в СССР, выпускавшийся во флаконах ёмкостью 200 граммов)

20

”бабай” – 200 граммовый флакон Тройного одеколона

21

беру́ши – мягкие тампоны для защиты органов слуха от шума

22

погоняло – кличка (жаргон)

23

ДНД – добровольная народная дружина (один из атрибутов советского строя)

24

перо – узкий нож (жаргон)

25

чалиться – отбывать срок в тюрьме (жаргон)

26

кошёлка – спившаяся проститутка (жаргон)

27

бланш – синяк (жаргон)

28

кича – тюрьма (жаргон)

29

щипач – карманник (жаргон)

30

”бомба” – бутылка вина ёмкостью ноль семь литра

31

”прикид” – одежда (жаргон)

32

”бычок” – недокуренная сигарета (жаргон)