Ковчег царя Айя. Роман-хроника

В прошлом году я тебе даже немного рассказывала о наших изысканиях. Скажу сейчас, что ни к чему они не привели в том виде, который я изначально себе представляла. Ребята тебе подтвердят: никаких сокровищ мы не нашли.

Зато я нашла тебя, Кирилл, а ты вывел меня на медный обруч со словом «Время».

– Так уж вывел! – возразил Руданский. – Неужели ты думаешь, что твой детский сон имеет какое-то отношение к древней системе Глаза?

– Я просто уверена в этом. Не случайно меня вывели на мыс Айя. Не случайно я встретила тебя. Только вместо Жени ты должен был взять с собой меня. К сожалению, в прошлом году я не прочувствовала ситуацию, не поняла ни тебя, ни твоей работы. К сожалению…

9

– Ты об этом уже говорила, – подал реплику Петр.

– Да, я волнуюсь и потому повторяюсь. Извините. Так о чем я? Да, о медном обруче со словом «Время» и о сокровищах, которые я должна разыскать. Мне кажется, что где-то здесь, на мысе Айя, есть точка, где камни-самоцветы связаны со «Временем». Я говорю сейчас путано, главное, чтобы ты уловил мою главную мысль.

Иными словами, если ты, Кирилл, проведешь меня через Врата Времени, я обязательно отыщу сокровища.

– Да? – скептически спросил Руданский, – и ты их собираешься взять?

– Нет, конечно. Теперь-то я умная. Просто найдя их, я должна каким-то образом понять, как мне половчее слизать-таки липкую грязь с обруча.

– А зачем? – не понял Руданский.

– Зачем? – удивилась Алла, – это мое предназначение. Я должна отработать то, что когда-то не выполнили мои предки.

– Не понял…

– Ну, ты о карме рода слышал?

– Слышал. Только я, признаюсь, не очень-то во все это верю.

– А напрасно. Ты что, думаешь, что сам здесь на Айя оказался случайно?

– Конечно! – воскликнул Руданский.

– Да нет же, Кирюша! – Алла потерла указательным пальцем лоб и уже спокойным голосом продолжила, – впрочем, это тема совершенно иного разговора… Так вот, мне суждено стереть какую-то грязь, прилипшую к моему роду. Очевидно, речь идет о грехе, совершенном одним из моих предков. По крайней мере, я так полагаю.

– Ну, хорошо, пусть так, – согласился Руданский, – но причем здесь твои многолетние поиски конкретных сокровищ и конкретных копей, в которых они добывались?

– Не знаю… Может быть, для того, чтобы во мне проснулась страсть к поиску, желание обязательно разыскать клад и стать богатой. И я пошла по этому пути. Но после произошла подмена конечной цели.

– Кем?

– Не знаю… Кирилл, я многое не знаю и многое не понимаю. Меня моя интуиция, действительно, ведет к цели. Только я иду на ощупь, с закрытыми глазами. А прозрение нередко наступает слишком поздно.

– Да…, – протянул Руданский, – накрутила ты… Уж и не знаю, как поверить твоим словам.

– Но я ведь поверила тебе, что ты нашел древние манускрипты. А также в твою удивительную способность считывать с них информацию, которую ты сравниваешь с мистерией.

– Сравнила! В твоем рассказе полно допущений. А мои манускрипты можно потрогать руками, они реальные.

– Но ведь и я реальная. И меня тоже можно потрогать руками.

– Ну, Алла, ты даешь! Я об одном говорю, а ты совершенно о другом.

– Пусть так. Ты меня не понимаешь. Но можешь ты для меня сделать подарок?

– Ты хочешь пойти со мной во Врата? – догадался Кирилл.

– Конечно. А там, если я права, и мои догадки верны, все прояснится само собой. По крайней мере, для меня.

Руданский задумался. Конечно, он пришел на Айя ради расшифровки свитков. И ему обязательно надо пройти через Врата. Как в прошлом году. Но зачем ему хвост?

С другой стороны, Женю-то он водил, и ничего.

– Ладно, возьму, – согласился Кирилл, – а то ты еще с ума сойдешь, если не попадешь во Время. Только я подумаю, взять тебя туда в 3 часа ночи или в 3 часа дня.

– А это важно? – осведомилась Женя.

– Не знаю…, – в тон Алле сказал Руданский, – пока не знаю.

Глава III

Вильям и Джейн

1

Предприятие Вильяма явно удавалось. Пока все шло хорошо. Никем не тревоженные чужестранцы в приподнятом расположении духа возвращались в Балаклаву. По расчетам Вильяма они должны вернуться в порт еще засветло и, сходу перегрузив ларь на корабль, тут же выйти в море.

Их кибитка весело пылила по дороге, ведущей к чернореченскому мосту. Вскоре слева должна показаться сторожевая башня Чоргуни, стерегущая все подходы к переправе через реку. А дальше – до Балаклавы рукой подать.

– Скажи, Вильям, – спросила Джейн, – что там, внутри? Почему ты не разрешил мне хоть на чуть-чуть приоткрыть крышку ларя?

– Нет-нет, не сейчас, дорогая. На корабле, когда мы с тобой будем в полной безопасности.

– Ну… мне так хотелось хотя бы одним глазком взглянуть, неужели он доверху забит драгоценными камнями?

– Не доверху, но большая часть ларя заполнена самоцветами. Это я хорошо помню.

Джейн глубоко вздохнула и прижалась к плечу Вильяма. Но уже ближайший ухаб отбросил их в стороны, заставив вспомнить, что они находятся в чужой стране, на дороге, которая изобилует опасностями и неожиданностями.

– Вот, как были здесь дрянные дороги, так и остались! – в сердцах чертыхнулся Вильям, – годы прошли, а в Крыму ничего не изменилось к лучшему.

– Ничего, милый, главное мы с тобой уже совершили. Вскоре мы забудем о Крыме навсегда. Так ведь?

Вильям прижал спутницу к себе и поцеловал ей глаза.

– Нет, Джейн, Крым я никогда не забуду. Я здесь прожил, может быть, самые счастливые годы своей жизни.

– Молодой был, – поправила его Джейн, – а молодости свойственно романтизировать прожитое.

Бывший управляющий ничего ей не ответил. Пусть думает, как хочет. В конце концов, каждый человек имеет право на собственное мнение. Главное не в этом.

Он, Вильям, действительно прожил в здешних местах несколько счастливых лет. И все благодаря своему хозяину, Юргену фон Эберлайнену, которого местные турки и татары называли барон Георги, или просто – господин. Именно он, Юрген, владелец обширных поместий и величественного замка в Ливонии на берегу Балтийского моря, предложил Вильяму переселиться в Крым с хозяином. Для прозябающего в нищете молодого британца это был отличный шанс «выбиться в люди». И Вильям его не упустил. В конце концов, служба у Эберлайненов становится традицией их фамилии.

Еще его отец, Джозеф, в молодые годы служил у старого Густава Эберлайнена. И вместе с его дочерью, Софией, переехал из Ливонии в Крым (тогда называвшийся Тавридой) и проживал на Мангупе в княжестве Феодоро. Но обстоятельства заставили его рано покинуть Мангуп и переехать в Польшу, куда его отослал Ян Разумовский, муж Софии. Гораздо позже родной брат Яна, Болеслав, свел Джозефа с Юргеном. Так Джозеф снова оказался в Ливонии, где и закончил свои годы на бренной земле. К сожалению, он, выходец из знатного, но давно обедневшего британского рода, так и не сумел сколотить состояние, позволяющее вернуться на Родину не в качестве бедного пасынка, а представителя рода, претендующего на многое.

Теперь это «многое» предстояло добывать собственными руками его младшему сыну – Вильяму, родившемуся тогда, когда Джозеф уже жил в Ливонии.

2

Вильям знал, что Эберлайнены необыкновенно богаты. К тому же Юрген, умевший оценить преданность и служебное рвение, мог щедро наградить. Так не все ли равно, где попытаться разбогатеть – в Ливонии или в Крыму? И Вильям со всем жаром своего молодого сердца стал помогать барону.

Немало сил он положил на сооружение замка близ старой генуэзской крепости. А скольких трудов стоило ему наладить добрые отношения с турками и татарами, нередко с большим недоверием посматривавшими на чудного барона Георга и его шустрого управляющего! Но все трудности и неурядицы жизни в Балаклаве не могли сравниться с теми, поистине сказочными днями, когда Юрген брал Вильяма в горы.

Но они не только выезжали на охоту либо полюбоваться здешними красотами. Существовала еще одна причина, главная, заставлявшая трепетать сердце Вильяма. Барон возил его в тайные схроны, где держал свои сокровища, дабы пополнить кошелек: росли расходы на содержание замка и прислуги, подарки турецкой администрации, прием гостей из Ливонии и пожертвования Георгиевскому монастырю.

От самого вида таких несметных богатств у молодого человека голова шла кругом. И он не раз задавался вопросом: «Каким образом Эберлайнены заимели столько самоцветов?». Но еще при первом посещении главного хранилища на плато Мангупа, устроенного в алтаре древнего пещерного храма, барон предостерег Вильяма от любых расспросов о происхождении сокровищ. И добавил: «Запомни, они заговоренные. Могут принести обладателям много горя».

Вильям не знал, как относиться к словам своего господина, но втайне надеялся, что когда-нибудь, расщедрившись, тот отвалит ему добрый куш. В конце концов, не в могилу же свою их положит стареющий барон. Зачем ему драгоценные камни и золото на том свете? Как бы там ни было, но свое «законное» жалованье Вильям получал исправно. И по совету Юргена хранил всю накопленную сумму в банке святого Георгия в Генуе. Для надежности и лучшей сохранности нажитого.

Но в один день все в жизни Вильяма переменилось. Однажды осенью барон, спасая жизнь одному молодому рыбаку, утонул в штормящем море. Его похоронили здесь же, рядом с замком, который вмиг «осиротел», как и пятеро слуг, все эти годы жившие с Юргеном фон Эберлайненом. Перед Вильямом встал вопрос: «Что делать дальше?». По завещанию Юргена слуги должны были вернуться в Ливонию. А он сам волен поступать, как заблагорассудится. Но существовал еще тайный уговор.

Именно по нему Вильям, в случае внезапной смерти своего господина, должен был перепрятать ларь с сокровищами, хранившийся на Мангупе, в одном из более надежных и укромных схронов, о которых бы никто не знал (речь в первую очередь шла о родственниках из Ливонии). В конце концов, Вильям так и сделал. Хотя… И здесь поступил по своему разумению. Вместе со слугами он спрятал сокровища на Шулдане. А когда слуги убыли в Ливонию, то с одним доверенным человеком перепрятал ларь в другой схрон, находящийся рядом, но о существовании которого, кроме него, никто не знал.

Логика его действий понятна. Теперь он фактически становился хозяином баснословного богатства. Осталось лишь улучить минуту и прибыть на корабле в тихую Балаклаву. Но это потом, потом…

Скитаясь по Европе, Вильям познакомился с авантюристкой Джейн. Женщину небесной красоты он полюбил сразу. И надо признать, красавица вскоре ответила ему взаимностью. Теперь они путешествовали вместе, перебираясь из одного города в другой. Но здесь, в Европе, счастье Вильяму явно не улыбалось. Деньги таяли, а новые не прибавлялись. И однажды он рассказал любимой о кладе, который он оставил в Крыму. К тому времени уже прошли годы, и Вильям надеялся, что его в Балаклаве уже никто не помнит. Плыть в Крым они решили вместе.

3

Джейн снова крепко прижалась к Вильяму и прошептала:

– Я люблю тебя, милый.

– Я тебя тоже, – ласково ответил бывший слуга из замка Юргена фон Эберлайнена, хорошо осознавая, что теперь богатство барона не только укрепит их любовь, но и гарантирует блестящие перспективы в Европе.

Неожиданно кибитка стала ехать тише, а затем и вовсе остановилась. Вильям выглянул в окно и крикнул по-татарски:

– Что случилось?

– Камень на дорогу упал, – ответил возница, – очевидно, с горы скатился.

– Объехать можешь? – спросил Вильям, – или нам надо выходить?

– Смогу, господин, – пообещал татарин.

Он поворотил лошадей влево и стал аккуратно объезжать скатившийся с крутого склона валун. Кибитка увязла колесами во влажной земле, но сильные лошади вытащили ее на крепкий грунт, и уже через мгновение татарин был готов мчаться дальше в родную Балаклаву. Солнце к тому времени уже заходило за горный кряж, который высился чуть правее порта, напоминая о приближающихся сумерках. Надо торопиться.

– Что там, – в голосе Джейн проскользнули тревожные нотки.

– Не волнуйся, милая, успокоил ее Вильям, – камень упал на дорогу, в здешних местах это не редкость.

Неожиданно кибитка остановилась, а татарин, который должен был стегать лошадей и гнать их домой, почему-то не спешил ни голосом, ни кнутом их подгонять. Вильяму показалось, что сзади, за кибиткой, раздался сдавленный стон, будто его слуга поранил руку и застонал от боли. Между тем кибитка не двигалась, и Вильям обеспокоенно высунул голову из окошка:

– В чем дело, почему стоим?

В это мгновение он увидел возницу, который лежал посреди дороги, распростерши в стороны руки. В шее у него торчала стрела, и кровь капала из раны прямо в пыль.

– А как же слуга, – мелькнула мысль, но Вильям не успел обернуться назад и посмотреть, чем занимается его слуга.

В этот момент какой-то здоровенный мужик с черной бородой выскочил из ближайшего кустарника с арбалетом и нацелил его прямо в голову Вильяма. Тот в мгновение покрылся холодным потом, который стал тонкими струйками скатываться на глаза, и осторожно нащупал рукой свой арбалет. Он готов был тут же выхватить его и первым выстрелить в нападавшего.

– А-а-а, – вдруг закричала Джейн, – Вильям, помоги мне!

С шумом распахнулась противоположная дверь кибитки, и на Джейн буквально свалился еще один человек.

– Выходи! – громко по-татарски крикнул бородач, – и не вздумай дурить. Враз твою бабу убьем.

Джейн затихла, и Вильям понял, что ей заткнули кляпом рот. Что же делать? Уже одно то, что их сразу не убили, было хорошо. Есть надежда откупиться. В конце концов, на них напали обыкновенные грабители, которые понятия не имели ни о Вильяме, ни о грузе, им перевозимом. Надо лишь проявить выдержку и спокойствие.

Вильям открыл дверцу и выпрыгнул из кибитки. Краем глаза заметил лежащего на дороге слугу с торчащей из груди стрелой. И камень, который они с таким старанием объезжали… Все одно к одному. Бородач точным движением уложил Вильяма на дорогу лицом в пыль и сильно надавил на спину коленом. Затем отложил арбалет в сторону и, вытащив из-за пояса веревку, крепко-накрепко связал ему сзади руки. А следом обмотал ноги.

– Поди, готов, – послышался голос.

И Вильям понял, что сейчас с ним говорят по-славянски. Но что в этом мусульманском краю делает славянин? Возможно, это русский, бежавший из татарского или турецкого плена? Тогда с ним наверняка можно договориться. Ведь в Балаклавском порту Вильяма ждет корабль, на котором можно отплыть в любой момент.

Забросив пленников обратно в кибитку, разбойники быстренько убрали с дороги возницу и слугу, отволокли на обочину камень-валун. Так, теперь путь свободен. Не скоро в колючем терновнике разыщут два обглоданных зверями и птицами трупа. А чужестранцев кто вообще бросится искать?

Василий Корень умостился на месте возницы и, щелкнув кнутом, погнал лошадей к чернореченскому мосту. Кудеяр встал сзади, где прежде был слуга. Теперь, главное, успеть посветлу проскочить до поворота и свернуть на дорогу, ведущую через горы в Байдарскую долину.

Золотой стержень

4

– Теперь, – сказал Руданский, – я вынужден покинуть вашу честную компанию и отправиться в свою палатку. Вы уж извините… Да! Если вдруг я захочу взять с собой Аллу, то приду ночью и разбужу ее.

– В палатку? – уточнила Женя.

– Что, в палатку? – не понял Кирилл.

– Взять в палатку?

– Нет, во Врата, – успокоил Женю Руданский.

– Значит, ты сейчас уйдешь? – Алла вопросительно взглянула на журналиста.

Кирилл посмотрел в большие Аллины глаза, и ему стало жалко эту женщину. Она явно не хотела отпускать Руданского от себя. Конечно, тому, наверное, были причины, но идти ему все равно надо.

– Не расстраивайся, я должен вас покинуть.

– Погоди! – Алла протестующее подняла руку, – я хочу сказать еще одно… вернее, хочу показать одну вещь. Погоди. Я сейчас.

Она быстро, но изящно, словно для нее было важно подчеркнуть грациозность каждого своего движения, поднялась и, сделав несколько шагов в сторону палатки, достала из нее рюкзак. Порылась в нем и вынула какой-то пластмассовый футлярчик, очевидно, для хранения авторучек. Он был перевязан обыкновенной аптечной резинкой, и Руданский невольно улыбнулся, представив, что Алла хранит под этой черной резинкой какую-то чрезвычайно важную для нее вещь.

– Вот, Кирюша, – сказала она, – посмотри.

Алла протянула футлярчик, и в этот момент рука у нее дрогнула, и он чуть было не упал в траву.

– Ой! – всхлипнула Алла и незаметно, как ей показалось, вытерла пальцем уголки глаз.

– Так! – в дело вмешался Петр, – а ну-ка дай сюда стержень!

Он протянул руку и взял футлярчик из рук жены.

– А теперь, – продолжил он, – мы перестали разводить нюни и успокоились. Хорошо?

Алла утвердительно кивнула головой.

– Это я так… расчувствовалась…

– Я понял, – спокойно сказал Петя, – все мы люди, все подвержены влиянию различных воспоминаний. Очень прошу, держи себя в руках. Если ты здесь, среди нас, начинаешь всхлипывать и ронять слезу, то какой толк от тебя будет там, во Вратах, куда ты собралась идти с Кириллом.

– Извините…, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказала Алла, – секундная потеря самообладания. Больше такого не повторится.

Жене стало жалко подругу, и она набросилась на Петю.

– Петр! Ты не забывай, что она все-таки женщина!

– Я и не забываю, – холодно отрезал Петя, – только ТАМ это никакого значения играть не будет.

– Он прав, – сказала Алла, – не будет. Надо только уметь сдерживаться.

5

Она взяла из рук мужа футлярчик и твердой рукой протянула его Руданскому:

– Возьми.

Кирилл машинально принял довольно увесистую вещь:

– Ого, да он тяжеленький! – невольно вырвалось из его уст.

– Открой и посмотри, – уже совершенно спокойным голосом предложила Алла.

Руданский сдернул резинку и открыл футлярчик. Внутри него лежал какой-то желтоватый стержень в палец толщиной и около 15–17 сантиметров в длину. Кирилл не решился прикасаться к нему рукой и перевел вопросительный взгляд на Аллу.

– Бери, бери, – она поддержала порыв Руданского.

И журналист, больше не раздумывая, аккуратно вытащил стержень и положил себе на ладонь.

– Нравится? – полюбопытствовала Женя.

– Нет, не то…, – поправил ее Кирилл, – какое-то другое чувство у меня появилось. Как сказать… Сопричастность с чем-то древним. Очень необычный стержень. Из чего он сделан? Это медь?

– Золото, – спокойно констатировал Петр.

– Золото? – удивился Кирилл. – Стержень золотой? Погодите, погодите…

Кирилл несколько раз приподнял и опустил ладонь, на которой покоился стержень.

– Да, здесь граммов четыреста, а то и все пятьсот!

– 395, если быть точным, – сказал Петр, – только не весом измеряется эта вещица, а как ты правильно выразился – древностью своей.

– Алла! – обратился он к жене, – ты готова рассказать о том, как мы добыли эту реликвию.

Алла утвердительно кивнула головой и, взяв стержень из рук Руданского, аккуратно уложила его на прежнее место. У Кирилла даже сложилось впечатление, что дневной свет может повредить старинный золотой стержень. Журналист протянул Алле резинку, и та, сделав ловким движением петлю, стянула ею створки футляра.

– Начинай же, – не выдержала Женя.

– Два года назад, – сказала, наконец, Алла, – мы вместе с ребятами приехали в очередной раз в Крым. К тому времени мы уже облазили огромные горные массивы в поиске копален, но все безрезультатно. И вот, представь себе, занесло нас на ночевку в район Мангупа. Понятно, что копален в таком оживленном месте, где еще могут оставаться жилы с драгоценными камнями, быть не может. Так что мы, признаюсь, рассматривали Мангуп лишь в качестве промежуточной стоянки. И вот, снится мне сон. Я явственно вижу с высоты птичьего полета весь Мангуп с прилегающими долинками. И вдруг, совсем рядом, разрушенное старое место. Лишь один или два дома в нем и осталось. И вдруг, во сне, мне голос говорит: «Иди туда!».

– Мистика! – констатировал Руданский, – впрочем, продолжай.

6

– Еще раз мой взгляд «прошелся» по старым, едва различимым развалинам. И вдруг, в одном месте, возле большого дерева, я различила остатки печи. Очевидно, здесь был дом, но фундамент «ушел» под землю, а печь сохранилась. Я смотрю на нее, смотрю… А дальше все пропало. Утром я рассказала Пете о странном сне, и он предложил прогуляться к тем развалинам. Раз уж мы оказались рядом, то почему бы и не сходить? Если же мой сон всего лишь сон и никаких развалин в том месте нет – тоже хорошо. Значит, еще один район мы отработали. Да! Женя долго сопротивлялась. Никак не хотела идти с нами. Еле уговорила.

– Так и было, – согласилась подруга, – еле уговорили.

– Ну вот, – продолжила Алла, – собрались мы и пошли. Я хорошо запомнила место и дорогу, ведущую туда с Мангупа.

Шли недолго: час или полтора. К моему удивлению, действительно вышли на хуторок с двумя домишками, за которыми виднелись едва различимые холмики. Мы прошлись по ним и стали угадывать остатки фундаментов бывших когда-то здесь строений. И вдруг, в одном месте, возле старого дерева, действительно различили что-то, напоминающее печь.

– Я ее нашел! – вставил слово Петя.

– Да, Петр ее отыскал, – подтвердила Алла, – хотя я ему о печи ничего не говорила. А потом… мне вдруг в голову пришла мысль разобрать печь. Вдруг она связана с какой-то тайной? Не случайно же во сне я так упорно на нее смотрела. У Пети была с собой саперная лопатка…

– Она всегда со мной, – поправил жену Петр.

– …и он стал разбивать остатки печи. Надо сказать, что кладка выглядела совершенно трухлявой, и Петя быстро расправился с тем, что еще можно было до нашего прихода назвать печью. И представь: он нашел небольшой глиняный горшок, горлышко которого было замазано спекшейся глиной. Разбив его, мы нашли внутри истлевшие бумаги, которые абсолютно нельзя было прочесть, несколько побрякушек из серебра и вот этот стержень. Конечно, он сразу привлек наше внимание.

Уже дома мы смогли провести лабораторные исследования и установили, что он золотой. Причем золото какой-то совершенно необыкновенной пробы. Как заверили нас ювелиры, ничего подобного сейчас не изготовляется. Но это так, технические подробности – мы их сейчас отставляем в сторону. Главное в другом: когда берешь этот стержень в руку, сразу чувствуется, какой он старый. Кроме того, энергетика его необычайно сильная. Уже дома, анализируя сам факт моей находки, пришла к следующему выводу. Меня «привели» на Мангуп и далее в то разрушенное сельцо вовсе не случайно. За всем этим скрыта мне неизвестная тайна.

И я подумала: а не связан ли как-то данный стержень с прошлым моего рода? И когда в прошлом году мы вновь оказались в Крыму, то я уговорила ребят хотя бы на часик заскочить на хуторок, который прилепился к остаткам бывшего сельца. Так мне удалось узнать его название. Вернее, бывшее название – Адым Чокрак. И, уже вернувшись домой, на Урал, я выяснила, что один из моих родственников, приходящийся родным дядей моему отцу, действительно жил в Крыму, в селе Адым Чокрак. Во время Великой Отечественной войны он был убит немцами, а дом его сожжен.

Насколько я теперь понимаю, я обрела реликвию, которая на самом деле принадлежала моему роду. Обрела таким необычным путем. Теперь оставалось поставить знак равенства между золотым стержнем и сокровищами, которые я безуспешно разыскивала в Крыму, и связать все это с кармой моего рода, в которую ты, Кирилл, к сожалению, не веришь. И добавить мой сон из детства с медным обручем, с коего я безуспешно слизывала грязь.

– Теперь понятно, зачем ты взяла на Айя золотой стержень, – сказал Руданский. – Только не могу взять в толк, что ты с ним собираешься делать во Вратах? Если даже найдешь сокровища, о которых мечтала. Или, быть может, ты с помощью этого стержня и собираешься их разыскать?

– Почти, – уклончиво ответила Алла, – мне кажется, он может там сыграть очень важную роль, – и добавила, – для нас двоих.

Отвращение

7

Прошло больше месяца с того дня, когда Кудеяр со своим подельником выследили и захватили чету пройдох, прибывших в Балаклаву на торговом корабле. Поскольку дело разбойники провернули весьма успешно, то теперь ларь с драгоценными камнями находился в их логове на мысе Айя, в одной из скрытой от постороннего взгляда пещере. В другой пещере, расположенной поблизости от схрона, томились и сами герои, Вильям и Джейн. Они, как полагается узникам, сидели на привязи, и теперь их дальнейшая судьба полностью зависела от воли Кудеяра.

Однако атаман, пожалевший в первый момент чужестранцев, нынче пребывал в нерешительности, не представляя, как поступить с невольниками. С одной стороны, лишние рты ему явно были не нужны. К тому же изнеженные европейцы не протянули бы долго в тех условиях, в которых их содержали разбойники. Оставалось одно из двух: либо убить, либо отпустить.