Долгая дорога

Первая лечебная процедура называлась «парить ноги, пока не проберёт насквозь». Ведь простуда, утверждали врачи еще в древние времена, результат переохлаждения. И лечить её следует методом «от противного», то есть согревать, согревать, согревать. Мама была убежденным сторонником этого метода. В ванне стояло большое алюминиевое ведро (помню, как скрипела его ручка, если ведро покачивать), привезенное в Америку именно как медицинское оборудование. «Мало ли что может случиться, – говорила мама, когда мы перед отъездом укладывали вещи, – а вдруг кто-нибудь сразу заболеет… Пусть ведро будет под рукой!» Сейчас в это ведро с грохотом лилась вода из крана, такая горячая, что вся ванная комната наполнилась паром. Пока я переодевался (мама принесла моё нижнее бельё, тоже прибывшее с нами голубые кальсоны и майку с длинными рукавами) в ведро с кипятком насыпана была горчица. Размешав желтую дымящуюся воду, мама почему-то кинула в ведро еще и пару горчичников…

– Давай…

Влезаю в ванну, усаживаюсь на стул, подворачиваю кальсоны (всё очень медленно, чтобы вода хоть немного остыла), осторожно приближаю ступню к ведру… Ох! Вода нестерпимо горячая! Я отдергиваю ногу.

– Давай, давай! Не ошпаришься, я же пробовала! Ну, скорей же! Раз… Два… Три!

Под эти бодрые возгласы я со стоном и скрежетом зубовным окунаю ноги в кипяток… Ух! Желто-белый слой горчицы поднимается всё выше? мне кажется, что это от него идет жар, что икры охвачены кольцом огня.

– Ну, видишь? Ничего страшного…

Уходить из ванной комнаты мама не намерена: она подозревает, что, оставшись один, я подолью в ведро холодной воды. К тому же у неё легче на душе, когда она как бы участвует в лечении.

– Обопрись ступней о горчичник, прижми его, – командует мама.

Прижимаю. Уже не так горячо, зато ноги теперь зудят и вроде бы пухнут. Даже ступне стало тесно на узком дне ведра.

– Остыла… Подбавим-ка горячей… Нет, нет, мало! Кран не закрывай!

Било ли вас когда-нибудь током? Именно такое ощущение от струи горячей воды, бьющей по ногам.

– Мама, довольно! – Я и смеюсь, и чуть не плачу.

– Хорошо, хорошо. Посиди спокойно еще минут пять… Легче теперь?

Мне и вправду полегче. Перестало знобить, могу дышать носом.

Присев на крышку унитаза, мама расстилает на коленях полотенце, кладет рядом теплые носки.

– Я сам, мама!

Но спорить бесполезно. Когда заболеваешь, ты превращаешься для мамы в младенца. И она старательно натягивает носки на мои красные, распухшие, длинные, далеко не младенческие ступни.

Следующая процедура та, с которой я и начал свой рассказ. Уложив меня в постель, мама приступает к растиранью.

Если глядеть со стороны, пациенту не позавидуешь: кажется, что сильные, быстрые мамины руки тесто замешивают. Но я-то знаю, как чувствуют они меру, как плавно и осторожно движутся. Положив чуть ниже моего горла ладони, мама разводит руки, описывает дугу по грудной клетке и соединяет их под грудью, у солнечного сплетения. Плохо то, что я начинаю ежиться, смеяться и, как мама ни сердится, не могу остановиться: щекотно! Что поделать, я щекотки боюсь.

Сегодня почему-то особенно щекотно, я дергаюсь и хриплю сквозь смех: «Ой, подожди, перестань!»

– Молчи, – просит мама, прижимая меня к постели, чтобы не двигался. Она пытается казаться серьезной, надо ведь закончить растирание, но когда любимый младенец смеется, какая мать не ответит улыбкой?

– Малыш! Эй, малыш, что с тобой, а? Ты и вправду стал как bad-a-by-y!

Мама очень полюбила это английское слово. Наверно, за то, что оно такое певучее, ласковое и помогает ей выразить свою любовь к нам.

С растираньем покончено. Мама выпрямилась, потянулась, поглядела на меня, как художник, оценивающий свою работу, и, кажется, осталась довольна. Еще бы! Грудь моя горит, горят и ноги в теплых носках. Глаза слипаются, я как бы плаваю в облаке дремоты и острого запаха тигровой мази, им наполнена вся гостиная.

– Басим, не засыпай! Сейчас принесу крои джаз…

Крои джаз никакого отношения к музыке не имеет. Это постный суп из вермишели с чесноком и районом, то есть базиликом, а также с лимоном. Суп считается целебным. К тому же поешь его горячим, непременно вспотеешь, что тоже очень полезно. Когда я в детстве простужался, мама, помимо прочих лекарств и процедур, непременно укутывала меня на ночь пуховым платком. Ух, и потел же я! И к утру обычно был почти здоров. Хорошо пропотеть, считает мама, лучшее из лекарств.

– Ой, как пахнет районом! Мм! Вкусно, правда? И лимоном. Чувствуешь, что за аромат?

Мама – артистка, у неё множество приёмчиков, чтобы прельстить своего ребенка едой. Особенно когда она считает, что еда необходима для выздоровления…

– Поел? Хорошо, басим, скоро сможешь поспать. Осталось еще немно-о-жечко…

Кажется, я все же задремал на минуту, но мама уже стоит передо мной с фарфоровым чайником в руках. Чайник без крышки и из него валит пар. Начинается, значит, новая процедура: «Дышите глубже, вы взволнованы»…

Дышать парами кипятка с содой, когда ты с головой покрыт одеялом, иначе как пыткой это не назовешь. Уже через пару минут мне кажется, что легкие мои превратились в воздушный шар, накачанный горячим воздухом. Еще один вдох, и они лопнут! А горло, а рот! Нос и губы болят, с них непременно слезет кожа…

– Ты чего там дергаешься? Ближе к чайнику, дыши глубже!

О нет, больше я не могу! Я откидываю одеяло и протягиваю маме чайник.

– Понимаешь, я очень устал…

– Ну, уже почти всё, бэби, – нежно говорит мама. – Теперь только закапаем в нос и будешь отдыхать.

Её сильная рука откидывает мою голову назад и – раз, два, три!.. Это в одну ноздрю… Раз, два, три! В другую.

Нет ничего ужаснее этой смеси: лук, чеснок, мёд. Нос и горло дерёт, слезятся глаза, чихаю безостановочно, как при сильнейшей аллергии.

– Сейчас пройдет, – как ни в чем ни бывало говорит мама, вытирая платком слёзы и сопли, бегущие по моему лицу. Нет, ей-богу, ей просто нравится моя младенческая беспомощность! Но, позлившись немного и отчихавшись, я замечаю, что дышу свободно, что из носа не течёт и вообще, кажется, мне легче. Сейчас бы поспать… И тут я чувствую странный запах, такой, будто в квартире развели костёр… А-а, это Эммка по маминому приказу расхаживает со сковородой, на которой тлеет засушенный исрык! Этот дымок, считают в Азии, исцеляет, более того, он наделен особой благодатной силой, спасающей от всяких зол. На азиатских базарах женщины, просящие подаяние, ходят с сосудами, в которых дымится исрык. Те, кого они обвевают, нередко дают им монетку-другую… Мама уважает древние традиции. Кстати, я слышал, что биологи подтвердили дезинфицирующие свойства исрыка.

Ну, если в ход пошел исрык, можно спать. Сегодня мне повезло: «курс лечения» был не полный. Обошлось без компрессов, без банок, без горчичников!

* * *

Часто ли мы с Эммкой так болели? Сейчас уж и не припомню, но думаю, что в семье из четырех человек то и дело случались хотя бы мелкие неприятности со здоровьем, так что у мамы была неплохая «медицинская практика». На себя, конечно же, она почти не обращала внимания – времени не хватало. Когда нездоровилось, мама перемогалась, старалась «подлечиться» на ходу, и продолжала работать, заниматься хозяйством… До поры до времени судьба щадила её. По крайней мере так казалось. К несчастью, мы слишком долго верили, что мама-доктор справится с любыми болезнями, в том числе и с собственными.

* * *

Я почему-то очень хорошо запомнил случай, когда маме в первый раз не удалось «подлечиться» самой. Может быть, потому, что мы тогда впервые серьезно испугались за мамино здоровье.

Произошло это позже, когда в семье уже появились медицинские страховки: у меня – на работе, у родителей – купленные, но дававшие право только на госпитализацию. У мамы внезапно начался сильный насморк. Он становился все сильнее, хотя другие признаки простуды не появлялись. К врачу мама, конечно же, не пошла, а стала лечиться домашними средствами. Но не помогали ни чудодейственные капли, ни «дышите глубже», ни ведро со скрипучей ручкой… «Что это со мной?» – поражалась мама. Когда прошло несколько месяцев, все мы начали беспокоиться всерьез: начавшись летом, насморк продолжался и зимой. Мама не отнимала платок от носа, под воспаленными ноздрями образовались болячки. Наконец, мы настояли, и мама отправилась к врачу. Но и он не помог.

– А это скорее всего аллергия, – сказал как-то мой приятель и сослуживец Арис, услышав о странном мамином насморке. – Послушай, я знаю одного замечательного врача, очень известного, я лечился у него, и он здорово мне помог…

Как популярен доктор Перлоф, мы поняли, увидев, сколько людей ждет своей очереди у дверей его офиса на Риверсайд в Бронксе. Пришлось постоять и нам… В приемной было полно астматиков – уж нам-то с мамой знакомо было их свистящее дыхание! Одну из больных завели в кабинет под руки, казалось, она умирает и место ей в реанимационной палате, но минут через пятнадцать она вышла из кабинета сама и с порозовевшим лицом. Словом, мы много чего насмотрелись, пока ждали доктора. В его маленьком кабинете ассистентка, заполняя карту, никак не могла произнести фамилию мамы. И вдруг откуда-то раздалось четкое, почти по-русски произнесённое: «Иссе Юабов!» – и из-за шкафа, пошаркивая, вышел старый, очень старый человек, совсем не похожий на доктора. Может, мне так показалось, потому что он был без халата.

– Как поживаете?

Доктор пожал нам с мамой руки дружески и очень сильно, почти как дед Ёсхаим. Тут я заметил, что он, хоть и горбится и ходит, шаркая, был прежде могуч и силен, вон какая мощная шея и широкая грудь… Говорил доктор по-английски, но не чужд был славянской речи, потому что в давние годы эмигрировал из Югославии.

Осмотрев мамин нос и горло, как делает это любой отоларинголог, доктор спросил, улыбаясь:

– И это всё, что вас мучает?

Мы даже растерялись.

– Но ведь так долго! И ничего не помогает. Вы же видите…

– Ну-ну, всё будет в порядке. Магдалина, приготовь шприц…

Доктор произнёс название какого-то лекарства и ассистентка, звякая флакончиками за столиком у шкафов, стала наполнять шприц. Флакончиков, баночек и ампул в этих шкафах было великое множество.

– Это ещё не всё, – сказал доктор, сделав маме укол в ягодицу. – Позвольте ваш нос…

И в обе мамины ноздри вколото было еще какое-то таинственное лекарство. Я называю его таинственным, потому что доктор сказал не без гордости:

– Моё изобретение! Через неделю скажете своей аллергии: «Good-buy, Charlie!»

И мама сказала… Вернее, пропела. Она так была счастлива, когда через несколько дней исчез её изнурительный насморк, что вскричав в первый раз: «Good-buy, Charlie!», превратила это в песенку и потом часто распевала её, прищелкивая пальцами.

К доктору Перлоф она относилась с тех пор с почтением и с нежностью, как к своему спасителю и, хотя аллергия не повторялась, время от времени, если что-то беспокоило её, отправлялась к нему.

Через несколько лет доктор переехал в Калифорнию и наше знакомство оборвалось. Я и сейчас об этом жалею, вспоминаю с благодарностью о докторе Перлоф. Думаю, что он был не только замечательным медиком, но и человеком незаурядным. Недаром мы сразу же отнеслись к нему и с полным доверием, и с какой-то удивительной теплотой.

О другом враче, который станет для нас более, чем врачом, – близким другом, мне ещё предстоит рассказать…

Глава 34. Путь каратэ

Сидим на полу вдоль зеркальной стены зала. Перед нами прохаживается сенсей.

– Валэри…

Я поднимаюсь. Я вызван на спарринг, то есть на учебный бой…

Уже второй год мы с Виктором учимся у Алекса Стёрнберга. Его предсказание сбылось: первый курс выдержали лишь несколько человек из начальной группы. Теперь нас объединили с основным составом. Хотя мы с Викторино уже многому научились – нас трижды повысили в ранге и мы носим теперь голубые пояса, – все же нам нелегко: здесь есть парни, которые занимаются по пять-шесть лет, у них пояса коричневые и даже черные.

Особое напряжение в середине урока, на спарринге.

Стою в центре зала, а сенсей всё ещё оглядывает группу, выбирая мне партнера.

– Сэм… – произносит он наконец, и у меня замирает сердце.

Сэм – опасный соперник. В нашу школу он пришел всего лишь с месяц назад, но до этого занимался каратэ несколько лет, изучая другой стиль, корейский, очень, кстати, популярный в Нью-Йорке, который отличается тем, что основное в нем – работа ног. Понятно, что такому борцу победить меня нетрудно. Но я боялся не поражения, не ударов по самолюбию, а ударов вполне физических: я много раз видел, как груб и неосторожен Сем на спарринге.

* * *

В любом контактном спорте необходимо умение контролировать силу удара. В каратэ этому придается особое значение, о чем Алекс не устает повторять нам. Когда на занятиях, показывая приемы, сенсей наносит удар ногой или рукой, чувствуешь лишь легкое прикосновение. А иногда сенсей останавливает мощный удар на расстоянии почти невидимом – доля миллиметра – от твоей груди, плеча, живота. Именно останавливает. Если бы сенсей нанес удар такой силы, он был бы сокрушительным…

Мы с Викторино пытаемся научиться в последний момент скомандовать себе: «стоп». Мы так увлеклись каратэ, что устраиваем домашние тренировки. Подвал дома, купленного недавно семьей Вайнбергов, это наш спортивный зал. Посмотрим, например, еще один фильм о каратэ, и бежим отрабатывать какую-нибудь новинку.

– Ты помнишь, какая у них была свеча? Такая или потолще?

«У них» – это у героев фильма. Демонстрируя легкость и точность удара, они гасили зажжённую свечу, не прикасаясь к пламени. Нам это ужасно понравилось: красиво, наглядно. Учишься контролировать себя, не делая партнера мишенью!

Виктор устанавливает свечу перед собой на уровне груди, как было в фильме, встает в позицию на нужном расстоянии, наносит рукой удар… Не удалось: огонек на свече колыхнулся, но не погас.

Теперь моя очередь. Мне кажется, я предельно сосредоточен… Удар!.. Свеча погасла. Увы, не от дуновения воздуха: я просто сбил её с подставки.

Да, мы были увлечены каратэ. Оно все больше восхищало нас своей красотой, точностью приемов, их разнообразием. К тому же оно давало уверенность в себе, чувство защищённости. К сожалению, о духовных основах каратэ мы знали очень мало, хотя именно ими объяснялись правила поведения, которым учил нас сенсей. С тех пор я уже довольно много прочитал о происхождении каратэ и, как мне кажется, осознал его высокий смысл. Поэтому сейчас, рассказывая об увлечении юности, я просто не вправе не поделиться хоть чуть-чуть тем, что узнал и понял. Ведь и теперь большинство юных любителей каратэ получает сведения о нем только из фильмов, а значит, имеет очень поверхностное или даже ложное представление о древнем искусстве самозащиты.

* * *

С незапамятных времен на Дальнем Востоке придавалось огромное значение духовному совершенствованию, воспитанию. И с тех же древних пор в его систему входили различные формы единоборства… Понять это непросто, ведь на Западе люди относятся к спорту совсем иначе – как к игре, развлечению, к занятию, укрепляющему здоровье. При чём тут духовность? Однако к истории каратэ духовность имеет прямое отношение.

С чего она началась, рассказывает легенда, широко распространённая в Китае…

В начале VI века нашей эры в Китай прибыл индийский монах-миссионер Бодхихарма. Он проповедовал буддизм. Последователей этой древней религии, возникшей в Индии ещё за несколько веков до нашей эры, в Китае было немало. После долгих странствий Бодхихарма попал в буддийский монастырь Шаолиньсы в горах Сушань. И здесь он убедился: шаолиньские монахи, называя себя буддистами, не понимали сущности буддизма. Доводя себя до полного изнурения, они механически выполняли многочисленные ритуалы, заучивали сутры – трактаты и изречения. Буддизм же требует совершенно иного. Это учение основано на «четырех благородных истинах»: страдание, его причина, освобождение от него (нирвана) и путь к такому освобождению. Создателя учения, легендарного Саддхар тхи Гаутаму, стали называть Будда, что означает «просветлённый», то есть высшее существо, достигшее совершенства и способное указать людям путь к спасению… Бодхихарма пытался объяснить монахам: прозреть истину могут только те, кто освободил свои сердца от мирской суеты, не совершает ненужных действий, чтобы душа и тело находились в полной гармонии с ритмами природы. Вот тогда и входит в незамутнённый разум Истина…

Монахи не поняли наставлений Бодхихармы. Он удалился в одну из горных пещер неподалеку от монастыря и провел там, сидя лицом к стене, девять лет без сна. В стене появилась дыра – Бодхихарма пробил её взглядом… Лишь после такого подвижничества монахи поверили в святость и мудрость Бодхихармы. Первый патриарх в Китае вернулся в монастырь и сделал своими учениками двух шаолиньских монахов. Пять лет наставлял их Бодхихарма, соединяя буддизм с техникой и философией йоги и с народными приемами борьбы без оружия. В этих поисках путей к духовному просветлению родилось ушу (его также называют кунфу). Оно стало и динамической медитацией, помогающей определенным образом концентрировать сознание, и новым боевым искусством.

Такова суть легенды. И хотя на самом-то деле очень мало известно о месте и времени возникновения ушу, сведения об этом туманны и противоречивы, легенда, которую я коротко пересказал, имеет очень глубокий смысл. Она подтверждает неразрывную связь ушу и других восточных боевых искусств с духовным миром людей Дальнего Востока, с их стремлением постичь истину. В Шаолиньском монастыре, который существует и в наши дни, по-прежнему почитают Бодхихарму, туда стекается великое множество паломников, в монастырских школах сотни желающих обучаются шаолиньскому ушу…

Шли века, и ушу (кунфу) стало известно за пределами Китая.

Как именно проникло оно на остров Окинава, тоже никто точно не знает. Окинава – это главный остров большой группы островов, носящей такое же название и расположенной между Японией и Тайванем. До начала XVII века все острова Окинава находились в ленной зависимости от Китая, так что ушу могли завезти сюда и местные жители, побывавшие в Китае, и китайские чиновники или колонисты. С достоверностью известно лишь то, что на острове, соединившись со здешними древними приемами борьбы, ушу получило название окинава-тэ («тэ» – это «рука»). Лишь много позже возникло название каратэ, где иероглиф «кара» означал «китайский».

На Окинава каратэ приобрело большую популярность. Объяснялась она, возможно, и тем, что с XIV по XVII века законы дважды запрещали островитянам пользоваться оружием и даже вступать в рукопашную борьбу. А времена были суровые, остров пережил немало нападений… Поэтому островитяне тайно изучали каратэ, позволявшее защищаться без оружия. Даже в народных танцах использовались некоторые движения, похожие на приемы каратэ.

Но истинный расцвет древнего искусства самозащиты произошел сравнительно недавно, в начале XX века. Перелетев с Окинава в Японию (которой эти острова принадлежали уже несколько столетий), каратэ с неожиданной быстротой завоевало не только эту страну, но почти весь мир. Огромные усилия приложил к этому талантливый и страстный пропагандист каратэ окинавец Гитин Фунакоси, посвятивший любимому искусству большую часть своей долгой жизни. Фунакоси переосмыслил даже само название «каратэ». В японском языке два разных иероглифа звучат, как «кара»: один означает «китайский», другой – «пустой». Второе значение Фунакоси считал более правильным и важным. «Пустая рука», то есть рука без оружия… Но не только это! Слово «пустота» в буддизме используется, когда речь идет об освобождении души от земных помыслов, от суеты сует.

«…Изучающий каратэ должен освободить себя от эгоизма и злобы, – писал Фунакоси. – В этом смысл иероглифа «пустой». Чтобы это значение боевого искусства было ясно для каждого, Фунакоси стал называть его «Каратэ-до». «До», то есть дорога – в философском понимании путь, жизненное направление.

«…никто не сможет достичь совершенства в каратэ-до, пока не осознает, что это образ жизни… – писал Фунакоси в своей автобиографической книге. – В каратэ-до, оказывая помощь и принимая её, человек приобретает способность превращать боевое искусство в веру, которая совершенствует тело и душу…»

Школа, основанная Фунакоси, получила название Сётокан, что означает «Дом сосен и волн»… Вероятно, таков был пейзаж, окружающий дом великого мастера. Стиль, который Фунакоси преподавал, тоже стали называть Сётокан. Он стал классикой. Стилей и школ каратэ постепенно появилось много, но Фунакоси считал это большой бедой и надеялся, что в будущем они объединятся. Ведь современное каратэ всё дальше отходит от своих прежних высоких принципов и становится просто одним из видов спорта. Неслучайно еще в 70-х годах минувшего века группа мастеров каратэ поставила перед собой цель: добиться, чтобы каратэ вернулось к истокам, вновь обрело свою духовную сущность.

* * *

Не знаю, суждено ли этому сбыться и каково будущее каратэ, знаю только, что мне повезло: я-то попал в школу, где преподавался именно классический, выработанный Фунакоси, стиль сётокан (а в английском звучании – шотокан). Наш сенсей ревностно следил за строгостью стиля. Он не допускал агрессии, требовал, чтобы мы были вежливы, доброжелательны, контролировали силу ударов. И кое-кого из нас приходилось учить этому довольно жестоко, нарушая обычные правила.

* * *

…Вернёмся же в наш зал, где начинается спарринг. Сэм передо мной. Мы оба неподвижны, ждем команды сенсея. Сэм гораздо старше меня, ему уже около сорока, но он мускулистый и потрясающе гибкий. Я только диву даюсь, глядя, как он делает поперечный и продольный шпагат, мне бы так хоть когда-нибудь! Не говорю уж об ударах ногами. Выполняя прием, Сэм как-то особенно подвижен, стремителен. Я, понятное дело, напряжен…

– Контролируйте свои удары, – предупреждает сенсей. И сразу же дает команду начинать.

Мы закружились в безмолвном танце, то приближаясь, то немного расходясь, выискивая брешь в защите, чтобы мгновенно нанести удар. Движения наши подчинены правилам: плечи в естественном положении, их не следует поднимать. Бёдра, таз гораздо подвижнее. Умение владеть этой частью тела – одно из основных в каратэ. Рукой ли ты наносишь удар или ногой – именно движения таза, словно размах пращи, из которой вылетает камень, усиливают быстроту и силу удара. Сможешь, успеешь правильно и предельно широко раздвинуть во время удара ноги в области таза, «камень из пращи» полетит далеко, стремительно. Алекс учил нас этому на каждом занятии… Но у Сэма такая практика, такая гибкость, быстрота!

Вот он на одной ноге, вторая согнута в колене и поджата, а руки прижаты к телу, делает полный поворот… Еще мгновенье – и эта поджатая нога распрямится, нанесет мне удар… Куда? Странное чувство: я как будто фильм смотрю, но я ведь и сам сейчас в кадре… То, что я вижу, тут же передается мозгу, а он должен молниеносно принять решение, дать команду телу, скоординировать движения… Как он может успеть? Когда? Ведь всё происходит так стремительно!

Но мозг успевает. В ту долю секунды, когда Сэм при повороте повернулся ко мне спиной, я наношу ему правой рукой удар в поясницу. Под контролем, как и положено…

Возле зеркала гул одобрения: я смог нанести удар сильному борцу, студенту, который много выше меня рангом. К тому же Сэма недолюбливают.

– Матэ! – властный голос сенсея останавливает бой. Сенсей молча указывает на меня: я выиграл очко.

– Ку! – это команда продолжать. Мы заняли позицию, а дальше все произошло мгновенно. Сэм на этот раз сделал то, что называется передним ударом по верхнему уровню. То есть он не разворачивался, а просто отвел назад согнутую в колене ногу – и… Видно, мозг мой успел осознать, что отразить удар не удастся, и я непроизвольно закрыл руками голову… Удар в висок… Что было потом, не помню, удар сшиб меня с ног, и я отключился.

– Are you ОК? – услышал я плывущий голос Алекса. Он похлопывал меня по щеке.

Я поднялся, но с трудом. Голова гудела, кружилась, раскалывалась. Сэм сидел на корточках спиной ко мне: когда сопернику нанесена травма, так и полагается сидеть, пока не будет дана команда продолжать… Если это возможно, конечно. Но я и стоять-то едва мог. Сенсей понимал это.

Дана команда, мы снова стоим друг против друга. Сенсей протянутой рукой оповещает о победе Сэма.

– Валэри, садись, – говорит он. – А ты, Сэм, оставайся.

Сажусь на свое место у зеркала. Через минуту-другую, немного придя в себя, замечаю, что в зале очень тихо, Сэм всё ещё стоит один, а сенсей, опустив голову, быстро прохаживается по залу. Ага… Это нам знакомо, это часто бывает: рыжий тигр в раздумье. Начинается оно обычно с того, что Алекс стоит подбоченившись, слегка покачиваясь из стороны в сторону и устремив куда-то неподвижный взгляд. Потом начинается «тигриное хождение»…