Ангел с человеческим сердцем

Я, разумеется, не поверила, и захотела проверить, предложив снова заговорить о Нике. На что она меня просверлила взглядом и сказала, что я понятия не имею, что ей приходится испытать за эти несколько минут. Пришлось отказаться от заведомо глупой затеи.

И все. Остальное касалось учебы, экзаменов и зачетов. Естественно, мы помирились с друзьями. Сони заявила, что я сильно ударилась головой, потому как смогла обидеться на такую глупость. Ник добавил, что я просто должна была спросить его о том, что он имел в виду, а не выбегать из ресторана с лицом разъяренной тигрицы. Мысленно себя отругала за глупость, и, смиренно опустив голову, извинилась.

Полет был запланирован на двадцать восьмое июля. Оставалось докупить кое-что по мелочи для поездки, в связи с чем мы с Лорен решили не терять времени и немедленно совершить совместную вылазку по магазинам.

Допивая кофе, в ожидании подруги, услышала, как хлопнула входная дверь, заставив меня подскочить на месте и оборвав беспокойные мысли.

– Иди на кухню, – крикнула ей, не поднимаясь со стула.

– А если бы это была не я? – ответила подруга из коридора.

– Тебе кофе или чай? – проигнорировала ее вопрос.

– Уже пила. Не хочу, спасибо… – она вошла на кухню и поцеловала меня в щеку.

Я поспешила закончить свой завтрак, и побежала одеваться. Лорен последовала за мной.

– Куда сначала?

– Знаю один магазинчик… – загадочно улыбаясь, сверкнула она глазами, – …Там такие купальники… Огонь!

Пока я, глупо улыбаясь, перебирала вещи в шкафу, как всегда, не зная, в чем пойти, подруга подошла к моему столу и произнесла:

– Даааа… тут нужен тщательный осмотр, за один день и при желании не уберешься.

– Лорен, мне не хочется даже дотрагиваться до этих учебников… – заныла ей, – …Как вспомню, что пережила на этой сессии и за какой срок успевала подготовиться… – я вздрогнула, – Брррр…

– Удивительно, что с такой тяжелой формой амнезии тебе так легко удалось ее сдать…

– Все, закрыли тему. Давай о приятном! – оборвала я.

В очередной раз вспомнила о том, что сдала сессию, потому что амнезия была не настоящей. Будь она следствием удара головой, не то, чтобы закрыть сессию – обычный текст прочитать и пересказать, наверно, не смогла бы из-за вечных головных болей и головокружений.

«Хорошо поработали мои недруги! Спасибо за то, что разрешили окончить третий курс!»

В своих раздумьях совершенно забыла о внезапно притихшей подруге и, выглянув из-за дверцы шкафа, окликнула ее:

– Лорен? Ты чего язык проглотила?

– А что это? – спросила она, размахивая перед моим лицом сложенным пополам листом бумаги.

– Если перестанешь трясти им у меня перед носом и откроешь – тебя тоже посвящу в тайну индейцев… – ответила ей, безуспешно пытаясь застегнуть молнию на платье.

Подруга развернула меня спиной и застегнула молнию одним движением, сострив:

– Надеюсь, сама не расстегнешь, а мы, наконец, закончим с одеванием и выйдем из дома.

Она снова протянула мне бумагу. Сердце предчувствовало неладное. Развернув, убедилась в верности предчувствия – записка с непонятным стихотворением встрепенула память.

– Это произведение, написанное мной в шестом классе… – отмахнулась я, удерживая дрожащий голос и лихорадочно пряча записку в шкафчик для личных вещей.

Подруга, недоверчиво окинув взглядом, произнесла:

– Ты мне о нем ничего не рассказывала в шестом классе… – обиделась Лорен.

Сердце екнуло.

«О ком это, „о нем“, если это описание может подойти к любому из моих благоверных, начиная с первого класса!»

Я удивленно подняла бровь:

– О ком?

– О Дэвиде.

Имя прошлось по венам, буквально в секунду болью сковывая все конечности. Казалось, в сердце пробили огромную дыру, острым и длинным ножом. Схватившись за грудную клетку и ловя ртом воздух, я стала оседать, но вовремя зацепилась за стол руками и, смахнув с него все учебники и тетради, попыталась удержаться на ногах.

– Эй, ты чего?! – подруга не сразу поняла, что происходит и подскочила, когда моя голова уже касалась пола.

Затем наступил провал в памяти.

…Сознание стало возвращаться спустя некоторое время и, лежа на коленях испуганной Лорен, я прошипела, периодически ловя воздух ртом:

– Ты ведь никому не скажешь?

– Успокойся, глупенькая! Такое уже было?

– В первый раз… – честно ответила ей, потихоньку расслабляя мышцы.

Хоть боль и отпустила, но страх не собирался так просто покидать мое тело.

«Что это было?»

– Лорен, что ты чувствуешь, когда у тебя случаются те приступы? – нарушила я гнетущую тишину.

Подруга отвернулась, и с сожалением закусила нижнюю губу.

– Значит мне не показалось. Думаешь, с тобой творится то же самое?

– Уверена в этом… – призналась я, сглотнув болезненно слюну и закрыла глаза.

Боли уже не было, но сердце пульсировало в ушах так, что кружилась голова.

– Где ты взяла это имя?

Я застонала, чувствуя, как волна страха перед безжалостными и острыми ощущениями, снова накрывает мое обессиленное тело.

Лорен подложила мне под голову подушку и приказала лежать. Сама достала записку оттуда, куда я ее недавно положила, взяла ручку и обвела первые буквы каждой строчки.

– Это же ты писала, Элизабет? – спросила она с беспокойством в глазах, протягивая мне записку.

– Да… – спокойно ответила ей, не зная, что еще добавить и разглядывая странное имя, на которое мой организм так неоднозначно отреагировал.

«Дом опустел, огонь в сердце потух,

Это так больно и страшно случилось,

В сердце моем живет его дух,

И тело наполнено лунною силой.

(Думай, Элизабет, здесь его имя)».

– Мы в детстве писали такие стишки про мальчиков, которым симпатизировали. В них важна не рифма или красота слов, а то, что имя возлюбленного видно невооруженным глазом… – пояснила подруга.

– Ты не произноси это имя больше вслух, – попросила, скорее для собственного успокоения.

– Хорошо, но что все это значит? Кто он такой? И мы с тобой что, неизлечимо больные? – она смотрела на меня полным страха взглядом.

Я невесело улыбнулась.

– Лорен, кто он такой, пока не знаю. Возможно, он был в моей жизни до потери памяти… Клянусь, я обязательно во всем разберусь!

Подруга нехотя кивнула головой, а мне так захотелось рассказать ей о своих предположениях, но я и сама толком ничего не знала, поэтому и связного объяснения не получилось бы.

Осторожно поднялась с пола и с радостью обнаружила, что боли, словно не бывало. Вручив Лорен ключи от машины, отправила ее заводить мотор, а сама взяла записку и положила в сумочку.

«Еще одна деталь несобранной мозаики к общей картинке. Как же я сразу не увидела? Только кто он такой, этот Дэвид? И почему приступы бывают, когда я слышу его имя? Что будет, если произнесу его сама?»

Сердце выпрыгивало из груди, выстукивая оборванный такт. Мысленно заставляла себя произнести имя вслух, но язык не поворачивался. Тело отказывалось слушаться, еще не до конца оправившись от пережитого. Шестое чувство подсказывало, что в этой задумке имеется смысл, а разум требовал прекратить безобразие. Я схватилась за подоконник и, отложив все уговоры и протесты в долгий ящик, чуть слышно произнесла:

– Дэвид!

Меньше всего хотелось снова пережить то, что пережила пятнадцать минут назад, но я должна была докопаться до истины. Согнувшись в новом приступе боли, я с трудом сдерживала крик о помощи. Странное ощущение, похожее на приятное и яркое воспоминание, не имеющее очертаний и формы, сопровождало эту боль невидимым туманом. Но понять его сущность я пока не могла и какое имеет отношение ко мне тоже.

«Неужели это имя все же значило для меня так много, что даже боль становится наркотиком? Если это так, то возможно ли через него нащупать дорогу к своей памяти?»

Уловила, мелькнувшую светлячком мысль, что мне приятно выговаривать загадочное имя и боль второй раз не столько пугает, сколько завораживает.

Зрительно поймала какое-то движение снаружи, под окном, и на мгновение забыла обо всем. На меня смотрел парень. Черты лица не говорили ни о чем – была уверенна, что вижу его впервые. Он отвел глаза, уловив мой взгляд. Пыталась понять, что именно настораживало в его лице. Боль? Сожаление? Ненависть?

– Элизабет… – окликнула меня подруга.

Повернуться было все еще больно, но мне не хотелось, чтоб она догадалась о глупой выходке. Натянув на лицо улыбку, и мысленно корчась в конвульсиях, повернулась к ней и молча пошла к выходу. На то, чтоб что-то сказать, не было сил и она, удивленная моей каменной походке, послушно поплелась следом.

Глава 8. Мгновение истины

Мы купили по списку все, что необходимо для поездки и с трудом удержались от лишних затрат. Денег было не слишком много, а во Флориде еще предстояло потратиться на сувениры и возможно, что-то более стоящее из одежды, чем то, что мы собирались купить здесь.

В планах под знаком вопроса маячил поход к бабушке. На самом деле он относился больше к прибыльной части путешествия, чем к затратной, но это не сильно волновало – никогда не питала к деньгам пылких чувств.

День клонился к вечеру – я отвезла подругу и подъехала к своему дому. Дневная жара сходила на нет, но воздух все еще обжигал при вдохе. Дома, конечно же, было прохладней, чем на улице, но прощаться с этим днем не хотелось и, сев на скамейку возле дома, я уставилась на небо.

«Завтра вечером самолет, и я не увижу этот город целую неделю…»

Пыталась уловить и оставить в памяти каждое мгновение, коснувшись его своими мыслями.

«Что меня удерживает в этом городе, кроме того, что я в нем родилась? Как бы сложилась моя судьба, если бы еще ребенком мы с мамой уехали жить к бабушке? Возможно, уже бы вышла замуж…»

Представлять себя в белом платье и с кольцом на пальце оказалось приятнее, чем хотелось бы, но мне казалось, что я еще долго буду одинока. От последней мысли кольнуло в сердце, а в сознании всплыло заветное имя.

Так и крутясь на языке, оно сводило с ума. Хотелось снова испытать то странное наслаждение, которое сопровождалось неистовой болью. Я боролась с собой из последних сил, и моему счастью не было предела, когда увидела, что мама сворачивает на обочину. Убегая от самой себя, вскочила и поспешила ей навстречу.

Мама совсем недавно научилась водить машину – тогда, когда решила, что купит мне новую, а старую возьмет себе. Мэри очень умело для новичка справлялась с управлением этого «корабля» (так она ее называла), несмотря на то, что ездила со скоростью 40 км/ч.

– Как я без тебя целую неделю? – пела она мне в ухо, крепко сжимая в объятиях.

Слова ласкали слух, усиливая свое воздействие тем, что их произносила мама, которая раньше сдерживала эмоции, и даже обычное объятие стоило ей непомерных усилий и уговоров самой себя.

После нашего разговора о болезненном для нее воспоминании, мы очень сблизились, и я полагаю, что причина заключалась в страхе. Когда близкие люди находятся на волоске от смерти очень трудно прийти в себя и жить как прежде. Меняется все: мировоззрение, отношение к окружающим и в целом к жизни. Пока я лежала в коме – мама перенесла настоящую душевную драму. В страхе, что останется совершенно одна, она винила себя в том, что не дала мне столько, сколько могла бы, и не говорила того, что чувствовала. Она молилась, чтобы все стало как раньше, и я снова могла встать на ноги.

«Думаю, стоит сказать спасибо мои тайным недругам и за новый уровень наших с ней отношении тоже…»

Разделив воображаемую страницу пополам и надписав получившиеся колонки как «-» и «+», я фантазийным пером записала туда результаты их работы, за которые могла бы поблагодарить и, наоборот, возненавидеть. И черт возьми, плюсов, полученных в результате их тайной деятельности в моем сознании, получилось больше, а минус пока один, и то обобщенный – они забрали мою память.

За незнанием того, что было в этих воспоминаниях, решила отложить написание им благодарственных писем и почетных грамот за свершенные достижения на поприще моей жизни.

Идти наверх, оставаясь с хищными мыслями наедине, как-то не хотелось, да и с мамой удастся поговорить не раньше, чем через неделю, поэтому, я дала волю эмоциям и наговорилась с ней досыта еще в течение двух часов.

Поднявшись наверх в половину второго ночи, открыла окно, вдохнула умопомрачительный своей прохладой ночной воздух и запрыгнула в кровать. Сон уже одолевал, но бурная деятельность моей фантазии не давала мне покоя и требовала завершения душевных терзаний, начатых еще вечером на улице.

Долго боролась с собой, не желая вновь переживать жуткую боль, пробирающую до самых костей, и в тоже время отчаянно уговаривала свою волю, что это необходимо для того, чтобы понять причину наслаждения, таящуюся за ней.

В конце концов, я сдалась – спрятала голову под подушку и громко произнесла, пока не передумала:

– Дэвид! Дэвид! Дэвид!

Поздно осознав, что совершила глупость, хватая ртом воздух, и теряя реальность, соскользнула с кровати. Прижимая руку к сердцу, явственно ощущала, как огонь прожигает легкие от нехватки кислорода. Уткнувшись лицом в одеяло, чтоб не напугать маму своими криками, я всей душой рвалась к истине, заставляя себя забыть о раздирающей боли.

Желанное чувство, которого так добивалась, растворенное в воде, блаженной волной растеклось совсем близко – нужно было просто приложить немного усилий и дотянуться до нее кончиками пальцев. Но сил не было. Совсем. Я бесполезно лежала на полу и видела, как волна подкатывает и вновь отступает перед самым моим лицом.

Хотелось и вовсе прыгнуть в эту воду, ощутить ее прохладу и вобрать кожей максимальное количество моих же воспоминаний, словно в этой воде и скрывалась вся тайна моего незнания, словно это и было разгадкой…

Но я была бессильна, а вода чересчур поверхностна, и напоследок коснувшись своей прохладой кончиков моих мысленных пальцев, она испарилась, уступив место языкам пламени. Теперь они не были прожигающими и душащими, как прежде, и периодически давали делать вдох.

Не хотелось отпускать неуловимое мгновение, и я готова была на все, лишь бы вернуть воду, вновь унесшую мои воспоминания в неведомую даль. Слезы лились ручьем – ни на что другое сил не оставалось.

Хотела бы еще раз назвать его имя, чтобы снова поймать ту волну, но знала, что не получится – попросту не выдержу.

«Боже, как же это глупо! Ради мгновенного понимания испытать столько мук…»

Этот раз получился результативнее прошлого – он был наполнен ассоциациями и близостью момента, что немного оправдывало мою глупость.

Сдавливая горло рукой, я вдыхала и вдыхала, словно заново научившись дышать. Боль убрала свои когтистые лапы от моего онемевшего тела, превратив его в тряпичную куклу. С трудом восстанавливая дыхание, старалась не шевелиться, чтоб боль не вернулась, хотя знала, что не вернется, пока сама ее не позову.

– Не мучай себя, Элизабет.

Шёлковый голос вызвал во мне новую бурю эмоций, но реагировать на него мое тело категорически отказывалось. Сил, чтобы повернуть голову не осталось абсолютно.

Прохладные руки коснулись тела, заставив слабо дернуться. От холода, исходившего от него, почувствовала, что замерзаю. А потом вдруг легкость простыней коснулась кожи, давая понять – он просто переложил меня в кровать.

Сомнений не возникало – это тот же мужчина, который заглядывал в мои окна. Он же был в тот день в моей комнате и выпрыгнул со второго этажа. И скорей всего, он был тогда в ресторане.

«Это и есть тот самый Дэвид??? Я произношу его имя и он приходит? Но как слышит и откуда появляется? Он не человек? Тогда кто?»

Мысли неслись табуном, и я своим изнеможенным сознанием пыталась ухватиться хотя бы за одну из них и доскакать до финиша.

«Боже, почему нет сил, и я не могу спросить его обо всем, пока он здесь!? Даже глаза открыть не в состоянии!»

Чужие ладони гладили мое лицо и убирали с него мокрые, прилипшие волосы. Взяв за руку, он крепко сжал ее в своей, и я снова ощутила неестественную прохладу его кожи.

«Я вся мокрая, потому мерзну…» – уговаривала себя мысленно, отгоняя иные объяснения холоду, исходившему от парня.

Затем услышала сдавленные звуки, исходящие от таинственного Дэвида.

«Что это? Плач? Он что, плачет из-за меня?»

Так хотелось встать, посмотреть на него, спросить обо всем, но от бессилия не смогла бы даже мяукнуть. Во мне не было и капли страха к нему, хотя чувствовала наверняка, что с ним не все в порядке.

Сдавшись в попытках сесть, попробовала просто сжать его ладонь. Приложив немало усилий, чтоб пошевелить пальцами, отчаянно выдохнула – пальцы скользнули по воздуху. И все – ни его дыхания, ни шевеления, ни сдавленных рыданий.

Он ушел.

Отчаяние, злость, ненависть и жалость к себе смешались в кашу. Знала наверняка, что утром усомнюсь во всем и сама себя уговорю, что просто привиделось.

«Хватит уже издеваться над моей памятью!» – мысленно проорала я, и последние остатки сил покинули мое бренное тело.

Глава 9. Прыжок с трамплина

Все тело наутро было неподвижным и неподъемным, словно каменное изваяние. Я пролежала минут сорок разглядывая потолок и уговаривая себя, что вчера все просто привиделось. Какая-то часть моего сознания бунтовала и выражала протесты, высказываясь в пользу того, что ночь была реальной, и приводила в доказательство мое тяжеленное тело. В конце концов, я победила внутренние протесты, заключив, что это был сон.

Хотелось кого-нибудь убить, но рядом никого не отказалось, поэтому решила убить мороженое, лежавшее в морозильнике уже неделю. С минуту представляя его, посыпанным фисташками и шоколадом, ощущая во рту его вкус, и вкус кофе, стала вставать. Рука наткнулась на что-то объемное и твердое под одеялом, и я мгновенно вскочила, с трудом сдержав крик.

Первый девичий страх – оно сейчас начнет двигаться и уползать, а еще хуже – подползать. Что-то вроде огромного жука мутанта или черепахи с противным склизким панцирем. Не спеша утихомиривать свою взорвавшуюся буйную фантазию, резко отдернула одеяло.

Не знаю, что было бы легче принять моему мозгу: несуществующих животных, которых уже мысленно разрисовала себе во всех красках, или мужской кошелек в своей кровати… Особенно после мысленной победы над собой пару минут назад в отношении прошедшей ночи.

С нескрываемым любопытством принялась разглядывать находку. Но заглянув внутрь, застыла. Помимо денег там не было НИЧЕГО: ни визиток, ни документов, ни чеков… только моя фотография из выпускного фотоальбома.

«Откуда она у него?»

Я встала с кровати и глубоко вдохнула. Обойдя комнату вдоль и поперек, обдумала все возможное, сложив все имеющиеся факты воедино и добавив к ним существование некоего Дэвида, кошелек которого в распахнутом виде лежал на моей кровати.

«Предположим, что я любила этого Дэвида и что это чувство было взаимным… Вопрос все равно остается повисшим: зачем стирать мне память? Я знала что-то о нем, чего не должна была? Тогда почему он все еще рядом? Почему сам ничего не объясняет, я ведь теряюсь в догадках… Зачем он следит за мной?»

Спровоцированная мною же подсказка вместо радости вызвала раздражение. Просто невозможно было что-либо разглядеть тусклым фонарем своего сознания в кромешной темноте бездонной ямы памяти.

«…Если он следит, значит поедет во Флориду за мной. Следовательно, вернется за своим кошельком, в котором, мягко выражаясь, немало денег… и попытается больше не попадаться мне на глаза…»

Я взяла ручку, вытащила свою фотографию из кошелька и на обратной стороне написала самый главный вопрос, больше всего остального терзающий мое сердце, и позволяющий ему понять, что знаю достаточно…

«Дэвид, я любила тебя?»

…и обратной стороной вверх положила фотографию на место. Кошелек оставила на подоконнике и спустилась на кухню.

Мама была уже на работе. Я включила радио и приготовила кофе. Мороженое потихоньку подтаивало и приобретало мою любимую консистенцию.

Набрав Лорен, с полчаса провисела на трубке, доедая мороженое и слушая болтовню подружки. Затем созвонилась с Сони и спросила, готова ли та к отлету. Она бодро отвечала на мои предсказуемые вопросы.

«Наверно, я одна не в настроении сегодня…»

В отношениях Роба и Сони ничего не изменилось, но их дружбе можно было позавидовать. Официально они не являлись парой (насколько я знаю, неофициально тоже), но он стал ее тенью, и никогда ничего не требовал взамен. Поначалу казалось, что парень влюблен по уши, но по холодности его поведения выходило, что это не так или не совсем так…

Я доела и собралась наверх, но так и не сдвинулась с места, побоявшись спугнуть внезапно возникшее и с трудом уловимое воспоминание. Невозможно было понять, с чем оно связано и что его спровоцировало.

Происходящее внутри меня было похоже на прыжок с трамплина. Я четко увидела себя со стороны, стоящую на самом краю настоящего и смотрящую в голубое, чистое небо, символизирующее будущее. Кто-то невидимый сильно и без предупреждения толкнул меня, и я вынужденно прыгнула в бассейн своей прошлой жизни. Вода в нем расступилась, впуская в двадцать четвертое апреля этого же года, на мою кухню. Напротив меня появился Дэвид, а рядом – Мэри.

Все было настолько реальным, что я, казалось, могла бы протянуть руку и коснуться их. Затем услышала свой голос, исходящий изнутри, обращенный к Дэвиду:

«Послушай припев…»

Окунувшись в прошлое, попыталась впитать все ощущения и чувства, пока это было возможно.

Его взгляд, был полон тепла и нежности. Внутри меня сновала боль в преддверии чего-то плохого, и незнакомое доселе чувство любви и страсти. В глазах мамы – вопросы и непонимание. Затем ощутила что-то непонятное и незнакомое ранее, словно в меня вливают что-то мягкое и пушистое, похожее на вату…

Воспоминание резко оборвалось. Причина погружения в прошлое полилась из радио, кромсая сердце на куски. Я подскочила к нему, и сделала громче настолько, насколько позволяло это несчастное создание стапятидесятилетней давности.

«…Подарите мне крылья вольные,

Отпустите меня к нему, больно мне,

Ничего вам не сделаю, кроме,

Я устала дышать одиночеством,

И одной под дождем стоять холодно,

Подарите мне крылья вольные,

Отпустите меня к нему, больно мне».

– Вот черт! – в сердцах крикнула я, пытаясь унять волнение и дрожь.

«Теперь есть надежда, что получится вспомнить все! Я заставлю себя это сделать, а потом найду тех, кто так поступил со мной… Единственная проблема в том, что ничего не смогу против них… Судя по тому, как они распоряжаются моей жизнью – я в их глазах ничтожество… Ну, не убью их, так хоть лоскуток от порванного одеяла памяти пришью на место…»

Песня закончилась, я отключила радио одним движением, так и оставаясь, стоять в раздумьях.

«Значит, я к нему все же что-то испытывала, раз он был в моем доме и сидел за одним столом с мамой. Так стоп, но ведь мама мне ничего о нем не рассказывала!»

Рассеянно набрала маму и через пару гудков услышала родной голос:

– Магазин Митчелов, Мэри Бэнтси, слушаю.

– Мама… – не зная как начать, сказала я.

– Элизабет, как дела? Ты уже в аэропорт что ли?

– Мам, я по-другому поводу, – замялась, услышав веселый мамин голос.

Она тут же напряглась и в трубке повисла звенящая пауза.

– Не пугайся, просто я тут вспомнила кое-что…

– Вспомнила?! – она даже вскрикнула от неожиданности, – Что вспомнила?! Я сейчас приеду…

– Нет-нет-нет, не надо. Ты просто ответь мне на один вопрос… – она ждала, не произнося ни звука, – Скажи, я приводила домой парня?

– Парня? – шумно выдохнула мама.

– Просто скажи, да или нет.

– Нет.

– Когда я просила послушать припев песни, в тот злосчастный день… Ты помнишь? Ты сама мне рассказывала…

– Да-да, песня о любви была.