Виктория

– Если бы, ты, Элизабет, была бы злым духом, то я не сомневаюсь, что в нашей школе появилась бы скрытая и явная угроза для жизни учащихся. Я такой угрозы, заходя в школу, никогда не ощущала и не ощущаю. Поэтому я сделала такой вывод.

– Хороший вывод… но… странно…

– Что странно?

– Ты не переживай, садись рядом со мной.

– Не хочу, – воспротивилась Виктория.

– Не будь такой занудой. Почувствуй уединение с природой. Сядь.

– Не буду, если ты не будешь нормально отвечать на мои вопросы.

– Хорошо. Тогда тебе придется сесть.

– Договорились, – сдалась Вика, села на землю напротив Элизабет и переспросила. – Что странного я сказала?

– Странно, что ты предположила, что я – дух. Или, как говорят, Домовой. Откуда тебе знать, а вдруг я самая обыкновенная девочка из твоей параллели?

– Ты точно не девочка из параллели. Не надо меня обманывать и путать.

– Почему ты так уверена?

– Потому что я вижу тебя, а другие – нет, – ответила Виктория.

– Ничего от тебя не утаишь. Ты права, я не человек. Я – дух этих окрестностей, в которых я, как хороший хозяин, слежу за порядком, оберегая детей от зла. Можешь поверить мне на слово, если бы я не захотела с тобой встретиться, ты никогда не узнала бы о мое существование.

– Я нисколько в этом не сомневалась, – согласилась Вика и добавила. – Значит, я все-таки была права, что ты добрый дух.

– Не мне судить, – сказала Элизабет. – Но, Виктория, мне приятно, что ты оценила мой труд на высший бал. Спасибо.

– Не надо благодарностей. И давно ты охраняешь стены школы от зла?

– Шестнадцать лет, с самого рождения, – ответила она.

– Тебе не страшно бороться со Злом?

– Нет. – Она засмеялась и, задумавшись, сказала. – Увы, не все зло уловимо.

– Хочешь сказать, что злые духи обитают в школе?

– Нет, нет, что ты, всех злых духов я изгоняю! Зло приносят ученики!

– Ученики? Но как?

– Не задай наивных вопросов, Виктория. В каждой человеческой душе есть демон, – по сути, то же самое Зло – которое, хочешь ты этого или нет, вырывается наружу и сеет хаос, боль, разрушение. Просто некоторые сильные личности, как ты, Виктория, подавляют их, а слабые или психически не здоровые – выпускают. Поэтому в школах царит жестокость, с который ты встречаешься, лицом к лицу, каждый день. А знаешь, что самое отвратительно во всем этом, что ты, да и все ученики с преподавателями свыкаются с этой жестокостью. Мол, так и надо, что так – в порядке вещей, когда мальчишка бьет другого мальчишку из-за того, что он одел розовый свитер или посмотрел не так в его сторону. Когда девчонка унижает другую девчонку, потому что та мышка и не может за себя постаять и ответить обидчице в силу своей слабохарактерности. Когда ученики издеваются над учителями, оскорбляют их бранными словами, выводят из себя, тычут в лицо протухшей тряпкой и бьют. О, Боже, я видела, это собственными глазами, когда ученик подошел к учительнице и ударил ее кулаком по лицу.

– Я помню… это произошло год назад.

– Столько сил и терпения, чтобы дети росли в благоприятной обстановке – и все напрасно. Дети приносят своих внутренних демонов, с которыми я не могу бороться и разрушают то, что я строю своим непосильным трудом. Если честно, меня это достало.

– Ты ведь не бросишь школу? – взволнованно спросила Виктория.

– Я бы с удовольствием. Но не смогу. Не потому что мне не разрешат, а потому что я сама не смогу уйти. Совесть замучает. Понимаешь?

– Да, – ответила Вика, они замолчали.

После пяти минут молчания, Виктория решилась спросить:

– Почему ты, Элизабет, вышла со мной на связь?

– Все просто. Ты мне нравишься. Я за тобой долго наблюдала. И ты ни разу не давала мне поводов разочароваться в тебе. Ты всегда оставалось тем, кем являлась, а именно – семилетней девочкой, которая хочет изменить мир к лучшему. Не подумай, что я унижаю твой интеллект. Ты умна, красива и добра.

– Спасибо, – смущено поблагодарила ее Виктория за теплые слова.

– Не за что. А если на чистоту… то я всегда хотела с тобой познакомиться. Но не знала как.

– А почему…

– Потому что я не знала, что ты обладаешь даром видеть духов.

– А как узнала?

– Как обычно, совершенно случайно. Ты вышла из класса и посмотрела в мою сторону. Я думала, ты смотришь не на меня, а в окно через мою прозрачную плоть, поэтому продолжала грубо пялится на тебя. Оказалось, ты смотрела на меня, так как потом махнула мне рукой, засмеялась и убежала прочь.

– Точно! – закричала Виктория. – Так это была ты!

– Да… Я долго время не верила, что человек, способен видеть духов. Через два дня, я решила проверить это. На перемене я слилась с толпой и так невзначай поздоровалась с тобой. Ты услышала мой голос и на мое удивление поприветствовала. Потом я увидела тебя с Домовым.

– Ты с ним знакома? – поинтересовалась Виктория.

– Нет, – честно ответила она. – Он всегда держался рядом с тобой или с твоим братом, я не могла наладить с ним контакт. Может быть, это и к лучшему. Все-таки ему не место в данном учреждении.

– Почему? – возмутилась Виктория.

– Потому что он злой дух…

– Неправда! Он добрый! Это клевета!

– Подумай, зачем мне тебе обманывать, ради какой цели?

– Я не знаю! – крикнула Вика. – Ты ошибаешься и говоришь несусветную ерунду, так как мой Домовой самый добрый, искренней, чувственный и ранимый мальчик, которого я знаю чуть меньше десяти лет и который за эти года ни разу не обидел меня и мою семью. Более того, он сделал ее счастливой.

– Я знаю, что в это трудно поверить, но, уж извини, тебе придется с этим смириться. Он – злой дух. И точка.

– Даже не подумаю!

– Не будь такой упрямой, Виктория. Я говорю, как есть. ПРАВДУ. Возможно, он под твоим неоспоримо благотворным влиянием забыл свое истинное предназначение, дарованное ему при рождении от отца Властикана узами священного духа, которые передаются из поколения в поколение. Но не сомневайся, он про них вспомнит. Он уже его вспомнил, не так ли? – спросила она.

– О чем ты? Я тебя не понимаю…

– Ты меня прекрасно понимаешь. Не говори мне, что он не проявлял необоснованную жестокость, ярость и власть. Скорее всего, он уже кого-нибудь убил. Например, собачку или кошечку. Обычно «великие» дела начинаются с малых. Я осмелюсь предположить, что он является неоспоримым и непоколебимым лидером в колледже, которого бояться и уважают все сверстники, а преподаватели пророчат ему великое будущее. Так? Так-так, я вижу по твоим глазам, что я права. Пожалуйста, не надо больше притворяться, обманывая и себя, и меня.

– Откуда ты обо всем знаешь? – спросила она, повышая голос. – Ты следила за мной? За Домовым? Кто тебе дал такое право?!

– Успокойся, Виктория, – спокойно отвечала Элизабет. – Никто за тобой не следил, как и за Домовым. Знаешь ли, у меня есть дела и поважнее. Так что не обольщайся.

– Тогда…

– Подожди, – перебила Викторию Элизабет, – можно я закончу, прежде чем ты начнешь задавать тысячу вопросов.

– Я слушаю.

– Спасибо. Как я тебе уже говорила, я лично незнакома с Домовым, но его знает вся наша небольшая планета. И вот почему! Его отец бывший правитель злых духов.

– Отец? – изумилась Вика.

– Да, да его отец. Он был самым настоящим тираном, для которого убить кого-то, неважного кого, такой же несущественный пустяк, как для вас, землян, съесть гамбургер.

– Теперь мне все стало ясно. Значит, гнев отца Домового все-таки был обоснован. Я думала, он просто ненормальный псих, который бьет сына ради удовольствия. Отец злился на Домового, потому что он – его единственный наследник – не превращался с годами в жесткого юношу, достойного восседать на царском ложе, а наоборот трансформировался из замкнутого, тихого ребенка в открытого и ранимого юнца, который не желал уподобляться отцу, убивая невинных злых духов, а вместо этого выбрал любовь.

– Отец бил его еще, потому что хотел, чтобы он вырос злым и жестоким. И, Виктория, помни, что злые духи не убивают злых духов. Они едины. Они убивают любо людей, либо нас, добрых слуг. Вот так!

– Боже, они убивают людей?

– Конечно. Ты думаешь, зачем тогда им понадобились колледжи?

– А…

– Колледжи – это учебные заведения, предназначенные для повышения уровня подготовки.

– Подготовки к убийству, – предположила Вика.

– К убийствам, – исправила ее Элизабет.

– Боже! Но Домовой мне ничего об этом не говорил.

– Это тоже объяснимо. Видишь ли, всех учащихся в колледжах держат в неведение, пока они не совершат первое убийство. Им говорят, родители и преподаватели, что их обучение в колледже направленно только для того, чтобы они познавали тайны сего мира, раскрывали его сущность и все ради того, чтобы заглянуть в свою душу и найти ответ на вопрос, кто я есть на самом деле и чем я хочу заниматься дальше.

– Но почему они держат их в неведение?

– Потому что не каждый ребенок согласиться идти по стопам родителей. Кем у тебя работает отец?

– Зачем тебе понадобилась об этом знать?

– Просто ответь на вопрос.

– Ээ… редактором.

– Ты хочешь быть редактором?

– Нет.

– Что и требовалась доказать. Родители скрывают свою сущность. Преподаватели скрывают сущность обучения. И когда ученик совершает убийство, им уже проще манипулировать ими. Проще направить на путь истинный в будущем, проще поведать всю правду о их корнях и о их истинном предназначении.

– Ничего себе проще манипулировать после убийства, – возмутилась Вика.

– Проще. Вкусив один раз запретный плод, уже не можешь без него жить. Это как наркотик. Выпускники колледжа не трепыхаются и пойдут по наклонной, следуя советам взрослых, наслаждаясь и купаясь в запретных водах Атлантики.

– Мне Домовой говорил, что они учатся пять лет. Это правда?

– Тоже чистой воды – ложь, для отвода глаз. Пять лет – это стандарт. У каждого свой срок обучения. Кто-то заканчивает колледж и через два года, кто-то только через шесть лет. Если Домовой и вправду лидер-отличник, то он имеет все шансы окончить образования в этом году.

– Только не это! – воскликнула Вика, ее глаза увлажнились. – Знаешь, почему он стал лидером? – Элизабет пожала плечами. – Потому что он хотел встречаться со мной, как можно чаще. А хорошая учеба в колледже обеспечивала ему эти встречи. Понимаешь?

– Понимаю. Домовой – на крючке. Ты – нажива. Преподаватели – рыбаки, в руках которых удочка. Узнав о его близких отношениях с тобой, они нашли брешь в корабле. Они знали, что пообещав нечастые встречи с тобой, Домовой будет учиться, не просто хорошо, а феноменально!

– Они были правы! Мы с ним встречаемся каждое воскресенье. – Я видела, что он меняется. Но не придала этому большее значение. Думала, переходный возраст, не более того. Что же теперь делать, Элизабет? Его нужно спасать, пока еще не поздно!

– Лучше ответь, когда он убил животное?

– Наверное, в том году… не помню… вылетело из головы. Помню, что он сильно переживал и раскаивался в поступке.

– Эх…

– Что значит твое «эх»? Не томи, отвечай же!

– Со ста процентной вероятностью могу сказать, что в этом году он убьет. И перейдет на новый уровень. Окончит колледж.

– Нет! – закричала Виктория.

– Тише-тише. Успокойся, Виктория.

– Не могу я успокоиться. Я его люблю. Он – все, что у меня есть! Я не хочу потерять его.

– Не потеряешь. Времени мало, но оно пока есть. Время, что спасти его, спасти себя и свою семью.

– Что ты имеешь виду?

– Если ты не успеешь его во время остановить, твоей семье будет не безопасно жить в доме.

– Неужели после убийства, Домовой забудет все то добро, всю ту любовь и ласку, что дарила ему моя семья и посмеет посигнутся на наши жизни?

– Да, – уверенно ответила Элизабет. – Жизнь меня научила одному, что добрые поступки люди забывают мгновенно, а злые – помнят всю жизнь.

– Я не хочу в это верить. Не хочу! – Вика от нее отвернулась. – Прости, я не могу быть сильной, когда…

– Поплачь, дай выйти накопившимся эмоциям наружу, будет легче, – Элизабет посмотрела в Викины глаза и сказала. – Теперь все будет зависеть только от тебя. Непросто будет убедить Домового бросить учебу.

– Домовой мне однажды сказал, что нельзя бросить учебу, пока не пройдешь весь курс.

– Отчасти это правда. Неподчинение преподавателям, отказ от учебы – пожизненное изгнание на необитаемые острова в зыбком океане рухнувших грез и мечтаний. Уныние, разочарование, одиночество, сумасшествие и смерть в конце туннеля. Так говорят. Правда некоторые возвращаются с островов уныния и печали в обычный мир и начинают жизнь заново. Кто-то странствует десятилетиями, кто-то годами, кто-то несколько месяцев. Все зависит от воли и веры духа, от его желания вернуться обратно, туда, где его ждут. Поверь, не многих духов где-то ждут…

– Элизабет, ответь честно, откуда ты обо всем этом знаешь?

– Я давно ждала, когда ты мне задашь этот вопрос.

– И…

– И я с удовольствием тебе расскажу, почему я знаю, о чем другие духи не догадываются. Видишь ли, я скрещенный дух.

– Как это?

– Мать – добрый дух, а отец – злой. Отсюда и название. На самом деле, таких духов немного, если не сказать единицы. Они обладают даром видеть сны, в которых они могут посещать, как земли добрых обитателей планеты, так и злых. Не подумай, что именно из снов я обо всем узнала. Нет, все тайны, о которых ты сейчас услышала, раскрыл мой отец, когда вернулся обратно из мира отчаяния, в мир любви, к моей матери, с которой познакомился во время учебы.

– Как они познакомились? Как он вернулся?

– Терпение. Сейчас все расскажу, Виктория. Моя мама тоже скрещенный дух, поэтому она свободно летала на закрытые земли колледжа и тайно, а, значит, безнаказанно смотрела, чему учат злых духов и как живут те, кого нужно бояться по уверению родителей. Она любила сидеть на горячей кругообразной крыше колледжа и смотреть вдаль, где простиралась таинственная и чарующая своей безмолвностью и непоколебимостью пустыня. Она смотрела так внимательно и страстно, улавливая каждую мелочь, что не заметила, как к ней подсел молодой человек ее возраста. Он ничего не сказал, уставившись на линию горизонту. Моя мама посмотрела на него и, увидев, что на нем надета форма колледжа, чуть не закричала, но сдержалась и решила завязать разговор, будто бы она тоже училась в колледже. Это сработало! Он не заметил подвоха, разве только спросил, где у нее соответствующая форма, на что она ответила, что ей она ни к чему. Этот смелый ответ поразил его, и он ее пригласил на свидание. И ты не поверишь, моя мама согласилась. Как она сама говорила, это было чистой воды безумие. Она влюбилась во врага, который ей показался не более чем пешкой в чужой игре (так, кстати, оно и было). Они начали встречаться. Сначала раз в неделю, потом чуть ли не каждый день. Они любили и не скрывали друг от друга своих чувств. Но так долго не могло было продолжаться, ты ведь знаешь, что любая ложь, так или иначе всплывает наружу. Мама призналась отцу, что она не из колледжа, а из других земель, где ему не место. Он не понял. Мама объяснила, что его здесь учат плохому, и он скоро превратится в злого духа. Он не поверил. Мама не сдавалась. Она сказала, если он ей поверит и бросит колледж, она выйдет за него замуж. Если нет, то она скажет «прощай» и больше никогда его не побеспокоит. Папа ничего не ответил, он просто убежал, чтобы все обдумать. Он думал десять недель, прежде чем заметил, что мамины слова не безосновательные, колледж хранил тайны, о которых он не знал и, о которых все молчали. Взвесив все «за» и «против», он решил отказаться от учебы, чтобы жить счастливо с мамой, нежели ждать пока он станет тем, кем никогда не хотел быть – убийцей. Преподаватели не хотели его отпускать, он сказал, что, так или иначе уничтожит себя, если они его не отпустят. На следующий день папу отпустили и отправили на острова уныния или забвения, в ад для духа, единственный выход из которого смерть. Так считал каждый скептик. Но мой отец всех посрамил, когда вернулся и женился на матери. Они посей день счастливы. Я их единственная дочь, дочь, которая не только обладает даром видеть странные сны, но и которая обладает уникальными знаниями, знает тайну колледжа. Единственное, что я не делала в своей жизни, так это не летала в сам колледж по настоянию родителей.

– И правильно сделала!

– Ты думаешь? Я могла бы кого-нибудь спасти за это время.

– Или убить, – добавила Вика. – ТЫ сама говорила, чтобы спасти, нужно духу предложить то необходимое, чтобы он вернулся с островов уныния и забвения. Не так ли?

– Ты права. Я рада, что ты знаешь мой секрет и сможешь спасти Домового…

– Мы спасем, Домового, – исправила ее Вика.

– Мы, – согласилась она.

– Виктория…

– Что? – спросила она; заиграл мобильный телефон. – Прости, мне нужно ответить, это Иришка, моя подруга.

– Конечно.

– Да, Иришка. Привет, дорогая! Дела, как обычно. Как у тебя? Здорово! И что он? Не может быть, он правда так сказал. Дурачок какой-то, видимо, по уши в тебя влюблен. Я сейчас гуляю в школьном палисаднике. Это долгое история, как-нибудь потом расскажу. А что ты хотела, говори? В кино… сегодня… мне сегодня уже дважды предлагают сходить в кино. Нет, ты не права, дважды я не буду отказываться. Кстати, во сколько сеанс. В десять! Не поздновато ли? Потом идти домой ночью. Ничего я не испугалась. Ладно, я пойду. Надеюсь, мама меня отпустит. В общем, как приду, позвоню. Сейчас сколько времени? Уже полдевятого! – Вика изумилась, как быстро пролетело время. – Я позвоню. Чмоки-чмоки. – Она закрыла мобильную «раскладушку» и обратилась к заскучавшей Элизабет. – Ты почему загрустила?

– Завидую вам. Вы такие свободные. Куда захотите, туда и идете. Что хотите, то и делаете.

– Знаешь, это иллюзия. В нашем мире столько ограничений и запретов, что голова порой идет кругом. То не делай, так не поступай, это не покупай, туда не иди, с тем не ходи и так далее. Не все так просто.

– Люди любят усложнять заведомо простые вещи. Все равно вы, земляне, свободнее, чем мы, духи. Как бы я хотела с вами сходить в кино? Эх…

– И в чем же проблема?

– Как в чем!? У меня есть обязанность: охранять священный храм знаний от злых духов. И я не могу покинуть школу, тем самым подвергнув вас и себя опасности.

– Сейчас есть поблизости духи? – спросила Вика.

– Нет.

– Так в чем же проблема? Ты, наверное, боишься встретиться с другими духами, не так ли?

– И нет, и да.

– Они все разбегутся прочь, потому что я возьму тебя за руку.

– Если родители…

– Вот в чем дело, ты боишься родителей?

– Скорее уважаю и чту их, как и их незыблемые правила.

– Тебе уже шестнадцать! – воскликнула Виктория.

– И что? – переспросила Элизабет.

– Как что! Ты имеешь право на личную жизнь.

– Ты права, имею. Сейчас мы общаемся в палисаднике в мое личное время. Разве этого недостаточно?

– Нет. Пойдем сегодня в кино?

– Ээ… я не знаю, Вика. Я…

– Ты подумай. Я приду сюда через полчаса.

– Я подумаю, но не обещаю.

– Дело твое. Я предложила. Все, меня нет. Время идет, еще надо будет переодеться, – Виктория встала с земли и добавила. – Было приятно с тобой пообщаться. Я рада нашему знакомству. Надеюсь, еще встретимся. Еще раз спасибо. Пока.

– Пока, Виктория.

Они помахали друг другу рукой и разбежались в разные стороны.

***

Он был одет буднично и непритязательно. Черная тряпичная крутка, старая, скатанная футболка, темно-коричневые замусоленные джинсы, протертые в некоторых местах и грязные коричневые туфли, носки которых от старости поднялись вверх.

Он – Олег Владиславович – был высоким, худощавым и каким-то несимметричным. Вытянутая, как дыня, головешка, на которой сияла обширная плешь и узкие мутновато-голубые глаза, соседствовала с тонкими и длинными паклями с непропорционально широкими кистями, узкими плечами, горбатой спиной и кривыми, как паленья, ногами со ступнями сорок восьмого размера.

Если на него посмотреть издали, то можно заметить, что он ненамеренно горбиться и выглядит, как надломленная спичка или на худой конец, как трость, пытающаяся сопротивляться сильным порывам обыденности и тягучей неспешности одиночества, которое обгладывали его, как червь, обгладывает дерево.

Насколько помнит автор этих строк, Олег Владиславович, всегда был одиноким, тихим и замкнутым.

Родился он в 1969 году, в поселке Розанова. Мать его скончалась при родах, а отец, когда узнал, что мать беременна, трусливо удрал в другое село. Не успев родиться, Олег стал в одночасье сиротой.

Его приютила к себе бабушка, мать умершей. Она жила одна, ее муж трагически погиб на заводе; взорвалась шахтная печь с медным расплавом: он умер от ожогов в пятьдесят два года. Бабушке было под шестьдесят, и это не добавляло большего энтузиазма в светлое будущее Олега.

Бабушка любила внука, а внук – бабушку. Искренне и чувственно.

Она умерла, когда Олегу исполнилось пять лет. Он остался один.

Через некоторое время он оказался в детском приюте, где ему пришлось несладко. Он был не только нескладным, но и хилым, и неразговорчивым. Многие думали, что он вообще немой, как вошь и тупой, как пробка. Практически все дети издевались над ним, тешились, били, не хотели с ним дружить. Он был изгоем, не нужным страдальцем многострадального общества, одиночкой, скрывшимся за восьмью океанами, далеко от жестокого, будничного мира, соседствующего со ЗЛОМ.

Бывало и воспитатели осыпали его безнаказанными ударами, в педагогических целях, конечно. Один раз Ольга Ивановна, их воспитатель, перестаралась и врезала ему с такой силой, что он упал на пол и повредил спину, которая и по сей день ноет и болит, как бы давая знать о том несчастном времени.

Потом была школа. Там было еще хуже. Изучаемые предметы ему давались легко, но он этого не показывал, чтобы никто его не доставал. Дети, думая, что он тугодум, снова дразнили, обзывали, били и по делу и без дела.

Так было до шестого класса. В его класс пришел новенький, Алекс, он приехал из другого города и тоже был детдомовцем и не скрывал этого, а наоборот гордился. В первый же день его пребывания в новой школе, он заступился за Олега, получив черно-синий фингал под глазом. После этого они подружились и были неразлучны до конца учебы. Олега больше никто не трогал и не придирался.

Окончив школу, Алекс уехал в другой город с семьей, которая усыновила его, когда ему было шесть с половиной лет.

Олег остался один. Он долго рыдал. Целыми днями валялся на диване и не мог забыть друга, который был для него, как родной и единственный брат. Одно радовало Олега, Алекс пообещал ему, что будет навещать его раз в месяц и каждую неделю отправлять письмо.

Шли годы. Олег не получал от Алекса уже третий месяц ни единой весточки. Он переживал, не случилось ли чего. Но после двух лет молчания, он успокоился. Он понял, что Алекс про него забыл…

Олег после окончания школы, устроился на завод по профессии стропальщик. Ему нравилось работать на заводе, он добросовестно выполнял то, что от него требовалась. Никто до него не докапывался: все рабочие избегали его, так как он не внушал доверия.

Олег всю смену мог молчать, думая о том, как бы уложит в постель какую-нибудь девицу.

У него никогда не было интимных отношений, если не считать трехсекундный секс со шлюхой, поэтому это тема часто волновало его воображение. Ему нравились молоденькие девушки-школьницы, нежели те, кто работал с ним на заводе, старые, испорченные, измученные жизнью женщины. Он желал молодую плоть, которая была для него не доступна в силу его непривлекательности и враждебной замкнутости.

Каждый день он гулял возле школ и наблюдал за девушками: представлял их обнаженными. Ему нравилась эта забава. Но со временем ему стало этого мало. Он хотел большего и начал строить в голове ужасные, немыслимые для психически нормального человека планы…

Первую жертву, он изнасиловал, убил и утопил в городском пруду. Боялся, что его схватят, поймают и осудят. Но ничего не произошло. Он остался безнаказанным. И вошел во вкус…

Он стоял в парке и смотрел на Викторию.

Он наблюдал за ней уже третью неделю и не мог насытиться ее красотой. Он знал, что она со странностями – еще бы, она сидела в парке и говорила с собой, это, как минимум странно! – но это его не смущало. Он был влюблен лишь в ее юное, девственное тело, которое желал заполучить любой ценой… только выжидал удобного момента, как тигр, притаившийся в высокой траве, чтобы напасть и разорвать жертву.

***

– Я рада, что ты все-таки решилась с нами сходить в кино, – сказала Виктория, подойдя к Элизабет, взяв ее за руку. Они стояли на том же месте, возле ивы.

– Я тоже. Не ожидала, что меня мама отпустит… она. Она о тебе знает и доверяет тебе.

– Приятно слышать. Почему думала, что не отпустит, раз она мне доверяет? Такая строгая? Несговорчивая? – спросила она, когда они пошли через парк.