Долгая дорога

* * *

Ах, небоскрёбы, небоскрёбы Нью-Йорка! До чего же вы хороши! Задрав голову, я, бывало, глядел и глядел, как взлетаете вы всё выше и выше в небо и плывете там среди облаков, будто вы не дома, а огромные корабли. Глядел и думал: какие же талантливые, смелые люди вас придумали! Разве не чудо, что вы так мощны, так крепко стоите! Ведь там, наверху, такие ветры дуют – ой-ёй-ёй! До чего же вы хороши, небоскрёбы, и снаружи, и внутри! Помню, как я восхитился, зайдя впервые в многоэтажное здание на Лексингтон авеню… Номер его – 466… Теперь, проходя мимо этого дома, я здороваюсь с ним, как с другом юности и кажется мне, что он отвечает… Построен этот дом-красавец, как два стоящих друг на друге прямоугольника. Нижний шире верхнего. Стены у него из стекла. Верхний выше, чем нижний, у него крыша стеклянная… Лифты там тоже со стеклянными стенами, а в холле, в ясные дни всегда залитом солнечным светом, устроен роскошный сад с бассейном и фонтаном. В какое сказочное царство переносишься, сидя на борту бассейна и слушая песенку воды в фонтане! Но душа была слишком неспокойна. Посижу минуту-другую и вскакиваю. Вперед, к лифту!

На всю жизнь я вас запомнил, величественные вестибюли, комфортабельные лифты, длинные коридоры, шикарные приёмные со множеством светильников и телефонных аппаратов, с мягкими креслами, с неизменно улыбающимися секретаршами.

«Чем могу помочь?..» Удивленно поднятая бровка: «Разве мы объявляли о наборе?» Широко улыбаюсь (улыбки я репетировал перед зеркалом) и отвечаю (ответ тоже репетировал): «Простите, зашёл на всякий случай… У вас замечательная фирма (известная компания и т. п.)… Хотел бы показать своё резюме…» И тут оно извлекается из папки – такое красивое, спасибо мистеру Тиму!

Помню, как я замер от волнения, когда это в первый раз сработало и в приёмную вызвали менеджера. Он очень вежливо меня выслушал, взял резюме, очень вежливо пожал мне на прощание руку, обещал позвонить… И не позвонил, конечно. Потом я уже не замирал, но всё же немного волновался: а вдруг… Но нет, чуда не случалось.

Однажды – это было в офисе богатого адвоката – меня даже пригласили в кабинет хозяина. Тут я снова встрепенулся: «Неужели…». Но нет, мистер Купер захотел, оказывается, просто посмотреть на меня. Из любопытства.

«Понимаешь, Валэри, – сказал седовласый адвокат, – мои родители тоже оттуда… Из России… О-о, они эмигрировали очень давно, еще до революции. Я-то здесь родился и вырос, я американец… И знаешь, что я сделал, тоже очень давно, когда начинал? Я сменил фамилию! Мистер Купер – это по-американски звучит, правда? – И он улыбнулся, показав прекрасные вставные зубы. – Мой тебе совет, сделай это тоже! И фамилию поменяй, и имя. У тебя они уж совсем, совсем не американские. Плохо для карьеры! Я сменил. И, как видишь, помогло. У меня большая фирма, преуспевающая. Много работников, престиж…»

Я тоже улыбался, я вежливо благодарил за внимание и советы. Но, выйдя, обошёлся с мистером Купером совсем не так вежливо.

«Нет, мистер Купер, не стану я менять ни имя, ни фамилию! – злобно бормотал я. – Они мои, понимаете? И я хочу, чтобы у меня, у Валеры Юабова, у меня, а не у какого-нибудь там мистера Юма, была работа, фирма, престиж… И будет всё это, понимаете, будет!»

Я шёл по людной улице Манхэттена, размахивал руками и, шёпотом ругаясь с мистером Купером, словно бы давал клятву, что не сдамся, не буду унывать, не совершу ничего такого, чего потом придется стыдиться.

* * *

Не знаю, как долго продолжались бы мои путешествия по небоскрёбам Манхэттена, но прошло совсем немного времени после беседы с мистером Купером и позвонил Пинхасов. Замечательная новость: меня, может быть, возьмут к нему на фирму, вот-вот вызовут на интервью!

Действительно, скоро пригласили…

«Держаться, держаться! Плечи – прямо, улыбка – спокойная, отвечать твердо, ясно, неторопливо… А главное – расслабиться!» – думал я, входя в просторный вестибюль фирмы. Но тут появился Юра со знакомым уже мне Юджином, начальником отдела программирования, и у меня стало спокойнее на душе.

– Боишься? – Юра усмехнулся и подтолкнул меня локтем. – Не трусь, справишься… Да вот что: с тобой будет говорить сам хозяин компании, Джон Мариотта. Хороший мужик, но, знаешь, чуть странноватый. Так ты, если что, не обращай внимания… Словом, держись спокойно.

Пройдя по длинному коридору, мы вошли в какую-то комнату. К удивлению моему, это оказалась столовая. «Странно, – подумал я, усаживаясь за длинный стол. – Тут на интервью угощают, что ли?» И, действительно, почти сразу началось «угощение». В комнату быстрым шагом вошел невысокий брюнет, несомненно, этот самый Джон Мариотта, а с ним еще двое. Хозяин подошёл к столу почти вплотную и, заложив руки за спину, стал меня разглядывать.

– Кто вы? – громко спросил он.

Вот так вопрос! Не знает он, что ли… Но я привстал и представился.

– Я не имя спрашиваю, не имя! – выкрикнул Мариотта. – Ты скажи, он кем тебе приходится? – и большим пальцем ткнул в сторону Юры.

– Мой родственник.

– Ага, конечно, родственник! Только их сюда и тащат! А почему, скажи, я должен соглашаться? Почему я должен тебя нанимать, а?

Я поглядел на Юру. Он молча стоял у стены, совершенно спокойный, даже чуть улыбался. Это помогло мне собраться с мыслями и ответить на обидный и к тому же в хамском тоне заданный вопрос. Ответил я, словно читая вслух свое рекомендательное письмо:

– Я прилежный, трудолюбивый человек, хочу проявить себя в области программирования…

– Приле-е-е-жный… Трудолюбии-вый! Ты – канарейка, ты – зеленый огурец, вот ты кто, понял? – заорал мистер Мариотта, размахивая руками, как истинный итальянец. Сказано это было по-английски, но я без всякого труда перевел его слова, как «птенец желторотый» или там «воробей бесхвостый», «редиска», словом, сопляк…

У меня от злости и унижения бешено заколотилось сердце, как когда-то в детстве. Скажи Мариотта еще хоть что-нибудь такое… Не знаю, может, я бы кинулся на него, а может, просто выбежал бы из комнаты. Но он повернулся к Юджину:

– Он что, очень нужен тебе? Для чего?

Юджин энергично кивнул:

– Нужен… И не только он: мы же покупаем новую систему.

– Ручаешься за него?

Юджин снова кивнул:

– Иначе не приглашал бы.

– Хорошо, принимаю… Из уважения к тебе!

И тут странный мистер Мариотта повернулся ко мне. Его только что злое, почти яростное лицо было теперь ясным и добрым.

– Добро пожаловать! – сказал он приветливо, протянул мне руку и вышел со своей свитой.

Ну и ну, подумал я, доставая платок, чтобы вытереть вспотевшие ладони. Странное интервью…

Вот так я и стал программистом в фирме, которая называлась Welbuilt Electronic Dye Technologies.

Глава 40. Роботы, лазеры, люди

Ну, конечно, «стал программистом», это громко сказано. Мне ещё предстояло стать им – испробовать свои силы, понять, что я умею, многому научиться. Пока же я только присматривался, оглядывался, и впечатления просто-таки переполняли меня.

Но начну по порядку.

Новой была не только работа. Ездить теперь тоже пришлось в незнакомый мне район Нью-Йорка, Бронкс. Репутация у Бронкса неважная. Настолько, что вряд ли кто-нибудь из тех, кто не живет здесь постоянно, осмелится прогуливаться ночью по улицам южной его части. Да и днем здесь не безопасно. На людей, живущих в Бронксе, жители более престижных районов нередко смотрят косо, либо с некоторым сожалением. Это – знак социального неблагополучия, в какой-то степени определение твоего места в обществе… Амнистию получают, пожалуй, только жители Ривердейла – эта часть Бронкса сохранила сравнительно высокий статус, население здесь зажиточнее и интеллигентнее. В Ривердейле, кстати, много русских.

Говорят, в былые времена Бронкс был вполне благополучным, строили и населяли его люди весьма солидные. Да оно и заметно. В Бронксе несколько замечательных парков, прекрасный Ботанический сад, отличный музей, один из самых больших в стране зоопарков, знаменитый бейсбольный стадион «Янки». Многие улицы хоть и грязны, но красивы – широки, зелены, застроены прекрасными каменными домами вполне европейской архитектуры. Именно так выглядит Гранд Конкорд – улица Великого Согласия, на которой расположена моя фирма. По дороге на работу я с интересом разглядывал здания XIX и начала ХХ веков с причудливыми узорами на фасадах, с высокими арками над входом.

Дом, в котором располагалась моя компания, двухэтажный, кирпичный, не блистал красотой и выглядел не очень большим. Но это только снаружи. В первое же рабочее утро мой начальник Юджин сказал: «Давай-ка для начала я покажу тебе наше предприятие». И за полтора-два часа мы совершили, можно сказать, путешествие в совершенно новый для меня мир.

Начали мы с верхнего этажа. Зашли на минуту в большой инженерный отдел. Он был заставлен кульманами, инженеры тихо работали, склонившись над листами ватмана. Здесь я не приметил ничего особенно интересного. Зато в вычислительных центрах – коммерческого программирования, в который я был зачислен, и машинного программирования – было на что посмотреть. В центре машинного программирования, например, почему-то были задернуты шторы. Мерцал экран монитора, к нему прильнул парень, он даже не оглянулся, когда мы вошли. На экране виднелся какой-то странный зеленоватый чертёж, но рассмотреть мне его не удалось. «Программа для робота, – сказал мне Юджин, увидев, как я вытягиваю шею. – Пойдем, сейчас ты его увидишь!»

«Увижу робота? Неужели здесь есть настоящие роботы?» – удивлялся я, торопясь вслед за Юджином вниз по лестнице. По обыкновенной, довольно тихой лестнице, которая упиралась в обыкновенную, хотя довольно тяжелую дверь. За нею оказалась ещё одна. Юджин открыл её, и я охнул от неожиданности.

Перед нами раскинулся огромный, залитый ярким светом дневных ламп, цех. В уши мне ударил его грохот, в лицо пахнули его горячие и густые запахи. Десятки больших станков и каких-то машин стучали, скрипели, скрежетали, пыхтели. В этот хор вливались громкие голоса. Люди – кто в рабочих комбинезонах, кто в костюмах, стояли у машин, переходили с места на место, им приходилось перекрикиваться, чтобы услышать друг друга. Еще более громкие голоса объявляли что-то по радио… Поразительно, что этот шум не доносился наверх.

Да, вот это был цех! Разве можно было его сравнить с маминой «Гунчой», например? Даже чирчикский Химкомбинат, где я когда-то побывал на экскурсии, поблек в моих глазах. В зрелище этом была своеобразная красота, ощущение мощи, которая всегда волнует при взгляде на хорошо организованную коллективную человеческую деятельность. Если, конечно, в ней нет признаков подневольности, насилия… Впрочем, могучие танковые колонны или кавалеристы, мчащиеся в атаку, или ряды солдат со штыками наперевес тоже волнуют зрителей. А ведь они несут смерть…

Хотя непривычные впечатления просто-таки обрушились на меня, я в этом огромном цехе почти сразу заметил роботов. Наверно, потому что они были очень похожи на тех, которых когда-то в детстве я, как и другие мальчишки, сооружал из деталей конструктора, стараясь придать им человеческий облик… Три голубые высокие машины стояли рядком, и я вдруг увидел, как одна из них плавно повела… рукой, – иначе не скажешь. Назад, потом вперед, вниз… Движение гибкой металлической штуковины было совершенно таким же, как движение руки. Да, очевидно, взрослые инженеры с неменьшим удовольствием, чем мальчишки, придавали роботам черты живых существ.

– Ага, увидел! – усмехнулся Юджин. – Японские, мы их с год, как получили. Ну, подойдем, полюбуйся.

Мы остановились совсем близко от работающего робота. Он был просто великолепен! Держа инструмент в своей сильной, гибкой руке с зажимом вместо кисти, робот обрабатывал какую-то деталь, укрепленную перед ним на небольшой низкой платформе. Рука орудовала инструментом, поворачивала его во все стороны с поразительной быстротой и ловкостью. Раздавался лязг и скрежет, с платформы летели металлические стружки и брызги воды. Мне даже пришлось отойти чуть подальше… Вода подавалась на деталь, чтобы не было перегрева. Вдруг всё затихло. Рука, продолжая сжимать инструмент, поднялась от платформы и развернулась за спину. Там, на спине у робота, имелся большой барабан, в его гнездах находилось множество различных инструментов – какие-то огромные сверла, ножи… Впрочем, не берусь ни описывать, ни перечислять, помню только, что они поразили меня своими причудливыми округлыми формами, извилинами, углублениями. Положив инструмент в пустое гнездо барабана, рука на мгновенье замерла. Барабан крутанулся, рука тут же подцепила в другом гнезде какой-то инструмент, нужный именно теперь, и снова устремилась к платформе.

До чего же осмысленными выглядели эти движения, вообще все действия робота!

– Ну-ну, оторвись! Стоишь, как заколдованный. – Юджин, смеясь, обнял меня за плечи. – Погляди-ка лучше, как им управляют, ты же программист!

Управлял роботом оператор, который сидел тут же, возле монитора, вделанного в бок умной машины. На экране строчка за строчкой двигались какие-то цифры, слова – одна из тех программ, работу над которыми я уже видел сегодня. Мне стало досадно, что ничего я в этом не понимаю. Управлять такой замечательной машиной, вот это настоящее дело. Эх, зря не учился я техническому программированию!

Однако же Юджин торопился да и мне пора было приниматься за дела. Но по дороге наверх меня ожидало новое открытие.

В коридоре второго этажа на одной из дверей висели две таблички: «Отдел вакуумного напыления» и «Посторонним вход воспрещён».

– Догадываешься, кто здесь работает? – спросил меня Юджин.

Я кивнул:

– Юра Пинхасов. Но почему вход воспрещён?

– Почему, почему… Ты что, не понимаешь, чем занимается твой родственник?

Признаться, в то время я понимал это, действительно, очень плохо. Так, слышал кое-что, не очень-то вдаваясь в суть. Но сейчас постараюсь коротко рассказать о том, как блистательно Юра Пинхасов осуществил в Америке свою «вторую попытку».

Напомню: преуспевающий физик-электронщик эмигрировал в США, чтобы, как он говорил, начать всё заново. Английского языка Юра, к сожалению, не знал и начинал действительно с нуля. Сначала был таксистом, потом встал к станку на предприятии, работавшем на военную промышленность. Но расставаться с электроникой он вовсе не помышлял. Ходил по библиотекам, изучал богатейший опыт применения в промышленности США электровакуумных установок. Особенно Юру интересовали различные методы испарения и напыления металлов в вакууме. Этих методов много, более пятидесяти. Юра сравнивал их, припоминал и додумывал свои прежние идеи… Короче говоря, ещё сидя за баранкой такси, он разработал свой собственный новый метод. И года через два сумел получить на него патент. Так и случилось, что рабочий-станочник, эмигрант из Советского Союза, пришёл однажды к своим хозяевам и, положив перед ними на стол патент, предложил создать на предприятии ещё одно производство. «Напыление металлов – дело стоящее, перспективное, его использует вся электронная промышленность. От заказов отбоя не будет».

Юрины хозяева ничего не знали об электронике, но Америка – страна смелых предпринимателей. Они согласились на то, чтобы простой рабочий продемонстрировал им процесс напыления металлов, доказав наглядно, что это будет приносить прибыль. Юра обещал доказать. Два месяца, закупая необходимые инструменты и детали, работая по вечерам, после смены, собирал он вакуумную установку. Наконец, демонстрация состоялась. Думаю, что, кроме всего прочего, она произвела впечатление своей необычностью. Юра положил в камеру листок обыкновенной туалетной бумаги, включил вакуумную установку – и через несколько минут, когда процесс напыления закончился, перед удивлёнными зрителями лежал тот же листок, покрытый тончайшим слоем меди.

Да, это было убедительно! Если человек показал, что в вакуумной установке можно использовать для напыления металла даже туалетную бумагу… Юра Пинхасов завоевал доверие. Ему дали премию – тысячу долларов. Его предложение приняли. Получив лабораторию, необходимых сотрудников и рабочих, Юра приступил к созданию нового производства. Начать пришлось с проектирования и сборки вакуумных установок. Закупать такое дорогое оборудование хозяева предприятия не сочли возможным. Так что и это нелегкое дело легло на Юрины плечи.

К тому времени, когда я заканчивал колледж, Юра Пинхасов стал на фирме человеком известным и даже окружённым некоторым ореолом таинственности…

* * *

– У твоего родственника светлая голова, – вразумлял меня Юджин. – Но над чем он работает, что в лаборатории происходит – не разглашается. То, что он делает, слишком важно. За этим знаешь, как охотятся? Конкуренция! Самые почтенные фирмы занимаются воровством идей.

О том, что такое конкуренция и воровство идей, я знал очень мало, но заглянуть в эту таинственную лабораторию мне очень захотелось. Если, конечно, Юра разрешит.

Вторую половину дня я провел в своем центре коммерческого программирования. Коллеги-программисты Алан и Билли, оператор Карлос встретили меня приветливо. Видно, сразу почувствовали, что я не уверен в себе, напряжён. У меня на то были причины: я же попал сюда по блату, не пройдя технического интервью, не доказав, что достаточно подготовлен к работе. К таким ловкачам обычно относятся с насмешкой, а то и враждебно… Но парни оказались доброжелательными и не мелочными.

– Первая работа? – спросил Билли. – Не переживай, привыкнешь быстро.

Алан, он был здесь главным программистом, кивнул:

– Испытательного срока не бойся, давить на тебя никто не будет. А если что – поможем, окей?

Когда оба они вернулись к своим мониторам, оператор Карлос махнул мне рукой:

– Пойдем-ка, покажу кое-что.

Он подвел меня к большому, по пояс мне, белому металлическому ящику, в верхней части которого стояли экран и клавиатура. Ящик монотонно жужжал, из длинных прорезей в его боковой стенке струился нагретый воздух.

– Ага, компьютер! – пробормотал я. Мне почему-то не хотелось показывать, что я взволнован. Я ведь впервые в жизни стоял возле настоящего компьютера, впервые мог прикоснуться к нему. В колледже мы пользовались только вспомогательной аппаратурой – сначала печатными устройствами для перфокарт, потом – мониторами. Сами же компьютеры находились в особой комнате, в которую студенты не имели доступа.

– Хорош, правда? – сказал Карлос и провел рукой по стенке компьютера с такой нежностью, словно гладил щёку любимой девушки. – Это «Система-36», только получили. Высший класс!

И я тут же выслушал подробный рассказ о том, насколько 36-я совершеннее, быстрее, легче в управлении, чем прежняя «Система-34» (Карлос небрежно мотнул головой куда-то в сторону. Там в уголке стояла отслужившая своё 34-я… А ведь совсем недавно и она была фавориткой). Карлос же перечислял всё новые и новые достоинства 36-й. Как деликатно она шумит, как прекрасно отделаны все детали. Тут он снова ласково погладил стенку ящика с закругленными углами. Компьютер явно был для него живым и любимым существом. Закончил Карлос свою речь горячими похвалами в адрес знаменитой компании «Ай-Би-Эм», выпускающей эту систему. И хотя красивый молодой испанец был всего лишь оператором на каком-то малоизвестном предприятии, я думаю, что сам президент «Ай-Би-Эм» был бы растроган и польщён, услышав его…

За свой рабочий стол я уселся уже совсем не таким нервным и трусливым, каким входил в комнату. Я попал к хорошим людям, они меня приняли, это было ясно. Остальное теперь зависело от меня.

Мне предстояло заниматься программой, связанной с работой бухгалтерии. Это была универсальная программа, которая обрабатывала множество данных, таких, скажем, как количество отработанных часов, оплата труда, учет всевозможных закупок у поставщиков. Многие из этих премудростей были мне незнакомы: в колледже мы недостаточно глубоко вникали в проблемы, связанные с коммерческим программированием. Но ведь учился я не только программированию и прочим наукам. В колледже я учился учиться… Придвинув к себе большую стопку всяческих руководств и инструкций, я включил монитор и принялся за дело.

* * *

В таинственную лабораторию Юры Пинхасова (кстати, на работе его звали Эдуардом – возможно, он сменил имя потому, что «Юра» американцам ужасно трудно произносить), так вот, в лабораторию Юры-Эдуарда я попал только через несколько дней. Вечно занятой родственник, увидев меня как-то в коридоре, бросил на ходу: «Будет время, загляни». Поднакопив время за счет обеда, я постучался в дверь с двумя табличками. И тут же убедился, что я посторонний: строгая женщина с русским акцентом, спросив, к кому я и кто я, захлопнула дверь перед моим носом. Впрочем, очень быстро впустила меня, уже улыбаясь: «Заходи»…

Юра стоял на столе, спиной ко мне, склонившись над большим прибором сферической формы. Прибор показался мне похожим на аппарат для глубинных океанских исследований, я не раз видел их на экранах телевизора.

– Нравится? – Юра спрыгнул со стола. – Это и есть печь… Точнее, вакуумная система. Собрали, уже опробовали… – И он поглядел на прибор почти таким же влюбленным взглядом, как оператор Карлос на свой компьютер.

– Ра-а-ботает, прекрасно работает! Вот, погляди…

Одну за другой он протягивал мне различные штуковины. Одна была, как я понял, рефлектором для автомобильной фары. Внутренняя вогнутая сторона его так и сверкала, отражая солнечный свет. «Гляди, как тонко, как ровно!» – бормотал дядя, поворачивая рефлектор в разные стороны. Потом пошли плашки – такие, на которых монтируют микросхемы для великого множества различных электронных устройств. На плашках пока еще не было микродеталей, а только разного диаметра отверстия для них. Зато установка напылила соединительную сеть, тонюсенькие, некоторые не толще волоса, серебристые металлические полосочки, под прямым углом огибающие отверстия. Я взял одну из плашек в руки со странным чувством: вспомнилось что-то очень давнее и когда-то очень важное для меня. Впрочем, это случается со мной каждый раз, когда вижу какую-нибудь микросхему. Давным-давно, в восьмом классе, заразился я от одноклассника Вовы Ефимчука радиолюбительской страстью. Вовка сам чертил радиосхемы, сам их собирал. И меня научил. Проводочки, которые я напаивал тогда на свои микросхемки, были, естественно, грубыми и топорными по сравнению с ювелирной вакуумной работой. Но я вспоминал их с нежностью.

Очевидно, любое творчество, даже самое нехитрое, оставляет в душе неизгладимый след. Наша память как бы взывает к нам, как бы требует, чтобы мы, наконец, задумались: тем ли мы занимаемся, чем надо? Не загублены ли, не остались ли без применения наши творческие задатки?

Жаль, что к этим «внутренним голосам» мы далеко не всегда умеем прислушиваться…

– Пробуем, пробуем, – приговаривал Юра, перебирая детали. – Пока, понимаешь ли, мы еще не определили окончательно, что будем напылять, каков будет производственный цикл. Ведем эксперимент, широкий…

Тут я обвел взглядом лабораторию, где и столы, заставленные разными приборами, среди которых был даже микроскоп, и полки с рядами банок, бутылок и колб, словом – всё подтверждало слова дяди о широких исследованиях. Людям знающим, учёным, достаточно, вероятно, обменяться несколькими словами, и им уже ясно, чем занимается каждый из них. Мне же, юнцу зеленому (не зря босс обозвал меня огурцом!) понадобилось увидеть эту лабораторию, чтобы хоть немножечко понять, каким важным и трудным делом занимается Пинхасов.

– Ну как, интересно тебе? – спросил он. – Вопросы имеются?

– Да… Зачем самим печи собирать? Нет, что ли, таких, какие вам нужны?

– Есть! Дашь двадцать-тридцать тысяч долларов, куплю… – засмеялся Юра. – Не дашь? Ну вот и фирма не согласна столько тратить на эксперимент. Ведь отдачи пока никакой.

– Но будет?

– Ещё бы! Только не очень скоро. А я пока сам конструирую. Это гораздо дешевле, это фирма оплачивает… Ну, ладно, мне в цех пора. Хочешь, пойдем, покажу, как делаем плашки для микросхем.

Машина, к которой мы подошли, стояла в углу цеха за сетчатой перегородкой.

– Лазер, – сказал Юра не без гордости.

В те времена лазеры ещё были редкостью даже на американских предприятиях. Я-то о них вообще знал только благодаря научной фантастике. А сейчас эта «фантастика» стояла передо мной и возле нее возился Генка, парень из отдела машинного программирования. Поглядывая на экран монитора (он был тут же, на стенке лазера) что-то там нажимал… И снова я горько пожалел, что не учился машинному программированию!

Лазер был довольно громоздким и немного напоминал животное: у него имелось что-то вроде головы, небольшая металлическая коробка, прикрепленная сбоку к более широкому и массивному основанию. Генка запустил лазер, в «голове» что-то задвигалось, заурчало – и по краям её засветились красноватые огоньки. Продолжалось это меньше, чем полминуты, потом всё притихло и «голова» приподнялась. Генка снял из-под неё плашку и протянул Юре. Плашка была вся в дырочках и разрезах, при этом разного диаметра, ширины и длины.