Виктория

Не подумайте, что Виктория за прошедший год была заложница неудач и бед, черной полосы. Были и белые полосы, наполненные радостью, смехом и счастьем. Она стала Президентом Совета Старшеклассников, выиграла вместе со своей командой очередной кубок первенства по баскетболу среди школ. Вступила в ряды активисток (чему она была несказанно рада, потому что знала, что она что-то делает важное и нужное для общества) и на благотворительной основе помогала убирать территории города, ставила капельницы в больнице в качестве медсестры, иногда даже работала нянечкой в детском садике, учась искусству общения с детьми. Познакомилась с другими активистками и нашла по-настоящему преданных и верных друзей, с которыми без раздумий пошла бы хоть на край света. Поступила на двухмесячный курс вышивания, в конце которого получила золотую звезду от преподавателя, чему радовалась, как первоклассница. Ревела от счастья, когда Вася написал стихотворение и посвятил его ей. К слову, Василий подарил ей много радостных моментов за прошедший год. Как и Домовой.

С Домовым они стали встречаться чаще, чем она и он могли рассчитывать. Он учился, как и обещал, хорошо, преуспев почти во всех дисциплинах (не в счет математику с физическими законами!), поэтому его пребывания на Земле участились и стали регулярными к большой радости и для Виктории, и для самого Домового. Она каждое воскресенье готовила романтический ужин и с нетерпение ждала вечера, когда Домовой возвращался домой на несколько часов, чтобы потом покинуть ее до следующего воскресенья. Отведенные часы были для них самыми счастливыми за всю напряженную неделю: они словно на мгновение попадали в приторно-сладкую сказку и не хотели из нее возвращаться, так как выход сулил им смутную и серую повседневность без ярких красок и вспышек эмоций и чувств. Иногда они могли часами глядеть, как горит в темноте свеча и думать о том, как им хорошо вместе даже когда они молчат, вслушиваясь в тишину, и нежно прикасаются друг к другу.

Правда, нужно отметить, что была и вторая – темная – сторона медали успехов Домового на поприще научных дисциплин в колледже. Каждую дисциплину (даже те, которые, по его мнению, не должны были быть в учебном программе) он изучал, досконально и скрупулезно, углубляясь в неведомые для других учащихся дебри знаний, которые давали ему больше, чем он думал от них получить. Уверенность в себе. Раз. Неподвластную и неукротимую физическую, духовную, психологическую и интеллектуальную силу и, соответственно, безграничную власть над другими неучами. Это два.

Конечно, Домовой, не осознавал того факта, что гонка за счастьем, оборачивается для него не то, чтобы трагедией (хотя кто знает?), но однозначно тактическим провалом. Так как некоторые властные преподаватели стали в нем видеть лидера, хорошего ученика, способного вести за собой войска единомышленников, достойную замену на поприще их Великих дел и Обязанностей. В общем, чем больше он старался проявиться себя в учебе, тем сильнее затягивалась петля на его шее, тем все явственнее казалось его будущего… без будущего на Земле.

Домовой не думал о будущем после образование в колледже, а просто выполнял то, что от него требовалась, хоть и чувствовал в себе перемену. Нехорошую перемену. Он стал быстрее выходить из себя, нервничал по пустякам, огрызался с однокашниками и одним только взглядом мог остановить спор или размолвку (его боялась и уважала вся параллель!), проявлял на практических уроках хладнокровность, спокойствие и бесконтрольную ярость, которая выплескивалась наружу с особой силой и наслаждением. Он мог взглядом и знаниями дробить на мелкие кусочки хрупкое стекло, на щепки дерево, корежить металл, вырывать с корнем оконные рамы и двери, поднимать предметы различных размеров и массы, что удавалось не каждому преподавателю.

Обо всех своих достижениях он открыто и искренне рассказывал Виктории и при встречах, и в письмах, которые писал регулярно, как и она. Поэтому Вика сразу же заметила его изменения и в мыслях, и в поступках. И однажды осмелилась об этом сказать, тем самым разгневав его, он стал причитать, что он старается, как лучше, ради нее, ради их отношений, ради их совместного блага, а она его упрекает в чем-то необоснованном и бредовом, проявляя свой природный эгоизм и беспечность. Викторию задели эти подлые слова, и они умудрились в тот злополучный вечер поругаться, разбежавшись врагами, нежели преданными друзьями. Через неделю они благополучно помирились, извинившись друг перед другом, разумно посчитав, что оба были неправы и их спор был бессмысленным и нелепым. После этого случая, Виктория больше не стала заикаться об его изменениях и вбила себе в голову, что изменения были вызваны определенно переходным возрастом, чем учебой в колледже. Она врала самой себе. Правда была на поверхности, но она ее не хотела замечать, так как правда была горька, как водка и уродлива, как бесформенная глиняная ваза.

В основном же их отношение друг к другу не изменилось, а чувства со временем окрепли, захмелев, как хороший сорт вина: они все также любили, оставаясь непревзойденными романтиками и мечтателями, которые не боялись говорить о вечном. О будущем, о прошлом, о настоящем…

Любовь все так же витала в их душах. Любовь, которая менялась и взрослела вместе с ними.

– Виктория, ты была великолепна. Я горжусь тобой, – сказал Домовой, когда они лежали в постели и слушали музыку. Они были одни. Мария, Константин и Василий гостили у бабушки.

– Все благодаря тебе, Домовой, – ответила она и поцеловала его в щечку.

– Не уверен. Человек – сам кудесник собственного счастья. Так что сегодняшний успех – это, прежде всего, твой успех и ничей другой потому, что ты добилась его сама, не отступая и борясь до последнего, не ожидая чей-то помощи. Всем бы твою волю и ваш мир стал бы намного краше!

– Ты преувеличиваешь! – возразила она. – Как ты думаешь, я буду хорошим Президентом?

– Лучшим.

– Снова…

– Не продолжай, я знаю, что ты хочешь сказать, – перебил ее Домовой и засмеялся.

– Нет, я серьезно, Домовой. Это важно!

– Я и серьезно отвечаю, что ты будешь лучшей. Заметь, ты добиваешься в каждом своем начинании потрясающих успехов. Я видел тебя за трибуной и могу совершенно точно сказать, что у тебя талант общаться с публикой. Они тебя слушали. Это главное!

– Правда? – недоверчиво переспросила она.

– Зачем мне тебя обманывать?

– Чтобы подбодрить, – добавила за него Вика.

– Вот еще не хватало. – Он ей подмигнул и улыбнулся.

– Я забыла речь и у меня голос дрожал. Разве Президент имеет право на такие оплошности?

– А разве Президент – не человек? Прекрати волноваться. Все будет лучше, чем ты себе сейчас воображаешь. Я-то знаю!

– Все он знает! – ехидно сказала Вика.

– А как же! Ботаники знают все и не понимают ничего.

– Это точно, ботаник мой! – Виктория засмеялась и спросила. – Думаешь, она тебя все еще ждет?

– Кто?

– Не придуривайся! – грозно предупредила Виктория.

– Давай только не будет сейчас о ней говорить. Все уже было сказано.

– Не все! – воспротивилась Вика.

– Нет, все. И даже больше! Зачем я только сказал тебе о ней? – ругал сам себя Домовой.

– Ты правда ее не любишь?

– В Тысячный раз повторяю, что нет. Не люблю и никогда не любил. Виктория, давай не будем сейчас об этом.

– А почему нет?

– Умоляю. Она и так меня достала на учебе! Как ты не можешь понять, что я не виноват, что ей нравлюсь я.

– Не могу понять. Я бы знаешь что?

– Что? Выцарапала ей глаза? – предположил он.

– Да, – ответила она.

– Ты жестокая, Вика!

– А нечего на чужых парней вешаться.

– Я рад, что она далеко сейчас. От тебя.

– Ну, вот – ты ее уже защищаешь, так?

– Викусь, хватит! – прокомандовал он. – Я люблю только тебя. Люблю. Люблю. Люблю.

– Продолжай…

– Люблю! Люблю! Люблю! Люблю! Люблю! Люблю! Люблю!!!

– Ладно, верю, – сказала она и засмеялась.

– Когда ты уезжаешь? – вдруг спросила она.

– У меня остался ровно час. Только час для того, чтобы проститься с тобой.

– Я тут подумала…

– О чем?

– Помнишь, мы две недели назад… ну, в общем… в амбаре… целовались, ласкали друг друга…

– Помню. Было хорошо.

– Да, было приятно, – согласилась она.

– Ты хочется повторить? – спросил он.

– Да. Только вот я боюсь, что не смогу вовремя остановиться и случайно наделаю глупостей. Ты понимаешь?

– Понимаю.

– Мы ведь еще не готовы, правда?

– Наверное, нет, – с сомнением отвечал Домовой. – Будет неправильно, если мы сделаем это.

– Ты прав. Это неправильно. Тогда может быть, на прощанье поласкаем друг друга губа… – Виктория не успела договорить, так как он ее поцеловал.

Когда он ласкал ее тело, она прогибалась словно змея, плавая в реке удовольствий, издавая стоны от прикосновений к чувственным зонам.

– Домовой, я хочу тебя, – вдруг сказал она.

– Что? Ты хочешь заняться сексом?

– Я не хочу заниматься сексом, я хочу заняться любовью с тем, кого люблю, – ответила она.

– Ты уверена?

– Да. Я люблю тебя.

– А я тебя.

Он вошел в нее. Это было больно и далеко неприятно, как ласки ее клитора. Его член пронзал ее тело, словно острый нож, а из раны бежала кровь вместе с которой утекала ее невинность.

Через минуту все закончилась. Домовой, тяжело дыша, повалился на нее и уснул. Она гладила его волосы, глядя на потолок и думала, что сделала правильный выбор. Лучше с ним, с лучшим другом, нежели с кем-то другим, по ошибке.

***

– Виктория!

– Да?

– Подождите минутку, мне нужно с вами кое-что обсудить.

Виктория остановилась, к ней подошла пышногрудая особа в кокетливом хлопком платьице в горошек. Виктория посмотрела в ее большие глаза и увидела на роговице несвойственный для людей буро-розоватый оттенок в середине и ярко-голубой по краям. У нее были коротко подстрижены волосы, а римский нос, пухлые щеки и бледно-розовые губы соседствовали с красными гнойными прыщами и черными угрями.

– Привет, – поздоровалась она с Викторией. – Меня зовут Элизабет. Или Лиза.

– Добрый день, Элизабет! Очень приятно познакомиться. Меня зовут Виктория, но это для вас уже не секрет. Вы что-то хотели от меня?

– Да. Поговорить, – ответила она.

– Я вас внимательно слушаю, Элизабет.

– Только не здесь! И не сейчас!

– Почему? – спросила Виктория.

– Потому что в школе слишком много стен и ушей. Этот разговор касается того с кем, вы, Виктория, общались на протяжении многих лет; кем вы дорожите больше всего на свете. Понимаете, о чем я?

– Не понимаю, – ответила Виктория и недоверчиво посмотрела на нее, как на искусную обманщицу. – Кого вы имеете в виду? У меня много друзей.

– Не надо обманывать и себя, и меня. С вашей стороны, это неразумно. Мы обе понимаем о ком идет речь. Как и знаем, что у вас много товарищей и завистников, а друг только один. Если вам будет интересно, приходите в семь часов вечера к школьному полисаднику. Я вас буду ждать.

– Но…

– Я буду ждать вас, Виктория, до семи тридцати, – перебила ее Элизабет, – если вы не придите, я уйди и больше вас никогда не побеспокою. Уверяю! Если же соизволите придти, значит, вы узнаете то, что оставалась для вас загадкой многие-многие годы, прожитые с ним.

– Я…

– Не надо делать поспешных выводов. Подумайте о том, что я вам сказала. Я надеюсь, что вы примите верное решение, Виктория. А сейчас, до свидания.

– До свидания, – сказала Виктория, глядя, как исчезает призрачный силуэт фигуру в длинном, темном коридоре школы.

– С кем это ты ща говорила? – спросила у нее Анастасия: она училась с Викторией в одном классе. Она была облечена в яркую, разноцветную одежду: в красную майку, облепленную маленькими круглыми значками, на которых было написано «Я – крутая чувиха!», «Настька!», «Школа – это все, но не мое!», в зеленые, изодранные на коленях джинсы со сверкающими стразами на коленях и в новомодных кроссовках с амортизаторами голубого цвета.

– Что? – переспросила Вика.

– С кем ты разговаривала, когда никого не было?

– Аааа, ты про это говоришь. – Виктория притворно засмеялась и соврала. – Я репетировала речь, которую хочу сегодня сказать на собрание.

– Понятно. Я уже подумала, ты увидела школьного призрака и болтаешь с ним.

– Я бы с ним поболтала!

– А не описалась бы от страха при виде привидения? – спросила Настя и громко засмеялась.

– Нет, – ответила сквозь смех Виктория.

– Пойдем сегодня кино зырить, показывают «Гарри Потера».

– Не знаю. Посмотрим.

– Хорошо.

Виктория зашла в женский туалет, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней, задумавшись о том, что сейчас произошло. Неужели с ней разговаривал школьный призрак или неприкаянный на небесах дух? Неужели оно, или она, или он знает, что-то о Домовом, какую-ту страшную тайну? А вдруг это злобный дух, который хочет ей причинить боль и свергнуть ее с престола?

Вика наполнила ладоши холодной водой и умылась, потом посмотрела в зеркало, глядя на себя подозрительным взглядом, ищущим сумасшествие в собственных сверкающих глазах.

– Я не сошла с ума! Нет! Она была реальна, как Домовой… поэтому… ради себя, ради него, я должна набраться храбрости, смелости и придти в назначенное место, в назначенное время. Все хватит раздумий и негативных мыслей. Я приду – и будь, что будет. А пока надо успокоиться. Через пятнадцать минут ты должна выступать перед Советом, приведи себя в порядок!

– Виктория, я не понимаю, зачем нам нужны эти литературные вечера? – спросил Андрей, сидя за партой, глядя на Викторию, которая стояла у доски и объясняла Совету, как правильно организовать такой вечер с обязательным награждением победителя.

– Как зачем? Не привыкла я отвечать вопросом на вопрос, но сейчас хочу изменить себе. Зачем ты задаешь такие вопросы, Андрей?

– А чем тебя не устраивает мой вопрос? – грубо спросил он, сверля ее злобным, ненавистным взглядом.

– Да всем! Твой вопрос глупый и более чем странный. Это… то же самое, что спросить, а почему земля круглая, а не плоская? Или, почему в школьной программе есть предмет «Русский язык», а «Дураковаления» – нет!?

– Значит, ты считаешь, что я глупый, так?

– Давай не будем спорить и ругаться. Я вижу, ты сейчас готов меня уничтожить, раздавить.

– Не обольщайся, – совет хохотнул.

– Виктория, если честно, то я тоже не вижу смысла в литературных вечерах, уж прости, – сказала Татьяна, вице-президент Совета. – Наверное, тоже глупая и странная, – зловеще улыбаясь, съехидничала она.

– Наверное, – Вика притворно улыбнулась. – Ладно. Я думала, эту идею сочтут удачной. Оказалась, я переоценила свои силы и возможности. Попробую объяснить. – Она взял в руку и написала на доске вопрос и прочитала его вслух: – Кто написал «Холодный дом», «Белый клык», «Анну Каренину», «Маленький принц», «Доктор Живаго»? Андрей, я вся во внимании!

– Хорошо, Президент! Диккенс, Лондон, Толстой, Горький и Шолохов. Как тебе такой ответ?

– Такой ответ… явно на троечку, если не на двойку.

– Что?

– Ты ошибся. Дважды. Татьяна, скажешь мне, кто написал «Принца» и «Живаго», а то любезнейший Андрей не знает?

– «Доктора Живаго» написал Пастернак, стыдно не знать, Андрей, – Таня посмотрела на него. – А «Принца» написал Фицджеральд.

Совет снова хохотнул.

– Вам смешно?! На самом деле, нисколько не смешно, когда человек не знает, кто написал «Принца», которого читал, наверное, каждый присутствующий в этом классе. Так кто же мне правильно ответит, кто написал «Принца»?

– Сэлинджер?

– Ты, что дурак. Это Бунин!?

– Тургенев или Пушкин, точно!

– Нет, нет. Точно помню, что написал француз. Жюль Верн!

– Стоп-стоп! – стала успокаивать Виктория не на шутку оживленный Совет. – Хватит! Никто мне не так и не сказал правильный ответ. Если честно, мне стыдно за наш безграмотный Совет. «Маленький принц» был написан французским классиком Экзюпери.

– Ах да, точно! – кто выкрикнул.

– Я знал, знал, – добавил другой.

– Виктория, ты сейчас, что хотела доказать этим вопросом, что мы все не образованные тупицы, а ты одна такая умница и интеллектуалка? – вдруг спросил Андрей.

– Я…

– Снова мой вопрос назовешь глупым и странным. Я угадал? – Снова смех. – Раз ты такая умная, ответь мне, кто написал «Бесчестье», «Казаков» и «Волхв»?

– Кутзее. Толстой. Фаулз, – тихо ответила она и, увидев растерянное лицо Андрея, ласково и в тоже время игриво ему улыбнулась. Улыбка победителя. – Еще вопрос?

– Нет вопросов, – ответил побежденный в честном бою Андрей.

– Тогда я могу продолжить. Сейчас мы все вместе убедились в том, что наши знания по литературе, мягко говоря, посредственные и поверхностные. Все согласны со мной? – Все услужливо кивнули. – Хорошо, я рада, что достучалась до вас. У меня возникла идея организовать литературный вечер в актовом зале, не для того чтобы прогнуться перед учителями и директором. Нет! А для того, чтобы каждый ученик школы номер три – то есть мы! – разбирались в художественной литературе, как в таблице умножения. В литературе, которая нравственно учит, духовно обогащает, дает пищу для ума, помогает нам развиваться быстрее, как в интеллектуальном, так и психологическом плане. Я знаю, читать сейчас, в мире технического прогресса, стало немодно. Но кто, как не мы задаем современную моду и тенденции? Почему бы не сделать МОДНЫМ – чтение? Это легче, чем вы думаете! – Она остановилась, посмотрела на Андрея и продолжила. – Такие вечера помогут Нам легко разбираться в литературе. И возможно, кто-то влюбиться в нее, как я однажды влюбилась в нее, когда в семь лет открыла «Тома Сойера» Марка Твена.

– Виктория?

– Что, Андрей? Снова будут язвительные вопросы?

– Нет, что ты! Ты говоришь о нужных вещах, несомненно. Но, видишь ли, как по мне, не важно, о чем ты говоришь. Важно, как ты говоришь!

– Ну и, как я, по-твоему, говорю?

– Неважно, – ответил он и махнул рукой.

– Продолжай, раз начал. Я хочу знать…

– Давайте все успокоимся, – посоветовала Татьяна. – Андрей, хватит валять дурака. Уже не смешно!

– Так-так, кто мне вчера шептал на ушко, на уроке литературе, что наша Виктория изменилась и изменилась не в лучшую сторону, когда заняла пост Президента Совета?

– Давай, не сейчас! – крикнула Таня, ее лицо залилось багровыми оттенками.

– Продолжай, Андрей, – сказала Виктория.

– Я знал, что тебя это заинтересует, Вика. В общем, Викусь, будь проще, не будь такой с… – он кашлянул, – и все будет хорошо. Ты слишком стараешься, чтобы произвести на нас впечатление.

– Не будь такой Сукой, ты это хотел сказать, да?

– Ну не так грубо, конечно. – Он хихикнул.

– Значит, вы все считаете, что я изменилась не в лучшую сторону и …? – она не могла продолжить вопрос.

– Виктория, никто так не считает, успокойся, – ответила за всех Татьяна.

– Олег, Роза, Полина, Мария, Валентин, Владимир, Женя, Игорь, это правда?

– Не совсем…

– Правда, Викусь. Правда, – злорадно сказал Андрей.

– Да, успокойся ты! – закричал на Андрея Игорь.

– С какой стати!? Пускай она знает правду. В общем, Вика, мы убедились, снова, что власть портит человека!

После этих слов, Виктория хотела разрыдаться и убежать прочь из этого класса полного ненависти и гнева, где плетут втайне от нее серебристые невидимые нити лжи и предательства. Но она сдержалась и сказала:

– Власть? Причем тут власть, Андрей? Я лишь предлагаю идеи и хочу их реализовать вместе с вами, с единомышленниками. Мое отношение к вам ни капле не изменилось, после того, как я заняла новый пост. Я вас все так же люблю и уважаю. Кроме тебя, Андрей, прости.

– Приятно слышать, – снова съязвил он.

– И мне неприятно, – продолжила Вика, – то, что вы за моей спиной говорите одно, а в лицо – совершенно другое. Неужели вас коробит, что я – Президент Совета, а не вы? Если да, то только хуже вам. Другой человек, более тщеславный, чем я, наверное, расстроился бы, но я таковым не являюсь. Если вам так угодно – и дальше обсуждайте меня, а я буду дальше меняться, превращаясь со временем в тирана и диспута, ласкающегося в волнах славы, величия и высокомерия.

– Виктория, пожалуйста, успокойся…

– Я спокойна. У нас осталось три минуты до звонка. Три минуты, чтобы решить, нужны ли нам литературные вечера? Поднимите руку, кто «за». Спасибо. Девять голосов… записала. Теперь поднимите, кто «против». Спасибо. Трое… записала. Простая арифметика говорит Нам о том, что литературным вечерам – быть! Это новость не может не радовать. Спасибо, что поддержали мою идею. Завтра, я скажу о нашем принятом решении на совещание преподавателей. На этом все, можете быть свободными.

Виктория села на стол и начала ждать, когда все выйдут из кабинета.

– Вика, не слушай этого олуха, Андрея. Мы тебя любим.

– Его мнение мне безразлично. Увидимся в пятницу, – Она притворно улыбнулась Игорю.

– Пока, Вика. Классно ты придумала на счет вечеров этих.

– Да. Пока.

Когда все вышли, она посмотрела в окно и по ее лицу, градом, побежали слезы. Она смотрела непроницаемым лицом куда-то вдаль, а слезы капали на парту, на ее обнаженные руку, на белый листок, где было написано: «9:3».

Через несколько минут, она зарыдала от той несправедливости, что воцарилась вокруг ее персоны. Она всегда хотела помогать людям, делать мир лучше, как вдруг этот мир и эти люди, говорят ей, что она изменилась, возгордилась, стала высокомерной и властной особой, которой лучше заткнуть язык. А не то ей его заткнут другие, «любящие» завистники, шепчущие за стенкой непристойности в ее адрес, но целующие ее ступни, когда она смотрит на них.

Виктории от таких мыслей стало не по себе. Страшно, отвратительно и больно.

Она смахнула слезы, закинула сумочку на плечо, закрыла дверь кабинета № 306, отдала ключ вахтеру, пришла домой, пообедала и уснула. Проснулась только в пять вечера. Сделала уроки. На часах пропикали 18:30. Не раздумывая, Вика оделась и пошла к школьному золотистому палисаднику, сказав Марии, что пошла, погостить к Иришке.

Глава 2

Виктория пришла чуть раньше, за десять минут до назначенного времени.

Палисадник представлял собой длинный прямоугольник, тянувшийся вдоль металлического забора и серого панельного четырехэтажного здания школы, выходившего на южную сторону. По центру была вымощена узорчатыми плитами ухабистая дорожка: в некоторых местах сияли трещины, впадины и бугорки. С левой стороны парка тянулась ровная линия желто-красных берез, листья которых обрамляли сырую землю; справой – кусты сирени, боярышника, барбариса, бузины красной.

Виктория подошла к иве и увидела там Элизабет, которая неподвижно стояла и смотрела на нее странным, чарующим взглядом. Элизабет была одета в ярко-красное платье, которое колыхалось на ветру, извиваясь, как змея, в танце смерти, в шелковистые волосы были вплетена красная лента, ноги были босые, они тонули по щиколотку в листве.

– Привет, – робко сказала она. И добавила. – Я рада, что ты пришла.

– Привет! – поздоровалась Виктория. – Я не могла иначе. Значит, ты…

– Зачем тебе эти кроссовки? – вдруг спросила Элизабет.

– Как зачем!? Чтобы носить их, защищая ступни от ран и порезов.

– Я знаю об истинном предназначении кроссовок. Я спрашивала, зачем они тебе в полисаднике? Это глупость! Снимай! Почувствуй легкое покалывание травы, почувствуй жесткость и одновременно мягкость опавшего березового листка.

– Если ты так настаиваешь…

– Если не хочешь, то можешь не снимать. Мое дело предложить…

– Теперь уже хочу снять! – ответила Виктория и сняла кроссовки. Потом белые носки, впихнула их в кроссовки и прикоснулась ступнями к холодной, влажной земле. – Знаешь, не так уж приятно, как я думала, – проворчала Вика, вступая осторожно по траве.

– Поначалу всегда так. Непривычно. Зато потом, обещаю, незабываемое наслаждение.

– Элизабет, куда ты идешь? Может, останемся здесь и ты мне, наконец, расскажешь то, что хотела рассказать еще утром в школе.

– Ты куда-то торопишься?

– Есть некоторые планы, – неопределенно ответила Виктория.

– Придется их отложить, так как я начну общаться с тобой только тогда, когда мы спрячемся от ненужных людских взоров.

– Но зачем? – спросила Вика, следуя за Элизабет по пятам, утопая в безмолвных кустах парка.

– Ты правда не догадываешься, кто я?

– Догадываюсь.

– Ну и кто же я?

– Ты – добрый дух школы.

– А откуда ты знаешь, что я добрый дух? – спросила она, пройдя через куст боярышника, выйдя на потоптанное относительно свободное место, полностью закрытое по периметру живыми изгородями парка. Элизабет села на землю. – Вдруг я злой дух и специально заманиваю своих жертв в кустики, где темно и жутко?