Дивный Мир Будущего

Принимаю подачку, пакет ощутимо теплый, будто недавно из печки. Осторожно расправив бумагу, заглядываю внутрь; желудок взрывается довольными криками: в термоизолирующей упаковке хранится внушительный бургер!

Принимаюсь за еду со звериным рычанием, стараясь только не слишком мусорить. Единственно, что мешает запихнуть кусок в рот целиком – он горячий! Дую на обжигающую пищу, кусаю, жую – вместе с едой по телу разливается приятное тепло, ощущается мгновенный прилив сил.

Заканчиваю трапезу за минуту, Джон смотрит с уважением. Он отбирает у меня остатки пакета, отправляя мусор все туда же – за спинку кресла.

Сижу со слегка осоловелым видом. Странно, что небольшое блюдо вызывает настолько сильную сытость. Сколько же, интересно, калорий было в этой булочке с мясом?

Полет длится еще минут двадцать, хотя точно время я не засекал. Наконец, слегка накренившись вперед, флаер ныряет в слой облаков, приступая к пологому спуску. Пробив белую пелену, мы спускаемся по плавной кривой, что упирается в плоскую крышу очередной высотки.

Машина сбрасывает скорость, заходя на аккуратный вираж. Никаких дополнительных маневров не требуется: полет рассчитан до последнего миллиметра. Аппарат приземляется, лишь чуть качнувшись в завершающей фазе, я не чувствую никакого дискомфорта. Еще миг – и флаер замирает, путешествие завершено. Хлюпнув клапаном, отворяется дверь; в лицо ударяет холодный разряженный воздух, мы выбираемся на взлетно-посадочную площадку.

В отличии от предыдущей стоянки, эта располагается на крыше, а не на террасе. Здесь не так просторно, зато и гораздо менее многолюдно: кроме нашей машины других флаеров не видно. Глянуть вниз не удается – конвоиры сразу же берут в оборот.

Зажатый Джонами с двух сторон, я спускаюсь по широкой пологой лестнице. Ожидаю долгих переходов, но путь заканчивается, не успев начаться. Мы упираемся в громоздкую деревянную дверь, отделанную с изыском и претензией на роскошь.

– Вам сюда, – приглушенно и почтительно произносит Джон-один, приоткрывая внушительную створку.

Оглядываю комитетчиков с внезапно проснувшимся подозрением и, очертя голову, вхожу.

Передо мной большая, если не сказать – громадная – квартира, пространство которой объединено под одной крышей. Здесь можно рассмотреть все: спальню, с шикарной кроватью и парочкой диванов; рабочий кабинет, уставленный столами и стульями; гостиную, совмещенную с кухней; ванную, представленную блистающим джакузи и роскошной душевой. И куча, куча, просто тьма свободного места, не занятого абсолютно ничем. После той тесноты и скученности, что царит в плебейских кварталах, такое расточительство кажется просто диким!

Тут светло, хоть не видно ни одного светильника. Свет просто идет отовсюду, словно мерцает сам воздух. Тепло и свежо, пахнет домашним уютом и определенной роскошью. Мебели не слишком много, и на вид она довольно простая, зато все материалы натуральные: дерево, сталь, камень, стекло – никакого пластика и резины! Откуда-то издалека льется приглушенная музыка, вибрирующая восхитительными созвучиями и аккордами.

– Доброе утро! – голос раздается совсем рядом, я резко оборачиваюсь.

На меня спокойно глядит высокий седовласый мужчина. Фигура хозяина настолько внушительна, что я не понимаю, как ему удалось подойти незамеченным: кажется, эта спина могла бы заслонить солнце! Несмотря на пожилой возраст, он по-прежнему плечист и явно силен, под белоснежной тканью рубашки угадываются впечатляющие округлости мышц. Серьезное уверенное лицо с двумя точками пронзительных, чуть усталых глаз; седая шевелюра без всякого намека на залысины; бычья шея, богатырские ноздри, выпирающий вперед подбородок. Грудь колесом, плоский живот, широкая стойка на могучих бревнах-ногах. Этот старик выглядит настоящим геркулесом на пенсии!

При всем при том, ему явно не откажешь в недюжинном разуме, внешней изящности и изысканности. Домашний наряд из рубашки и серых брюк сидит на атлетичной фигуре, как влитой – хоть сейчас на важное совещание! А можно – и в спортзал. Или погулять в парке, по зеленой траве… Внимательный взгляд голубых глаз прожигает насквозь, такому нет смысла врать – все равно ничего не утаишь. Смотрит на меня, а вроде бы и мимо, будто я прозрачный, как стекло.

Аура властного могущества придавливает настолько, что дар речи теряется; с трудом сдерживаюсь, чтобы не бухнуться на колени. Рот открывается и захлопывается обратно, я не в силах издать ни звука.

– Проходи, – мужественный баритон пробирает до костей.

Мужчина поворачивается, указывая рукой на ряд кресел; шагаю вперед, не осознавая собственных действий. Такому голосу невозможно противиться, любое его слово воспринимается истиной в последней инстанции.

– Садись.

Моя задница прирастает к креслу, а потом я полностью растворяюсь в его мягком плену. Однако же, несмотря на невероятное удобство, сна ни в одном глазу, расслабленностью даже не пахнет. Я собран и невероятно мобилизован, готов, как говорится и к труду, и, если понадобится – к обороне.

– Меня зовут Виктор Семенович, глава Социального Комитета по сто тринадцатому кругу.

Даже не знаю, как реагировать. После всех этих имен – Тей, Мари, Август, Франко – вполне обычное «Виктор» кажется слегка инопланетным. А тем более – «Семенович»! Звучит, как будто персонаж классической литературы внезапно попал в мир комиксов.

– Я вижу, жизнь тебя, все же, учит, – усмехается мужчина, отводя взгляд в сторону, – Ты можешь говорить!

Оцепенение отпускает, скованность исчезает мигом. Аура силы все еще давит, но теперь как фон, не столь целенаправленно. Встрепенувшись, всем видом показываю готовность к диалогу. Чувствую, что от меня чего-то ждут. Напрягая имеющиеся извилины, могу выдавить из горла только тонкое и писклявое «Здравствуйте!»

Виктор Семенович устраивается поудобнее, вытянув ноги далеко перед собой. Могучие ладони скрещиваются на груди, пальцы переплетаются; глаза прикрыты, лицо расслабленно.

– Рассказывай, – повелевает он.

И я приступаю. Поддавшись неожиданному приступу словоохотливости, разбалтываю все, что знаю, с самого своего перерождения и вплоть до текущего момента. Язык, словно лишившись костей, мелет без умолку, не брезгуя самыми личными подробностями. Успеваю только удивляться собственной болтливости, не переставая при этом сыпать фразами с коротким прерывистым придыханием. Только лишь дойдя до темы Сопротивления, стараюсь не то что исказить – нет! – немного смягчить углы, обойти самые острые и скользкие вопросы. Удается с трудом и не то чтобы так уж хорошо, но я доволен и этим. Ибо остановить пространный монолог не имею ни сил, ни, что гораздо страшнее – желания.

Впрочем, Виктор Семенович слушает с таким видом, что я понимаю – ему и так все прекрасно известно. Мои потуги недоговорить – смешны, надежды перехитрить – обречены на заведомый провал. Пожилой глава Комитета знает гораздо больше, чем я, и о Сопротивлении, и о бандитах. Да и моя короткая жизнь, если уж на то пошло, отнюдь не тайна за семью печатями.

А слушает все это мужчина с одной лишь целью: оценить – кто я такой, и что из себя представляю. Ну и, может быть, чтобы чуть-чуть дополнить общую картину частными зарисовками.

Заканчиваю сбивчивый рассказ, едва переводя дыхание. С удивлением замечаю, что впервые в жизни у меня болит язык – перенапрягся! Смотрю на собеседника, ожидая чего угодно: осуждения, похвалы или приговора.

– Ох, молодежь! – Виктор Семенович с тяжелым вздохом открывает глаза, – Да что ж вам все неймется-то?

Под устало-суровым взглядом чувствую себя мелкой незначительной сошкой, досаждающей писком небожителю. Мужчина – совесть не позволяет назвать его стариком! – трет лицо ладонями и продолжает сочувственно-осуждающе:

– Сопротивление! Подумать только… Против чего? Или против кого? Наслушались досужих бредней – и уже лезут на баррикады, не разобравшись толком ни в чем!

– Мы – против Системы! – не понимаю, откуда у меня взялись силы возражать.

– Что? – Виктор Семенович обескуражен, – Какой Системы, мальчик? Ты хоть знаешь, кто тобой управляет? Какова политическая прослойка? Кто лидер сектора? Круга? Ты не потрудился выяснить ничего! А тоже – можно сказать, оперативник!

Он презрительно фыркает, а мне действительно стыдно. Я ведь и в самом деле не потрудился. Не разобрался. Абсолютно ничего не знаю.

– Меритократия. Доктрина. Совет Архонтов. Для тебя ведь все это пустой звук, не так ли? – грустно улыбается собеседник, – Так ради чего ты сунул голову в петлю?

– Ради свободы, – отвечаю последнее, что приходит в голову, уже понимая, что сморожу очередную глупость.

– Да разве вам кто-то не дает свободы? – притворно удивляется Виктор Семенович, – Разве хоть к чему-то тебя принуждают? Хочешь – живи, как плесень, не делай абсолютно ничего! И все равно будешь иметь гарантированный стол и крышу над головой. Не устраивает – займись делом! Расти, развивайся, эволюционируй! И дорастешь до всего вот этого! – он обводит рукой убранство квартиры, – А может, кто знает, прыгнешь гораздо выше! Вот она – свобода! Разве не об этом мечтало человечество издревле? Никакого спроса! И каждому – по его делам!

Раздухарившись, мужчина слегка приподнялся в кресле; меня же, напротив, подобный напор придавил окончательно. Все, что успеваю сделать – бегло прочитать справку.

[Меритократия – форма правления, при которой власть достается наиболее способным представителям общества. При этом «способности» определяются путем многочисленных независимых тестов. Также меритократия подразумевает равенство изначальных возможностей.]

– И все это вы хотите разрушить? – Виктор Семенович заканчивает проникновенную речь, – Думаете – бам! – взорвать к чертовой матери! – и разом все станут счастливыми? Да не бывает так…

Он замолкает: уставший и немного огорченный; укоризненный взгляд заставляет меня опуститься на самое дно океана отчаяния. Я подавлен и разубежден, я не понимаю – чем занимаюсь и почему? Неужели все зря? Неужели все эти байки о свержении Системы и мифической «свободе» – бред сивой кобылы?

– Ладно, речь не об этом, – мужчина отворачивается, вновь заняв расслабленную позу.

Вслед за его взглядом уходит и небывалый напор, я вновь могу вздохнуть свободно. Мир уже не кажется столь однозначным, хотя аргументов «против» у меня так и не появилось.

– Ты здесь не затем, чтобы доносить на товарищей, – грустно улыбается Виктор Семенович, – В конце концов, Сопротивление – тоже часть Системы. Так же, как и банды, кстати говоря. Неужели не догадался?

Качаю головой. Догадался или нет – я просто не думал об этом!

– Невозможно построить равномерное сбалансированное общество, потому что в любой формации найдутся деграданты. Будут недовольные, отыщутся «борцы» – такие, как вы! – а есть еще и просто антисоциальные элементы. Такова уж природа человеческой цивилизации, никуда от нее не деться. Потому мы и позволяем существовать Кирку с его головорезами. Потому и не разгоняем пресловутое Сопротивление.

Ему невозможно не верить, да и смысл комитетчику врать? Наваливается грусть: ведь, получается, подпольная «борьба» Августа – всего лишь нелепая детская возня, о которой все давно известно, и которую терпят лишь из жалости. Печальное ощущение полнейшего бессилия и собственной никчемности.

– Да и то… Разве можно бороться с Системой, находясь внутри нее? Являясь, по сути, ее частью? Не самой лучшей, конечно, но все же – необходимой частью. Сопротивление, банды, прочие отбросы общества… Это же громоотвод! Механизм для сброса излишнего социального напряжения.

Хозяин дома говорит все тише, будто споря с самим собой. Я сижу, замерев на месте, почтительно ловлю каждое новое слово. Стараюсь запомнить все сказанное, думать и анализировать буду потом.

– Угрозу Системе можно создать, только выйдя за ее пределы, – задумчиво констатирует Виктор Семенович, – А это, как мы знаем, попросту невозможно!

Он вновь смотрит на меня, усталый взгляд выдает порцию сочувствия.

– Кто там у вас сейчас? Нэш? Надо же… Уж он-то все это должен понимать! Он ведь тоже из старичков, немногим меня младше. А я, как ни крути, недавно разменял третью сотню…

Нельзя сказать, что я сильно удивлен, чего-то подобного следовало ожидать. Чудеса геронтологии вкупе с бесконечным перерождением ведут напрямую к бессмертию. Однако же, цифра все равно впечатляет! Триста лет – это сильно!

– Ладно! – Виктор Семенович упруго встает, – Как я уже сказал, ты тут вовсе не ради Нэша. Играйтесь в игры, если так уж вам хочется! Сопротивляйтесь, боритесь, живите… Дело не в этом, а в тебе лично!

Мужчина проходит к небольшой тумбе, где ждет графин с водой. Ополовинив посуду, он продолжает.

– Как ты уже, возможно, понял, вызывает интерес не личность Тея Козловского – если честно, весьма заурядная – а его матрица, прототип, основа. Судя по количеству происшествий, случившихся с тобой, на единицу времени – матрица могущественная, высокая, сильная! Впрочем, к худу или ко злу, ИскИн практикует полную тайну личности. Узнать, кем ты был в прошлой жизни – невозможно! Строить догадки, теории; допытываться и мечтать – сколько угодно! Но сказать точно не под силу никому. Пока ты сам все не вспомнишь.

Глава Комитета смотрит сурово, испытующе, словно надеясь, что память вернется ко мне тут же, на месте. С трудом преодолеваю робость, голова качается в отрицающем жесте.

– Так… Что от меня требуется? – блею, как овечка на заклании.

– Просто знай, что ты на заметке, – мужчина пожимает могучими плечами, – Помни, что мы – не враги! Ты и я – мы на одной стороне, о чем бы не бредил твой любимый Август. Можешь продолжать игры в террористов, но от правды все равно не убежишь…

Теперь Виктор Семенович рассуждает, медленно прохаживаясь между кресел. Мне некуда вставить слово, да и найдись место – сказать все равно нечего. Остается только подобострастно внимать.

– Не скрою, я бы хотел… подружиться, – улыбается мужчина, – Не с тобой, конечно… А с тем, кем ты можешь стать. Но это процесс долгий и сложный. Нельзя просто взять – и затащить индивида наверх за уши! Тем более против его воли. Самое страшное преступление – не убийство, даже не разрушение личности. Манипуляции с Индексом – вот что карается Системой беспощадно! Предупреждаю – чтобы ты поостерегся!

Киваю, как игрушечный болванчик; остановить подергивания головы стоит значительных волевых усилий. Чувствую, что еще немного – и я сломаюсь окончательно, утратив последние остатки самостоятельности.

– Если сомневаешься, подумай вот о чем, – продолжает, меж тем, Виктор Семенович, – Действительно ли Август хочет помочь? Ведь как только ты обретешь память, с вероятностью в девяносто девять процентов – сразу же оставишь всю эту дурь с Сопротивлением, забудешь его, как страшный сон. Так что, как ни крути, восстановление твоей матрицы – не в интересах Нэша!

Мужчина усмехается, будто припомнив забавную шутку. Мне сразу хочется хохотать до упада.

– Узнаю старую школу… Он уже использовал тебя в темную, и – уверяю! – будет продолжать делать то же самое. Ну, время от времени станет подкармливать всяческими небылицами да мифами, чтобы с крючка не сорвался. А тем временем, развитие… Впрочем, выбор все равно за тобой! Думаю, сказано достаточно…

Виктор Семенович отворачивается, мигом утратив ко мне всякий интерес. Он уходит вглубь квартиры, совершенно позабыв о незадачливом госте. Я с облегчением понимаю, что аудиенция закончена.

Иду к двери, словно сомнамбула, а там уже поджидает Джон. Он выпроваживает, я останавливаюсь, тяжело привалившись к стене. Только теперь понимаю, чего мне стоило эта беседа!

Наваливается изнеможение, как после многочасовой тренировки. Слабость в ногах и руках, головокружение, потливость. Ощупываю себя – одежда мокрая насквозь! Будто вышел из бани, а не в гостях побывал.

Еще больший сумбур в голове. Трудно сосредоточится, тяжело мыслить, невозможно ухватиться хоть за какую-то идею. В ушах до сих пор звучит уверенный баритон Виктора Семеновича, не терпящий возражений и пререканий. Кажется, он сказал столько, поделился такой мудростью, что свой разум просто не нужен – довольствуйся заемным!

Джон-один смотрит с легким интересом и даже сочувствием. Не говоря ни слова, мужчина протягивает бутыль воды, я жадно пью, осушив тару почти полностью.

Меня ведут под руки – и это отнюдь не лишняя предосторожность. Ноги вроде бы и слушаются, но в то же время чувствуют себя крайне неуверенно. Только развалившись на сиденье флаера, начинаю, наконец, оживать. Медленно возвращается способность к аналитическому мышлению и критическая оценка ситуации.

Смотрю за окно – мы уже летим. Тем же составом, на том же аппарате, только в противоположную сторону. Скучиваю взгляд на собственных пальцах – так проще думать. Стараюсь подвести итоги, сделать хоть какие-то полезные выводы из нежданного приключения.

Сказано вроде бы так много всего, а вот конкретики-то никакой! О чем вел речь глава Комитета? Сказал, что и Сопротивление, и банды – неотъемлемая часть Системы. Намекнул, что ничем повредить они не могут. Предостерег от манипуляций с Индексом. Уверял в собственном расположении. Рекомендовал больше учиться. Критиковал Августа.

Все? Пожалуй. Можно ли преобразовать этот поток информации в какие-то практические действия? Посмотрим.

Во-первых, Нэш и Сопротивление. Как ни прискорбно, Виктор Семенович прав в том, что меня использовали в темную, как разменную фигуру, не посвящая не только в план, но и даже в его значимые части. Хорошо это или плохо – судить пока рано; знаю лишь одно: такой расклад мне не по душе! Если так будет продолжаться и дальше – с Сопротивлением придется расстаться.

А уходить ох как не хочется! Это же почти единственные люди, не считая Лолы, кого я знаю! Только-только вроде бы начали появляться зачатки дружеских отношений. Ну и, конечно, Анна! Эта девушка будоражит мысли, заставляет сердце биться быстрее, разгоняет кровь по жилам! А ее недоступность и холодность только подливают масла в огонь…

Итак – покидать Сопротивление пока что рано, но и быть безвольной марионеткой я не согласен. Значит, нужно серьезно поговорить с Нэшем. Расставить, так сказать, все точки над «ё»! И, обязательно – держать ухо востро!

Вспоминаю, как Виктор Семенович пенял меня необразованностью, прямо как несмышленого щеночка в лужу рожицей макал! Это тоже нужно исправить. Как там? Меритократия, Совет Архонтов, еще что-то? Архиважная информация, как и политическое устройство Системы вообще. Обязательно все выяснить! Если не у Нимфы, так у того же Нэша и выспросить!

И, кстати, сам Виктор Семенович – та еще тайна! Впрочем, эта загадка явно не моего уровня. Мне ее не постичь, да и не охватить даже. И все-таки… Зачем я ему? Дружба? Бред! Если уж так не терпится узнать, кто моя матрица – помог бы вернуть воспоминания! Неужто это не в его силах? Есть ли вообще что-то, недоступное могуществу главы Комитета?

Задумчиво смотрю на сидящего рядом Джона. Он молчит, бесстрастно глядя прямо перед собой. Попробовать что ли у него выспросить? Попытка не пытка…

– Джон… – голос получается настолько хриплым, что я вынужден прокашляться, – Ты ведь давно работаешь с Виктором Семеновичем. Скажи, какой у него ранг?

Комитетчик снисходительно улыбается. Ничего такого он не скажет. А вполне возможно, что и сам не знает. Не ровня Джон своему начальнику, совсем не ровня.

– Он вроде неплохой человек, – мягко добавляю я, – Крайне незаурядная личность.

Улыбка собеседника становится холоднее; он долго молчит, подбирая слова.

– Я удивлен, что Виктор Семенович проявил к тебе интерес, – заявляет, наконец, мужчина.

Как ни странно, это довольно ценная информация. Значит, ранее глава Комитета не утруждал себя подобными встречами. Да и то – не по рангу ему общаться с подобной шелупонью. Раз уж даже Джон удивлен, то, получается, и вправду произошло нечто из ряда вон? Черт! Вот так вот глядишь – и поверишь в собственную избранность!

– Почему тогда он просто не поможет? – разочарованно замечаю я, – К чему эти разговоры?

– С чего ты взял, что он не помог?

Улыбка Джона становится шире; кажется, я впервые вижу на его лице искренние эмоции. Непонимающе смотрю на конвоира, на мелькающие за окном облака; потом все же догадываюсь заглянуть внутрь собственной нейросети.

[Тей Козловский, эпсилон-9++]

Вчитываюсь в логи – так и есть! Уровень заметно вырос только потому, что до общения со мной снизошел некто крайне высокого ранга. Вот тебе и Виктор Семенович! Вот и манипуляции с Индексом! Говорил-говорил, а когда понял, что больше меня уже не подтянуть – резко закруглил разговор. Наверное, мне еще и спасибо нужно сказать?

Остаток пути провожу в глубокой задумчивости. А вернее сказать – в полной прострации. Расслабился, растекся по сиденью, только что слюнку изо рта не пустил.

Флаер приземляется на ту же площадку, с которой стартовал изначально. Я выбираюсь из кабины вслед за Джоном; чувствую, как мужская ладонь слегка сдавливает нерв где-то у основания шеи. Не успеваю среагировать, не могу даже удивляться; на какое-то мгновение сознание помутняется, зрение гаснет и тут же включается вновь.

Оглядываюсь – я в лифте, совершенно один! Еду вниз, от бесстрастных конвоиров не осталось и следа. Трогаю шею – боли нет; сработано очень профессионально. Только вот зачем подобные фокусы? Я бы и сам дошел, добровольно. Или им обязательно нужно было театрально исчезнуть?

Лифт останавливается, двери открываются нараспашку. Выхожу в холл, автоматически шагаю дальше – на улицу. По ушам ударяет гомон и шум разношерстной братии праздношатающихся прохожих. Глаза слезятся от серости окружения, рекламные билборды безжалостно слепят, стоит только повернуться в их сторону. На душе – тоскливо и гадостно, будто побывал в гостях у небожителя, а теперь снова вернулся в родную помойку.

Запахнув руками отвороты куртки, шагаю прочь. Вскоре общий спальный блок со всеми его обитателями остается далеко позади.

Глава №12

– Привет, – Нэш открывает дверь, пропуская меня внутрь базы, – Заходи.

Протискиваюсь в холл. Август, как радушный хозяин, ведет в гостиную, где уже поджидает порция еды и ароматного чая. Похоже, мое приближение замечено загодя, раз лидер Сопротивления успел так подготовиться. Подступы к базе контролируются? Защитные системы? А почему бы и нет! В конце концов, собственная безопасность на первом месте.

Впрочем, главной защитой для убежища, насколько я понимаю, является незаметность. Этого места на стандартных картах просто не существует. Было ли так изначально, или об этом позаботился Нэш – не знаю, но Нимфа упорно отказывается признавать наличие неизведанной территории. Для того, чтобы вернуться на базу, мне пришлось в буквальном смысле идти назад по собственным следам, что, кстати, отнюдь не сократило путь. Но иначе попасть сюда просто-напросто невозможно. Если, конечно, не надеяться набрести на дверь случайно.

Как бы то ни было, проложить маршрут к базе ИскИн не смог. Единственное, что выручило – в памяти сохранились данные о предыдущем посещении. Вот уж точно: найти это место может лишь тот, кто тут уже побывал, и не иначе!

Пришлось поплутать, но, так или иначе, я добрался без посторонней помощи. Писать Мари или Нэшу только для того, чтобы выслали проводника, показалось слишком нелепым. Надо ведь продемонстрировать самостоятельность и все такое…

Насыщаюсь, не торопясь начинать разговор. Искоса поглядываю на Августа, а он и вовсе не обращает на меня особого внимания, погрузившись в собственные мысли. Неужели ему не любопытно, где я ночевал, как добрался? Или он умело скрывает эмоции?

Никого больше в гостиной не видно; похоже, сегодня база пустует. У всех собственные дела, хотя Франко, может быть, и торчит в спортзале. Хочется увидеть Анну, но до моих желаний никому нет дела. Просторная комната пустует, завтрак закончен, а до обеда еще далеко.

Стоит мне управиться с трапезой, как Нэш выныривает из раздумий. В несколько быстрых приемов грязная посуда отправляется в моечную машину, по столу пролетает тряпка, по полу – метла. Наведя чистоту, Август как ни в чем не бывало садится напротив, испытующий взгляд устремляется мне в глаза.

– Поговорим? – приглашающе произносит Нэш.

Киваю. Начинать первому не хочется, да и не пойму, с чего зайти. Стоит ли рассказывать о встрече с Виктором Семеновичем или придержать информацию? Насколько искренним можно быть с Августом?

– Побывал в Комитете? – с невинным видом спрашивает Нэш.

Шах и мат. Все мои потуги на сохранение интриги рушатся, как песочный замок. Скрыть удивление не получается, на губах собеседника появляется довольная усмешка.

– Как ты понял? – подозрительно прищуриваюсь.

– Да уж немудрено догадаться, – Август качает головой, – Молодой перспективный новичок после окончания операции вдруг – бац! – исчезает. Пропадает из спального блока, сбегает от прекрасной подруги, – на лице парня блуждает завистливая улыбка, – Мало того, судя по косвенным признакам – покидает пределы сектора! Не выходит на связь, айди просто заблокирован. Такое, уж поверь, под силу только комитетчикам; их стиль работы.