Братья: от Сталинграда до Берлина. Книга вторая

– И все?

Замполит немного замялся. Секунд пять он чего-то ждал, видимо, хотел, чтобы я сменил тему, но я молчал. Тогда он сказал.

– На самом деле я просто хотел поехать с вами. Мне ваша рота нравится больше остальных.

– Ну, как знаете, – я повернулся к солдатам. – Все на месте?

– Все, – ответил Родион.

Замполит встал рядом со мной и сказал:

– Нам тут остатки четвертой роты передали на пополнение. Три взвода.

– И сколько теперь нас человек?

– Вместе с новоприбывшими человек сто сорок.

– То есть у нас уже семь «двадцаток».

– Разрешите? – ввязался Родион.

– Что?

– Я проинструктировал новоприбывших о нашем устройстве роты. Мы построились и вывели командира седьмой «двадцатки». Это младший сержант Фролов.

– Младший сержант Фролов, шаг из строя! – скомандовал я.

Из строя вышел молодой худощавый парень, лет двадцати. Я подошел к нему. На груди его красовалась медаль за отвагу, орден Красного Знамени, и медаль «Герой Сталинграда». Увидев последнюю, я искренне удивился.

– Сталинградский?

– Так точно! – коротко ответил младший сержант.

– Где именно?

– В начале на Мамаевом кургане, потом возле Волги, в конце «Красный Октябрь» защищали, а вы, я гляжу, тоже, товарищ лейтенант?

– Тоже. Спартановка, потом Мельница №4, дом Павлова, последними «Баррикады» были.

– Тяжело там было, ребята рассказывали.

– Тяжело… – я немного нахмурился. – Как звать?

– Леня, то есть Леонид, – осекся младший сержант.

– Меня Артем звать, очень приятно.

– Взаимно, товарищ лейтенант, – улыбнулся Леня.

– Иди сюда, герой.

Мы обнялись. Было приятно встретить такого, казалось бы, далекого, но близкого человека, можно сказать, соседа.

– До конца в Сталинграде были? – спросил Леня.

– Нет. После ранения, в ноябре, в госпиталь отправили, а оттуда на Юго-Западный фронт. А что у тебя?

– А я, когда нас к Волге прижали, вплавь через Волгу переплыл.

– Вплавь?

– Именно, товарищ лейтенант, вплавь, – ответил Леня. – Нас отправили с отрядом вдоль Волги на разведку, но по пути нарвались на немецкий патруль. Отряд перебили, а сдаваться в плен не хотел, вот и поплыл. Потом, правда, пришлось с воспалением легких лежать несколько месяцев, но медаль все равно дали, когда бои за город закончились, – он улыбнулся.

– Ладно, – я повернулся к остальным. – Грузитесь, и выдвигаемся на позицию. Нам еще окопы копать. Ну, а ты, товарищ герой Сталинграда, поехали со мной. Чувствую, нам будет, о чем поговорить.

– Товарищ лейтенант!

Я оглянулся. Это был один из танкистов нашей бригады.

– Слушаю вас, товарищ младший лейтенант. Что-то хотели?

– Да. Нам сейчас надо будет проехать до ваших позиций. Хотел предложить услуги транспорта. По пять человек на каждый танк. Так можно и на грузовиках сэкономить.

– Что ж, толково. Я принимаю ваше предложение. Уж больно понравилось мне на танке кататься. Рота, по машинам!

ПТОП

Мы ехали вдоль железной дороги. Я, Родион, Саша, Леня, и еще один рядовой тряслись на стальной обшивке «тридцатьчетверки». Мы с Леней воодушевленно беседовали обо всем, в частности о Сталинграде, то радуясь совместной победе, то наоборот, затихая, когда речь заходила о потерях. Леня состоял в одной из рот 138-ой дивизии Людникова. Его роту отрезали от дивизии, и они две недели сражались в небольшом доме на набережной. Эта история мне чем-то напомнила дом Павлова, хотя я был там всего единожды.

Танки ехали колонной, сзади ехали грузовики. В какой-то момент, метрах в ста от нас я разглядел овраг, он был широкий и глубокий, непроходимый, одним словом. Местность возле Прохоровки полна непроходимых оврагов, но этот привлекал больше моего внимания, чем другие.

– О чем задумался? – спросил Родион.

– Овраг видишь?

– Где?

– Вон там, метров сто-сто пятьдесят.

– Вижу, и что?

– Плохо, что он здесь находится.

– Почему?

– Разве не ясно? Слишком узкий проход для танков. Если наши танки будут здесь прорываться, а впереди будут немецкие танки или орудия, то они разберут наши «Тэ-тридцать четыре» как пирожки в столовой.

– По-моему, немного неудачное сравнение, – сказала Саша.

– Зато понятное.

– А с чего ты вообще решил, что наши танки здесь пойдут в атаку? – поинтересовался Леня. – До линии фронта ехать и ехать. Откуда здесь могут немцы взяться?

– От Сталинграда до границы тоже ехать и ехать, немцы же дошли. Надо рассматривать все варианты.

– И то верно, – сказал Родион. – Мы вон, под Севастополем, ожидали немцев с Сапун-горы, а они бухту форсировали, и во фланг нам ударили. Тогда-то наша оборона и начала сыпаться. Надо продумывать все, что может произойти.

Я снова посмотрел в сторону оврага, надеясь, что нашим танкам не придется здесь наступать. Не хотелось бы мне знать, как же я в тот момент ошибался…

Мы подъехали к позициям, что расположились между оврагом и железной дорогой. Расстояние было где-то в километр, то есть могло уместиться два ПТОПа. Солдаты копали окопы и ходы сообщения. Нас встретил комбат. Вид у него был рабочий, видно, что копал вместе с остальными солдатами.

– Как добрались, товарищ лейтенант? – он спросил, тяжело дыша.

– Хорошо, спасибо, товарищ майор, – я пожал ему руку, – как земля, хорошо копается?

– Не чернозем, конечно, но копать можно, – пот с него лился рекой. Вытерев рукавом лоб, он продолжил:

– Ваши позиции там, возле железки, метров пятьсот от нашего «птопа». Ребята там уже прокопали ходы сообщения, надо передний край закончить. Так что он ваш.

– Ладно. Спасибо, товарищ майор.

Мы подошли к нашему ПТОПу, где уже отдыхали солдаты.

– Ну как, орлы, работается? – спросил Родион с усмешкой.

– Хорошо, товарищ пулеметчик, только закончили мы уже. Дальше ваша работа. Курить будете?

– Потом, – сказал я с энтузиазмом. – Ну, ребятушки, за работу!

Справка:

Только в полосе Воронежского фронта было отрыто более 4200 км траншей и ходов сообщения. Для сравнения, это больше, чем расстояние от Москвы до Мадрида. В полосе Центрального фронта эта цифра составила 5000 км. Было построено около 2000 км дорог, восстановлено и возведено заново 686 мостов, всего за два-три месяца железнодорожные войска доставили под Курск более 300 000 вагонов с техникой и грузами.

Прошло три часа. Мы вырыли окоп, все чудовищно устали. ПТОП представлял собой своеобразный улей из траншей, ходов сообщение, и мест, в которых были вкопаны орудия.

Была ночь, но луна освещала все, как днем. Я сидел на бруствере, весь потный и грязный, глоток за глотком отпивая с фляги воду. Болела голова. Мимо проходил Родион, состояние его было не лучше моего, с той лишь разницей, что он копал раздетый по пояс. Он присел рядом.

– Уморился, братец? —с легкой иронией спросил он.

– А то, как же. Пить будешь?

– Давай.

Родион отпил прилично. После оперся руками на землю и стал любоваться луной.

– Слушай, Артем, – спросил он, не отводя взгляда от луны, – ты же у нас офицер, многое знаешь, так вот скажи, если мы в Краснодоне справились с полицаями, то зачем нас еще раз на переподготовку отправили? Считай, почти два с половиной месяца под Воронежем пробыли, а воевать толком не научились, по крайней мере, я нового ничего не узнал.

– Ну, во-первых, полицаи – это тебе не вермахт, во-вторых, та переподготовка была преимущественно для молодых бойцов, которые еще войны не знают. Успеешь еще навоеваться. Кстати говоря, повторять пройденный материал полезно, из школы еще надо было это правило учитывать.

– Ну и то верно. А что теперь делать будем?

– В каком смысле?

– Ну, там, не знаю, наступать или обороняться, как думаешь? Не зря же ты предположил, что наши танки между оврагом и железной дорогой атаковать будут.

– Да я… не знаю даже. Наверное, оборону будем держать.

– Снова?

– Ну, а что? Летнего немца мы еще бить толком не научились, а зима же не круглый год идет.

– Мда, вот снова ты оказался прав.

– Товарищи!

Это был Леня. Он, казалось, вообще не устал, хотя на его долю выпало окапывать ПТО, а это немалый труд. Он спрыгнул с бруствера с тремя котелками.

– Там кухня приехала, я смотрю, а вас нет, ну и решил взять за вас. Будете?

– Давай, полевой голодоспаситель, – сказал Родион, забирая котелок.

– Чего? – на лице Лени было ярко отражено искреннее удивление.

– Да не обращай внимания, он уже с ума сходит от усталости. – сказал я и открыл свой котелок.

Запах свежей овсяной каши был восхитителен. Ее обычно делали на воде, но нередки были и случаи, когда ее нам преподносили и на молоке, что очень радовало солдат.

– Вкуснятина, – покачал головой Родион.

Мы стали есть кашу, к нам присоединился замполит. Вчетвером мы просидели минут десять, наслаждаясь свежей кашей.

– Слушай, Лень, – я перестал есть, – а кто твои родители? Ты о них ничего не рассказывал.

– Да они…

Было видно, что он ему сильно не понравился этот вопрос. Он замялся, задумался на какое-то время. Я уж было подумал, что его родители мертвы, впрочем, как и многие. Однако Леня подумал и, тяжело вздохнув, начал рассказывать:

– Мои дедушка с бабушкой были очень богатые люди. У них была земля, у них был скот, на них люди работали. Когда я родился, в двадцать четвертом, они были в ссылке, а я жил с родителями в деревне. Жил вроде бы неплохо, но родители как-то со злобой смотрели на наш флаг, на портреты наших вождей. Я не понимал, почему так. В школе нам объясняли, кто такие кулаки, кто такие помещики, а родители о бабе с дедом ничего не рассказывали. Вот в тридцать шестом дед с бабой вернулись. Я, естественно, обрадовался этому. Мы с дедом на рыбалку ходили, с бабушкой я на ферме возился, а вот через три года…

– Что, через три года? —настороженно спросил я.

– Через три года к нам приехала милиция. Деда с бабкой арестовали, а потом, после долгого суда, расстреляли. Я тогда потребовал у родителей объяснений, и они мне рассказали буквально все о них. Я так на них тогда разозлился. Всю жизнь мне внушали, что помещики – это враги народа, что буржуи страшнее животных, а оказалось, что мои родители тоже были помещиками вместе с дедом и с бабкой! Я тогда с родителями сильно поругался, два года с ними не разговаривал. Потом война настала. На фронт от них и сбежал, – Леня тяжело вздохнул. – Вот так вот. Мои дедушка с бабушкой враги народа, а мои родители им потакали. Терпеть их через это не могу! – руки Лени сильнее сжали котелок с ложкой.

– И что, даже письма не пишешь? – поинтересовался я.

– Конечно! Почему я должен им письма писать?

– Хотя бы потому, что они у тебя есть.

Леня посмотрел на меня с глазами провинившегося щенка, ведь он знал судьбу моей матери, как впрочем и судьбы многих родителей ребят с нашей роты. Он опустил глаза и замолк, а я продолжил есть кашу.

– Я все время думаю, – Родион заговорил, нарушив ночную тишину, – а где же наш отец. Ты думал об этом, а Артем?

Я задумался, посмотрел на горизонт. В лицо подул довольно прохладный ночной воздух. В голове промелькнули все мысли, которые я собрал об отце, о том, где он, чем он дышит. Они перемешались в голове, и я застыл на пару мгновений.

– Думал, Родька. Много думал, – ответил я.

– Интересно, где же он сейчас? – повторил Родя и мечтательно взглянул на небо.

– Меня больше интересует, – я наклонил голову в сторону и опустил глаза, – что же такого в нашей семье произошло, что нам всем пришлось разъехаться по разным углам. Мать говорила, это как-то связано с отцом, но вот как, она не сказала.

– Дед тоже особо не рассказывал ничего. Отец мне пару раз письмо написал. В последнем, это было лет пять назад, он написал, что забрал Виктора в Ленинград. Что, если они еще там?

– Не хотелось бы мне в это верить, – я сильно зевнул от усталости.

– Знаешь, – перебил нас Леня. – Я, наверное напишу своим родителям. Эх, Артем, через такую силу придется мне им писать, если бы ты знал. Но ты прав – родители, они все в первую очередь родители. Быть может, за это время уже образумились. Мы под Ростовом-на-Дону жили. Его уже освободили, должны были, по крайней мере. Туда и напишу.

* * *

В течение последующей недели мы месили окопы, едва ли не в буквальном смысле. В основном наши действия заключались в рытье землянок, карауле и создании своего рода уюта в землянках и огневых точках. Под конец недели нам всем раздали листовки, почти с десяток каждому. На них были нарисованы немецкие танки с их техническими характеристиками. Я, конечно, знал ПЗ-3 и ПЗ-4, но мое внимание привлекли несколько новых видов танков: «Пантера», «Тигр», «Фердинанд». Больше всего напряжение давала их лобовая броня и орудие. Броня была толще, да настолько, что не каждая наша машина взяла бы такую броню, да что там не каждая, никакая наша машина не взяла бы ее в лоб, разве что только СУ-152, у которого снаряды весили, как чугунный мост. У немцев же пушка калибра 88 миллиметров, могла пробить наши танки с довольно большого расстояния. Нам бы пришлось очень туго биться с этими танками, ведь техническое преимущество было явно не на нашей стороне.

Помощники

Как-то вечером я сидел в землянке, рассматривая листовку «Тигра», прикидывая, как можно с этой гадиной бороться. В землянку зашла Литовченко.

– Тук-тук. Можно? – спросила она озорным голосом.

– Заходи, – сказал я, и снова начал разглядывать листовку.

– Тоже листовки выдали?

– Именно, – я посмотрел еще пару секунд на листовки и, будто бы только что вспомнив, что Саша здесь, спросил:

– Что-то хотела?

– У тебя какой-то взволнованный вид. Что не так? – ее вид стал более серьезным.

– Танки меня эти немецкие беспокоят.

– Почему? Танки, как танки, били раньше, будем и сейчас бить.

– Сразу видно, что ты не танкист. В том-то и дело, что я не знаю, как их бить. У нас нет пушек, чтобы пробить их в лоб, а они могут вдарить по нам с двух километров, как на полигоне, и им ничего не будет, а наши танки просто будут на полях гореть от такой техники. Там танкисты голову ломают, аж что-то страшное у них там происходит в штабе, был там недавно. А что нам делать – тоже большой вопрос.

– Есть мысли? – поинтересовалась Саша, наклонившись ближе к столу.

– Не знаю. Придется учить солдат подпускать их ближе и кидать противотанковые гранаты, другого выхода я не вижу.

– Ребята то зеленые, танков не видели еще., – Саша взмахнула рукой в сторону двери.

– И что теперь, спокойно ждать, пока нас это семейство кошачьих разобьет? «Тигр», «Пантера», другого названия будто придумать не могли! – выругался я.

– Как ребят-то учить будем?

– Нужно у полковника танк попросить, – я снова взглянул на листовки. – Будем солдат в окопы сажать, а наши «тридцатьчетверки» их будут утюжить.

– Это не жестоко? – Саша покачала головой.

– Жестоко, – ответил я резко, – а когда было не жестоко? Жестоко, зато реально. Я когда в Сталинграде был, нам надо было засаду устроить на немецкий отряд. Когда мы позиции заняли, мимо меня танк проехал, прямо передо мной. Это было не жестоко? В бою страшнее и жестче в разы, так что это будет не так уж страшно.

– А засада как, удалась?

– Удалась. Танк гранатометчики сожгли, мы солдат перебили, трое наших тогда убило, оплакивали их потом всем взводом.

– Хорошо сработали, – Саша облокотилась на левую руку, смотря на меня.

– Слаженно сработали, – поправил я и зажег горелку для чайника. – Именно слаженная работа даст нам успех в обороне.

Я еще раз задумчиво посмотрел на листовки.

– Завтра комбриг новые листовки раздаст. В них будет инструкция, как с танками бороться, оттуда плясать и будем – я посмотрел на Сашу. – Так ты что-то хотела? А то заболтал тебя тут.

– Вообще-то да, – она ближе подвинулась к столу. – Тут местные приезжали с Прохоровки, ну там молока привезли, хлеба, бойцов подкормить. Как им только не лень ходить на такое расстояние.

– Я понял, – перебил я, вглядываясь в ее карие глаза. – Дальше?

– Они сказали, что в деревне есть одна женщина, живет с дочкой. У нее муж на фронте погиб, сына немцы увезли, а хата вся обветшала, двор неухоженный. В деревне одни дети со стариками, помочь им никто не может, да и они сами сделать ничего не могут. Я тут подумала, может отправить пару своих ребят к ней, пускай поправят домик с двором. Жалко их просто.

– А если немцы нападут, что тогда?

– От нас до фронта километров-то сколько? Пока до нас дойдут, мы ребят вызовем – они вернутся. К тому же, если мы человек пять пошлем, разве это будет большой уж проблемой?

– Ладно, – сказал я снисходительно. – Уже поздно, завтра решим. У тебя все?

– Да, – она встала и направилась к выходу. – Спокойной ночи.

– Чаю не хочешь? – спросил я.

– Нет, спасибо, Я устала очень.

– Ну, тогда спокойной ночи.

Саша кивнула и вышла из землянки. Я смотрел ей, вслед переваривая то, что она мне только что сказала.

Немного посидев за кружкой чая, я лег спать. А на следующий день я решил сам съездить в деревню. Решил взять с собой Родиона, Леню и еще пару опытных бойцов, которых не нужно было подготавливать к встрече с танками. Приехав в деревню, я первым делом пошел к Сергею. Я подошел к двери его хижины и постучал.

– Кто? – донеслось из глубины дома.

– Севцов!

– Заходи!

Я зашел. В горнице ничего не изменилось, стол, карта, все как всегда. Сергей сидел за столом и вчитывался в какой-то документ.

– Здравия желаю, товарищ полковник.

– Здоров, лейтенант, садись.

Я сел напротив него. Просидев с документом секунд десять, Сергей отложил его и обратил внимание на меня.

– Что-то хотел? Чай будешь?

– Нет, дядь Серег, спасибо, я по делу.

– Интересно, по какому же?

– Моей роте нужен танк.

– Ух, ты! Вот так сразу? И для чего же?

– У большинства моих солдат танкобоязнь. Чтобы ее изжить, мне нужен танк.

Дядя Серега погладил подбородок.

– Собрался утюжить своих ребят в окопе?

– Они не должны бояться немецких танков, – решительно заверил я. – Мне нужно, чтобы они видели в этих машинах врага, которого нужно уничтожить, а не чудовище, которое надо бояться.

– Что ж, разумно, – Сергей достал портсигар, вытащил сигарету и закурил. – Ладно, я выделю тебе один танк, все равно простаивают. Ты только за этим сюда приехал сам?

– Нет, мне нужно в деревне кое-кому помочь.

– Женщине с девчонкой? – уточнил Сергей.

– А ты откуда знаешь? – удивленно спросил я.

– Да о них тут все говорят. Досталось им сильно. Так чем ты помочь хочешь?

– Пару бойцов взял с собой, дом там поправить, порядок во дворе навести.

– Ну, это ты молодец, – он затушил папиросу. – Хотя отсутствие комроты это не очень хорошо, заместителя то тебе еще не прислали. ладно, думаю на несколько часов тебе отлуп можно дать, – Сергей усмехнулся. – Если стройматериалы какие-нибудь пригодятся, у деревенских попроси. У них есть, я знаю, да и щедры они на это дело. Если что-то будет нужно еще – обращайся к нам, у нас тут тоже завалялось всякое полезное.

– Спасибо, дядь Серег, – я недовольно задумался. – Когда уже немцы в атаку пойдут?

– Не знаю, – Сергей посмотрел в окно. – Может, через две недели, может, через месяц. Все соседние бригады уже досконально окопались, готовятся к обороне, и нам тоже надо. Я прикажу саперам вокруг ваших ПТОПов минные поля поставить, так что аккуратней будьте.

– Хорошо, я доложу солдатам. Разрешите идти? – я встал.

– Обожди, у меня для тебя хорошая новость.

– Что такое? —взволнованно спросил я, перебирая все хорошие новости, которые он мне мог предоставить, хотя внутри я уже знал, что он хочет мне сказать. Сергей встал и подошел ко мне.

– Архип твой на соседнем фронте, Центральном, на севере от Курска полком наших гаубиц командует.

– Да ладно, живой? – обрадовался я.

– Живой, никуда он не денется. Я ходатайствовал в штаб фронта о переводе его с дивизионом в нашу бригаду. Ответ пока не пришел, но полагаю, что будет положительным, у нас здесь дела с танками немецкими плохи будут явно, артиллерия нам нужна. С другой стороны, за счет соседей себя укреплять – тоже не хорошо, могут не разрешить.

– Ну, даже если не разрешат, то ничего. Он же живой!

– Так-то да, но я просто подумал, тебе рядом с ним всяко-разно будет лучше, вот и дал ходатайство.

– Конечно лучше! Это же мой дед!

– Он тебе не родной, забыл?

– Иди ты к черту, полковник! Он с самого детства со мной. Роднее его у меня никого нет.

– Ну все, остынь, лейтенант, а то живо струны подтяну тебе. Вечером сегодня зайди ко мне, ответ должен прийти.

– Так точно, явлюсь. Могу идти?

– Иди, герой соцтруда.

Мы вошли вглубь деревни, и, пройдя десяток домов, вышли к нужной избе. Дырявая крыша, повалившийся забор. Посреди двора лежало несколько больших бревен, ветки которых были срублены, но сами бревна можно было распилить только двуручной пилой. Родион осмотрел двор и подвел итог:

– Саша была права. Дом сильно обветшал.

– Я, конечно, извиняюсь, – сказал коренастый Жора, – но, товарищ лейтенант, разве это наше дело?

– В каком это смысле? – я посмотрел на Жору.

– Ну, в смысле вот этот дом. Нам до него какое дело? Почему мы должны здесь что-то делать?

– А ты что, сломаешься, если поможешь женщине с ребенком? – грозно спросил Родион.

– Не сломаюсь, просто мне немного непонятно.

– Значит так, – я вышел и повернулся к товарищам. – Я пришел сюда, чтобы помочь человеку, у которого случилось горе. Муж этой женщины погиб, а сына угнали в Германию. У меня, как у советского человека, есть ответственность за того, кто нуждается в помощи. Жителям этой деревни остается надеяться только на нас, как в обороне, так и в простой помощи по дому. Всем мы не поможем, но если сможем помочь хотя бы одной семье – уже будет плюс. Со мной вы, или нет – решать вам, а я пошел.

Я повернулся и вошел во двор, направившись к дому.

– Все-таки не зря его до лейтенанта повысили, – сказал Родион, задумавшись.

– Да, с таким командиром и под танки лечь не страшно, – с гордостью сказал Леня.

– Ну, в окопе грязь месить мало охота… – почесал затылок Жора.

– Может, пройдем во двор? – предложил Витя, поправляя винтовку на плече.

– Да, пошли, а то начали тут философствовать, – Родион усмехнулся и пошел за мной.

Жора и Витя были друзьями с детства. До семи лет Жора жил в Петербурге, после чего, в 1920м году переехал в Москву, где и жил шестилетний Витя. Жора вырос коренастым молодым человеком среднего роста, а вот Витя был хоть и высокий, но довольно худой. Как-то раз они вдвоем гуляли в парке, где на них накинулась собака. До самого вечера они просидели на дереве, пока собаку не прогнал постовой. На фронт ребята попросились еще в сороковом, во время Зимней войны. Там же Витя получил сквозное ранение запястья, из-за чего теперь не может сжимать пальцы на левой руке.

Я зашел во двор и постучал в дверь, но никто не открыл. Я постучал еще раз, потом еще. Внутри было тихо.

– Где же они могут быть? – спросил Леня.

– В колхозе, где ж еще, – ответил Витя, вытирая пот со лба. – Дочка, небось, еще в школе.

– Мы же обратно не пойдем? – спросил Родион.

– Зачем? – удивился я. – Мы же инструменты взяли, вот и начнем потихоньку двор в порядок приводить. Значит, слушай мою команду. Витя и Жора поправляют забор, Родион наточит вон ту двуручную пилу, и мы с ним будем пилить бревна, а Леня приведет дровяник в порядок и приготовит колун. Все ясно?

– А колун кто-нибудь видел? – спросил Родька. – Я, например, – нет.

– Если здесь есть двуручная пила, значит, и колун должен быть. Надо глянуть в сарае. Всем все ясно?

– Так точно! – хором крикнули ребята.

Уже через полчаса Витя с Жорой поправили четверть забора, мы с Родькой пилили бревна, а Леня колол и рубил дрова. Атмосфера была веселая – все смеялись, шутили, пели песни. В какой-то момент Родька обратил мое внимание на окно дома.

– Артем, в окне, похоже, кто-то есть, —сказал он, поправив пилотку.

– Да? – я обернулся. В окне мелькнул силуэт, но я успел разглядеть длинные волосы. – Это, похоже, дочка закрылась и не выходит.

– После немцев это неудивительно, – голос Родиона был довольно спокоен.

– Сейчас разберемся, – я подошел к двери и снова постучал. – Слушай, я знаю, что ты там. Мы не фашисты, не хотим причинить тебе вреда. Мы хотим помочь. Открой, пожалуйста, дверь.

С той стороны двери раздался мягкий женский голос.

– Дверь открыта.

Я открыл дверь и впал в ступор: в лицо мне смотрело дуло немецкой винтовки.