Ковчег царя Айя. Роман-хроника

Как бы там ни было, но в концеконцов Кудеяр со своим уже поредевшим войском добрался до Днепра. Он рассчитывал здесь, вдали от «Государева ока», на время схорониться, подобрать новых, удалых молодцов (благо, среди казаков Запорожской Сечи таковых имелось в достатке), а дальше… Русь большая, и земель в ней много. Но так вышло, что ввязался Кудеяр в никому не нужную сечу с такими же, тоже пришлыми, казаками. И хотя победа оказалась за ним, добрая часть его верных товарищей навеки осталась лежать в днепровской степи. И Кудеяр, видя негостеприимство со стороны запорожцев, вновь ушел на Волгу.

Здесь была его слава, но не осталось уж сил сопротивляться царю. Все чаще он промышлял обыкновенным разбоем, лишь бы выжить. В конце концов, у Кудеяра осталось всего лишь несколько самых верных и преданных ему товарищей. С ними он ушел вначале к нижнему течению Волги, а затем «перекочевал» в Крым, где надеялся отсидеться и перевести дух. Сдаваться Кудеяр не собирался. Пока были у него силы, пока горели негодованием глаза, пока билось жаркое сердце.

3

В Крыму у него тоже все складывалось не самым лучшим образом. С татарами он нашел общий язык, дав хорошую дань за право жить под южным солнцем. Смог договориться и с турками. Но здесь, вдали от России, Кудеяр стал терять ту уверенность, которая всегда выделяла его среди других. И люди, до того времени верные ему, принялись по одному уходить. В конце концов, у Кудеяра остался всего лишь один человек – Василий Корень. Его старый товарищ.

Именно с ним Косьма начинал разбойное дело. Именно при нем впервые назвался Кудеяром. Но позже Василий откололся от атамана и стал промышлять самостоятельно. Он ведь был обыкновенным разбойником, и благородные поступки Кудеяра, раздававшего награбленное беднякам, не одобрял и не понимал. Но однажды пути-дорожки Василия и Косьмы вновь пересеклись, и Корень вернулся к атаману. Так уж получилось, что они, затеяв «большое» дело, вновь остались вдвоем.

Кудеяр и Корень устроили свой вертеп в одной из горных пещер, недалеко от портового местечка, татарами и турками называемое Балакаей или Балаклавой. От местных же жителей братья-разбойники узнали, что их пещерный схрон находится на мысе Айя. …О! Кудеяру никогда не забыть тех минут, когда он впервые увидел море с этой дивной горы! «Лепота!» – только и молвил он, а Василий, тот вообще онемел, лишь глаза смешно пучил… И то правда: ширь да гладь морская, а вдалеке та самая заманка имеется, что привела сюда Кудеяра – путь купеческий морской, значит, можно было первыми узнавать о приплывающих кораблях, о товарах и богатых людях, направляющихся в глубь Крыма, если иметь своих людей в Балаклаве. Да, большие дороги существовали и здесь. А свое ремесло, приобретенное на Волге, Кудеяр и Василий Корень знали туго.

Другое дело, как сам, некогда грозный атаман, воспринимал свое нынешнее положение. И можно ли было говорить о том, что, убив какого-то несчастного армянского купца или зажиточного турецкого чиновника, он тем самым «благородно» поступал по отношению к русским людям, томящимся в татарском плену? И думал ли он о них вообще? А если нет, то зачем вообще обретался в Крыму, за пределами России?

А может быть, Кудеяр понял, что проиграл Государю российскому объявленную им самим же войну? Проиграл, и нет более сил и желания начинать все заново. И как последний удел для него – ныне вот мыс Айя, где он может отсидеться, отлежаться, словно волк. И здесь, в Крыму, когда все попрано и предано забвению, он однажды найдет свою смертушку, неудачно подставив спину под меткую татарскую стрелу. И так лучше, сиречь здесь безвестно сгинуть, дабы Государь никогда не прознал о смерти Кудеяра. Пусть думает, что жив князь Глинский. Пусть думает и пусть боится его, покудова сам жив. Пусть тревожат царя думы о нем, Кудеяре. Лихом, но правом человеке, который-де еще себя покажет. А что касаемо России, то Кудеяр туда обязательно вернется. Живым или…

Явь и сон

4

Откровенно говоря, Руданский очень даже удивился словам Петра. Вообще, прошлогодняя встреча оставила об Аллином муже впечатление двоякое. С одной стороны, он показался Кириллу человеком замкнутым, все время державшимся в стороне. С другой… Алла при всей своей бурной энергии и явном первенстве во взаимоотношениях с Петей и Женей, тем не менее, подчинялась Петру по одному только взгляду последнего.

И теперь Руданский был удивлен тому, что Петр так спокойно рассуждает о своих взаимоотношениях с Аллой! Причем говорит об интимных вещах с ним, Кириллом, по существу, чужим для него человеком. И что самое поразительное – соглашается с тем, что Алла «неравнодушно дышит» в сторону Руданского. Как это понимать? Разве муж может так спокойно передать жену в руки другого? Причем тот, другой, вообще никаких чувств к супруге своего нового товарища не испытывает. Откровенно говоря, странно все это. Либо супруги чего-то таят от Руданского, либо за год, что Кирилл их не видел, произошло нечто такое… Да, явно за словами Петра и откровенным желанием Аллы скрывается какая-то тайна. И следует ему самому быть начеку, мало ли как дело обернется…

– О, мальчики пришли! – воскликнула Женька, – а мы как раз собирались ужин приготовить.

Руданский криво улыбнулся, подумав о Жене. А на чьей стороне она? В прошлом году, когда получился своеобразный экспромт во взаимоотношениях Жени и Кирилла, она была явно на его стороне. А сейчас? Какая роль уготована ей сейчас? Если Женя вполне согласна с Аллиным выбором, значит, она… Она отдает его, Кирилла, своей лучшей подруге?! Но с какой стати! И даже, если это так, то зачем она явилась на Айя? Чтобы лицезреть «торжественный» отход Кирилла в Аллину палатку? Полная чушь! Не мазохистка же она.

Правда, Петя утверждает, будто у него с Женей, образно говоря, «своя песня». Что ж, поверить можно…

В этот момент Кирилловы размышления прервал громкий голос Петра:

– Девочки! Готов к принятию пищи с одним лишь условием.

– Каким? – Женя внимательно посмотрела на Петра.

– Я сам помогу накрывать «поляну». Аллочку мы освободим для разговора с Кириллом. А то, глядишь, снова гром грянет, и она так и не удосужится с человеком пообщаться. Как мое предложение?

«Начинается», – подумал Кирилл.

– Я – за, – бойко крикнула Женя, – а ты, Алла?

Алла молча поставила на расстеленную клеенку четыре белые пластмассовые тарелки и, встав, сказала Руданскому:

– Ладно, Кирюша, пошли поговорим. Ужин подождет.

– Ну, пошли, – согласился журналист и тихо добавил, – тайны Мадридского двора…

– А? – не поняла Алла.

– Кажется, скоро дождь пойдет, – громко сказал Кирилл.

Алла подняла голову к небу и парировала:

– Может быть. Но он нам уже не помешает, я надеюсь?

Отойдя к дальней стороне поляны, Алла взяла Руданского за руку и проникновенно проговорила:

– Кирюша, я буду с тобой предельно откровенна. И очень прошу, чтобы и ты мне ответил тем же.

– Хорошо, – согласился журналист, – только я, право, не понимаю, какой откровенности ты ждешь от меня?

– Сейчас поймешь. Но вначале я хочу тебе сказать главное. Кирюша, я все знаю относительно тебя и Жени. Ну, в тот раз…

– В прошлом году? – уточнил Руданский.

– В прошлом году, Кирюша, в прошлом году.

– Но я не понимаю… Какое это может иметь отношение к тебе?

Алла глубоко вздохнула и крепко сжала Кириллу ладонь.

5

– Ну же! – стал настаивать Руданский, – я хочу знать, почему ты вправе вмешиваться в отношения двух взрослых и совершенно независимых от тебя людей?

Алла улыбнулась.

– А знаешь, Петя мне этот же вопрос задавал, когда я откровенно с ним поговорила.

– Да меня совершенно не интересует позиция твоего мужа, – не сдавался Кирилл.

– Извини. Это так, не к месту вырвалось. Просто… Кирюша, просто Женя вспомнила все.

– А? – не понял Руданский.

– Женя вспомнила свой сон в мельчайших подробностях. Ты понимаешь, о чем я сейчас говорю?

Руданский сделал непонимающие глаза.

– Какой еще сон?

– Ну тот, который случился у нее на маргаритковой поляне, куда ты ее увел в 3 часа дня 3 мая прошлого года.

– Ах, вот ты о чем! – воскликнул журналист, – а я не могу взять в толк… все ходишь кругами и ходишь. Как щука вокруг карася.

– Удачное сравнение, – снова улыбнулась Алла, – щука… Надо же! Меня так еще никто не называл.

И вдруг, резко изменив тон, она с вызовом посмотрела на собеседника и почти выкрикнула:

– Только это не сон был! Правда, не сон? Кирюша, то, что Женьке, этой дурехе-бабе, привиделось, на самом деле произошло в реальности. Между тобой и ею. Нет, нет, я не правильно выразилась. Между вами и тем местом, куда ты ее водил.

– Хм…

Руданский на секунду задумался, очевидно, вспоминая перипетии прошлогодней «прогулки» с Женей.

– Признаюсь тебе, Алла, я действительно утаил от вас многое…

– Точнее – все, – перебила его Алла.

– Пусть так – все, что случилось между мной и Женей. И даже был рад тому, что она уснула и забыла о случившемся. Тем более… Как бы выразиться поудачней… Словом – произошедшее тем днем на Айя касалось только меня. Зачем посторонним людям знать лишнее?

– Посторонние – это мы, – уточнила Алла.

– Да.

– Прости, но Женька-то не посторонняя! Она была с тобой. Как минимум: она свидетель случившегося.

– Случайный свидетель.

– А если нет?

– Как так? – удивился Руданский.

– Может быть, и она, и я совсем не случайно оказались на мысе Айя в прошлом году? И встреча с тобой была делом закономерным. И…

– Ага! – прервал ее Руданский, – вы ведь поисками сокровищ занимались. Я вспомнил! Только, милая Алла, к вашим сокровищам ни я, ни тот поход с Женькой никакого отношения не имел. О чем тогда говорить!

– Кирюша…

Алла враз обмякла, словно ее стукнули по голове чем-то тяжелым.

– Кирюша, откуда же я знала, куда ты поведешь Женю?! Ты ведь даже не заикнулся… Так ведь? Очевидно, ты скрываешь от нас некие тайны и считаешь, что не вправе нам рассказывать. Это твое дело. Я не буду настаивать ни на чем. Но прошу тебя быть со мной откровенным, насколько сможешь после того, как я… Словом, после некоторых моих признаний тебе.

– Мне? – удивился Кирилл, – но почему мне?

– Я сама не знаю, почему именно тебе. Но так уж выходит.

– Подожди, подожди! Давай-ка сначала разберемся с Жениным сном. А то вы нафантазировали вдвоем, а мне теперь выслушивать ваши откровения.

Аллины глаза вновь сделались серьезными и даже злыми.

– Здравая мысль. Ну что ж, пошли к Жене. Пусть сама расскажет.

– О! – вырвалось у Руданского, – разбор полетов… Ну ладно, пошли, коли я уж ввязался в этот разговор.

– Кирюша, ты только не сердись, – мягко сказала Алла, – я же не виновата, что все так случилось.

6

Между тем, Женя и Петр накрыли «стол» и с нетерпением поджидали, когда Алла закончит наконец свой «таинственный» разговор с Руданским. Но когда Кирилл, а он шел первым, уже подходил к палатке, сзади послышался предупреждающий окрик Аллы:

– Женя, ты готова?

Женька бросила взгляд на «суровую» подругу и заразительно рассмеялась.

– Аллочка… Ты как дрессировщик, собирающийся выпустить на арену дюжину тигров. Только я не тигр.

– Но ты ведь все равно расскажешь о своем сне? – строго спросила Алла.

– Да расскажу, успокойся и не делай такое лицо.

– Блин! – вырвалось у Пети, – я же голодный, как волк! А вы со своими снами. Я думал, ты ему уже все рассказала, – обратился он к Жене.

– Пусть Женя сама, – сказала Алла, – это много времени не займет.

Петя горестно вздохнул и, отломив корочку хлеба, стал ее старательно и демонстративно для Аллы жевать.

Женя разгладила на голове волосы, будто это имело сейчас какое-то значение, и сказала:

– Итак, я уснула на маргаритковой поляне…

И тут же, изменив решение, она вдруг стала расшнуровывать кроссовки. Сначала правый, а затем и левый. Ловко стянула обувку с ног, оставшись в белых носках. Кирилл хмыкнул: «Только женщина, идя в горы, может надеть белые носки». Но Женя на «достигнутом» не успокоилась и стащила носки, сунув каждый из них в «свой» кроссовок.

– Вот, посмотри, Кирилл, на мои пальцы, – сказала она.

Руданский удивленно уставился на ноги Жени, не зная, что она хотела этим ему сказать.

– Аппетитные, – вместо журналиста резюмировал Петр.

– Да молчи ты! – цыкнула на мужа Алла, и Петя тут же затих.

Женя погладила ноги ладошкой и, ни к кому конкретно не обращаясь, проговорила:

– Когда я проснулась, то сразу же почувствовала боль во всем теле. Но так иногда бывает, если спишь в неудобной позе. Поэтому я даже внимания не обратила на мышечную боль, мол, пройдет. А вот когда мы вернулись к палатке, где нас, вернее меня, ожидали Алла и Петя, по телу пробежала дрожь и слегка начало знобить. Затем… Затем стала подниматься температура, и уже вечером меня трясло, как в лихорадке. Ночь выдалась кошмарной, и мои друзья не на шутку испугались за мое здоровье.

– Так и было, – подтвердил Петр.

– Именно поэтому, – продолжила Женя, – мы «сорвались» с места, как только небо начало светлеть. Ребята потащили меня в больницу. Кажется, ты, Кирилл, ничего этого уже не знаешь, ибо спал в своей палатке на своей же поляне. И когда утром пришел в гости к нам, то, наверное, сильно удивился, не найдя нас на месте?

– Конечно, – подтвердил Руданский, – даже расстроился.

– Так вот, – сказала Женя, – из-за всех этих напастей, обрушившихся на мою голову, я не сразу обратила внимание на свои ноги. Не до этого было. А вот когда температуру мне сбили, и здоровье пришло в порядок, я, наконец, рассмотрела, что ногти на ногах у меня сделались синими. Откровенно говоря, я вначале перепугалась. Вдруг зараза какая!

Позже, уже когда вернулась домой, в Днепропетровск, они начали отслаиваться. И сейчас на их месте выросли новые. Тогда-то я и задумалась: «А какая причина могла привести к тому, что я сбила до синевы себе ногти?» И где, Кирюша, это могло случиться?

– Ты меня спрашиваешь? – уточнил Руданский, – или сейчас сама с собой разговариваешь?

– Сама с собой…

Женя подняла глаза на Кирилла и вопросительно на него посмотрела.

– Так ведь, Кирилл? Я сбила до синевы ногти лишь потому, что мне пришлось долго ходить с тобой по горам. Это означает, что я вовсе не спала в это время на маргаритковой поляне. Конечно, я и спала, но всего несколько минут, а все остальное время…

– Так, все, хватит! – воскликнул Петр, – надевай свои носки и давайте есть. Я больше терпеть не могу, изнываю от голода.

– А сон… – вырвалось у Аллы.

– Женя расскажет его во время нашей трапезы, – безапелляционно заявил Петр, – надеюсь, то, что мы услышим, не отобьет аппетит. Так ведь, Женя?

Удача

7

– Кудеяр! – закричал во весь голос Василий Корень, – Кудеяр! Радость-то нонче! Да проснись же ты!

Перед Кудеяром стоял его верный подельник и возбужденно размахивал руками.

– Пошто орешь? – Кудеяр сладко зевнул, сгоняя остатки сна. – Кака така печаль-кручина?

Василий Корень на мгновение перевел дух и сел на камень возле атамана.

– Наконец-то нас Господь ублаговорил – басурман велел не мешкать, поспешить в Балаклаву…

Кудеяр с силой протер руками виски и расчесал ими грязную черную бороду.

– Ну, ну, молви слово. Яви суть.

– Человек пожаловал в оный град днем. Чужестранец. Однако ж, не впервой хаживает по земле крымской, еси интерес, вели важный.

– Богатый?

– Сам-то нет… Однако ж, басурман сказывал, будто ведает ентот человек тайнами. Де пожаловал-то неспроста. Поди, мешкать не надобно.

Кудеяр строго посмотрел на своего подельника.

– А коли еси притча тут така? Поставили де турки нам капкан?

– Кудеярюшка, ты зазря не кручинься, басурман не обманет, бо битый!

Конечно, Кудеяр хорошо знал басурмана – это был приземистый старый татарин. Плут, борзый, одним словом, но пока что ни разу не подводивший Кудеяра и Кореня. Пока… Да и басурман считал Кудеяра «своим». Знал, что тот долгие годы живал на Волге – в татарской вотчине. Видать, чуял, что в крови Кудеяра течет и татарская кровь! К тому же атаман и татарскую речь помнил, и мог как-никак изъясняться с басурманами. Все так. Но турки могли углядеть связь между последними разбойными нападениями и басурманом. А через него обнаружить и двух русских, хоронившихся на мысе Айя.

– Уж дюже все ладно выходит, – вздохнул Кудеяр.

– Нет, нет, – запротестовал Корень, – ты только не сумлевайся. Басурман вспоминал Аллаха и уповал на Кара, на мзду от нас да и веру в твою ловкость и силу…

Кудеяр хмыкнул. Василий назвал его Карой (черным) – кличкой, данной басурманом ему, Кудеяру, за исключительно черные волосы и такую же смоляную бороду. Ни одного седого волоска! Грозный взгляд добавлял к облику Кудеяра вид настоящего «черного» разбойника. Но так атамана величали лишь татары.

А вот его подельник, с кем Кудеяр перебрался с Волги в Крым, иногда называл его «дырявый». И тому имелось простое объяснение. На левой ладони руки, в самом ее центре, зияла уродливая дыра. Кудеяр никому не рассказывал о ее происхождении, и многие считали ее следствием пыток. Но на самом деле это «родовой след», передавшийся по наследству и доставшийся Косьме от его матери. Точно такая же дыра была у ее отца и у ее деда, только еще больше и уродливей. Так что Кудеяр с черной бородой, грозным взглядом и уродливой рукой, в самом деле, производил на многих зловещее впечатление и казался представителем «черных сил». Теперь он совсем не походил на благородного волжского разбойника, который когда-то грабил богатых и раздавал добытое тем, кто бедствовал. И уж точно, никто не мог бы признать в этом человеке князя Глинского, одного из тех, кто помогал Ивану Грозному творить историю России. Жизнь коварна: идет себе, меняя все вокруг. Люди меняются вместе с ней, становятся такими, какими, возможно, они бы никогда не хотели стать…

– Яви мне речи басурмана о чужестранце, друже.

– Он пожаловал на корабле из самой Генуи. С ним баба, чай жена евоная. Одеты по иноземному. Ночевать-почивать будут в Балаклаве…

– И все?

– Да, – сказал Корень, – покуда – все.

– Тако ж чужестранцев в Балаклаве пруд пруди!

– Но басурман говаривал – ентот явился за сокровищами, – выпалил Корень, – он-де знавал его прежде в молодые лета.

– Чужестранца?

– Ну да!

– Ага… Ладно… – глубокомысленно подытожил Кудеяр.

8

Поразмыслив несколько секунд, Кудеяр принял решение идти в Балаклаву по тропе, которую они с Коренем давно натоптали и пользовались для тайного передвижения в купеческую гавань. Конечно, можно было на лошадях поскакать через Варнутку по хорошей дороге или спуститься к морю и на фелюге доплыть до Балаклавского берега. Но нынче это не подходило – нужно было делать все это скрытно, с осторожностью, чтобы не вспугнуть удачу.

Конечно, Корень устал, проделав путь из Балаклавы по горам сюда, на Айя. Но без подельника идти к басурману-татарину Кудеяр не хотел. Мало ли что…

Только к вечеру они добрались в Балаклаву. Кудеяр остался в условленном месте, а Корень прокрался к каменному дому, приютившемуся в ущелье Кефало-Вриси, где и жил татарин. Этот дом достался ему от богатого генуэзца, сбежавшего из Крыма еще до прихода сюда турок в 1475 году. Долгое время он пустовал, но теперь там поселился басурман.

Вскоре он и Корень поспешили по узкой тропе, которая вывела их к подножию горы Спилии. Здесь, у развалины старой греческой хоры, и поджидал их атаман. Завидев Кудеяра, басурман заулыбался и закивал головой:

– Кара, мой рад тебя видеть! Большой удача идет в наши руки. Аллах милостив – решил ублажить мой седин богатым дарами.

Кудеяр кивнул в знак согласия басурману и вместе с ним присел на ствол вывороченного бурей старого тополя.

– Сказывай, старый плут, что тебе ведомо о чужестранце, – сказал он, смеясь. Но глаза атамана оставались такими же непроницательными. И трудно было понять, в самом ли деле атаман шутит или только играет со стариком-татарином.

– Имя ему Вильям, – начал татарин, – давным-давно служил у знатный господин, ливонский барон, здесь у нас, в Балаклаве.

– Ливонский барон жил в Балаклаве? – удивился Кудеяр.

– Да…, – подтвердил старик, – так сложилась у него жизнь. Имя Георгий или Юрге. Родился он во-он в тот крепость, – старик указал рукой на генуэзские башни. Много-много лет прошел – пропал. Потом старый человек стал – опять Балаклава появился.

– Пошто так?

– Люди сказывал, будто в его род был большой-большой тайна и сокровищ в Крыму. Барон ехал к ентот сокровищ. Строить замок во-он на том скал.

– От там? – уточнил Кудеяр, показывая пальцем.

Татарин приподнялся и повел рукой по направлению к морю:

– За Генуэзской крепость.

Кудеяр проследил взглядом направление, куда указал басурман, и заметил на скале, возвышающейся над морем, какие-то развалины.

– Сказываешь, барона хоромы?

– Да, – подтвердил татарин, – люди барона уважал, яко богатый и справедливый человек. Никто ему не говорил «нет». Но один плохой день уважаемый человек утонул в штормящий море. Смерть барона – много-много слухи о больших сокровищ.

Барон жил один. Токмо слуга был в тот замок поведен. Георгий умер, слуга нанял люди и ушел в Мангуп…

Старик замолчал, и Кудеяр никак не мог взять в толк, будет ли он продолжать свой рассказ или говорить больше не о чем.

9

– Тако ты баешь, слуга хаживал в горы за кладом? – наконец спросил атаман.

– Люди уважаемый поведал, – спокойно сказал татарин, – токо слуга на нашел сокровищ. Уплыл из Балаклавы в Геную на корабле – в руках пусто был… Сам видел. Пятнадцать весен миновал. Вот как давно это был! А вчера слуга опять приплыл! Вильям зовут. Требовал карет, говорит, дай ко утро. И куда? На Мангуп! Вильям на торговый корабль приплыл. А купцов на нем нет! И товар – дрянь, худой товар. Корабль Вильям ждать – вернется он Мангуп, сразу поднимать парус и идти…

– Пошто Вильяму надобен сиречь Мангуп? – спросил Василий Корень.

– Мой не знать. Токмо барон Мангуп ездил. Много ездил.

– Знамо дело, – предположил Кудеяр, – тот ливонский барон давеча был связан с Мангупом. Али весь евоный род. Но от Ливонии до Крыма далече. А коли так, то две эти земли повязаны крепко. Так я разумею, Корень?

– Да не все ли едино, Кудеяре! – высказался горячо Корень. – Нонче не то разумение.

– Истинно. Однако ж мой род выходит из Литвы, а она с Ливонией была связана крепко-накрепко. Поди наши рода даже скрестились… Скажи, старик, ты не помнишь фамилию барона?

– Нет, Кара мой, забыл… Мой не мог трудное слово помнить…

– Ну, да Бог с ним, с бароном. Человека давно нет, а мы косточки евоные перемываем. Нам надобно нынче думы слуги прознать. Сможешь? – обратился Кудеяр к басурману.

Татарин только плечами вздернул.

– Тебе, Кара, и так-то все ведомо.

– Хм… Все. Да не все! Нас то обо – два всего. А елико Вильям с собой людей возьмет? Справимся ли мы? Я хочу знать точно, куда отправляется чужестранец и сколько у него людей буде.

– Нет, нет, моя больше ничего не знать! – затряс головой татарин.

Он замолчал, и атаману стало ясно, что теперь не выбить из басурмана ни слова.

– Ладно, – сказал Кудеяр, – ты нам помог. Еси дело справим, тебя отблагодарю, яко давеча. Так гляди ж, помалкивай о чужестранце да о нашем уговоре.

– Так-так, – закивал головой татарин.

– Нонче, – продолжил атаман, – надобно нас вывести отсель до места через Черную речку ко хоромам Чоргунским. А далее мы с Василём пеши справимся. Сдюжишь, а?

Татарин пожевал губами, помолчал, обдумывая просьбу Кудеяра, а потом утвердительно кивнул, мол, ладно.

– Поди и сладили, – обрадовался Кудеяр, – однако ж не забудь нам по лепешке передать. Твоя дочь Фатима скусные лепешки печет!

Старик только вздохнул.

– Шайтан ты, Кара! Пошто моя тебя не противится?

– Тако старость свою хочешь сытной делати, – во весь рот улыбнулся Кудеяр, – пади, пади же. А Бог даст, свово не упустим.

Глава II

Женин сон

1

Утолив голод, Петя милостиво разрешил:

– Ну, а теперь, Женька, валяй, рассказывай свой сон.

Женя хрустнула напоследок огурцом и, дожевав ломтик копченой колбаски, деланно прокашлялась и предупредила Кирилла:

– Буду говорить только то, что помню. Не перебивай и не поправляй. Потом добавишь, если я где-то ошиблась.

Руданский в знак согласия поднял вверх руки, и Женя стала рассказывать свой сон.

– Вначале мы с тобой прошли поляну, посреди которой стояло одинокое дерево. Возможно, яблоня. Странное место, как мне показалось. А потом пошли по тропе вдоль обрыва. Шли очень долго…