6 | Поэтический дневник

6 | Поэтический дневник

Александр Левинтов

Редактор Ирина Михайлова

Дизайнер обложки Роман Максишко

Издатель Максим Осовский

© Александр Левинтов, 2022

© Роман Максишко, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0053-1994-4 (т. 6)

ISBN 978-5-0053-1985-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Александр Левинтов

Мой учитель, Евгений Ефимович Лейзерович, как-то назвал меня Шопеном географии, а ведь он даже не догадывался, что я сочиняю стихи. Втайне я горжусь этой характеристикой и при этом понимаю, что каждый из нас прорастает собою разным.

Тот, кто доберется до этого, шестого по счёту поэтического сборника, утомлённый однообразием стихов, вынужден будет признать, что этот человек всю свою жизни:

– пил всё подряд, но с удовольствием, особенно в грозы

– слагал стихи=мыслил (ему стихи помогали мыслить и учили излагать мысль выпукло и кратко)

– мотался по всей Земле

– умирал.

И этот вывод будет совершенно верным: так оно и было, так и было, всю жизнь.

2016

ЯНВАРЬ

бессонница (романс)

твои глаза закрыты. Тишина.и ты не видишь слёз моих кристаллы.бокал любви осушенный до дна,и на плечах лежит тяжёлая усталостьне жаль того, что с нами не случилось,и прошлого мгновенья мне не жаль,что было горячо – потухло и остыло,и в пепле сединой лежит печальне знали мы: надвинется усталостьненужных и прошедших слов,чего нам ждать? – стареющая малостьнеукрепляющих стараний и основи пусто, и темно. Ночь длится бесконечно,мертвящею луной окрест снега залиты.и в тишине тревожной, бесполезнойты безмятежно спишь. Глаза твои закрыты.

покой

так щемяще просто – уходить,растворяться, будто как и не был,знать: уже не будет вперединичего – ни прошлого, ни небаи в прощальном жесте, взгляде,вздохе передать последнее простив безупречно не своём наряде,словно приходил лишь навеститьпозабыть всё или быть забытым —разницы, конечно, никакойвсе пути, глаза, слова – закрыты:несуществованье и покойи покой, какого в жизни этоймне не доводилось достигать,даже грусть ушедшего поэта —лишь затихшая ритмическая стать

Озарение

звёзды не падают – звёзды взлетают,ты не поверишь, но видел я: с краюнебо вспорхнуло от землепада,искры взметнулись ярким каскадомвыше и выше – наши желанья,ярче, стройнее лучи мирозданьязорче смотри: завселенские далируку свободы нам передалинет под ногами опор и традиций,только наверх обращённые лица,я ощущаю, вижу и знаю:звёзды не падают – звёзды взлетают

Новогодний подарок

я купил себе подсвечниксочинять стихи ночами,чтоб стояла тихо вечность,строки сыпались бы самимуза трепетная теньюмне нашёптывает рифмыи звучит свободно пенье:вёсны, поцелуи, нимфыпусть я стар и неуместен —но свечи мелькает пламя,и стихи – просты и честны,без прикрас, усилий, званийвпереди – совсем не годы,только миги да мгновенья,время с гор устало сходитв поэтические сени

не настало

ещё не зародились грозы,которых, мёртвый, не услышу,и хлёстких струй по чёрным крышамещё не дали небу росыи те цветы, тебе в подарок,не посадили… виноградвина, которому я рад,под прессом не ушёл в осадоки значит – мне слагать стихиещё позволено в всевышних,ещё не числюсь в списке лишних,и ждёт расплата за грехипока не взнузданы стихии,и мыслям есть куда лететь,я занесу над ними плетьбезумной, страстной эйфории

Зимняя дорога

в небе пусто и морозно,стынут воздух и дыханье,в дымке солнечной, морознойперхоть снежная сияньема дорога бесконечна,пустота, кричи хоть криком,тракт укатанный и млечный,елей сумрачные пикигде-то люди, свет, застолье,где-то дети и восторги,позатихли в голом полестрасти, горести, тревогини доехать, ни приехать,до тепла не дотянуться,не дождаться слёз и смеха,хрупких мыслей нити рвутсяи лежит моя дорогав одиночестве замёрзшем,еду на неспешных дрогах,январём под корень скошен

в снегопад

ах, снегопады,почти комками,деревья рады(понятно, знамо)богатым шубам,согреться чтобы,таджики с шумомрастят сугробы,а мы, старперы,сидим по кухням:кирнём по первойи балагурим;небес не видно,да и не надо —с капустой кислойпохмелье ладно,увы, жаркоедля нас экстрим,и за второюне побежим,а снег всё валит,что твой десант,мы всё ж добавимполсотни грамм;свежо и чисто,хоть помирай,и ангел истов,и виден рай

Лавина дьявола (стихотворение в прозе)

Она может быть любого цвета – от мрачно чёрного, какой бывает только в преисподней, до абсолютно прозрачного, выдающего лавину только клубами турбулентности и нервным, паническим дрожанием воздуха.Я видел зелёную лавину и розовую, голубую и пепельно-жемчужных тонов, поглощающих пёструю, карнавальную, кукольную, ненастоящую действительность мира. Это впечатляет и завораживает.Не верится, что надо бежать, укрываться и увёртываться, не верится, что она движется на тебя, и твои размеры в сравнении с ней просто ничтожны. Её масштаб начинаешь постигать только тогда, когда она уже рядом.Не верится, что она обладает мощью, силой, энергией, не терпящими возражений и сопротивление. Она очевидна до невероятия и невероятно очевидна. Правда, это последнее, что ты видишь перед собой.Потому что потом наступает тьма или мгла – это неважно, потому что тебя уже нет, вместо тебя – закоченевший обрубок человека, вмёрзший в безразличную и бесчувственную пелену. Забудь всё, кем бы ты ни был.В лавине ты становишься призраком, бесстрастным, бестелесным, монотонным. Ты не принадлежишь себе и не нужен себе, ты никому уже не нужен, и тебя можно теперь только бояться. Бойся и ты себя.Можно ли её избежать? – конечно и даже легко: не бывай там, где сходят лавины, не иди ей навстречу и не жди её. Страшись её и себя в ней. Беги! Ты успеешь спастись и скрыться, если избежишь её очарования.Немногие, слишком немногие, попав в лавину, остаются в живых, но эти немногие – несчастные инвалиды. Ни на что негодные и неспособные, расслабленные, поражённые потусторонностью, не от мира сего.Ты хочешь оставаться счастливым, свободным, беспечным? – не приближайся к ней, но всегда смотри в её сторону, иначе она подкрадётся к тебе и украдёт тебя у тебя же самого. Будь бдителен.Ты – разный: добрый, сильный, талантливый, красивый. Ты очень разный и гордишься своей индивидуальностью, неповторимостью, оригинальностью – до тех пор, пока тебя не поглотит лавина.Эту лавину зовут Власть.

ФЕВРАЛЬ

конец зимы и всего остального

мети меня в дали, метельтуда, за шальной горизонт,срывай мои двери с петель,гони мою душу за фронти снова – не видно ни згив белёсых порывах стихий,и стонут от стужи мозги,и ветром уносит стихимети, засыпай, заметай,как будто и не было нас:засыпаны строки и майи сверху – негнущийся наст…забудут меня и забуду я самсвои наслажденья, страданья и муки,и медленно буду нестись к небесам,и Боже печально протянет мне руки

сонет экстаза

мир протекает нормально,слава Всевышнему, мимо менястерео, поли и многоканальный,трубами медно-победно звеняя затихаю в своём изумлении,я б закатился ртутною каплею,за эту планету держит лишь трение,да, и по утру рассол из хлор натрияне удержать одержимость болезнями,не испытать, что дано вдохновеньями,мигами, вздохами, плачем, мгновеньями,не разорвать, что повязано звеньяминебо становится всё голубейот многокрылья моих голубей

рыбаки в море

штормит но не оченьи тянет блеватьесли в глоткени капли водкитрюмы жадно глотают рыбуа рыба глотает воздухиспорченный дохлой соляройморе думает: «ну, и когдаони поперхнутся моею халявой?»подвахтенный боретсяс недоснятым сномв башке застрял тяжеленный ломи небо матами кроетсяморе прессует и рулит тогокто отчаянно слаббоцман гоняет своих рабова выше предсердия крабон всех посылает в ядрёные далигде бляди ещё никому и не далиплачет солёной водою макрельмы в полушарной дали от своихи даже не верится – нынче апрельпоскольку осенним слетает стиха кто-то под скумбрию кушает водкув тепле и компании гладких тёлок,я тут, надрывая последнюю глотку,чертовски устал и чертовски ловок

разговор

я сказал себе: «поговорим,мы давно с другими лишь болтали,до последней рюмки, до зари,до того, как просветлеют дали…что-то ты, мой друг, опять грустишьи себя потёмками теряешь,между нами – пустота и тишь,словно мы теперь чужие. Знаешь,я тебя давно не различаюсреди прочих, мрачных и усталых,приглашаю – к водке или к чаючто нам надо? – самую, ведь, малость…мы с тобой, дружище, постарели,нелюдимы, нелюбимы, стёрлись,позабыты синие апрели,полиняли страсти, перемёрли…скоро нам, точнее, мне, конечно,помогать тому, кто остаётся,улетать куда-нибудь за Млечный:жизнь прошла – и больше не вернётся

о себе

я ещё не устал, не устал —веселиться, болеть и любить;чем ваять под себя пьедестал,лучше вить жизни тонкую нитья ещё докричу пару строк,допоюсь и допьюсь до пьяна,пусть проходит, кончается срок —не бывает бокал без винаи туманы ещё упадут,и алмазные росы – в рассвет,я с собою и с миром в ладустолько песен, рассказов и лети звезда загорится во мгле,посылая счастливую мысль,ухожу, как пришёл, – налегке,под осенний задумчивый дрызл

женские стихи

жёстко, навзрыд, негодуя и плача,рифмы беря от тоски и отчаянья,ты, водовозная старая кляча,лава вулканная, искра и пламяженский поэт – это море страданий,непозабытого и непрощённого,пепел горячий и остовы зданий,женский поэт – по природе нечётныйв сердце стучится строка пулевая,стыдно до боли от собственной грязи,мы эту бабу, скорее, не знаем,как она чувства сплетает из вязи?ожесточённый, взыскующий стих,душу зачем-то шальным теребя,вот он взорвался и тут же затих —не о себе, но всё из себя

Выбор

однажды девица спросила его:«я что-то с тобой не общалась давно»,ответил: «в 16,в 17:15,и точно, что буду к тебе до восьми,и, если так надо, то лягу костьми»…не лёг и не был,потому что в пивнойс друзьями общался, до пьяну хмельнойи девушку ту откровенно забылв весельи угарномкак тать контрабандный…ах, милые дамы, придите в покой,к вам рваться и биться, скажите, на кой?часы убивать ради горстки минут,то «да», то ли «нет», то пряник, то кнути всё ненароком,то по лбу, то боком,куда как приятнейидти нисходящейи сквозь ненавязчивый, шёпотный дрызглискать в опьяненьи и радость, и смысл

МАРТ

ушедшее

неистовый свист соловьёв,сирени настой до утра,восторги бессонниц и снов,влюблённого сердца играпронзительна юность моя,она и сладка, и горчит,в ушедшие вёсны маня,напрасно стихами бурлит,я плачу… уже никогдав росу не упасть нагишом,и в небе прощальном звездамне светит за тёмным окнома может, вернусь? – и опятьвернётся восторг тот ночной,мы будем с тобою лежатьи песни шептать под луной

так тик-так

двадцать три часа пятьдесят минут,кажется, я скоро закончу путьи уже не сломать, не разогнутьжизнью намотанных путдвадцать три пятьдесят пять,то ли темнеет, то ли белеетконтур ближайших свершений и лет,как бы хотелось двинуться вспятьдвадцать три пятьдесят девятьпора собираться, раздать долги,пора затеряться в урманах тайгии ничего, наконец-то, не делатьдвадцать три пятьдесят девятьи сколько-то там секундза мной уже послан по следу Greyhound,и влажно прощается Дева– — – — – — —тихо ходят манекенысквозь начищенные стены,два гвоздя здоровых, чтобне распахивался гроб

Они и мы (ответ Иосифу Флавию)

Они и мы! Они! – и мы…один Их город – больше Иудеи,Они – от Англии до Карфагена,и от Столпов до Понта, персов, гунновОни хотят полмира под собой,а мы, гонимые, остаться только горсткойна горсточке земли Обетованной…Их – миллиарды, нас – совсем немного,но имя каждого второго в этом миревзято из наших моисеевых коленмы – не восток, не запад, просто – центр,от нас идёт отсчёт векам и километрам,Они – всего лишь пыль за нашим возоми тень от нашей миговечной веры,Их Магометы и Иисусы – наши дети,и наши праотцы, как и для нас, священнымогилы общие для всех для Них – у нас…Они победами увенчаны, увиты,мы у Стены молитвой, плачем просимвосстановить наш Храм, один на белом свете,один – он первый, он же – и последний,чтобы на Суд явиться, помолившись

ожидание на Мёртвом море

за этой лёгкой занавескойя жду себя, совсем иного,а голос вкрадчивый, но веский,мне шепчет: «ничего не ново,пройдёт и это, ты забудешьпрожитых вёсен ароматы,никто – себя ты сам осудишь,во всём мы сами виноваты»…на стены грозные ложится зноя теньплывущий горизонт уходит молча в вечность,Лилит уснула, презирая день,кровь растворяется в воде Dead Sea беспечно…

Литературные стили (пародия)

КлассикаЯ однажды вышел на дорогу,Путь блестит – наверно, гололёд,Помолясь усердно, исто, БогуЯ отправился куда-нибудь вперёд.Звёзды светят в чистом, ясном небе,Все уж спят спокойным, тихим сномМне же свет светил немного вреден:Я, лунатик, свой покинул дом.Мне гипноз и капли помогают,Если полнолунье на дворе,Сны сбиваются в рассерженную стаю,Раки свищут на косой горе.Вот, обмоют скоро хлороформом,Приоденут бритого меня,Гости примут горькую по нормеУ домашнего уютного огняДля меня начнётся ночь без края,Надо мною – только ветра свист,Кто-нибудь посадит дуб? – не знаю,Задрожит ли надо мною лист?ИмпрессионизмВыхожу один я на дорогу;Сквозь туман кремнистый путь блестит;Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,И звезда с звездою говорит.В небесах торжественно и чудно!Спит земля в сияньи голубом…Что же мне так больно и так трудно?Жду ль чего? жалею ли о чём?Уж не жду от жизни ничего я,И не жаль мне прошлого ничуть;Я ищу свободы и покояЯ б хотел забыться и заснуть!Но не тем холодным сном могилы…Я б желал навеки так заснуть,Чтоб в груди дремали жизни силы,Чтоб дыша вздымалась тихо грудь;Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,Про любовь мне сладкий голос пел,Надо мной чтоб вечно зеленеяТёмный дуб склонялся и шумел.Абстракционизмя выхожу… а кто тут, грубо, я?или, возможно, что?дорога в путь выходит,квазарами грохочут небеса,я ль видел Бога, Он ли на меня взирал?– неважно всё: ведь мы не существуем…поскольку тишина, подруга пустоты…пусть я умру в бедламе ваших будней,больной и трудный, недосовершенный,а главное – не ждущий ничего:свободы бы! и капельку покоя,и позабыть прошедшего следы,и «умереть, уснуть, и видеть сны, быть может»,и «быть или не быть»: реальность? бытие?я ухожу – не спать, а просто мыслить,склоняйся, дуб, мой брат по существу

Иудейская пустыня

седая от истории и войн,пустыня, страж сомнения и страхов,небес неистовых не затихает звон,и гонит россыпи упругим знойным махомменя здесь голос тихий позовёт:«иди, и пусть твоя звезда зажжётсяв пустынном небе», медленно, навзлётмолитва Богу слёзно пропоётсяи я вернусь в заброшенный Кумран,приму обет, закон и покаянье,забуду горестный и суетный дурманненужного и глупого признаньясемь лет отдам, чтоб буквы выводитьодной великой, тайной, точной строчкой,а ночь мне будет свет галактик лить,и так хочу своё дыханье кончить

ожидание на Мёртвом море

за этой лёгкой занавескойя жду себя, совсем иного,а голос вкрадчивый, но веский,мне шепчет: «ничего не ново,пройдёт и это, ты забудешьпрожитых вёсен ароматы,никто – себя ты сам осудишь,во всём мы сами виноваты»…на стены грозные ложится зноя теньплывущий горизонт уходит молча в вечность,Лилит уснула, презирая день,кровь растворяется в воде Dead Sea беспечно…

День отъезда – день приезда: один день

я сюда прихожув полудранном пальто,чтобы сказать на ходувраз, невпопад и, конечно, не то,многим обидное,прочим – противное,мне, откровенно, плевать, – всё равноя и уйду, как всегда, невпопад,даже себе – неожиданно глупо,я ухожу – и, конечно же, радчто не коснулся общественных струпьевлжи и обманавзятых и данныхсилами смрадных и вымерших труповда, я родился, да, и умру,в вихрях случайностей и недомолвок,место моё – на прожжённом юру,голос противен, со скрипом, и колок,вėтрам назло,вдрызг, западло,я и себе – только сумрачный морокэто – не мой упоительный мир,я сюда призван совсем ненадолго,пара мгновений, затёртых до дыр,в общем вагоне последняя полка…поезд уходит,как прошлое горе,без барабанов, без лавров и лир

гуществование

посвящается 86%

зато так сладко и беззаботно —жить в гуще массовой электората,быть вместе, тесно, (пусть и безработным),под дланью властной у плутократовмы не боимся – всех не задушишь,зато нас больше, чем тех, кто правы,да, мы – такие и не из лучших,да, если надо, мы – костоправысвятое дело – поменьше думать,побольше ржачки, закуски, водки,зачем делиться, когда есть суммапусть и неумных, зато неробких?на рассужденья плевать – приказы,вот, что нам нужно в гуществованьи:ты не согласен? – заткнись, зараза!холуй госдепа неблагодарный

в Храме Гроба Господня

в святых местах —ни мыслей, чувств,желаний и себя,и вечный век – Песáх,мой утихает слух,и душу суетой не теребя,застынь в камнях,и камнем претворись,и покорись возникшей пустотепо имени Или, Илла или Аллах,покорные огнине меркнут и в воде,коли святá она,и трепетна земля,и всё – от Них, от Них,и вспоминаются грехи, Содом, вина,и понимаешь: жизнь подарена не зря,я растворяюсь в бесконечность, в стих…

В пути

придорожный олеандр —украшение пути,пожеланий от Кассандрымы, конечно, не хотимза далёким перекрёсткомкто-то ждёт нас при свечах,ветер свеж, упруг и лёгок,как в счастливых детских снахдо свиданья, презенс будней,и вчерашнее – прощай,светлым днём, дорогой луннойотправляемся за крайотлетела, отлетаетбыль забот и боль обидне вернуть сугробы в мае,и прошедший быт забытпуть – всегда для нас отрада,путь – дорога и полёт,не затем, что это надо,просто: ветер нас зовёт

АПРЕЛЬ

На заброшенной даче (романс в полупрозе)

в этой дворянской заброшенной даче, в тесном саду за завесой сирени,голые ветки стынут и плачут: осень, пустынно стонут мигрени…я обнимаю с трепетом руки, мнимо и пряно пропахшие розой,где-то поют в отдалении звуки, и непонятно: стихами иль прозойдве слезинки дождя ручейком по стеклу,жёлтые листья осин на полу,шёпот прошедшего: снов и духов,я замечтался и плакать готовкогда-то здесь свистали соловьи, и шорохи в романтику играли,в углу – в ампирных ножках клавесин, и вальса шелесты в вечернем зале;раздвинет время тайны и секреты, сквозь кисею годов любовь срывая:какие песни на веранде были спеты? о чём гитара пела им, рыдая?две слезинки дождя ручейком по стеклу,жёлтые листья осин на полу,шёпот прошедшего:снов и духов, я замечтался и плакать готовв том флигеле нестреляный поручик ей сочинял безумные стихи,он целовал в перчатке чёрной ручку в мечтах безудержно лихих,она листала томные романы, скучая своей юностью порой,небрежный ремешок изнеженного стана, закат лазурно-ало-золотойдве слезинки дождя ручейком по стеклу,жёлтые листья осин на полу,шёпот прошедшего: снов и духов,я замечтался и плакать готовпроходит всё – и жизнь других проходит, нам оставляя терпкий аромат,стучит дождём по проржавевшей кровле и укрывает пеленою сад…здесь никогда и никого не будет: сломают, вырубят, заселят иль сожгутздесь умерли и праздники, и будни, и лишь стихи надежды не умрутдве слезинки дождя ручейком по стеклу,жёлтые листья осин на полу,шёпот прошедшего: снов и духов,я замечтался и плакать готов

автобиография

за занавескою несутся облака,их гонят в наступающий апрель,белёсые – пасхальная мука,и быстрые как ранняя капель,на впалых ветках птичья дребедень,шальные ветры гонят ручейки,летит проснувшийся, проветрившийся деньхлопочут бронзовые шустрые жучки,всё оживает – умираю я,из года в год одной печалюсь вестью,я лишний здесь, как в злаке спорынья,как вычеркнутый кем-то хилый крестики каждую весну смотрю на занавеску,сквозь кисею я вижу смерть свою,пушистых облаков смешные арабески,улыбку Моны Лизы на краю

в ожидании весны

отгремели громы грозовые,отшумели ветры и дожди,листопадов резкие порывы,и теперь весны – надеясь, ждижди, когда пройдёт зима и холод,снегопады, вьюги, мерзлота,жди, когда опять проснётся город,и исчезнет утром темнотазацветут деревья и газоны,зашумит хмельная голова,и березки отдадут поклоны,и росой заискрится травая очнусь от боли, снов и дрёмы,песнями, стихами напоюськак и всё, принаряжусь в обновызапою у ветра на краюи опять – ударят в небе громы,разольётся ливней благодать,птиц небесных хлопотливый гомонпо утрам не даст подолгу спатьжизнь вернётся, жизнь ещё вернётся,даже если вовсе без меня:молодые песни у колодцамолодыми строчками звенят

город

ты идёшь по моим тротуарам,избитым, истёртым до дыр,ты в моей мышеловке – сыр,плесневелый, вонючий и даромострия каблуков и шпилей,шинный шум и заплаты витрин,вас так много, и каждый – одинв разноцветье причёсок и стилеймотылёк, прикорнувший к сединаммоих обликов, мифов и грёз,атом эпосов, сказок и проз,ты – ничтожный, непознанный, мнимыйэлемент моих улиц, домов…проходи, я устал от прохожих,суетливых, спешащих, похожих,я без вас исторически нов

летопад

улетели, отлетаютпожелтевшие года,а куда? – и сам не знаю,впереди лишь холодав кучу их не собираю —да и что тут собирать?вёсны гаснут, звёзды тают,ночи – страждущая ратьне спешу, не жду надежды,тихо тексты шелестят,тихо сыплются одежды,и готовится обрядя спокоен, всё спокойно:ничего не поменять,мысли выстроены стройно,всё… пока… пора взлетать…

на Страстной

тихо и задумчиво, кисея аллей,птицы расчирикались, небо всё светлей,ирисы глазастые смотрят, не таясь,и играет в классики солнце-ясный князьтихо, с колокольными вздохами весна,людям, насекомым ли, стало не до снаот набухших соками будущих цветов,к новому рождению Божий мир готовтихо мысли катятся вешним ручейком,нежною украдкою, сладостным тайком,души робко каются в страждущих телах,в небе растворяется журавлиный взмахтихой тишиною спят в саду оливы,отчего глаза мои в эти дни слезливы?от Исхода древнего до Голгофы путь —этих семь коротеньких: мало, ну, и пусть……вы, агностики, поверьте:даже смерть противна смерти

первый дождь

первый дождь, пока холодный,«вот и кончилось» – шепчу,мир опять, как будто создан,капли бьются по плечу:«просыпайся!» – в недрах ночипочки лопаются вслух,стих пропет, отлит, отточен,и соском тюльпан набух,«надышаться б полной грудьючистотой летящих струй!»я, видать, ещё побуду,не печалься, не горюй,мы ещё среди сиреничашу росную нальём,мы ещё разгоним тенисвежим утренним дождём!

Праздник улицы Верон

Ничего не предполагающий пятничный вечер взрывается грохотом ударно-медного оркестра. Каждый из уличных музыкантов старается быть, прежде всего, самым громким в оркестре. Мелодия и прочая ерунда – потом.Страсти накаляются с каждой новой мелодией. Наша малопроезжая улочка и вовсе перекрывается юными соловьями-разбойниками. Публика заводится: у каждого в руках оказывается бутылка или стакан красненького, дети забрасывают медленно ползущие машины конфетти, маленький негритёнок отплясывает брейк-данс с таким мастерством и остервенением, что к нему присоединяются возбужденные его выкрутасами дамы, совсем недавно получившие права гражданства. Больше всех в заводе, конечно, музыканты. Энергичная барабанщица выколачивает дух из своего огромного барабана, потом хватается за валторну и выдувает из нее все, что та может, затем с той же неупоённостью звуки выгребаются из саксофона, и лишь пара поспешных глотков из горла бордосской бутылки оставляют в живых и ее и ее инструменты.Не все парижане на уикэнд уезжают в Ниццу, Лондон или Фонтенбло.В субботу мы наблюдали разгул этого праздника: перед Инвалидами и вокруг Эйфеля валялись стада недораздетых людей, у Сорбонны студенты колоннами выражали что-то, перекрывшее движение напрочь, у Бастилии шел митинг с зажигательными речами. В Париже совершенно невозможно понять из-за накала страстей, патетики и пафоса: это театральное, политическое или сексуальное действо. Скорей всего, все это вместе взятое и неотделимо одно от другого. В воскресенье разгул продолжался: опять по нашей узенькой прошелся ударно-духовой трам-тарарам активистов квартала: они возражали против платьев без рукавов (или боролись за них), в одной из мелодий я даже узнал «Караван» Дюка Эллингтона.Париж, июнь 2007 года, дневникпятница, ранний вечерраннего времени годаэтот Безумий намечен,конечно, в любую погодуи каждый участник оркестра,не слыша соседа и дажене зная имени мэтра,гремит своё эпатажнона узенькой rue Veronот грохота и конфеттистоит гомерический стон,такой, что нельзя пройтиу всех – стаканчик с вином,пей, веселись и пой,богач, и плебей, и гном —Верон сплетёт всех собойкабриолеты, застряв,в путах цветов и вина,кличут радостный мяв,Верон от смеха пьянанедораздетых людейтолпа горяча и остра,в свете оконных огнейотблески искр от кострая погружаюсь в толпу,угол двух Рю подперев,как будто ныряю в волнубордосских бутылок и девот шалостей – вдребезг шальнойя вспомнил вдруг город родной,печально-угрюмый, больной,с забитой ТВ головой