Виктория

– Как сказать… в общем, отец сказал, что больше не намерен платить в холостую за учебу. Поэтому мне приходиться после учебы работать, чтобы заплатить за далеко недешевое образование.

– Где ты работаешь?

– В кинотеатре. Ночным охранником.

– Когда ты успеваешь спать?

– Сплю, в буквальном смысле, на ходу. Несколько часов за сутки.

– Ужас! – воскликнула Вика.

– Не пугайся, я уже привык к такому распорядку дел. Сам виноват.

– И в каком ты сейчас учишься институте?

– Театральный Институт имени Табакова, – ответил он.

– Я тоже туда поступала, но в последний момент передумала.

– Почему передумала?

– Под влиянием веского мнения родителей. Сейчас жалею, что не услышала зов собственного сердца.

– Да, жаль. Ты прирожденная актриса. Возможно, сейчас бы мы в одном институте учились, – Антон улыбнулся Виктории, потом спросил: – Признавайся, в каком ты институте учишься? На что променяла театр? Хотя, стой, не говори, я и сам догадаюсь. В экономическом? Верно?

– Ты догадлив! – она хихикнула и положила в рот кусок пирожного. – Через год буду дипломированной экономичкой. Счастья полные штаны.

Они замолчали.

– Может, Виктория, по второй порции? – предложил Антон.

– А давай! Один раз живем! – весело ответила Вика.

Они разговаривали и разговаривали. Он рассказывал ей разные смешные истории, она его слушала и смеялась. Потом они менялись ролями.

После третей порции пирожного, они стали вспоминать школу, тяжелые и одновременно веселые репетиции в Доме Культуры, их прогулки после занятий, ужины в пиццерии, нечастые встречи, школьный бал, расставание и многое-многое другое.

– Виктория, можно у тебя спросить?

– Конечно. Еще спрашивает.

– Твой молодой человек к тебе вернулся через два года, как и обещал?

– Нет, – ответила она, потупив взгляд на стол. – Не вернулся.

Виктория еле сдерживала слезы.

– Прости, я не хотел тебя расстраивать.

– Ты меня не расстроил. Теперь он в прошлом.

– Но все равно имеет над тобой власть.

– Как ни странно, да, – ответила она и посмотрела в его глаза. – Давай не будем о нем сейчас говорить. Хорошо?

– Конечно, – согласился с ней Антон. – Я вот тут подумал, наверное, надо закругляться, мне через три часа на работу.

– И молчит, сидит, что ему скоро на работу. И я сижу не куда не тороплюсь. Почему раньше не сказал?

– Не хотел, чтобы прерывалась наша беседа. Мне было хорошо.

– Мне тоже, – сказала Вика и спросила. – А ты где живешь?

– В общежитие. На Дубровской.

– Не близкий путь.

– Но проводить тебя до дому, я точно успею.

– Точно?

– Да.

Они вышли из теплой кафешки. Взялись за руки. Их обдал холодный осенний ветер. Мурашки пробежали по телу.

До общежитие они шли практически молча, иногда приглядываясь друг на друга.

– В общагу тебя не пустят. Так что подожди меня здесь. Я скоро.

– Хорошо.

Через пять минут Виктория вернулась. Она прятала за спиной подарок.

– Угадаешь?

– Нет.

– Это картина из бисера. Я ее только вчера закончила. Дарю.

Она подала ему небольшую картину в металлической рамке, на которой были изображены заснеженные горы, тонувшие в пелене плотных облаков. На одной из скал стоял человек: он поднял руки вверх и тянулся к светлому лучу. Луч пронизывал тучи и падал на него.

– Ты умеешь впечатлить! – прокомментировал Антон.

– Тебе нравится?

– Еще бы! Невероятной красоты картина!

– Спасибо.

– Тебе спасибо за такой замечательный подарок. Я его поставлю на стол и, глядя на нее, буду вспоминать тебя. Чудно.

– А тебе за книги, – вспомнила Виктория.

– Пустяки, – отмахнулся он.

– Ну ладно, беги! Времени уже и так много. – Они обнялись.

– Виктория… встретимся завтра?

– Я думала и не спросишь, – она улыбнулась ему. – Конечно.

– Завтра… в три часа дня? Устроит?

– Устроит.

– Тогда до встречи. Пока, – попрощался он, чмокнул Вику в щечку и через мгновение исчез из виду.

Виктория немного постояла на улице и пошла в дом.

Ее тело порхало от счастья.

Ей хотелось все рассказать Катерине, что с ней сегодня произошло. И посоветоваться, что делать дальше.

Глава 2

Он очнулся то ли от сна, то ли от обморока, то ли от забвения. В нос проникала тонкодисперсная пыль, взвешенные чешуйки серого пепла. Он чихнул. Закашлял. Открыл прослезившиеся глаза. Перед глазами было небо, затянувшееся плотной пленкой кучных облаков. Время остановилась. Сухой воздух. Ни единого звука, словно в звуконепроницаемой комнате. Обломки домов, пустые дороги, уродливые деревья, перекошенные столбы были окутаны толстым слоем пепла и пыли.

Он поднялся, отряхнулся и побрел, похрамывая, по заколдованному месту. Голова гудела, глаза затуманились в бездне небытия, движения сковывало постоянное одиночество и отрешенность, в ушах больно отдавалось цоканье ботинок. Его ноги отяжелели, залились свинцом. Неудивительно. Он брел уже четыре года. Из одного ужасного города в другой. Через весь остров. Остров, который не имеет не конца ни края. Выход – найти что-то прекрасное в мире мук и боли. Но что? И где?

Подул бесшумный, сильный ветер. Свист и гул в ушах. Он сморщил лицо, покрытое несколькими слоями грязи. Длинные волосы слиплись от грязи, с подбородка свисала редкая борода, на щеках были сильные порезы, которые зарубцевались, бровь была разбита, нижняя губа отвисла.

Где-то, совсем рядом, послышалось то ли воркование, то ли крик, то ли стон безумия.

Он ускорил шаг. Раненная нога еще сильнее заболела. Он остановился и сел, прислонившийся к хрупкому, обугленному дереву. Увидел машину и спрятался за ней. Прислушался к приближающему то ли мяуканью кошки, то ли детскому плачу, то ли к рычанию опасного зверя. В этом мире невозможно было определить истинный звук. Искажение и преломление. Реальность и фантазия. Все перемешалось.

Перед глазами плыли вчерашние воспоминания в Полыхающем Городе. Он бился с огромными арахнидами, которые хотели его сбросить с обрыва, в молчаливый, пенящийся черный океан, пропитанный смрадом и сажей. В океане неприкаянно плавали черные медузы с красными глазами и с длинными щупальцами, впрыскивающие в жертву смертельный яд, который возвращает их обратно туда, откуда они начали свой долгий и опасный путь.

Он бился до последнего, рассекая острым мечом арахнидовскую опистосому, голову, грудь, мохнатые ноги. Пылающая равнина на время превратилась в бассейн желто-зеленой слизи, извергающихся из ран арахнидов.

Один арахнид напал сзади на Домового, повалил на землю и вонзил в шею хилецеру с ядовитыми железами. Домовой на секунду стал биться в конвульсиях, из-за рта вырывалась наружу белая пена. Он думал, что умрет, потому что видел в небесах Викин божественный силуэт, который манил его к себе. Он закрыл глаза. И вспышка. Серебристая. Остроконечная. Еще одна. Они пронизывали его мозг, заряжая электрическим током омертвевший на секунду мозг. От невыносимой боли, Домовой открыл глаза. Земля кружилась. Безжалостные и беспощадные арахниды толкали его к обрыву. Домовой закричал. Пауки остановились. Из его гортани вырвался то ли рык, то ли писк, то ли гром. Он кричал и кричал; он не хотел останавливаться. Арахниды стали отступать от него, все дальше и дальше. Слышно было среди раскатов грома жалобный свист, писк, жужжание. После треск, рвущейся плоти. Их головы трещали, лопались, как надувные шары с водой. Только вместо воды белая жижа, которая обжигала их плоть. Они возгорались. Домовой перестал кричать. Он был истощен. Он лежал на земле и смотрел на линию огня. Он закрыл глаза. И проснулся в этом жутком месте.

Домовой осторожно выглянул из-за капота машины. По дороге шла маленькая девочка и плакала. Он обрадовался. Хотел уже подбежать, но передумал. Этот мир был изменчив и зыбок, как земля под ногами. Он кинул камушек в другую сторону; камень лязгом вонзился в металлическую конструкцию и упал на землю. Девочку посмотрела своими невинными, добрыми глазами туда, где лежал камень. По мере приближения она менялась. Человеческая кожа слезла. Из-за спины вылезли два закругленных бивня. Ноги разрослись вдове, из ступней вылупились три пальца с острыми ногтями. Руки отпали, как хвост у ящерицы. Голова взорвалась, ошметки бесшумно шмякнулись наземь. Из шеи выросла маленькая голова, с размером в кулак; один глаз, два рта и шесть языков, как у змеи. Нечто посмотрело на камень, оглянулось и пошло прочь. Домовой с облегчение вздохнул, развернулся и увидел перед собой другую девочку, которая в руках держала плюшевого мишку.

– Пойдем со мной, – позвала она его шепотом ветра.

– Не подходи ко мне, – закричал он и ударил ее в живот.

Девочка упала и зарыдала, прижав руки к животу.

Домовой подбежал к ней и посмотрел в ее глаза.

– Ты, правда, маленькая девочка, а не тот монстр?

– Меня зовут Элли, – плача, говорила она. – Мне семь с четвертинкой. – Она показала на пальчиках. – Я ищу выход из островов забвения. Меня ждет папа. Зачем ты сделал мне больно? Ты плохой!

– Прости, – извинился Домовой и обнял ее, чтобы она больше не плакала. – Я думал, ты монстр… не знаю, что на меня нашло.

– Я уже говорила. Я – Элли. Я ищу папу, который ждет меня дома. Я – хорошая.

– Как ты выжила? – спросил он.

Она не ответила, встал с земли, и пошла по дороге.

– Куда ты?

– Я вижу свет. Вон там! – Она показала пальцем на двухэтажный дом. Он был целым и невредимым среди развалин, пепла и пыли. И сиял красками лета. Красными, зелеными, желтыми, розовыми, пурпуровыми, фиолетовыми.

– Стой! Это обман! Ты умрешь! – закричал Домовой.

Девочка его не слышала, она бежала к дому. Он побежал за ней. Он не мог допустить, чтобы она умерла и исчезла, оставив его одного со своими мыслями и страхами.

– Элли! Не надо туда входить! – кричал он.

Дверь со скрипом открылась и хлопнула. Он остановился перед ней. Взглянул на дом, который так напоминал ему дом Виктории. Домовой ступил за порог. Внутри было холодно и пахло гнилью, стены покрылись сажей, потолок пожелтел, пол пропитался влагой. Стекло, висевшее в прихожей, было разбито, осколки, сверкая, лежали на полу.

– Элли! Ты где?

Никто не отзывался.

В комнатах был беспорядок. Мебель, полки, шкафы покоилась на земле. Посуда, хрустальные вазы разбиты. На стенах восседала грязь и запекшаяся кровь.

Домовой поднялся на второй этаж. Ему казалось, что девочка побежала наверх. Он проверил почти все комнаты. Никого. Еще осталось одна. Зашел в нее. Открыл рот от удивления. Это была Викина комната, прибранная, ухоженная и чистая. На ковре сидела Элли; она играла в Викины куклы, разговаривая сама с собой.

– Элли, что ты там делаешь? Почему ты не отзывалась?

– Я играю. Я тебя не слышала.

– Врешь. Надо уходить. Здесь небезопасно.

– Для тебя.

– Что? – переспросил он.

– Я сказала, для тебя не безопасно. Я дома. А ты в гостях. – Она повернула голову на сто восемьдесят градусов, посмотрела в его удивленные глаза, и засмеялась. Ее голова взорвалась. Элли стала превращаться в монстра. За дверью послышались крики других таких же существ. Его окружали.

– Теперь не уйдешь, – говорил монстр хрипящим, нечеловечным голосом. – Я убью тебя.

Домовой приготовился к схватке. Жаль, что он потерял меч.

Монстр высоко прыгнул, на секунду завис в воздухе, потом ударил его ногой по лицу.

Домовой упал.

Побежала алая кровь.

Он дышал, но встать уже был не в силах. Силы его покинули. Он перестал бороться. В комнату забежали другие монстры. Они положили его на спину оракула, который напоминал верблюда, и потащили к обрыву.

Глава 3

Виктория зашла в общежитие, поздоровалась с суровой и вечной недовольной вахтершей, показала белый пропуск с фотографией, поднялась на второй этаж, ушла в конец длинного узкого холла, окрашенного в голубой цвет, открыла дверь и зашла в свою крохотную комнатку, три на три метра. На стенах висели картины из бисера, книжные полки и овальное зеркало. Над зеркалом стоял небольшой шкафчик для парфюмерии и бытовой химии, рядом – громоский холодильник, который дребезжал и вибрировал, как старый запорожец; на двери холодильника висели магнитики с веселыми рожицами беззаботных детишек, со смешными надписями, а также переливающиеся в темноте наклейки от предыдущих постояльцев. Рядом холодильником размещался письменный стол вишневого цвета; на нем лежали ноутбук, настольная лампа, картина из бисера, обрамленная в рамку (два лебедя на озере), горшок с кактусом, папки с документами, тетради и ручки с карандашами в разноцветной баночке. Напротив стола располагалась кровать, заправленная голубым пледом; на ней лежали плюшевые игрушки, прочитанная книга Пауло Коэльо «Одиннадцать минут» и учебник по философии. Рядом с кроватью возвышался шкаф для одежды и не только.

Виктория положила сумки на пол, сняла курточку, повесила ее на плечики и убрала в шкаф. Потом поставила греть чайник. Купленное вытащила из сумок: книги положила на полку, продукты убрала в холодильник, бытовую химию в шкафчик. Переоделась, надев хлопчатый халат салатного цвета вместо розовых джинс и светло-карамельной майки. Подошла к зеркалу, причесала волосы, намазала лицо кокосовым кремом, чтобы кожа не шелушилось и губы – бесцветной помадой со вкусом персика.

Чайник вскипел и отключился. Виктория достала две кружки (для себя и Катерины), налила бурлящего кипятка, положила по три ложечки сахара, опустила в бесцветную воду пакетики чая с мятой, ромашкой и шалфея. Когда чай заварился, вытащила пакетики и положила их в пустую кружку для повторного применения. Из холодильника Вика достала вчерашний, недоеденный муравейник, с полки взяла два блюдца и положила туда по кусочку торта. Потом вышла в коридор, не закрывая за собой дверь, и постучала в соседнюю дверь.

– Да? Кто там? – спросил приятный, мягкий женский голос.

– Привет, Катерина. Это я, Вика.

Двери открылись, оттуда выглянуло жизнерадостное лицо Катерины. Она была одета в черные штаны и широкую розово-пурпуровую футболку пятидесятого или пятьдесят второго размера; ее широкие ступни скрывались за тапочками в виде игривых собачек.

– Привет, Виктория. Рада тебя видеть. Проходи-проходи.

– Не зайду, потому что хочу тебя пригласить к себе на чашку чая.

– Но я…

– Отказ не приниматься, – перебила ее Вика. – Я уже заварила чай. Твой любимый с ромашкой.

– Я смотрю, ты мне даже выбора не оставила. – Катерина вышла с Викторией в коридор.

Они сели за стол, швыркая горячий чай из кружек в красный горошек.

– Как провела сегодня день? – спросила Виктория у Катерины.

– Ничего особенного. Все, как обычно. Нудная учеба, нудные лекции. Большего всего взбесила Мария Васильевна, препод по «Управлению персонала». Как уткнулась в свою методичку, так до конца пары и не отрывалась от чтения. Читает тихо, непонятно и быстро. Ужас! Потом еще толком не может объяснить то, что у нее спрашивают. Или я ее не понимаю. Не знаю, как я буду сдавать экзамен. Говорят, она требовательная и строгая.

– Сдашь. Ты всегда сдаешь, – сказала Вика и спросила. – Что еще?

– Что еще… пришла домой, сделала домашку по английскому языку и все-таки начала читать второй том «Унесенные ветром» Митчелл. Согласись, тяжеловесны старые романы?

– Тем ценнее. Сейчас все слишком просто и коротко. Недавно купила книгу Массоротто «Сто чистых страниц» и прочитала за два часа. Ну, куда это годно? Хотя, надо признать, книга классная. Если хочешь, могу дать почитать.

– Позже. – Катерина сделала глоток и сказала. – Сейчас в современных романах нет той нудности и неспешности, что были в «старых».

– Раньше и время было другое, и люди, и нравы, и идеалы. Современное общество слишком нано-технологичное и мобильное. Вечно куда-то торопится. Бежит. Поэтому и книжки с каждым годом теряют вес. Кто сейчас будет читать двухтомного «Дэвида Коперфильд» Диккенса или четерхтомную «Войну и Мир» Толстого кроме школьников? Да и то не факт, что школьники их читают.

– Найдутся ценители вроде тебя, Виктория. Их больше, чем ты думаешь.

– И, слава Богу! – воскликнула она. – Ты не хочешь вступить в этот элитный клуб? Поверь, сэр Диккенс, неповторим и гениален. Он заставляет думать о важных вещах, учит ценить то, что мы имеет, помогает поверить в мечту, в искреннюю, неподвластную силу любви, которая способна изменить даже самую черствую личность.

– О! Снова я слышу о нем и о нем, о Диккенсе. В очередной раз убеждаюсь, что ты в него влюблена.

– А как иначе?

– Посмотрим-посмотрим. Возможно, когда-нибудь я решусь прочесть Диккенса, но потом. Сначала Митчелл, – сказала Катерина и спросила. – Виктория, ты почему сегодня такая счастливая?

– Я… да вроде бы обычная.

– Нет. Другая. Меня не проведешь, подруга. Я тебя слишком хорошо знаю. Твои глаза сияют, щечки налились румянцем, а улыбка не хочет сходить с твоего прекрасного личика. Что случилось, рассказывай? Неужели влюбилась в какого-нибудь?

– Да ничего не сучилось. Отсидела, как положено, четыре пары в инстике. Сходила в магазин. И…

– И?

– Встретилась с Антоном. Помнишь, я тебе о нем говорила.

– Это который был по уши в тебя влюблен в школе? Этот Антон?

– Да. Он мне купил три книги, – похвасталась она.

С ее лица не хотела сходить улыбка, как бы она не пыталась ее скрыть.

– Здорово, – порадовалась за Викторию Катерина. – Ты мне рассказывала, что он актер и учиться в Москве. Или я что-то путаю, Вик?

– Все верно. Его отчислили за драку, он переехал в наш город нынче летом и поступил в Театральный Институт имени Табакова.

– Я почему-то сразу вспоминаю чьи-то слова: «Когда жизнь закрывает перед тобой дверь, она обязательно откроет окно». Его отчислили из института – дверь захлопнулась; он приезжает сюда, и вы встречаетесь – окно открывается! Прекрасно! Где хоть встретились?

– В книжном магазине.

– Все-таки нашла своего милого принца на белом коне в любимом магазине.

– Да что ты, какой принц!? Мы с Антоном – просто старые друзья. И ничего больше.

– Ага, просто, – ехидно сказала Катерина. – Ты просто светишься от счастья. Ты – влюблена!

– Я свечусь от счастья не потому, что влюблена. А потому что встретила старого знакомого. Он мне очень дорог. Он помог мне выкарабкаться из западни, из пропасти, которая и по сей день за мной ходит по пятам и ждет, когда я снова оступлюсь, чтобы погладить.

– После встречи в магазине, он пригласил тебя в кафешку? – поинтересовалась Катерина и положила в рот кусочек аппетитного муравейника.

– Да. Откуда ты знаешь?

– Просто угадала. Ты же не думала, что я поверю в том, что ты ходила по магазинам пять часов.

– Мы немного посидели, поговорили, вспомнили школу.

– Когда снова встретитесь?

– Откуда ты знаешь… завтра. Ты что за нами следила?

– Ага, я была бы очень даже не заметной в данной роли! – Они засмеялись.

Викторию всегда удивляло то, что Катерина так легко смялась над своей проблемой – ожирением. Хотя она не видела в этом проблему. Она всегда говорила, что хорошей женщины должно быть много.

На минуту воцарилось молчание.

Потом Катерина встала со стула, подошла к Вике и обняла ее.

– Поздравляю с новым-старым другом. Я искренне за тебя рада.

– Спасибо. – Виктория чуть не прослезилась.

– Он все еще по уши в тебя влюблен?

– Я не знаю… да. Определенно. Удивительно, но он нисколько не изменился за эти четыре года. Робкий взгляд, красные уши и потные руки. Он волновался.

– Жизнь или судьба, без разницы, предоставила тебя второй шанс. Не упусти его, хорошо, моя дорогая? Да и сколько можно быть одинокой, как я? Это заразно. – Она хихикнула.

– Мы – друзья.

– Не начинай все сначала. Я вижу твои глаза. Ты влюбилась. Открой ему свое сердце.

– Я… я… боюсь. Боюсь оступиться. Сделать неправильный шаг. Я боюсь, а вдруг когда он ко мне прикоснется, я вспомню о том, что случилось… – Виктория заплакала, сама не зная почему, положив голову на плечо Катерины.

Через десять минут Вика успокоилась и поблагодарила Катерину за ее неоценимую заботу, доброту и понимание; за умением выслушать человека и дать нужный совет.

– Я уверена, в следующей жизни ты будишь, Катерина, ангелом.

– Ага, как же! – засмеялась она. – Скорее крупной ягодкой в лесной рощице или кучерявым юнцом с толстым пузиком.

Виктория засмеялась.

Через час Катерина ушла к себе в комнату, а Виктория легла на постель и до самой поздней ночи думала о прошедшем дне. Думала, о нем, об Антоне, об их случайной встрече в магазине и приятной беседе в кафешке. О том, что она завтра скажет, что спросит, что почувствует, когда увидит его снова…

Незаметно Вика уснула.

Она брела по золотистой дорожке среди высоких овальных ульев, из которых роем вылетали рабочие пчелки – самки; высоко-общественные трутни оставались в ульях.

Вика тонула по щиколотку в сладком, липком меде. Благоговейный, насыщенный аромат смолы и корнееда навис над рядами ульев.

Вика остановилась. В конце вязкой дорожки была большая поляна, усеянная желтыми одуванчиками, на которые садились пчелы и купались в желтой пыльце. В центре поляны, на возвышенности, сидел к ней спиной какой-то юноша. Он задрал голову вверх и внимательно смотрел на лазурное небо, окаймленное плывущими розовыми облаками и голубыми, красными, пурпуровыми планетами.

Виктория сорвала одуванчик. Поднесла к носу. Понюхала. В нос врезался запах летнего теплого солнца, свежескошенной травы и самого сладкого шоколадного сиропа на свете. Она пошла дальше, к скучающему юноше. Босые ноги ласкала мокрая трава с одуванчиками; на них оседала пыльца.

Юноша обернулся и замер, увидев Вику, словно громом пораженный. Он открыл рот, поднял брови, хотел что-то сказать, но не смог.

Виктория тоже замерла, когда разглядела через пряди грязных волос лицо до боли знакомое, лицо Домового.

Она подбежала к нему, обняла его за шею и поцеловала.

– Виктория, это ты? – спросил он, все еще не доверяя собственному пошатнувшемуся разуму. – Или это снова мое очередное видение, которое хочет сбить меня с толку?

– Это я! Я! Виктория! Мой сладкий и любимый Домовой! Как я рада, что ты рядом! Что ты мне, наконец, приснился! Почему ты мне раньше не снился?

– Не знаю, любимая. О боже, я не верю! Неужели это и, правда, ты!? О, как же мне не хватало тебя, Виктория! – через слезы говорил Домовой. – Я… не слышал твоего голоса больше четырех лет – он прекрасен. Я… не видел твои глаза, реснички, щечки, брови, носик, ушки – они прекрасны. Я… не чувствовал биение твоего сердца, запах твоих светлых локонов, твоего горячего дыхание, твоей любви, что согревала меня в холода и окрыляла летними вечерами. А теперь чувствую – это прекрасно! Я так по тебе соскучился, – он прижался к ней ближе. – Я думал, сойду с ума.

– Я тоже соскучилась, – выдавила из себя Виктория и зарыдала, прикоснувшись к его бородатой, теплой щеке.

Домовой по-мужски держался и не показывал своих сентиментальных чувств; только его душа рыдала. Он гладил ее шелковистые волосы.

– Виктория, мы ведь спим?

– Конечно. В реальности нет такого совершенного неба, таких розовых облаков, такой девственной поляны одуванчиков, таких больших пчел и таких огромных улей. В реальности – нет тебя. Ты не со мной. Ты где-то далеко, отчего мне кажется, что ты не существуешь. Словно, ты, Домовой, все эти годы был для меня лишь детской фантазией, которая внезапно испарилась и которая больше не желает возвращаться.

– Не говори так, Вика. Я рядом. Я ближе, чем ты думаешь. Я прошел через тысячу городов в поисках чего-то прекрасного на островах забвения. Четыре года странствий, боли, отчаяния, одиночества и душевной пустоты. Кромешного ада. Но я продолжаю идти и не остановлюсь, пока силы не оставят меня. А знаешь почему? Потому что я все еще люблю тебя. И моя любовь, указывает мне мой нелегкий путь. Я его пройду. Верь мне, я смогу все преодолеть ради того, чтобы быть с тобой рядом, Виктория. Обнимать и целовать тебя там, где реальность, где жизнь, где счастье, где мой островок незыблемого счастья. Ты ведь меня еще не разлюбила?

– О чем ты таком говоришь? – возмутилась Вика. – Я люблю тебя еще сильнее, если такое возможно.

Молчание. Виктория спросила:

– Прошло четыре года… сколько еще пройдет, прежде чем мы вновь сольемся в сладком поцелуе?

– Я не знаю. Но я точно знаю, что моя вера сильна. Я готов бороться за свое счастье еще столько же, если придется. Ты ведь меня будешь ждать?

– Да, – уверенно ответила Вика. – Только…

– Что «только»?

– Ничего.

– Ты с кем-то встречаешься? – догадался он. – Скажи мне, я все пойму.

– Нет… сказать по правде, я испытываю некие чувства к Антону… но они со времен пройдут. Обязательно. Не волнуйся. Я буду тебя ждать столько, сколько придется.