Линия соприкосновения

– Растяжка улетела на двести метров?

– Да, уважаемая комиссия. Дело в том, что сила тяжести на Тритоне в тринадцать раз меньше, чем на Земле, поэтому деталь и могла улететь так далеко.

– Комиссии известны физические свойства Тритона. Продолжайте.

– Я приблизился к ущелью вплотную и пошел вдоль него. Даже с фонарем в нагромождениях скал и мутного льда отыскать ярко-оранжевую полутораметровую металлическую растяжку очень трудно. И я сильно удивился, когда вскоре наткнулся на деталь. Я её поднял и направился обратно к месту стройки. К сожалению, растяжка не входила в пазы. Я тогда подумал, что она деформировалась при ударе, и отложил в сторону. По окончании смены я вернулся на станцию, захватив с собой поврежденную деталь. При ближайшем рассмотрении я с удивлением обнаружил, что она полностью исправна и не погнулась, как я сначала подумал: просто пазы в ней не соответствовали собираемой нами модели блока. Я показал её Лэю, и он определил, что эта растяжка для марсианских вариантов модульных станций «Циклон-12». Мы с Сингхом сверили идентификационный номер детали на компьютере. Оказалось, что Лэй прав. Тогда мы пошли в ангар и распаковали контейнер с растяжками. Все детали оказались нашими – для станции «Гелиос-10». Как в контейнер попала единственная некалиброванная растяжка, трудно сказать, но мы не стали ломать над этим голову, а просто отложили ее.

– На следующий день, 16 мая, я опять был снаружи и следил за сварочными работами. Дроиды трудились слаженно и быстро, и мне по большому счету делать было нечего. В какой-то момент я и увидел необычные отблески в том направлении, где накануне искал растяжку. Будто кто-то фонариком светит. Я оставил роботов одних и пошел посмотреть, что это там посверкивает. Подойдя к самому краю ущелья, я заметил невдалеке человеческую фигуру. Посветив фонарем, я подумал, что это кто-то из наших – Лэй или Сингх – в стандартном оранжевом скафандре. Недолго думая, я окликнул и спросил, что он здесь делает.

– Кто – «он»?

– Ну, это… Лэй или Сингх. Я же думал, что это кто-то из них. А он… этот, в скафандре, не оборачиваясь, отвечает, что, мол, здесь одну вещь потерял. Голос на Лэя очень похож мне показался. Я удивился, подумал, что он про растяжку мне говорит, а я же еще вчера её нашел, и мы все вместе её осматривали. В таком духе я ему и ответил. А сам все ближе к нему подхожу. И тут он оборачивается и как закричит, что потерял не какую-то растяжку, а платформу, в которой весь запас кислорода, и что у него осталось воздуха всего на несколько минут. Он как-то неловко шагнул ко мне, споткнулся и медленно полетел в пропасть. Я сразу не сообразил даже, что происходит, не успел его подхватить, да и был немного… того… Как бы это сказать…

– Мы слушаем вас.

– …растерян… испуган… Да, испуган. Потому что мне показалось, что сквозь забрало шлема на меня смотрело не лицо, а… Нет, наверное, мне это показалось.

– И всё же, инженер Локкерби, что с лицом астронавта вам показалось не так?

– Оно было какое-то иссохшее, сморщенное, как печеное яблоко…

– Продолжайте.

– Я срочно позвал Сингха и вызвал универсального дроида. Я предполагал, что нам придется Лэя вытаскивать. Но к краю пропасти пришел не только Сингх, но и Лэй. Как выяснилось, он в этот день работал внутри станции и до этого момента вообще не выходил на поверхность. Мы сообщили о произошедшем на «Амулет», но там тоже все находились на месте. Поиски на дне ущелья ничего не дали.

– А что вы сами думаете по этому поводу?

– Даже не знаю. Судовой врач позже сказал, что это галлюцинация от некачественной воздушной смеси в моем скафандре. Может, и так, не знаю. Но галлюцинаций у меня ни до этого, ни после никогда не наблюдалось, да и медкомиссия не нашла никаких отклонений, ведь есть же её заключение, вы можете его прочитать.

– Комиссия ознакомилась с заключением медиков. А вы не запомнили никаких особых примет человека – рост, особенности скафандра, что у него было в руках?

– Нет. Когда на человеке скафандр, рост определить очень проблематично, в руках он, по-моему, ничего не держал. Но на груди у него крепился нестандартный прибор, похожий на универсальный геологический анализатор. Да, и еще – он был в очках! Я успел это заметить – линзы сверкнули, когда он ко мне повернулся. Вы же знаете, что почти никто под скафандр не надевает очки – все пользуются контактными линзами. Если очки сползут, то обратно их надеть вряд ли получится – для этого надо открывать забрало шлема. Некоторые, правда, резинками дужки сзади соединяют, но это тоже ненадежно…

– Больше ничего?

– Н-нет… Хотя… номер. Номер на заплечном ранце запомнил: сорок семь.

– Сорок семь? Вы уверены?

– Да, абсолютно. Когда я к нему подошел, он стоял ко мне спиной, и я осветил его фонарем. Сорок семь – я точно помню!

– Спасибо, инженер Локкерби.

Справочно

Видеорегистратор в скафандре Ш. Локкерби был неисправен и не работал. Съемка с камеры, установленной у входа на станцию, велась, но угол обзора таков, что нужный сектор в кадр не попал.

Документ № 2

Совершенно секретно

Дознание по делу № 23-567/н

«Призрак Тритона», Том 3

Приложение

Краткая выписка

из отчета начальника

марсианской станции

«Циклон-23» Ф. Бейли

15 мая 2263 года планетолог Ференц Лайош выехал на легкой гравиплатформе с марсианской станции «Циклон-23» и направился в сторону завода по производству кислорода для пополнения запасов воздуха базы. Через четыре часа он перестал отвечать на наши запросы. Предпринятые попытки обнаружить астронавта не увенчались успехом. Запаса кислорода у него было на шестнадцать часов, плюс дополнительные баллоны на двадцать часов, запас хода гравиплатформы – не более ста километров. Гравиплатформа через две недели была обнаружена в ста тридцати двух километрах от станции. Запасные баллоны на ней остались неиспользованными.

Документ № 3

Совершенно секретно

Дознание по делу № 23-567/н

«Призрак Тритона»

Том 3

Приложение

Справка к делу

Ференц Лайош был обнаружен случайно 23 апреля 2265 года (почти через два года после исчезновения) в 278 километрах от станции «Циклон-23» при воздушном картографировании поверхности Марса. Тело частично мумифицировано, причина смерти – удушье от нехватки кислорода. При нем находился переносной универсальный геологический анализатор. Номер скафандра – сорок семь.

Документ № 4

Совершенно секретно

Дознание по

Делу № 23-567/н

«Призрак Тритона»

Том 4

Решение специальной Комиссии

КОНОКОМа

1. Гибель астронавта Ференца Лайоша квалифицировать как несчастный случай.

2. В связи с выявленными необычными обстоятельствами предложить научному отделу КОНОКОМа продолжить работу.

5 июня 2265 года

Подписи членов КомиссииДокумент № 5

Совершенно секретно

Дознание по Делу № 23-567/н

«Призрак Тритона»

Том 4

Резолюция Научного отдела

КОНОКОМа

«Списать в архив».

30 декабря 2265 года

Нач. научного отдела М. Штольц

– Получается, что научный отдел так ничего и не обнаружил? – спросил Сноу. – И сам же в этом расписался?

Блумберг кивнул и стал смотреть на запад – туда, где еле рдели последние всполохи вечерней зари.

– И что такого необычного в этом деле? – продолжил Ричард. – Ну, нашли его почти в трехстах километрах – эка невидаль! И не такие случаи известны. А что там привиделось этому инженеру на Тритоне – вообще ерунда. Насмотрелся и наслушался сообщений по поводу исчезновения и поисков планетолога – вот и примерещилось незнамо что. Вампирный ужас!

Айво повернул голову:

– Ужас, говоришь? Вампирный? А как тебе понравится тот факт, что галлюцинация Локкерби по времени абсолютно точно, до минут – это проверено – совпадает с моментом, когда у венгра на Марсе кончался кислород. Это – раз. Проверено – Локкерби и Лайош в жизни никогда не пересекались и друг друга знать не могли. А когда Локкерби показали фотографию Лайоша, он опознал его. Это – два. Исчезновение и гибель венгра не освещались в СМИ, и, следовательно, знать об этом Локкерби не мог. Это – три.

Сноу задумчиво потер переносицу.

– И очки он носил?

– Венгр? Да, носил.

– Хорошо, тогда объясни мне, в чем там закавыка?

– А я-то откуда знаю?! Дело давно в архиве, я им не занимался, Штольц его вел, мой предшественник. А у меня с ним сам знаешь, какие непростые отношения.

– А зачем тогда ты мне всё это рассказал?

– Чтобы ты понял, что легенды внеземелья, которые циркулируют в среде астронавтов, имеют под собой реальную почву.

– И да и нет, Айво. Есть, действительно, легенды, которые основаны на прочных фактах, и тут я с тобой спорить не стану. А есть мифы, фантазии, героический эпос внеземельщиков, если хочешь. Небывальщина, одним словом.

– Ну, как знаешь, – Айво снова отвернулся к окну. – Только ты имей в виду, что Джонсон нам сейчас тоже может порассказать всякой небывальщины, как ты выражаешься. Так ты постарайся с ним без твоего скепсиса разговаривать, а то…

– Ладно, ладно, Айво! Что ты, ей-богу?

Сноу несколько секунд просидел неподвижно, потом набрал номер:

– Инспектор Леруа! Добрый вечер… Да, да, конечно… Что звоню? Инспектор, медики еще не назвали причины смерти Добровольского? Как? Острая сердечная недостаточность. Других… Понятно. Спасибо, инспектор, до свидания.

Ричард выключил МИППС и взглянул на Блумберга. Тот, продолжая смотреть в окно, прокомментировал без всякого выражения:

– Это тот диагноз, когда врачам просто нечего сказать.

Оба конокомовца замолчали, каждый по-своему обдумывая сообщение Леруа.

– Через семь минут мы совершим посадку в Зандворте, – прозвучал механический голос дроида-пилота, и пол кабины стал проваливаться вниз. – Прошу приготовиться и пристегнуть ремни безопасности. Начинаю снижение.

Глава 5

Полковник Оливер Джонсон встретил детективов на пороге своей небольшой виллы, расположенной на самом берегу. Невидимое в сгустившейся темноте Белое море совсем рядом мерно бухало тяжелые высоченные волны о песчаный берег, а ветер был такой, что силовой зонтик, который легкомысленно раскрыл Блумберг, тут же с хлопком вырвался из рук и исчез в водовороте дождя и тумана. За пятьдесят метров, что им пришлось пройти до дома, они успели и подмокнуть, и даже слегка подмерзнуть.

Сняв влажные куртки и обувь и отдав их домашнему дроиду, они прошли вслед за опирающимся на трость хромающим Джонсоном в просторную гостиную, посередине которой уютно потрескивал сухими дровами настоящий камин – редкость в ХХIII веке. Айво непроизвольно протянул к огню руки, будто стараясь их согреть. Угадав их мысли, полковник предложил им расположиться в креслах поближе к огню и сел сам. Он был невысок ростом, но в плечах – косая сажень. Широкое лицо обрамляла идеально ухоженная бородка, волосы на голове торчали ровным коротким пепельным ежиком. Своим обликом он неуловимо напоминал норвежского шкипера. Для полной картины не хватало только трубочки в зубах.

Джонсон прислонил трость к спинке кресла, взял в руки длинную тонкую кочергу и пошуровал в камине.

– Слушаю вас, господа.

– Полковник Джонсон, разрешите представиться… – начал Сноу.

Джонсон махнул рукой:

– Отставить, майор. Во-первых, ваш коллега представился, когда звонил мне, во-вторых, я разговаривал с вашим Дугом.

Ричард наклонил голову:

– Вы имеете в виду начальника аналитического отдела КОНОКОМа Дугласа Пирса?

– Так точно. Я с ним давно знаком. Хотел его расспросить, с чем связан ваш визит ко мне, но вразумительного ответа так и не добился. Но я и не ожидал, что он мне сразу всё выложит. Пирс – известный хитрый лис. Поэтому жду пояснений от вас.

К полковнику подлетел дроид, держа в манипуляторе салфетку.

– Господа, никто не хочет выпить? – спросил Джонсон.

– Что-нибудь горячее не помешало бы, – ответил Блумберг и поежился.

– Vin chaud[16] подойдет?

– Прекрасно.

Джонсон дал указания роботу.

– Ну-с, господа, я вас слушаю.

Сноу многозначительно посмотрел на шведа, и тот, тихонько вздохнув, заговорил:

– Господин полковник, вы ведь слышали о внезапной кончине Александра Добровольского? – Джонсон чуть кивнул головой. – В таких случаях проводится обязательное… дознание КОНОКОМа.

– В каких случаях? – переспросил полковник.

– В случаях, когда умирает или погибает сотрудник Космофлота.

Полковник секунду помолчал, потом задал неизбежный вопрос:

– А у вас есть причины сомневаться в… э-э-э… естественности смерти Александра?

– Нет, – ответил Сноу. – Буквально четверть часа назад я разговаривал с инспектором криминальной полиции Парижа Гастоном Леруа. Он подтвердил, что Добровольский умер от сердечного приступа.

– А тогда зачем вам я? – поинтересовался Джонсон и взял с подноса, принесенного роботом, стакан. – Согрейтесь немного, господа, корица и другие специи добавлены по моему особому рецепту.

– Дело в том, что мы с коллегой обнаружили в парижской квартире Добровольского большую коллекцию минералов и вспомнили, что вы в своих мемуарах ее упоминаете, – с удовольствием отпив горячего вина, сказал Ричард.

Сноу быстро посмотрел на Айво, который, услышав эти слова, замер, не донеся стакан до рта. Но делать нечего – приходилось импровизировать. Вот, если только Джонсон не упоминал об этом…

– Вы читали мою книгу? – несказанно удивился полковник, и брови его подскочили вверх.

Сноу внутренне сжался. Если сейчас Джонсон задаст какой-нибудь вопрос по книге, которую он сам не читал, а Блумберг ее в лучшем случае пролистывал с пятое на десятое несколько лет назад, то не миновать конфуза…

– Что ж, не скрою, мне приятно слышать, что книга вызвала интерес не только у астронавтов, но и у людей… э-э-э… смежных профессий. Да, действительно, в одном месте я упоминаю коллекцию внеземных минералов, собранную Александром. А что вас интересует конкретно?

Ричард снова посмотрел на Блумберга, который слегка покачал головой и, наконец, отпил горячего вина.

– Полковник, в этой коллекции есть один экспонат под номером 3779 дробь 2…

– 3779 дробь 2, – повторил полковник, – сейчас посмотрим, что это такое. Александр не так давно подарил мне каталог своей коллекции – а она у него одна из лучших на Земле!

Полковник подозвал дроида, и спустя минуту тот принес великолепно оформленный буклет. Пока робот отсутствовал, Сноу прислушался к шуму волн, которые обрушивались на берег совсем рядом. Похоже, что шторм усиливался, потому что некоторые удары о берег многотонных водяных холмов явно заставляли слегка подрагивать дом, стоящий на невысоких сваях практически на кромке воды. Джонсон взял каталог и принялся его листать.

– Так, вот он – 3779… Стойте, но никакой дроби тут нет!

– Как так? – не поверил Сноу.

Он встал, подошел к полковнику и заглянул в лежащий у того на коленях каталог. Там на каждой станице было напечатано по шесть-восемь объемных голографических фотографий с подписями и каталожными номерами. За 3778-м шел 3779-й. Это был невзрачный камень серо-зеленого цвета. Дальше располагалась фотография другого камня с номером 3780.

Джонсон поднял глаза на стоящего рядом Ричарда:

– Наверное, какая-то ошибка.

– Нет, полковник, я тоже помню – 3779 дробь 2! – подтвердил Айво.

– Подождите, полковник! Попросите вашего дроида принести мою куртку!

Через минуту Сноу торжественно вынул из кармана слегка помятую влажную бумажную табличку и прочитал:

– Хрустальный шар, номер три тысячи семьсот семьдесят девять дробь два!

Он протянул табличку озадаченному полковнику, который её внимательно осмотрел, а потом вернул Ричарду.

– А экспонат-то чем вас заинтересовал?

Конокомовцы переглянулись.

– Видите ли, полковник Джонсон, я не уверен, что могу… – начал Сноу.

– Так, майор, – прервал его твердым голосом Джонсон и отложил в сторону каталог. – Если вы хотите услышать мое мнение по тому или иному поводу, то прошу вас… как бы это помягче… не утаивать от меня по крайней мере основные факты, иначе я не смогу, да и не захочу быть вам полезен. Я участвовал в четырех экспедициях в дальнее внеземелье, и секретов мне и Космофлот и ваш КОНОКОМ доверяли не меньше, а то и больше, чем вам, майор. Поэтому предлагаю играть «карты на стол».

Глаза Оливера Джонсона, словно две льдинки, сверлили Ричарда. Агент обернулся, взглянул на немного растерянного Блумберга и принял решение:

– Хорошо. Айво, покажи полковнику шарик Добровольского.

Швед, секунду помедлив, достал из своей сумки-визитки Хрустальный шар и, привстав, передал Джонсону. Полковник с интересом принял невидимую игрушку, осмотрел ее со всех «сторон», покачал в ладони, словно взвешивая, и полез в карман. Оттуда он вынул лазерный фонарь и направил луч на шар. Синяя светящаяся игла спокойно пронзила иллюзорный объект, не встретив на своем пути никакого сопротивления. Повертев артефакт в руках, он вернул его Блумбергу.

– Хрустальный шар, значит. Понятно. Теперь моя очередь, – он обернулся к дроиду. – Принеси-ка мне Параллелепипед.

Сноу и Айво быстро переглянулись, но это не ускользнуло от внимания Джонсона. Он усмехнулся:

– Да, да, господа, как и условились, играем в открытую. Артефакт Добровольского не единственный, у меня тоже кое-что имеется!

Подлетевший к нему дроид протянул зажатый в манипуляторе ящичек. Джонсон открыл его и вынул небольшой прямоугольный предмет, завернутый в замшевую материю. Развернув, он продемонстрировал собеседникам брусок темно-серебристого цвета длиной около пятнадцати сантиметров.

– Вы видите перед собой так называемый Параллелепипед. Сделан он из нержавеющей стали с некоторыми примесями, которые не вызывают у земных металловедов никакого удивления: магний, серебро, никель и так далее. Но вот первый удивительный факт: соотношение высоты, ширины и длины у «параллелепипеда» абсолютно точное – один к трем к десяти. Причем точность эта доходит до двадцати одного знака после запятой…

– Уровень зепто[17]? – уточнил Айво.

– Совершенно верно. Точность приближается к молекулярному уровню. Мы так еще не скоро сумеем. Но есть другое свойство Параллелепипеда: полная, абсолютная инертность к гравитационным и магнитным полям.

– Как это? – выпрямился в кресле Айво. – Поясните, полковник.

– А что тут пояснять? Смотрите.

Джонсон вытянул перед собой руку, в которой был зажат артефакт, и разжал пальцы. Сноу и Блумберг ожидали, что тяжелый металлический брусок неминуемо упадет на пол, но он остался, слегка покачиваясь, висеть в воздухе, словно находился в полной невесомости. Пораженные детективы завороженно наблюдали, как полковник легким щелчком пальцев подтолкнул Параллелепипед, и тот поплыл к стене, легонько ударился о неё и медленно двинулся обратно.

– Раз приданное ему движение будет сохраняться бесконечно в безвоздушном пространстве. В воздухе и в воде сила инерции зависит от плотности окружающей среды.

– А если его подбросить вверх?

– Если ускорение будет большим, Параллелепипед преодолеет сопротивление атмосферы, улетит с Земли и канет в космическом пространстве. Если же ускорение не сможет преодолеть плотности атмосферы, то он просто-напросто зависнет на той высоте, где скорость станет нулевой.

– Поразительно… – прошептал потрясенный Айво. – Скажите, а проводились ли исследования на предмет…

– Стойте, – жестом прервал его полковник. – По моей просьбе Параллелепипед был конфиденциально исследован в лаборатории одного из крупных научных центров. Ничего особенного обнаружено не было: кусок стандартного, немного необычного по примесям металла. Никаких наведенных полей, внутренних устройств и так далее.

– А почему мы… то есть КОНОКОМ ничего не знает об этом… этих артефактах?

– Потому что те люди, к которым я обращался и просил молчать, умеют держать свое слово. Думаю, что в случае с шаром Добровольского та же история.

– Но ведь…

– Майор – мой вам совет. Не говорите пока никому об артефактах…

– Но, полковник, мы не можем… Директор Дон Кимура…

– Нет, майор, можете. Тем более что я знаю Дон Кимуру. Он разовьет ненужную кипучую деятельность, все засекретит, и мы с вами никогда больше не увидим артефактов. У меня, если честно, всегда закрадывалось сомнение в целесообразности существования такой организации, как КОНОКОМ, вы уж извините. Но о вас, Сноу я, во-первых, наслышан от своих друзей, которые дали вам высокую оценку не только как специалисту, но и как человеку, а, во-вторых я и сам в курсе некоторых ваших дел. Вопросы контакта, поиска следов инопланетных палеоцивилизаций не обязательно решаются чиновниками вроде Дон Кимуры, а тем более такими фиглярами, как председатель Совета Земли Флетчер. Если вы мне дадите слово не распространяться об этих удивительных объектах, я постараюсь вам помочь. Хотя, что я говорю – скорее это вы мне поможете.

Полковник сверлил холодными глазами Сноу и Блумберга и ждал ответа.

– Мы вам поможем? – переспросил Сноу. – С чего бы это?

– Мы с вами, судя по всему, попутчики. Возможно, что до самой конечной станции. Но я жду ответа. Что вас смущает, черт возьми? Решайтесь.

Сноу надолго задержал взгляд на Блумберге и ответил:

– Хорошо, полковник Джонсон. Я вам обещаю, что пока, я подчеркиваю – пока, мы воздержимся от передачи в КОНОКОМ информации об артефактах. Такой вариант вас устроит?

Полковник задумался, но всего на пару секунд:

– Идет, по рукам! Мы с вами начнем, а там видно будет.

– Что мы начнем, полковник?

– Значит так, друзья мои. Глядя на ваши лица, я делаю однозначный вывод о том, что вы сегодня не ужинали. Поэтому приглашаю разделить со мной вечернюю трапезу. К тому же в такую штормовую погоду ни один флаер не повезет вас никуда.

Детективы неуверенно переглянулись. Джонсон принял это за согласие.

– Вот и прекрасно! Прошу в столовую, холодные закуски уже ждут нас!

По дороге в столовую Сноу с некоторой тревогой ощутил, как всё сильнее содрогается дом полковника под ударами разбушевавшейся стихии. Шторм разгулялся не на шутку, и Ричард не выдержал и поинтересовался у Джонсона, часто ли здесь случаются такие непогоды?

– Да, вы правы, море сегодня сильно разбушевалось, – ответил полковник, размеренно переставляя трость и медленно ковыляя по коридору. – Но нам нечего беспокоиться – автоматика знает свое дело. При шторме в девять баллов в двухстах метрах от берега со дна автоматически поднимаются специальные волнорезы и гасят штормовой напор. Без этих мер безопасности весь прибрежный район уже давно бы смыло в море.

Глава 6

– Ну-с, господа детективы, – отодвигая пустую десертную тарелку, произнес Джонсон, – а теперь давайте обменяемся мнениями по поводу нашего дела.

От Сноу не укрылась самоуверенность, проскользнувшая в тоне хозяина дома, и он ответил:

– Полковник Джонсон, можно еще раз взглянуть на Параллелепипед?

– Пожалуйста.

Ричард повторно внимательно осмотрел фантастический брусок и заметил по центру широкой плоскости небольшое углубление.

– А что ваши эксперты говорят об этом углублении?

Джонсон только пожал плечами.

– Айво, посмотри-ка ты.

Сноу аккуратно бросил Параллелепипед через стол. Швед легко поймал медленно летящий брусок и поднес его к глазам:

– Ричи, это паз, и, знаешь…

С этими словами Блумберг достал из кармана Хрустальный шар, секунду подержал в руке, а потом решительно положил на брусок. В следующий момент шар стал видимым на несколько мгновений – по его поверхности пробежали красные и розовые всполохи. Сам же он плотно встал в паз, сделанный как будто для него.

– Что вы сделали? – воскликнул полковник, удивленно привстав со стула, забыв про трость.

– Ничего, – ответил Айво, не отрывая глаз от светящегося шара. – Просто положил его в выемку.

– А свойства Параллелепипеда как-нибудь изменились? – волновался Джонсон. – Смотрите, смотрите!

Айво разжал пальцы. Брусок вместе с прилипшим к нему шаром повис в воздухе и стал медленно исчезать из зрительного диапазона. Полковник неуклюже, с трудом опираясь на трость, поднялся:

– Держите его, он исчезает!

– Нет, полковник, они оба здесь, просто стали невидимы, – трогая воздух перед собой, ответил Айво.

– Если они висят в воздухе, то шар стал невесом, как и брусок! – заметил Сноу. – А весил граммов двести пятьдесят!

– Точно! – откликнулся Айво. – А брусок стал невидим. Они переняли свойства друг у друга! Ничего себе, эксперимент!

Он протянул руки, и с явным усилием разъединил артефакты, между которыми с треском пробежала голубая искра. Параллелепипед стал снова видим, а шар обрел вес. Взяв салфетку, швед обернул ею шар – теперь артефакт, по крайней мере, был виден и не мог потеряться – и собрался положить его обратно в визитку.