«Жить в двух мирах»: переосмысляя транснационализм и транслокальность

По прибытии в Москву и муж, и жена почувствовали, что их социальный статус резко упал. Вначале Альбина нашла работу проживающей домработницей в богатой московской семье, Кайрат устроился уборщиком во французскую автомобильную фирму «Ситроен» – на место, которое ранее занимал его брат. В случае Альбины проживание по месту работы облегчило процесс легализации ее статуса: в те месяцы, когда она работала домработницей, ей редко нужно было покидать квартиру работодателя, и здесь не требовалось разрешение на работу: «Вот почему много кыргызских женщин устраиваются домработницами, когда первый раз приезжают. Не нужно разрешение. Но платят мало, и ты не можешь выходить на улицу». Так Альбина работала шесть месяцев, пока не нашла через знакомых возможность устроиться в частную медицинскую клинику. Она быстро заслужила репутацию компетентного врача.

Для Кайрата падение статуса было более унизительным. Когда майским вечером 2010 года Альбина пришла с работы, Кайрат, сидя рядом с ней, с волнением вспоминал свои первые месяцы в Москве:

«Поначалу мне было реально трудно. В Баткене – я нормально ходил там, работал с тендерами в налоговой. А тут в первый день [в Ситроене] мне дают швабру… В первый день нужно было надеть спецодежду, которую выдают, у меня слезы на глазах, как будто на меня все смотрят. Я поклялся, что больше недели там не задержусь».

Однако Кайрат задержался на этой работе, твердо решив выплатить все деньги, взятые взаймы на похороны брата, и показать, что он выдержит. Через три месяца его вместе с несколькими другими работниками уволили в связи с непредвиденной реструктуризацией предприятия, а затем формально восстановили. Сначала Кайрат работал в демонстрационном зале «Ситроена», позже ему поручили монтаж демонстрационных комплектов. Когда босс Кайрата перевелся из «Ситроена» на работу в «Найк», мой информант последовал за ним – не имея в то время необходимых документов, подчеркивает он. «Все это было через знакомых! Они взяли меня без прописки, без ничего!»

Кайрат вспоминает свою траекторию с некоторой гордостью. Он был одним из немногих работников, которых взял с собой босс, переводясь из «Ситроена» в «Найк». Кроме того, мой информант был одним из последних сокращенных во время переезда склада «Найк» на новое место. Через полтора месяца Кайрат устроился на склад центрального московского обувного магазина, где он и работал, когда мы познакомились. На эту работу он тоже устроился через знакомых: бывший напарник из Баткена, которого Кайрат назвал земляком, порекомендовал взять его на эту должность, когда собрался домой в Кыргызстан. Вспоминая переходы с одной работы на другую, Кайрат подчеркивал важность «связей» и создания репутации надежного человека:

«Если ты хороший работник, тебя заметят. Если у тебя хороший директор и он тебя знает, то даже не стоит волноваться [о документах]. Серьезно, они меня взяли без разрешения на работу, без [российского] гражданства. Вообще документ не надо, если они тебе доверяют, они оставят тебе ключи, деньги, что угодно. Самое важное – заслужить их доверие».

ДЕНЬГИ И НЕЧТО ИНОЕ

Альбина тоже была практически постоянно трудоустроена с момента прибытия в Москву. Как квалифицированный врач, хорошо говорящий по-русски, Альбина смогла быстро устроиться на работу акушером-гинекологом в частную клинику. Когда мы впервые встретились, у нее уже была широкая клиентура частных пациентов, которые советовали ее медицинские услуги своим знакомым. Наши вечерние беседы стали регулярными, когда я на время поселилась в съемной квартире Кайрата и Альбины, и нередко они прерывались телефонными звонками от кыргызских женщин, обращающихся к Альбине за медицинской консультацией на кыргызском языке.

Возможность получать несравненно более высокую заработную плату, чем в Кыргызстане, являлась главной мотивацией Кайрата и Альбины для поиска работы и трудоустройства в России. Когда я познакомилась с ними в 2010 году, они строили собственный дом в Баткене, чтобы жить отдельно от родителей мужа. К 2014 году, через четыре успешных рабочих сезона, они уже занимались отделкой квартиры в новостройке в Бишкеке, столице Кыргызстана. В 2010 году, если бы Кайрат и Альбина работали на постоянных работах, в удачный месяц их совместный заработок составлял бы около 40 000 рублей – примерно 1300 долларов по актуальному тогда курсу. Их относительно стабильное на то время положение, российские паспорта и аренда квартиры в Москве, которую можно сдавать в субаренду друзьям и родственникам, также ставило их в выгодную позицию и дало возможность стать «крупными съемщиками» – посредниками в мигрантском сообществе, помогающими устроиться на работу или получить нужные документы, а также контактами, через которые можно одолжить документы67. Как пошутил Кайрат, возможность «обмануть систему», когда разные люди могут работать по одним и тем же документам, связана с неспособностью москвичей различать характерные для кыргызов черты лица и оттенки кожи. «Для русских мы все на одно лицо! – саркастически заметил он. – Одно и то же – черный».

Возможность заработать гораздо больше, чем в Баткене, в самом деле является важнейшей причиной поиска работы в России. «Мы медленно движемся к своей мечте, шаг за шагом», – как-то высказался Кайрат. Каждая работа в первую очередь обсуждается с точки зрения того, сколько денег можно на ней заработать и есть ли возможность получать неформальные «левые деньги». Работа может быть непрестижной, но иметь заманчивые преимущества. К примеру, работа дворником в жилом квартале дает возможность регулярного заработка от переноски чемоданов, погрузки мебели, хранения вещей. Рабочее место особенно ценится, если есть доступ к подвалу или месту для хранения. Многие такие дворники, к примеру, превращали подвалы в полнофункциональные мини-общежития с импровизированным душем и пиратским доступом в интернет. Арендная плата от таких общежитий может значительно превосходить официальную зарплату дворника. Такие рабочие места, как правило, передаются «из рук в руки» от друга к другу или от родственника к родственнику, или же прежний дворник даже может «продать» место своему преемнику.

В этой связи рациональный «расчет», упомянутый Пайн в связи с польскими мигрантами, актуален и для моих кыргызских информантов. Однако, в отличие от случая Пайн, для моих информантов ценность работы не исчерпывалась вышеприведенными доводами. Из разговоров с Кайратом и Альбиной понятно, что каждый из супругов приписывает своей работе в России особый более-чем-экономический смысл. Для Альбины этот смысл заключается в том, чтобы у нее были, по ее словам, «заботящиеся о здоровье» пациентки, которые бы следовали ее врачебным указаниям:

«В России [пациентки] обязательно придут раз в месяц обследоваться, просто для профилактики. А в Кыргызстане всегда оставляют до последней минуты, когда уже проблемы есть. Они даже не хотят платить за УЗИ. Они говорят: „можно я только это лекарство буду принимать, мне на другие не хватит“. Вот так это в Баткене. Я все равно буду там работать в будущем, но меня это пугает, потому что я уже привыкла здесь. Здесь я могу взять все нужные анализы. Могу послать женщину на передиагностику, если надо».

Ценность, которую Альбина извлекает из своей работы, произрастает из уважения и одобрения, выражаемого пациентками, а также из чувства, что ее клиника встроена в надежную, эффективную систему. Одна из повторяющихся жалоб медицинских работников в Баткене – это как раз отсутствие системности: чувства, что врач может принимать решения на основе достоверных диагностических данных.

Для Кайрата, чувствовавшего, что его знаниям и прежнему статусу на работе в России не отдают должное уважение, ценность труда заключалась в другом: а именно в возможности работать честно, без необходимости «давать или брать» (взятки), и со временем стать мастером – специалистом своего дела. Позже в беседе, часть которой я уже цитировала, Кайрат вернулся к вопросу работы после долгого отступления на тему дома, строящегося в Баткене. Смысл работы в России – не только рациональный расчет, утверждал Кайрат. Напротив, это именно чувство честного заработка за труд на пределе физических и психологических сил. Переключаясь с кыргызского на русский и обратно, Кайрат (прерываемый неуверенными возражениями Альбины) объяснил:

Правда, чтобы работать чисто от души, в поте лица (пешина тери менен), на совесть, понимаешь? Это ну как… честно заработанные деньги. Мы, правда, работаем. А иногда… смотри, в один день у нее (Альбины) может быть пять пациенток, всего пять!

Альбина: Ну, это зависит…

Кайрат: Ладно, максимум у тебя никогда не было больше двадцати, да?

Альбина: Нет, двадцать – это слишком много.

Кайрат: Ну, скажем, пятнадцать. И она устает. А я за день приношу до тысячи [пар обуви]! В среднем в день приходят 500 женщин, и они минимум меряют две пары обуви. Некоторые просто приходят время провести, им больше делать нечего. Им скучно, они заходят. Тем более что мы на [главной туристической улице]. Ну и мне надо найти и принести им тысячу пар. Компьютера нет, старое здание, а я в подвале двенадцать часов без перерыва, и эта тысяча пар – одна может быть здесь, другая там. Они меряют. Им не нравится – несешь обратно в магазин, тысячу пар обратно относишь. А некоторые просто издеваются. Они приходят и заказывают пятнадцать пар, просто делать им нечего. Пятнадцать, двадцать пар. У меня уже язва от этого!

Я спросила Кайрата, есть ли у него способ отдыхать от работы. Последовавший ироничный обмен репликами между супругами дает хорошее представление о том, как способность быть «сильными» приобретает моральную ценность в подобных условиях.

Кайрат: Конечно! Я работаю два через два. А у нее шестидневка. Когда у меня выходной, я зову друзей, знакомых. Она меня ругает! Мы встречаемся, пьем пиво, обсуждаем мировые проблемы! От этого немного легче. Потому что иначе на второй день, во второй половине, нервы не выдерживают.

Альбина: Понимаешь, это мужчины – слабый пол! Это уже сто процентов [очевидно].

Кайрат: Ха! К десятой пациентке, если она делает УЗИ, у нее уже глаза закрываются [передразнивает]. Она только что говорила, что у нее максимум пятнадцать пациенток в день. А у меня пятьсот [клиентов]. Есть разница, да?! <…> Еще есть эти номера [артикул обуви]: шестнадцать цифр, их читают тебе по рации: «Кайрат, прими заказ!» Они говорят тебе название марки [передразнивая, очень быстро]: «Германия, Тамарис, 1-слэш-1-22, 13, 14, 582-слэш-24, цвет розовый, размер 37». Надо всю эту хрень запомнить. И когда идешь, ищешь, то понимаешь, что забыл цифры. И если ты попросишь их повторить, они бесятся. Они тоже торопятся. А если третий раз спросишь, то они пожалуются руководителю.

M.: Звучит напряженно.

Кайрат: Напряженно! Она в курсе! Когда я только начал, я был совсем… У меня сердце вот так, борода [показывает на седые волоски]… Я бегал как сумасшедший. «Кайрат, прими заказ!» Я там вот так стоял! Забываешь, как трудно было вначале. У тебя нет времени записать заказ.

Альбина: Еще они над ним смеялись. Они специально очень быстро читали номер, чтобы подловить его.

Кайрат: Но я привык. Я начал работать (иштеп кеттим).

Альбина: Он начал работать. Теперь он со всем разобрался.

Кайрат: Теперь у меня рация в одном ухе, а мобильник – в другом, вот так [Кайрат показывает, хвастаясь]. Но все равно надо работу сменить, у меня язва желудка, волосы седеют!

Альбина: Стареем!

Из этого обмена репликами становится понятно следующее. Кайрат понимает, что его работа трудна и структурно уязвима. Как я подробнее изложу ниже, он прекрасно знает, что на работе ему платят меньше, чем этническим русским, которые не воспринимаются как «мигранты». Также ему ясно, что на работе он испытывает стресс, от которого развивается язва желудка. С этой точки зрения его рассказ имеет сходство с критикой постфордистского труда, привлекающей внимание к унизительным и деструктивным аспектам капитализма по системе «точно в срок», или «гибкого» капитализма68. Однако все не так просто, и на это указывает любопытный комментарий Кайрата, поддержанный Альбиной: через некоторое время он «начал работать» (иштеп кеттим). Здесь Кайрат использует одно из двух кыргызских слов для обозначения работы (второе из них – жумуш). В определенном контексте иштеп кеттим может означать буквально «начал работать»; однако корень «иш» имеет гораздо более широкий спектр значений – занятие, дело, способ обхождения. Утверждение «иштеп кеттим», таким образом, не просто указывает, что Кайрат «начал работать», особенно если учесть, что к тому моменту он уже работал в обувном магазине некоторое время. Оно означат нечто вроде «у меня стало получаться» или «я понял, что к чему». Здесь глагол «работать» выступает в значении «найти выход» из ситуации на суетливой, тяжелой работе. Это позволило ему терпимо отнестись к насмешкам и издевательствам женщин-сотрудниц, диктующих заказы по рации, – следствию того, что он говорит по-русски с акцентом (как он заметил в другом интервью). Это также позволило ему воспринять трудности как возможность проявить гендерно окрашенную (мужскую) способность к тяжелому физическому труду, на что его жена с юмором заметила, что в отличие от нее Кайрат проводит на работе только два дня, после чего у него «выходные». Через несколько месяцев он научился не только выживать в бешеном темпе работы в подвале обувного магазина, но и наслаждаться адреналином и тяжелым трудом: его способность переключаться между работой и задачами «узла» – посредника внутри мигрантской экономики – выражается в одновременном ношении мобильного телефона и рации.

Столь же важен комментарий, которым Кайрат предварил весь свой рассказ: удовлетворение от работы в России – следствие возможности трудиться с чистой душой и чистой совестью, «в поте лица». Возможно, Кайрат здесь намекает на возможность зарабатывать деньги без необходимости прибегать к неформальным денежным расчетам или услугам партнеров, что распространено в налоговых инспекциях Кыргызстана. Однако его замечание также предполагает, что частично удовольствие приносит именно тяжелая физическая нагрузка на работе – тот факт, что работа не дает расслабиться, что нужно всегда помнить цепочку цифр. Как и многие другие мои информанты, Кайрат настойчиво утверждает, что с работой, которую он теперь выполняет буквально одной левой, не справится большинство русских: она их утомит, сломит, они не выдержат, тем более за скромную зарплату в 18 000 рублей (600 долларов на момент интервью). И действительно, в другой нашей беседе он рассказал, как во время собеседования рассерженно бросил потенциальному работодателю: «Вам нужен работяга-кыргыз или пьяница-москвич?»

Наконец, я хочу обсудить еще один аспект рабочей жизни Кайрата и Альбины в Москве. Оба супруга трудятся в среде, где расизм по отношению к видимым меньшинствам из Средней Азии и с Кавказа – широко распространенное, рутинное дело. Действительно, в одной из клиник, где работала Альбина, ей посоветовали сменить имя на бейджике с кыргызской на русскую и представляться этнической кореянкой (при этом используя крем, отбеливающий кожу, и густой макияж), «чтобы не отпугивать клиентов». Также супружеская пара на тот момент занималась официальной сменой фамилии дочери (придав ей типично русское окончание -ова вместо традиционно кыргызской формы, начинающейся с фамилии отца), чтобы учителям и одноклассникам в школе она была более понятна.

Несмотря на тот факт, что (по крайней мере официально) супруги пользуются теми же трудовыми правами, что и граждане России, проявления расизма никуда не исчезают. Как и многие мои информанты – успешные мигранты из Кыргызстана, воспользовавшиеся «упрощенной процедурой» получения российского гражданства, Кайрат и Альбина получили российские паспорта в предшествующем году. В конечном счете это был скорее тактический ход, чем объявление о намерении остаться в Москве: с русским паспортом у работника больше трудовых прав, шире выбор при трудоустройстве, а кроме того, Федеральная миграционная служба не устраивает унизительные и потенциально дорогостоящие проверки. В конце концов, российский паспорт защищает своего носителя от депортации: из всех общепринятых уровней «документированности» это самый надежный вариант. Мне рассказывали, что с русским паспортом можно ходить по улице с гордо поднятой головой и не опасаться полиции каждую минуту. Налицо случай «стратегического гражданства»69, однако здесь описанная стратегия характерна скорее для маргинализированных слоев, чем для путешествующей элиты. Я часто становилась свидетелем того, как мои информанты обсуждали плюсы и минусы российского паспорта. Его получение требовало значительных временны´х и денежных затрат, и я неоднократно видела, как муж «дарит» жене на день рождения российский паспорт.

Хотя наличие паспорта обеспечивает доступ к спектру работ, где в требованиях указано гражданство РФ, сам по себе российский паспорт не гарантирует равные условия и равную оплату труда. Как показывает следующий диалог Кайрата и Альбины, представления таковы, что зарплаты обесцениваются именно за счет повышенного спроса на работу мигрантов, будь они с российским паспортом или с паспортом страны эмиграции:

Кайрат: Теперь практически в каждой организации, нанимающей дешевую рабочую силу, вы найдете кыргызов. Поэтому цены низкие. Я тоже делаю такую работу! Ты слышала о [название обувного магазина]? У них 50 или 55 магазинов в Москве. Этот самый большой. А мы получаем копейки, копейки.

Мадлен: Даже если есть у тебя [российское] гражданство?

Кайрат: Без разницы! Все равно русские не будут там работать.

Альбина: Это тяжелый труд, оплата маленькая, работа тяжелая. И если русский там будет работать, москвич, да и вообще любой русский, они будут просить минимум 30–35 тысяч, а мы работаем за 18.

Мадлен: Но то, что вы получили [российский] паспорт… разве не значит, что у вас должны быть те же права и зарплата независимо от национальности? Разве есть разница?

Альбина: Славянская внешность!

Кайрат [поправляя Альбину]: Нет. На этой работе русские работать не будут! Просто не придут. Смотри, я тебе вот что скажу. Если подумать, вот пятьдесят магазинов. В сорока из них – кыргызы. Но им [работодателям] выгоднее платить нам 18 тысяч, чем своим русским 30 или 35. Так и здесь, если работа хорошая, неважно, есть у меня российское гражданство или нет. Может, я и москвич, но все же кыргыз по национальности, и они меня не возьмут.

Альбина: В точку!

Мадлен: Даже с российским паспортом?

Кайрат: Даже если у меня регистрация в Кремле!

Этот диалог красочно иллюстрирует размышления Кайрата и Альбины о том, почему кыргызам платят меньше, чем русским, за ту же работу. Вначале Альбина сделала предположение о категориальной дискриминации: «славянская внешность». Ее реплика показательна по своей форме: термин «славянская внешность», актуальный в объявлениях о приеме на работу и аренде жилья, исключает необходимость дальнейших разъяснений. Альбина предполагает, что славянский внешний вид сам по себе является оправданием для более высокой заработной платы. Однако Кайрат не согласен с этим объяснением, по крайней мере, он предполагает, что за этой de facto стратификацией рынка труда стоят политэкономические причины: работа, которой он занимается, – это работа, на которую русские просто не пойдут. В то же время рынок более высокооплачиваемой работы, к которому Кайрат хотел бы получить доступ, закрыт для него. Даже регистрации в Кремле – то есть в центре политической власти, в самом сердце политического сообщества – будет недостаточно для того, чтобы победить категориальную дискриминацию по этнонациональному признаку.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Исследование проведено при финансовой поддержке Российского научного фонда (https://doi.org/10.13039/501100006769) [грант № 14-18-02149 и 14-18-02149-П] в Европейском университете в Санкт-Петербурге.

2

Glick Schiller N. G., Basch L., Blanc-Szanton C. Transnationalism: A New Analytic Framework for Understanding Migration // Glick Schiller N. G., Basch L., Blanc-Szanton C. (eds.). Towards a transnational perspective on migration: Race, class, ethnicity, and nationalism reconsidered. New York: New York Academy of Sciences, 1992. P. 1–24.

3

Vertovec S. Migrant transnationalism and modes of transformation // International Migration Review. 2004. Vol. 38. № 3. P. 964; Wessendorf S. Second-generation transnationalism and roots migration. Cross border lives. Burlington, VT: Ashgate, 2013. P. vii.

4

Glick Schiller N., Basch L., Blanc-Szanton C. (eds.). Towards a transnational perspective on migration: Race, class, ethnicity, and nationalism reconsidered. New York: New York Academy of Sciences, 1992. Vol. 645. P. ix; цит. по: Кайзер М., Бредникова О. Транснационализм и транслокальность (комментарии к терминологии) // Миграция и национальное государство / Под ред. Т. Бараулиной и О. Карпенко. СПб.: ЦНСИ, 2004. С. 133–146.

5

Pries L. Transnationalization of the social world? // Berliner Journal Für Soziologie. 2002. Vol. 12. № 2. P. 263–272.

6

Vertovec S. Migrant transnationalism and modes of transformation // International Migration Review. 2004. Vol. 38. № 3. P. 968.

7

Pries L. New migration in transnational space // Pries L. (ed.). Migration and transnational social spaces. Brookfield USA: Ashgate, 1999. P. 4.

8

Levitt P., Jaworsky B. N. Transnational migration studies: Past developments and future trends // Annual Review of Sociology. 2007. Vol. 33. P. 133.

9

Massey D. S., Arango J., Hugo G., Kouaouci A., Pellegrino A., Taylor J. E. An Evaluation of International Migration Theory: The North American Case // Population and Development Review. 1994. Vol. 20. № 4. P. 737–738.

10

Kandel W., Massey D. The Culture of Mexican Migration: A Theoretical and Empirical Analysis // Social Forces. 2002. Vol. 80. № 3. P. 981–1004.

11

См.: Chapman M., Prothero R. M. (eds.). Circulation in Population Movement. Substance and Concepts from the Melanesian Case. London: Routledge and Kegan Paul, 1985. P. 3–6.

12

Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001.

13

Appadurai A. Global ethnoscapes: Notes and Queries for a Transnational Anthropology // Fox R. G. (ed.). Recapturing anthropology. Working in the present. Santa Fe, 1991. P. 191–196.

14

Sassen S. The Global City: New York, London, Tokyo. Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1991. P. xvi.

15

Anderson B. Long-Distance Nationalism. World Capitalism and the Rise of Identity Politics. Amsterdam: Centre for Asian Studies, 1992. P. 12; цит. по: Demmens J. Nationalism from without. Theorizing the role of diasporas in contemporary conflict // Atabaki T., Mehendale S. (eds.). Central Asia and the Caucasus. Transnationalism and diaspora. Routledge Research in Transnationalism. London; New York, 2005. P. 16.

16

Levitt P., Glick Schiller N. Conceptualizing Simultaneity: A Transnational Social Field Perspective on Society // International Migration Review. 2004. Vol. 38. № 3. P. 1016.

17

Bryceson D., Vuorela U. Transnational families in the twentieth century // Bryceson D., Vuorela U. (eds.). The Transnational Family: New European Frontiers and Global Networks. Oxford: Berg, 2002. P. 10.

18

Абашин С. Н. Среднеазиатская миграция: практики, локальные сообщества, транснационализм // Этнографическое обозрение. 2012. № 4. С. 10.