Цигун: покой в движении и движение в покое. Том 4: Несказочная сказка

А можно сделать все совсем иначе. Если мы в голову поместим «легкость», то она «взлетит» сама собой, вытягивая и выпрямляя при этому спину.

Это называется «свободная голова свободного человека свободно взмывает вверх». Я уже говорил тебе, что У-Шу – это искусство свободного человека, обладающего умом, способным свободно думать. Тогда я не сказал тебе важную вещь: это должен быть ум, свободный также от лишних мыслей. Ибо лишние мысли тоже имеют «тяжесть» (если не физическую, то эмоциональную точно), они заставляют человека опускать голову к земле и горбиться. Если же человек освобождается от лишних мыслей, то голова его «свободно взмывает вверх», выпрямляя его физическую структуру.

Вот тебе и практическое применение закона Инь-Ян. То, о чем я говорю тебе с того момента, как ты начал изучать философию. Философия тренирует ум и дает ему инструменты для понимания (философские принципы), с помощью которых хорошо выдрессированный ум способен наилучшим образом управлять всем его окружающим. В том числе и физическим телом человека.

Мы начали с закона Инь-Ян лишь потому, что это базовая часть философии. Но все прочие философские принципы тоже имеют непосредственное применение в воинских искусствах. Например, Схема Пяти элементов работает, в точности следуя правилу взаиморазрушения Первоэлементов: Металл рубит Дерево; Дерево корнями разрыхляет Землю; Земля засыпает источник с Водой; Вода гасит Огонь; Огонь плавит Металл»[3].

Представь себе, что противник нападает на тебя, применяя технику, использующую энергию Первоэлемента дерева. Условно говоря, «вращает» схему Пяти первоэлементов так, чтобы «накатить» на тебя Дерево. Ну, примерно, так:

Иначе говоря, если он атакует прямым ударом, которому соответствует Дерево, то ты должен защищаться с помощью рубящего удара, олицетворяющего энергию Металла (рубить Дерево Металлом). Разумеется в реальности все не так просто и однозначно, но такой подход дает тебе возможность увидеть, как «работает» философия, поверить, что это не пустые слова и умствования.

Кстати, если в рукопашном бое все происходит очень быстро и потому бывает «незаметно, изменчиво и туманно», то в системах Ци-Гун, основанных на принципе Пяти элементов, все работает совершенно очевидным образом. Там происходит «вращение» схемы Пяти первоэлементов в порядке взаимопорождения. Например, так: упражнение для печени (Дерево); упражнение для сердца (Огонь); упражнение для селезенки (Земля); упражнение для легких (Металл); упражнение для почек (Вода). И так каждый Первоэлемент порождает и поддерживает последующий.

Учитывая, что «взаимоотношения» между категориями философии чрезвычайно просты, ты, поняв «что где находится», сможешь выполнить безупречное действие, причем в соответствии с правилами философии. И получится, что твои занятия философией обретут явно видимую реализацию».

Наставники не знали, что отец втихомолку занимается со мной, они только ахали, удивляясь скорости моего прогресса и тому, откуда у такого молодого человека такое глубинное понимание сути Ци-Гун и воинского искусства.

Став чуть старше, я спросил отца, как ему удавалось скрывать свое мастерство. На что он ответил мне так:

– Во-первых, есть древнее правило: «Старайся говорить как можно меньше; еще меньше говори о том, чем серьезно занимаешься; еще меньше говори о том, чему еще не до конца научился». Это правило известно немногим, и те, кто его знают, говорят, что ему нет цены, ибо следование ему заметно увеличивает вероятность достижения успеха в том, чем ты занимаешься. Дело в том, что у каждого человека есть определенное количество энергии (сил, времени и других ресурсов), которое он может выделить для практики. И если часть этой энергии перевести на пустую болтовню, то на саму практику может и не хватить. Кроме того, попусту «выбалтывается» энтузиазм, который должен был бы остаться для практики. А если еще и начать преподавать какое-то искусство до того, как сам освоишь его, то для себя точно ничего не останется.

Во-вторых, я ученый и книжник. Мне это не нужно, да и «не положено». Мое ремесло думать, а от воинского искусства одни неприятности. Так что и тебе советую то же самое. Будет нужда – используй без всяких колебаний. А без нужды никогда не показывай того, что умеешь. Это как драгоценный камень. Только дурак выставляет его напоказ, ибо всегда найдутся желающие отнять его. Умный же человек, отправляясь в путешествие, прячет его под подкладку халата. А если учесть, что совершенномудрый всегда в дороге, то он никогда не выставляет своих сокровищ напоказ.

– И в чем же его «совершенномудрость»? В том, что он протаскается со своими игрушками всю жизнь, ни разу ими не воспользовавшись? – с некоторым сомнением спросил я.

– Если не будет нужды, то именно так и произойдет, – подтвердил отец. – А будет нужда, так он без стеснения применит свое сокровище. А, может, без всякой жалости отдаст или продаст его, ведь он к нему совершенно не привязан. Сейчас, например, при дворе такая мода, что без воинского искусства никуда, уж больно его любит нынешний император. Вот, например, попадешь ты туда когда-нибудь (чего я, кстати, совершенно не хотел бы) и придется тебе доставать свое сокровище из-за подкладки. Хотя это пока не сокровище, а так, поднятый с земли камень, из тех, которые тысячами валяются при дороге. Его еще шлифовать и шлифовать.

А твое «явное», так сказать «официальное» сокровище – это философия. Именно так ты и будешь представляться людям, именно так ты будешь зарабатывать себе на жизнь. И это гораздо более тонкая и изысканная работа, чем мордобой, даже если его называют искусством. Но, может, ты вообще не захочешь работать. Для тебя это вполне нормально, ибо наша семья достаточно богата, чтобы не напрягаться по поводу куска хлеба.

Так что про мои занятия воинским искусством никто из посторонних не знал. Обучавшие меня наставники обещали отцу никому об этом не рассказывать. Все они были достойнейшими людьми, и я не сомневаюсь, что они сдержали свое слово. Так что до того момента, когда я попал в императорский дворец, мне иногда и самому казалось, что я этого не умею.

Доставили меня тогда во дворец (прошло двадцать лет, а будто было вчера), если не сказать что с почестями, то во всяком случае с некоторым уважением. Я не обольщался, понимая, что я никто и зовут меня никак, и что это уважение было адресовано не мне, а моему отцу. Видимо, сопровождающим (а, может, и конвою) было приказано постараться быть хоть сколько-то любезными. Правда, у них это не слишком получалось, но «кто на что учился». Кстати, те тоже были похожи на ту парочку, которая только что зашла в обеденную комнату. Такие же «каменноликие» и без всякого выражения в глазах. Хуже таких ребят выглядела только тайная императорская служба. У тех глаза были совсем пустые, я бы даже сказал, что они были «безглазые» (про себя я их именно так и называл). Лица у них тоже не было, точнее сказать, у них не было своего лица, ибо они умели придавать ему любое выражение: от сладчайшего до ужасного. Впрочем, все это пустое: у каждого человека своя служба, своя Карма и соответствующее этому выражение лица. И с этим ничего не поделать, разве что принять и забыть. Это я, кстати, понял не тогда, когда занимался философией и не тогда, когда жил во дворце. Это дошло до меня за долгие годы моих путешествий: люди разные, уровень сознания у них разный; прими их такими, какие они есть, и это позволит тебе избежать множества неприятностей, огорчений и переживаний.

Во дворце со мной обошлись тоже достаточно аккуратно. Мне отвели отдельные покои и дали три дня на то, чтобы привести себя в порядок после дороги и привыкнуть к здешней обстановке. Даже девушку прислали на ночь. Видимо, чтобы лучше привыкалось. «Подарочная» девушка была красивая, но мне было точно не до нее. Нужно было сосредоточиться, и я решил немедленно отослать ее. Ну, чтобы не отвлекала. Но потом подумал и решил, что не знаю, кто прислал ее и кого я обижу, отправив ее прочь. Так что я сослался на усталость и оправил ее прочь, но не совсем, а в другую комнату. А сам улегся и «заказал» себе сон: пусть мне приснится все, чему меня учил отец. Наутро я уже не помнил, что мне снилось, так, какие-то урывки, правда, все они были «по теме».

Поев, я отправился гулять в дворцовый парк, который был огромен. Впрочем, я не пытался осмотреть его весь. Если я останусь, то у меня будет время нагуляться. А если я сейчас не сосредоточусь, то точно не останусь. Оставаться мне не очень хотелось, но экзамен я должен был сдать. Ну, хотя бы ради того, чтобы не позорить отца, который почти наверняка был известен тем, кто должен был меня экзаменовать. Империя большая, но настоящих философов в ней можно счесть по пальцам. А мой отец точно настоящий.

Так что гулять я особенно не стал, хотя и хотелось. Я уселся в беседке, стоящей на берегу пруда, в котором плавало несколько больших рыбин, покрытых разноцветными пятнами. Отец как-то рассказывал мне про этих драгоценных рыб. Это были императорские, или парчовые, карпы, стоившие баснословных денег. Оно было и понятно, вывести такую «рыбешку» – сложное дело, требующее не только большого умения, но и очень больших хлопот. Из нескольких миллионов мальков отбирают несколько тысяч; потом их растят; потом скрещивают между собой. Из полученного потомства выбирают несколько рыбешек и растят лет десять, до тех пор, пока они не достигали достаточных размеров. Но зато в конце процесса получаются неописуемой красоты рыбы. Именно такие, какие плавали передо мной в пруду.

Мне больше всего понравилась белая метровой длины рыбина, покрытая почти симметричными ярко-красными пятнами. Отец говорил, что в таких рыбах ценится не только расцветка и размер (рыба длиной менее полуметра вообще рыбой не считается), но и поведение в воде: как карп плавает и даже какая у него «осанка». В общем, рыба должна производить впечатление целостности, естественности и гармонии. Хотя как рыба может быть не целостной и какая у нее может быть осанка, я не понимал.

В голову мне пришла неожиданная мысль: только здесь можно увидеть таких рыб, в таком количестве и без охраны. Впрочем, почему без охраны, она наверняка была, только я ее не видел. Думаю, одной из ее задач было не мешать тем, кто пришел полюбоваться «золотыми рыбками». Кто попало в это парк не попадал. Так что если человек пришел, то он имеет право. Впрочем, толпы желающих насладиться этой живой красотой я не наблюдал – парк был не только прекрасен, но и безлюден. Пользуясь случаем, я уселся в беседке (а какая там была удобная скамья) и стал наблюдать за понравившейся мне рыбиной. Моей задачей было подготовиться к экзамену, и сделать это я мог только одним способом – успокоив свой ум. А «смотрение» на рыб казалось мне для этого не менее подходящим занятием, чем «смотрение» на огонь.

– У вас прекрасный вкус, молодой человек, – раздался у меня над ухом приятный голос. – Мне тоже больше всех нравится эта красно-белая рыба. Ни одного изъяна, ни одного отклонения от канонов. Обычно этим рыбам не дают имен, лишь у одного карпа в этом бассейне есть имя, мой отец нарек его Старейшиной. И, надо сказать, это имя он вполне заслужил: когда он обрел это имя, ему, судя по дворцовым записям (а придворные писари большие зануды и у них всегда все точно), насчитывалось полторы сотни лет. В те времена я был совсем мальчишкой. А теперь ему уже, поди, под двести. И это при том, что обычно эти рыбы живут лет тридцать – сорок. Так что это не рыба, а самый настоящий долгожитель. Но важно не это, важно, что все это время она жила в одном и том же дворце, в одном и том же бассейне. Так что это не просто рыба, это символ непоколебимости империи.

Рыба же, которая вам так нравится, совсем молодая, ей лет десять – двенадцать. Но у нее тоже есть имя, она настолько безупречна, что я назвал ее Танцующей красоткой. Она умная даже для парчового карпа. Видите, как она крутится у борта, хочет, чтобы вы погладили.

Я оглянулся и увидел у себя за спиной среднего роста человека лет на десять старше меня. И какой я ему молодой человек! Но я тут же вспомнил, где нахожусь и кого тут можно встретить. И кто имеет право давать имена императорским карпам. Я попытался вскочить, но человек придержал меня за плечо.

– Все в порядке, я пойду, не буду мешать вашему почтенному занятию.

И он, не торопясь, удалился. Не знаю, кто он такой, но если судить по осанке, то это, скорее всего, сам Сын Неба. Хотя для такового он слишком скромно одет и слишком просто держится. Впрочем, какая мне разница?

Когда он ушел, я погрузил руку в воду. И тут же Танцующая красотка подплыла к берегу и положила мне голову на ладонь. Второй рукой я погладил ее по спине, после чего она уплыла. Может, таков был ритуал, кто знает, что у императорских рыб в голове.

Было тепло, и у пруда я просидел почти весь день. Следующие два дня я провел таким же образом. Еду мне приносили прямо в покои, присланная девушка вела себя так тихо, что я ее вообще не видел. По-моему, она радовалась, что ей не приходится развлекать меня, и делала все, чтобы я не вспомнил ни про нее, ни про то, зачем ее прислали.

Но ничто хорошее (как, впрочем, к счастью, и плохое) не длится долго. Настал конец и «смотрению» на рыбок. На утро четвертого дня меня пригласили на экзамен. Действо показалось мне даже не скучным, а каким-то тусклым.

Устроено было все просто. Каждый претендент выходил перед комиссией и отвечал на заданные ему вопросы. При этом все претенденты были весьма немолоды, но, несмотря на свой почтенный возраст, выглядели взволнованно-перепуганными, как юные студенты. Похоже было, что им очень хотелось занять должность наставника наследного принца, и они старались изо всех сил.

Почтенные же старцы, входящие в комиссию, имели вид исключительно важный и значительный. Однако, несмотря на всю их важность, у меня было ощущение, что все их вопросы какие-то «плоские», что им не хватает глубины, места для раздумий и рассуждений, к которым отец приучал меня с детства.

– Философия потому и есть наука наук, что в ней нет полной определенности. В ней допускается множество толкований одного и того же понятия. И поэтому истинный философ привыкает иметь собственное мнение и позволять другим тоже иметь его. Он научается думать и обретает широкий взгляд на вещи.

Многие, в том числе и люди, зарабатывающие себе на жизнь философией, считают, что философия – это размышления и рассуждения. Я же думаю, что все наоборот, что философия, не воплощающаяся в действие, – это совершенно бесполезная вещь, которую и наукой назвать-то нельзя. На самом деле философию нужно не столько изучать, сколько практиковать, как это делают врачи, все методы лечения которых предназначены исключительно для приведения в гармонию Инь и Ян и Пяти элементов в теле пациента. А все эти разговоры о том, чья философская школа древнее или лучше… Чья более практична, та и лучше! Вообще, если ты честный человек, то действуешь в соответствии с теми философскими правилами, о которых говоришь. И самое главное, что тебе требуется на этом пути – это собственное понимание того, чему учишь и тому, о чем говоришь.

Однако на этом экзамене от испытуемого требовались не его личное понимание, а некие прописные истины, которые можно было прочесть в книгах. И, надо сказать, кандидаты на должность потрясали своей эрудицией. Некоторые из них, отвечая на вопрос, цитировали по памяти целые страницы из многотомных трактатов. Само собой, я читал все эти книги. Некоторые фрагменты из них я даже знал наизусть. Отец говорил, что это полезно для укрепления памяти. Но он никогда не позволял мне давать ответ, цитируя кого-то. Он говорил так:

– Меня не интересует то, что написано в книгах. То, что ты цитируешь, – это не твое понимание, это понимание того, кто написал эту книгу. Мне это не интересно, книгу я могу почитать и сам. Мне важно твое личное мнение по этому поводу и, главное, как ты умеешь этим пользоваться.

Меня то ли случайно, то ли по какой-то иной неизвестной причине вызвали последним. И когда мне задали вопрос, я честно ответил, что не знаю, как мне на него отвечать.

– Вы не знаете ответа на простейший вопрос! – с явным удовольствием констатировал председательствующий.

– Не совсем так. Я знаю много ответов на этот вопрос и не знаю, как вам отвечать на него. То ли то, что я думаю, то ли то, что написано в книгах, то ли то, что вам больше всего понравится.

Председательствующий побагровел:

– Как можете вы знать, что мне нравится?! – он уже почти кричал.

Мое «не-стремление» к этой должности давало мне заметное преимущество: я мог говорить, что хочу. Максимум, что могли мне сделать, – это обозвать невеждой и прогнать с позором. Хотя, какой позор в том, чтобы говорить, что думаю.

– Я в течение нескольких часов имел честь наблюдать, как уважаемая комиссия проводит экзамен. И точно могу сказать, к какой философской школе вы себя причисляете. Также могу сказать, что ваш способ приема экзамена напоминает мне неправильную игру в мяч.

– Вон! – заорал председательствующий. – Стража, вышвырните его прочь, да не из зала, а прямо за ворота дворца. Сначала его, а вслед за ним все его пожитки. И пусть будет счастлив, что я не приказал избить его бамбуковыми палками.

Я огляделся: прочие претенденты выглядели очень довольными. Еще бы, молодой выскочка, никто по имени «сын известного отца», получил по заслугам. Стража же не шелохнулась, похоже было, что распоряжался ею кто-то другой. Впрочем, это неважно. Сейчас этот другой отдаст приказ, и меня все равно выбросят за ворота. Минутой раньше, минутой позже…

И тут я услышал тот же приятный голос, который слышал, когда рассматривал Танцующую красотку:

– Зачем так торопиться? Как только становится интересно, так тут же «вышвырните его прочь». А вот я бы с удовольствием послушал мнение господина Вейжа по поводу приема экзамена и игры в мяч.

После встречи с незнакомцем в саду я уже догадывался, кто он. И поведение всех окружающих подтвердило это. Впрочем, в этот раз я бы тоже понял все сразу. Тяжеленный головной убор, халат с девятью золотыми драконами, пять из которых должны быть видны спереди, а пять сзади. Еще на халате были вышиты облака, солнце, луна, звезды, горы, птицы, речной тростник и огонь. В общем «полный императорский набор», не оставляющий сомнений в положении того, кто предстал передо мной в окружении многочисленной стражи в шитых золотом одеяниях. Надо отдать ему должное, в этом одеянии и в окружении свиты император выглядел так же естественно, как в одиночестве и в простой одежде, в которой он прогуливался в саду.

Перед моим отъездом отец кое-что рассказал мне про императора:

– Это чрезвычайно хитрый человек. Он настолько хитер, что иногда его хитрость переходит в мудрость. Кроме того, он прекрасно разбирается в людях и причинах, которые стоят за их словами и действиями. Так что лучшая политика в отношениях с ним – это честность. Были люди, которые пытались быть неискренними с ним. Ничем хорошим это для них не заканчивалось. Если вдруг (это не слишком вероятно, но всякое случается) он назначит тебя наставником своего сына, тебе придется достаточно часто иметь с ним дело, так что помни: людей, которые говорят ему правду, он обычно не наказывает. Иногда он даже начинает их уважать. Ну, настолько, насколько император может уважать подданного.

– Император не относится к подданному как к подданному лишь в двух случаях… – начал я.

– Да, – продолжил отец, – когда тот изображает его предка в процессии или является его наставником. Так что тебя он уважать никак не обязан. Хотя должность наставника наследного принца считается одной из самых почетных и… Одной из самых мерзопакостных. Почетная она понятно почему: наставник самого принца. А вот почему она мерзопакостная становится понятно далеко не сразу. Пока принц – это всего лишь принц, его отец требует от наставника строгости (иногда даже телесных наказаний) по отношению к ученику, а иначе как же тот сможет хорошо учиться. Но когда император умирает и бывший принц занимает его место, то он вполне может напомнить своему наставнику, что тот был слишком суров с ним. И его не будет интересовать, что наставник был строг лишь по указанию его папаши. И это одна из причин, по которой я не желаю собственному сыну занять если не одну из самых важных, то одну из самых почетных должностей в империи.

Помня, что отец говорил мне про проницательность императора, я понимал, что говорить мне придется то, что думаю. Так я и сделал.

– Любое действие, в котором принимает участие благородный муж, должно быть выгодным не только для него, но для всех, кто в нем участвует. Это важнейший секрет честного успеха. Можно сказать и иначе: всякое действие должно вести к гармонии. Что такое гармония никто не знает, но в философии есть принципы, следование которым позволяет если не достичь гармонии, то хотя бы двигаться в направлении к ней.

– Забавно, – улыбнулся император, который явно получал удовольствие от происходящего, – но я человек практики и мне хотелось бы услышать, как все это работает. Ну, хотя бы на уровне экзамена.

– Экзамен не является исключением: пользу от него должны получать как тот, кто задает вопросы, так и тот, кто на них отвечает. То есть он должен быть подобен игре в мяч, когда каждый игрок не только бросает, но и ловит мяч. Если же экзаменатор только говорит, но не слышит… Если он лишь поучает, но не учится сам…

Подумав, император сказал:

– Пожалуй. Только мне это напоминает не столько игру в мяч, сколько игру в Сянци, когда один игрок переставляет фигуры, не слишком интересуясь ходами своего противника. Но я бы хотел знать, что думает уважаемая комиссия по этому поводу? – перевел император взгляд на сидевших с кислыми лицами старцев.

Председательствующий, разгладив ухоженную седую бороду, с издевкой спросил меня:

– Ну, допустим, я поймал «мяч» вашего ответа, юноша. И какая же польза мне от ваших ответов? Ведь они вполне могут быть неправильными. Я бы даже сказал, что они почти наверняка не будут правильными.

– Ну, хотя бы тем, что они позволят вам взглянуть на проблему с другой, пусть неправильной, но зато неожиданной стороны. Хотя бы тем, что окажется, что ваша точка зрения не единственная и что она не всем кажется истинной. – Тут меня совсем понесло и я добавил: – И что ни возраст, ни многолетние занятия, ни высокая должность не дают гарантии правильности вашего понимания. Ведь таких пониманий может быть множество, причем ваше не обязательно будет единственно верным.

Старец побагровел. Он буквально булькал от негодования и это внутреннее бульканье мешало ему говорить.

– Не круто ли вы берете, господин Вейж? – спросил император с интересом и явно без всякой злобы. – Ведь все эти господа, – он показал на комиссию, – гораздо старше вас. И, несомненно, гораздо опытнее.

– Это философия, – ответил я, – и тут не имеет значения возраст. Если бы молодые всегда следовали указаниям старших, то человечество вообще бы не развивалось.

– А если бы они никогда не следовали им, то человечество давно бы истребило друг друга, – усмехнулся император и вышел из зала.

Решение должно было быть объявлено завтра, но уже сейчас было понятно, что мне можно собираться в дорогу. Вещей у меня почти не было, времени на сборы почти не требовалось, так что я отправился в отведенные мне покои, намереваясь наконец-то уделить внимание присланной мне девушке. Экзамен окончен, а девушка была очень красивая… Но когда я пришел, девушки уже не было. Видимо, тот, кто прислал ее, тоже понимал, что мне завтра в дорогу. В общем, провинциал приехал, провинциал уехал. Это нормально, провинциал этому даже рад.

Но все сложилось с точностью до наоборот. И почему все всегда складывается не так, как я предполагаю?! Впрочем, это хорошо, это полезный опыт. И теперь я, начиная любое дело, точно знаю, что все выйдет не так, как мне хочется. Так что я ни на что особенно не рассчитываю и потому не огорчаюсь. Кстати, часто при таком подходе результат достигается легче и бывает даже лучше предполагаемого.

Так сложилось и в этот раз. Я не стремился получить должность при дворе, но получил ее. Об этом я узнал назавтра, когда, проснувшись рано утром, обнаружил у себя под боком «подарочную» девушку. Видимо, тот, кто ее прислал вновь, уже знал, кто будет учить наследного принца. Хотя я не был в этом уверен, ибо помнил, что у императора есть обычай собственным кулаком определять «профессиональную пригодность» тех, с кем он намеревается иметь дело в дальнейшем.

Император славился тем, что умел блестяще подбирать людей на высшие должности. Некоторые даже считали, что империя процветала именно потому, что на каждом месте сидел подходящий человек.