Виктория

– Мам, прошу тебя, не томи. Что…

– Илья умер, – наконец выдавила она из себя.

– Что? Не может быть!

– Может, Виктория, – прошептала она, вытирая слезы. – Его сбила машина, он умер на месте.

– Нет, мам! Скажи, что ты врешь и это всего лишь твоя злая шутка! Ты ведь меня обманываешь? Он ведь жив, здоров? Не должны дети умирать в пятнадцать, поэтому он не умер.

– С такими вещами, Виктория, не шутят, – Мария задыхалась от слез и внутренней боли, которая ныла и разрасталась. – Мне сейчас позвонила тетя Оля и сказала об этом. Он вылетел на проезжую часть, даже не оглянувшись по сторонам, и был наказан за свою неосмотрительность. Мне очень жаль, дорогая! Я знаю, как он был для тебя дорог.

Виктория долго сопротивлялась, не веря словам матери, но спустя некоторое время, когда шок рассеялся, она поняла, что Мария говорит на полном серьезе.

И вот тогда она почувствовала, как земля уходить из-под ног, а картинка началась расплываться.

– Нет! Нет! НЕТ! – завопила она, обняла маму и неистово зарыдала. – Это неправда! Неправда, он жив!

Вечером того же дня она увидела Илью, лежащего в гробу, накрытого белой мантией, из которой торчали только его белые ступни и восковая голова.

Виктория зарыдала, потеряла сознание и чуть не упала в гроб, Мария во время подхватила ее.

Она смотрела на него, но это был уже не он.

Он превратился из симпатичного, добросердечного и милого паренька в куклу, лишенную души и обаяния, в куклу с пустыми безжизненными глазами, которые еще несколько часов назад сверкали и любили, в куклу, которая совсем скоро будет погребена под землю. И больше никто не узнает о нем, никто с ним не познакомиться, не пожмет ему руку, не обнимет, не поцелует, не полюбит и не признается в любви, не почувствует его страх и волнение. Теперь никто не услышит его звонкий смех и грубоватый голосок, которым он рассказывал жутко смешные истории. Теперь никто не увидит его прекрасные очертания лица. Теперь никому не суждено с ним подружиться и понять о чем он мечтал, о чем грезил тихими темными вечерами, что хотел сделать в этой жизни, к чему стремился. Теперь он кукла без прошлого, настоящего и будущего. Теперь он принадлежит матушке земле, которая превратит его с годами в прах, в кучку пыли.

От этих мыслей, витающих в ее голове, Виктория снова заплакала, уткнувшись в грудь Домовому, который был с ней рядом.

Придя домой, Виктория спросила у Домового:

– Ты не думал… а что… если бы мы поехали с ним?

– Он бы возможно не попал под колеса машины и не умер. Я думал об этом. Но мы не могли знать, что так случится. Так что не кори себя. Ты ни в чем невиновата! Невиновата!

– Виновата! – возразила Вика. – Если бы я была с ним рядом, – говорила она, вытирая слезы платком, – то он бы остался жив, и этот кошмар никогда бы не случился.

– Успокойся.

– Я не могу. И вообще, зачем я тебя послушала!

– Теперь уже и я виноват!

– Нет! Но мы могли предотвратить эту нелепую смерть! Поэтому, частично и ты виноват в его смерти.

– Никто не виноват в его смерти. Пойми же, Виктория, простую истину, что никто, ни одно живое существо не знает, что его ждет впереди и когда ему суждено умереть.

– Ты не понимаешь, мы могли спасти его!

– Но не спасли, я знаю. И от этого больно. Больно, что такие молодые ребята покидают мир. Больно, потому что понимаешь, что он был твоего возраста. А знаешь, что самое страшное?

– Что же?

– Когда смотришь на усопшего, ты понимаешь, что она, ЕЕ Величество Смерть, как никогда близка и в любой момент может постучаться в дверь и придти за тобой и забрать в свой темный мир, навеки.

– Пообещай мне, что никогда не умрешь! Если ты умрешь, я не смогу без тебя жить!

– Я не могу пообещать то, что невозможно. Такова жизнь, люди и духи умирают. И это правильно. – Он поцеловал ее. – Лучше пообещай мне, что… чтобы не случилось, жить, невзирая на любые невзгоды. Обещай мне, Виктория!

– Я…

– Это обещание будет для меня лучшим подарком.

– Хорошо. Я обещаю, – сквозь слезы говорила Вика. – Тогда и ты мне пообещай, что будешь жить, если вдруг я умру…

– Обещаю и выполню свое обещание.

– Я не хочу умирать! – сказала она и зарыдала.

– Не думай об этом. У нас впереди – вся жизнь!

Глава 14

Шло время, летели месяцы. Боль от утраты, горечь от холодных прикосновений к чуждой и одновременно сопутствующей нам при жизни смерти, внутренняя скованность и опустошенность, разочарование в себе и гнетущее чувство вины стали угасать, проскальзывая через пальцы времени, словно вода и увядать в общем потоке серой массы, в потоке жизни, в потоке воспоминаний.

Виктория любила вспоминать поздней ночью о своем друге, который однажды не открыл глаза, закрыв их на долгую вечность, окутанную мраком и печалью. А возможно и наоборот, печаль, окутанную беспредельной свободой, легкостью, детской, наивной радостью и простым человеческим счастьем. Она видела его за партой, за велосипедом, за кофейным столиком, за густой травой, на баскетбольной площадке, на ее кровати, на выпускном балу, когда он танцевал с ней всю долгую и волшебную ночь, держа ее за талию. Она представляла, как его влажные и горячие губы соприкасается с ее губами в мимолетном поцелуе, как он проводит своей рукой по ее телу, дрожащему от удовольствия, как признается в любви…

Эти воспоминания доставляли ей счастье и одновременно боль. Она, то смеялась, то плакала, видя его призрачных лик среди призрачных декораций ее воспоминаний, которые каждый божий день уводили ее из настоящего в прошлое, воспоминания, которые заставляли оглядываться назад.

Прошло уже два месяца со смерти Ильи, но Вика все еще не могла смириться с его скоропостижной гибелью, которая была для нее, как гром среди ясного неба, как белый шквал во время мертвого штиля. Она убеждала себя, что он не умер, а просто уехал на время и скоро должен обязательно вернуться.

Она огибала острые углы, доводы, высказываемые Домовым, которые убеждали ее не оглядываться назад и забывать про Илью. Вика кивала головой Домовому в знак согласия, но как только он уходил от нее, она делала по-своему, как считала нужным и правильным. А именно думала об Илье, винила себя в его смерти, ревела и вспоминала картинку за картинкой.

Домовой знал о ее секрете, но боялся сказать свое резкое слово, чтобы не усугубить и так пошатнувшиеся чувства друг к другу после смерти Ильи, от которых веяло холодом и густым туманом непонимания. Он знал, как никто другой, как хрупки узы дружбы, поэтому благоразумно отказывался от этой идеи. Но он не сдавался, каждый день придумывал новые способы вернуть настоящую Викторию, растворившуюся в океане воспоминаний, забывшую про млечный берег настоящего, по которому одиноко бродит Домовой и смотрит вдаль, на нее, надеясь на лучшее, но готовясь к худшему.

Все изменилось тогда, когда Домовой увидел незнакомца возле своего худого и обветшалого дома. Он стоял возле обгорелого дерева, смотрел странным и волнующим взглядом на его дом, на него, в его глаза, ища там ответ, которого не было. Сначала Домовой подивился тому факту, что в их краях очутился другой духовный обитатель, а потом разозлился на то, как он смотрит на него, открыто читая его закрытые ото всех личные мысли.

Он, недолго думая отварил дверь и подошел к нему, спросив:

– Что вам угодно в наших бескрайних краях? Если ищете общение, то, увы, вы его не найдете? Здесь на миллион миль нет живых существ, одно сплошное уныние виде палящего солнца и пустыря с опаленными деревьями.

– Вы говорите, что здесь нет общения, а сами со мной общаетесь. Значит, все-таки есть, не так ли, молодой человек? – задав вопрос, он ехидно улыбнулся. – Но сейчас не об этом. Я просто бродил, скитаясь по миру, как неприкаянный раб, – говорил он, все так же открыто обсматривая Домового, – чтобы придти к божественному сиянию. И пришел. Ваш дом окутан ярким голубым светом, который тянул меня сюда через миллиарды бессонных ночей и дней словно магнит. Почему ваш дом сияет? Что в нем есть такое, что дорого моему старому и больному сердцу?

– Я не знаю, – честно ответил Домовой. – Мне папа говорил про вас, про таких как вы. Вы вечные страдальцы, которые вынуждены скитаться по безликим просторам нашей вселенной, чтобы найти то, что вам дорого. И пока вы не найдете этого, вы не обреете покой. Вы один из них?

– Скорее да, нежели нет, – неопределенно отвечал незнакомец. – Я сам не знаю. Я пробудился однажды утром и начал бездумно и безумно искать свой лучик света как прокаженный и ничего не могу изменить. Это словно страшный сон, который несет тебя в неведомые дали ради чего-то такого же далекого и надуманного. – Он задумался, прикоснулся к Домовому и улыбнулся ему. – Слава Богу, ты настоящий, а то в последнее время, я часто вижу иллюзии.

– Мне вас искренне жаль…

– Не надо жалеть мученика, это грешно. Как тебя зовут, мальчик?

– Домовой. Я живу здесь. А вас?

– А меня мистер Никто. – Он протянул ему руку и добавил. – Немо, если угодно.

– У вас нет имени? – изумился Домовой.

– Возможно, и было когда-то, когда я еще был в своем уме. Возможно, я его забыл. Возможно, у меня никогда не было имени. Я не знаю. Все моя жизнь – это непроглядный смог из противоречий и небылиц.

– Немо…

– Что Домовой?

– Вы хотите заглянуть в дом? – спросил он у незнакомца

– Очень хочу, а если быть точнее, то желаю об этом.

– Тогда прошу в наш славный дом. – Домовой одной рукой похлопал его по спине, а другой – показал на дом.

– Благодарю. Если честно, не ожидал, что подойду к цели так близко. Что меня пустят в дом. Даже не надеялся на такой подарок судьбы. Не боишься впускать незнакомцев?

– Вы мне кажетесь безобидным. Или мне стоит вас бояться?

– Не думаю. Но будь со мной начеку, не потому что я опасен или что-то в этом духе, а потому что я не знаю, кто я и что из себя представляю. Уж прости, старого странника.

– Такое чувство, что мы уже где-то пересекались. Ваше лицо мне знакомо и не знакомо. Странно…

Они подошли к дому, и Домовой отварил скрипучую дверь, пропустив вперед Немо, который зашел в дом медленно, остерегаясь подвоха или ловушки.

– Как вам наш милый дом? – поинтересовался у странника Домовой.

– Если быть честным, то дом красивый, но не уютный. Сразу видно в доме живут одни мужчины, не хватает женской легкой руки, с помощью которой комнаты превращаются в прекрасные храмы уюта, благоговения и спокойствия, где отдыхаешь душой и телом. Где твоя мама?

– Умерла при родах. Я ее даже не видел, – ответил Домовой.

– Мне жаль, – искренне вымолвил старый странник с густой седой бородой.

– Мне тоже…

– Ты хоть что-то знаешь про свою мать, а я не помню ни отца, ни мать. Ни кого, кто был со мной рядом в далеком детстве, которого словно и не существовало.

– Кажется невероятным, что можно забыть свое детство, – изумился Домовой. – Я никогда его не забуду. Если даже мне этого захочется у меня все равно ничего не выйдет.

– Ты еще молод. С годами многое забываешь. Запомни, что мир, жизнь, дом, воспоминания – не вечны!

– Вы говорите, как моя подруга, Виктория.

– Виктория?! – вздрогнул он, словно его поразила молния.

– Да, Виктория. Вы с ней знакомы?

– Наверное, нет. Я не знаю. Виктория… прекрасное имя. Давно с ней дружите? – поинтересовался странник, трогая разные вещи, медленно продвигаясь вглубь большой комнаты.

– Так давно, что иногда кажется, что мы с ней всегда были вместе и никогда не разлучались. Вам знакомо такое чувство? – странник кивнул, и Домовой продолжил рассказывать. – Мы с ней познакомились, когда нам было семь. Сейчас нам пятнадцать и мы все еще вместе и более того, все еще любим друг друга.

– Это не может не радовать мое старое сердце, что в молодых душах рождаются светлые чувства, способные рождать в нас добродетель. Ты так не считаешь?

– Вы правы. Я знаю, если бы не любовь, то я был бы не так добр.

– Почему? Можно подняться на второй этаж?

– Конечно. Вот по этой лестнице. Она крутая, осторожно, – предупредил странника Домовой и сказал. – Потому что я учусь в колледже, а там учат презирать людской род, люто его ненавидеть и делать ему больно. То есть нас заставляют причинять зло тем, кому я доверяю и уважаю, ни взирая на мнение большинства.

– Ты молодец. В тебе растет сильная личность, которая в будущем может изменить устои, которые....

– Не вечны, – добавил за него Домовой.

– Ты все схватываешь на лету. – Они поднялись наверх, и пошли по коридору. – Из твоего рассказа я понял, что Виктория, живет на Земле.

– Да, – ответил он.

– Странно. Чем больше я узнаю от тебя о ней, тем четче и ярче становиться голубое сияние. Можно вопрос?

– Конечно, спрашиваете!

– Когда ты говоришь о ней, твои глаза наполняются болью. Что-то случилось? У вас размолвка?

– И нет, и да. У нее умер друг, два месяца назад, его сбила машина. Я его знал, он был хорошим другом. Она не может его отпустить, постоянно оглядывается назад, живет в прошлом, когда нужно смотреть вперед и двигаться дальше. Когда я ей это говорю, доказываю, она смотрит на меня холодными, бесчувственными глазами и молчит, нервно кивая. Если честно, от ее взгляда сердце обливается кровью. А мысли, витающие в моей голове, твердят только об одном, она тебя уже не любит, как раньше.

– Глупости, вы любите друг друга также и ни на йоту меньше, просто сейчас для вас настал трудной момент, который переживает каждая пара на определенном жизненном этапе. Ты должен ее поддержать, быть всегда рядом, как можно часто признаваться в любви, нежно целовать. И поверь, все образуется. Не успеешь оглянуться, как она вернется. Дай ей немного времени!

– Хорошо. Спасибо. Но откуда вы все знаете?

– Не знаю. Как я говорил ранее, я ничего не помню. Но когда меня о чем-то конкретном спрашивают, я не раздумывая, отвечаю. Как-то все само собой получается. Можно зайти в эту комнату?

– Понятно, я учту ваши слова. Да, это, кстати, моя комната.

– Она уютней. Мне кажется, в твоей комнате, Домовой, скрывается то, что мне нужно.

– Вот здорово!

– Пока я вижу в этом только негативную сторону.

– Почему? Не понимаю?

– Потому что неизвестно, что будет со мной, когда я найду то, что искал много-много лет или столетий. А вдруг мне не понравится?

– Я уверен, вам понравиться!

– А что у тебя спрятано под кроватью? – спросил он, подойдя к ней.

– Ничего. Хотя нет, вру! Там лежит рисунок, подаренный Викторией на мой день рождения. Я его прячу от отца.

– Строгий отец? – поинтересовался он.

– Не то слово! Иногда он просто невыносим!

– Вечные проблемы отцов и детей.

– Наверное. Надеюсь у меня одного такие проблемы.

– Вряд ли… можно взглянуть на рисунок, если конечно тебе не доставит больших хлопот моя просьба? – вдруг спросил странник без имени.

– Да, нет, что вы! – Он нагнулся и вытащил рисунок, обрамленный в стеклянную рамку. На нем была изображена Виктория. – Она всегда со мной. Вот видите, в углу, ее признание в любви, дата и подпись. «Люблю и целую. Помни, я всегда с тобой, даже когда меня нет рядом». 3 сентября 2003 года.

– О боже! – воскликнул странник. – Я ее нашел!

– Кого? Картину?

– Я нашел то, что искал! Это Виктория!

– Простите, я не поминаю вас…

– Виктория – моя родная внучка! Я вспомнил! Вспомнил! Именно поэтому, из-за нее я скитаюсь..

– Что? Это вы!? Как вы здесь оказались?

– Если бы я знал. Видимо, она не может отпустить меня, как не отпускает своего умершего друга, поэтому я сейчас скитаюсь меж двух миров....

– Вам надо с ней срочно встретиться! Я могу ее привести сюда!

– Правда? Было бы здорово…

– Да. Она вас так любила, – он осекся и добавил, – и продолжает любить. Когда она говорит о вас, она плачет.

– О! Как же я ее люблю! Эти чувства невозможно описать! Она, наверное, уже такая взрослая и красивая.

– Она – ангел!

– Ооо… теперь я еще больше стал волноваться, а вдруг когда я ее увижу, я исчезну или еще хуже зарыдаю как ребенок.

– Не волнуйтесь. Побудьте здесь, я вернусь через пять минут. Если придет отец, скажи ему, что вы мой преподавать по древнегреческим языкам. Хорошо?

– Хорошо. Только, – он задел его плечо и замолчал.

– Не переживайте, она буду рада.

– Спасибо, – поблагодарил его странник.

– За что?

– За все! Благодаря тебе я обрел смысл сего бытья, смысл моего скитания.

– Не за что. Ну, я побежал.

– Давай…

– Виктория, – закричал Домовой, когда открыл дверку платяного шкафа и вступил на мягкий ковер ее комнаты. – Виктория! – вторил он и ничего… пустота, гробовое молчание среди тиканья механических часов и воя летнего ветра, вальяжно гуляющего в комнатах опустелого дома.

Домовой растерянный и расстроенный спустился на первый этаж, забежал в каждую комнату, окликнув Викторию, которая так и не отвечала. Не найдя ее в доме, он выбежал во двор с еще тлеющей свечей надежды в то, что она слушает плеер и облагораживает своими умелыми ручками разноцветную клумбу, которая воздвигалась вблизи могучего дуба, у самых окон дома. Но и там его ждало разочарование. Никого. Ни души. Он издал вопль отчаяния, упав на колени.

– Виктория, где же ты!? Ты нужна своему дедушке и мне! Он ждет! – вскликнул он, глядя в голубые небеса, в пучине которых проплывала белая точка самолета, словно звезда в открытом космосе.

– Ты чего кричишь? – взволнованно спросила Вика, сидя на ветке дуба.

– Виктория! Ты здесь… Слава Богу! – он легким движение гибкого тела в мгновение ока оказался на ветке, обнял и поцеловал ее в щечку. – Почему ты спряталась?

– Я думала тебе понравиться, ты же любишь такие игры. Что случилось? Ты как будто призрака увидел! И я не поняла, причем тут мой дедушка?

– А при том, что он, твой славный и добрый дедика, сейчас в моей комнате и ждет тебя, чтобы поговорить с тобой!

– Мой дедушка? Он же умер! О чем ты говоришь? – борясь со слезами, спрашивала Виктория, не понимая, что происходит и не сон ли это. – Я сплю?

– Нет, это не сон. Мы должны немедленно попасть в мой мир, пока его силы не ослабли, а то он может исчезнуть, так как нашел за годы странствий и мучений то, что искал.

– И что он искал?

– ТЕБЯ, Виктория!

– Меня? – дрожащим голосом переспросила она.

– Да. Но сейчас не время для долгих объяснений, пошли. – Илья потянул ее за собой, – мы должны успеть, обязаны успеть.

– Я боюсь… боюсь, Домовой, – она нырнула в его объятия и заплакала.

– Он тоже боится. Дедушка, седоволосый скиталец, не хочет снова причинить боль, ранить твое юное сердце, но и не может отказаться от возможно последней встречи с тобой перед вечным забвением в раю!

– Я боюсь, что когда я его увижу… мое сердце, не выдержит и остановиться. Я его так любила и люблю, что… что…

– Доверься мне, иди за мной. – Домовой спрыгнул с ветки дерева, держа на руках Викторию, и пошел в дом. – Отбрось все плохие мысли! Представь, что это подарок судьбы, возложенный с небес Богами. Подарок увидеть, почувствовать, прикоснуться в последний раз к тому, кто уже давно скитается в других мирах. Разве каждый человек не мечтает встретиться с усопшим человеком – хотя бы на доли секунды – извиниться перед ним или наоборот признаться в любви?

Не говоря больше ни слова, они вошли в туннель и через несколько мгновений оказались в другом еще более молчаливом мире, в его комнате, в которой сидел некто, погрузившись в собственные думы. Услышав шорохи и голоса, он обернулся, и по его пухлым и красным щечкам, обрамленным седой вьющейся бородой, побежали слезы счастья и радости.

– Виктория, моя внучка! – воскликнул он, встал с кровати, подбежал к ней, еще раз вгляделся в ее взрослое, юное и прекрасное, как лепесток розы, личико, обнял, заплакал, так как не плакал вот уже пятьдесят лет.

– Дедика! – еле слышно, сквозь искреннее рыдания, шедшее из глубин ранимой души, вымолвила Виктория, уткнувшись лицом в грудь дедушки; Вика слышала, как бьется его сердца.

– Как же я соскучилась по тебе! – говорил он, не стесняясь своих чувств. – Я бродил и бродил, скитаясь по разным мирам, среди пустынных высокогорьев, глядя сквозь призму воспоминаний, что теплились в моем дряхлом и плачущем сердце. Среди огнедышащих ярким пламенем зеленых равнин, в которых я нашел спутницу, поведывавшую мне о том, что тревожит мое сердце, а именно: о голубом огоньке, который словно гипнотизирует скитальцев вроде меня и манит к себе. Среди молчаливой и безбрежной тишины нависшего голубого тумана, окутавшего густыми облаками вулканические горы и непроходимые вязкие слизи, болота, в которых мне открылась через собственные воспоминания тайна моей жизни, моего истинного существа. Сквозь дымку холодного и таинственного космоса, утопая в его величии и бескрайности, который манил сладостью солнца, благоговейными волнами пролетающих комет, соленость тающих звезд, которые вторили мне, что голубой огонек светиться там, где живет Домовой, там, где манящая и в тоже время жалкая бескрайняя пустошь, там, где черный обветшалый дом. И вот я здесь, в доме, в котором я нашел голубой огонек. Тот живительный огонек, не отпускающий меня в иной мир, в иную фазу существования, потому что его преданная любовь настолько была сильна и непоколебима, что прорывалась подобно урагану через невидимые для человеческих глаз миры, мертвой хваткой удерживая меня между двух миров. Мой огонек – это ты, Виктория!

– Прости меня, что заставила тебя мучиться и скитаться в одиночестве столько лет, чтобы найти меня. Я…

– Ты не должна извиниться за то, что любила. – Он поцеловал ее щечку, поглаживая рукой ее спину. – Ты помогла мне за то время, что я скитался, понять, кто я и что я сделал для грешного мира грез и радостей. И знаешь, я открыл нечто, что раньше никак не хотело складываться в единую картинку. Я открыл всю правду бытия… я увидел свет в конце туннеля, напоившим меня сладким вином, который наполнил мою внутреннюю чашу счастья и блаженного спокойствия, и я принял оболочку высшего духовного существа, способного осознать и понять суть… Прости, я так волнуюсь, что мои блуждающие мысли не хотят соединяться… Я сейчас увидел нашу славную семью, тебя, такую взрослую и прекрасную и понял то, что мы, семья – единое целое, сплетенное из невидимых уз радостных и грустных воспоминаний и неслышимых мелодичных звуков любви и взаимопонимания. Возможно, сейчас я говорю бред, но так я вижу нас, нашу семью, в которой тесно переплетены судьбы людей. Я вижу, что прожил хорошую жизнь, оглядываясь в те славные деньки, когда мы были вместе, сидя за один столом, кушая бабушкины дары.

Я смотрю и вижу, что у меня есть верная и покорная жена, с которой мы прожили всю жизнь; я помню, что мы никогда не отчаивались неудачам и всегда радовались маленьким свершениям для других, но великими для нас, как например рождения ребенка. Жена, которая каждую ночь молиться за здравие нашей семьи. Жена, которая все еще любит меня, а я – ее. Жена, которая озарила мой жизненный путь любовью, нежностью, благодарностью, покорностью и теплотой, отчего я сам того не ведая парил от удовольствия.

Я смотрю и вижу, что у меня есть любимая дочь, которая не только подарила мне замечательных внуков (тебя и Васю), но и стала для меня неведомым и утерянным в морских глубинах берегом счастья. Где я мог быть самим собой и говорить с дочуркой по душам, не боясь, что нас кто-то услышат. Я не боялся на том берегу быть тем, кем я являлся на самом деле, скромным и любящим отцом, прятавшим свои истинные чувства за маской взрослого эгоизма. Надеюсь, они меня простят за все страдания и боль, что я им когда-то причинил… ты ведь им передашь, что я их люблю?

– Конечно, дедика, – ответила Вика и спросила. – Деда, а я кто для тебя? Берег, облако, океан?

– Ты для меня – целая вселенная! Я утопал в ней словно в кристально чистом озере и никогда не хотел возвращаться обратно, в реальный мир, когда ты покидала наш дом, держа одной рукой мамину руку, а другой – махая мне и бабушке. В эти грустные моменты расставания мое сердце обливалось скорбью и унынием… мне всегда хотелось плакать, но я сдерживался, о чем жалею…

– Деда не уходу, прошу тебя. Я не хочу тебя отпускать, – говорила она, плача.

– Я пока не ухожу, я рядом, я с тобой, – успокаивал дедушка внучку, гладя ее волосы. – Но мне суждено покинуть этот мир, так как я нашел то, что искал так долго… а пока я хочу рассказать тебе, что я чувствовал, когда ты впервые схватила меня за руки своими крохотными младенческими пальчиками, – Виктория посмотрела в его светло-голубые добрые глаза и улыбнулась. – Ты же хочешь услышать? – она кивнула. – Ты моя хорошая, – он ее поцеловал в лобик и начал рассказывать.

– Помню так все ясно и хорошо, как будто это было вчера!. Мы стояли с Марией возле кроватки и не могли налюбоваться твоей ангельской красотой, ты сладко спала, видя первые волшебные сны. Потом ты проснулась, зевнула и закричала. Мария взяла тебя на руки, начала кормить и ты успокоилась. Ты не хотела больше спать, поэтому смотрела по сторонам на большой и таинственный мир с некой тревогой и любопытством и когда увидела меня, ты остановила свой гуляющий взор и улыбнулась мне и схватила меня за указательный пальчик. Именно в тот момент, я осознал, что я стал дедушкой. Странно, да? Именно в тот момент, я впервые прикоснулся к твоей внутренней вселенной и, погрузившись в ее теплые и нежные объятия, наполненные сладкой любовь, я разрыдался и засмеялся. Помню, как испугал тебя, что ты даже зарыдала. Но больше всего я напугал Марию, которая никогда не видела, чтобы я плакал. После того, как ты снова уснула, а я успокоился, Мария подошла ко мне, обняла и сказала «Спасибо, папочка. Она чудо! И это все благодаря тебе!». Помню, что ничего ей тогда не ответил, о чем пожалел в дальнейшем. Я ее просто поцеловал и вытер платком ее слезы…