Ана Ананас и её криминальное прошлое

Аэропорт был немного знаком. Именно сюда мы с отцом прилетели когда-то. По крайней мере, я вспомнила – у входа должен был находиться фонтан. Точно. Там он и находился.

Все присели перед фонтаном, а Королёк сказал, на дорожку. Я, которой приседать дальше некуда, принялась нарезать круги вокруг площади, надеясь освободиться. Мама встревожилась. А Королёк положил ей руку на плечо и сказал:

– Далеко ей на этой коляске отсюда не уехать.

Он был прав. Круги получались на редкость ровные, одинаковые.

– Простите, – обратилась я на ходу к старичку в джинсовом костюме, который спешил к входу в аэропорт с чемоданом. – Кажется, меня похищают. Вы сталкивались с чем-нибудь подобным, когда нибудь или нет?

Дед не обращал внимания. Зря я так вежливо начала. Надо было орать громко, насколько возможно. Тогда может и удалось завязать разговор

– Динго, ну что же ты, – тут же захлопотал Королёк. – Применяй же психологический фас!

Динг сделал психологический фас. От его фаса я окончательно превратилась в вяленую рыбу. Или забывшего про всё зомби, деревянную статую, словом, всё-всё-всё, что может быть неподвижным как столб.

И всё-таки, я была подготовлена к такой ситуации больше чем остальные дети моего возраста!

Во-первых, однажды меня уже увозили. Во-вторых, опыт сохранять спокойствие в таких ситуациях у меня был. Когда папа вдруг начинал хлопотать, покупая всякие полезные продукты, я всегда сохраняла спокойствие и даже не старалась его отговорить. Тоже наводила гипноз типа Динговского. После этого папа сразу обмякал и покупал себе копчёное пиво. Ну а я получала мармеладных медведей, вафли, кетчуп с карри и всё остальное, что захочу. Не знаю, от кетчупа ли карри, а может и от постоянных похищений, но я давным-давно заметила, что башка у меня крепче некуда.

8

Динг всё еще сверлил меня глазами!

Видно было, что от этого он очень устал. Не просто же так он превращался на моих глазах в собаку! Удивительно, нет? На досуге, я решила хорошенько подумать, с чего это вдруг Ренате Колитцер вдруг так подфартило – получить и парня и собаку в одном флаконе.

Странное дело, собака. А ведь когда то и у меня была такая же. Мама ещё совсем недавно рассказывала, что я постоянно болтала с собакой, которую было гладить нельзя.

Поэтому я гладила её мысленно.

Вспомнив об этом, я постаралась погладить Динга.

– Динг, комм, – зашептала я без надежды на успех.

Королёк услышал и усмехнулся в усы. Надо сказать, они уже отросли у него до нормального взрослого размерчика, типа «колбаски». Повзрослевший Королёк стал ужасен. Он откровенно меня презирал. Должно быть, так себя чувствуют настоящие победители.

Динг все же на мгновение засомневался. А у меня получилось взмахнуть рукой, пожестикулировать так, чтобы он не видел. Задумавшись о том, как это сделать – дать сигнал бедствия на языке глухонемых, я немного сдвинулась с мёртвой точки. Именно в этот момент, адвокат Фрайданк схватился за ручку кресла и выкатил меня вперед.

Затолкав меня в пустой и гулкий аэропорт, адвокат вдруг заторопился.

– Ну, прощайте, мои дорогие, – раскрыл объятия он. – Больше я ничего не могу для вас сделать.

– Можете, до-ро-гой, – передразнила его декоративная мама. – Вы у нас сегодня отец. Не получится у вас смыться. Я вам и билет обратный купила. И стол у меня дома накрыт. Всё для вас.

– Может, я лучше отцом буду в другой раз? – неуверенно предложил адвокат. – Вы произвели на меня впечатление лишь однажды. Нельзя же постоянно пользоваться моими возможностями ….

– Паспорт давай, – прервал его Королёк.

Адвокат Фрайданк посмотрел на него и оскалился.

– Карлик! – рявкнул он.

Мама удивлённо подняла брови:

– О чём спор?

– Вы забираете ребёнка из среды привычного ему обитания, даже не потрудившись создать ей зону комфорта. – гневно задышал адвокат Фрайданк в её причёску. – Потрудитесь создать девочке комфортные условия немедленно. В конце концов, телефон…

– Телефон давать нельзя, – быстро сказала мама.

– Купите ей что-то в поездку! – адвокат Фрайданк взвился – Чтобы я не чувствовал себя откровенным мерзавцем. Сейчас всем детям покупают ланчбоксы. Или что? Доски роликовые? И они счастливы. А?

Декоративная мама на секунду задумалась.

– Ты прав, Вольф, забирать Аньку из зоны привычного обитания это нечестно – покачала она головой. – Мы купим ей всё в аэропорту. Только что я должна купить, подскажите, господин адвокат? – её голос стал издевательским. – Скейт у неё уже есть! Декоративная мама кивнула на инвалидное кресло.

– Дома мы заменим его на коньки для фигурного катания. И среда обитания у неё будет не хуже, чем у прочих детей.

Адвокат злобно захохотал. Королёк уже давно смеялся. Усы-колбаски ходили вверхвниз. Скоро хохот накрыл и маму, и вот, втроём, они стояли, согнувшись пополам, и надрывались от смеха.

Говорят, когда тебя берут в заложники надо молчать, не привлекая к себе внимание, и всё утрясётся само собой. Вроде бы, в восьмидесяти случаях из ста она утрясётся. Главное не привлекать внимания. Так говорят.

Я же наоборот, сразу стала отчаянно жестикулировать всем тем, что можно было сдвинуть хотя бы на миллиметр. Не могла с собой ничего поделать. Уж очень хотелось в туалет. На эти позывы Дингов гипноз, обездвиживший все мои функции организма, почему-то не распространялся.

Жестикулировала я так отчаянно, что коляска дала крен. Пандус для инвалидов оказался довольно пологим.

– Согласитесь, у неё есть что покруче, чем скейт. – веселилась декоративная мама. – У неё есть дом, семья и будущие друзья по школе! У неё есть…

Жжжжух! Коляска поехала вниз по пандусу. Голос мамы раздавался уже издалека.

Я летела по пологому пандусу с максимальной скоростью, которую только можно развить, особенно если ты первый раз в жизни пользуешься инвалидной коляской.

– Внимание! – сказал вдруг электронный голос, и моё имя оказалась на всех табло. – Ана Ананас. Ана Ананас, вас ожидают у камеры наблюдения за порядком. Вас ожидает Берта Штерн.

9

Берта Штерн потом говорила так:

– Нет ничего спокойнее Фюльсбуттельского аэропорта. Нет лучшего места, где можно предаваться размышлениям о том, что с тобой произошло и что произойдёт в будущем. Вся наша жизнь, в сущности, похожа на маленький взлетающий самолётик.

Херр Веттер-перемен, конечно, лучшее, что произошло в моей жизни, но смотреть на взлетающие самолётики я никогда не перестану. Даже когда стану бабушкой. Я знаю, что большая часть людей предпочитает смотреть на коровок или кораблики. Но эти кораблики уже далеко не те, что были во времена моего детства, А вот взлетающие самолётики в бюджетных аэропортах всё такие же! Вот она, настоящая пастораль. Единственная, доступная жителю большого урбанизированного города!

Отвернувшись на пару секунд от пасторали с взлетающими самолётиками, фрау Штерн с удивлением увидела, как мимо неё пролетает призрак будущей приёмной дочери на инвалидной коляске. Когда Берта помотала головой, чтобы снять наваждение, меня уже не было видно. Зато хорошо было слышно. Инвалидное кресло даже покруче, чем скейтборд Бюдде. Его даже толкать не приходится, а шумит оно гораздо сильней. Мне аплодировал весь аэропорт, но остановить коляску почему-то никому не пришло в голову

Любой на месте Берты Штерн пожал бы плечами и предоставил коляске вести себя так, как ей вздумается. Даже я бы, наверняка, так поступила. Но, как говорит мой папа, логики коренного жителя Гамбурга нам не понять никогда. Она была прямой, как туннель под Эльбой и твёрдой, как динозаврья кость в музее естествознания. Именно эта логика заставила фрау Штерн забыть о своих беспечных занятиях и затребовать по громкой связи анонс.

Коляска уже давно бы притормозила. Помешал ей восточный господин в полосатой чалме, он сердито толкнул меня в сторону паспортной зоны. Благодаря ему, я ломанула дальше. Ужасно мягкие рессоры были у этой коляски. Житель Востока кричал вслед извинения, а я уже была далеко. Через мгновение, один из работников аэропорта, рискуя жизнью, поймал коляску за рукоятку, при этом чуть было не вывернул себе сустав. Теперь он потирал себе этот сустав с озабоченным видом.

Ну а теперь на десерт.

Судя по табличке, имя сотрудника было Ходжа Тупик. Конечно, таким умным, как наш Ходжа Озбей он не был. И дело тут совсем не в фамилии.

У стойки регистрации, адвокат Фрайданк решил примерить на себя роль любящего папаши.

– Бедный маленький котофей! – навзрыд зарыдал он, обнимая меня. – Теперь будет всё хорошо. Правда, мама?

Декоративная мама чарующе улыбалась.

– Она моя приёмная дочь, – наконец сказала Берта Штерн. Прозвучало это не очень уверенно…

– Она моя настоящая дочь – не переставая улыбаться, бросила ей в ответ декоративная мама

– Я надеюсь, что у вас есть подходящее объяснение этому всему, – сказал полицейский Ходжа Тупик, вытирая пот недоумения со складок лба. Белая рубашка его стала такой чёрной, будто прошла через ксерокс.

– Единственное объяснение наше в том, что посадка на наш самолёт назначена через пятнадцать минут. А нам ещё сдавать коляску в грузовое отделение, – объяснил Королёк.

На этот раз полицейский понимающе кивнул. Королёк начал пинать меня в сторону паспортного контроля. Адвокат неторопливо вынул из папки все полагающиеся бумаги. Там было чёрным по белому написано, что Анна Романова является дочерью Ренаты Романовой, а удочерение или задержка несовершеннолетней Анны Романовой на территории стран Шенгенского соглашения не предусмотрены. Затем он наступил на педаль кресла ногой, будто это была педаль мусорного ведра. Моя челюсть непроизвольно задергалась. Я проблеяла «Мама». Голос мой был как у антикварной пружинной куклы с заржавевшим моторчиком.

Все посмотрели в мою сторону с сочувствием, а полицейский Ходжа Тупик страшно засмущался.

– Ну, хорошо, а что за документы у вас? – повернулся он к Берте Штерн, – какие могут быть доказательства того, что ребёнок ваш… ну, в смысле приёмный.

– Никаких доказательств, – грустно сказала Берта Штерн, воспользовавшись своей прямой как тоннель под Северной Эльбой логикой – Мы с её отцом поженимся только через неделю…

Берта Штерн стояла, как корова на пастбище, как… словом как кто угодно, только не человек, который собирается со мной жить до совершеннолетия.

– Помнишь, я тебе говорила, про соответствующие выводы? – засмеялась мне на ухо декоративная мама. – Так вот, я их сделала. Нормальных людей у них нет.

Она вздохнула и заговорила уже никого не стесняясь.

– Ну и город, так твою мать, ну и Гамбург, извиняюсь за выражение. Толпа придурков и ничего больше.

На Берту я уже не смотрела. Она сдалась с первой попытки. Не удивлюсь, если она уже сомневалась, приёмная ли её я её дочь или нет. Такие уж наивные люди у нас на Репербане живут. И новая декоративная мама была совершенно права. Толпа придурков весь этот Гамбург и ничего хорошего он не стоит!

– Я не понял, – сказал бородатый тип на паспортном контроле. Он посмотрел мой паспорт на просвет. – Ничего не понимаю. Странно… Весьма и весьма.

Он отложил в сторону мой паспорт. Потом осмотрел на свету карточку Динга – Динг оказался несовершеннолетним. Остальные интереса у бородатого не вызвали. Меня поднимали на уровень глаз бородатого прямо в коляске. А когда опустили, я по-прежнему не понимала, кто здесь где. Видела только полосатые штаны адвоката. А ещё пуп Королька, румяную юбку мамы и глаза Динга, сверкающие как в фильмах про психов.

Кроме того, было видно, как к столу подошла женщина и защёлкала кнопками. Она что-то объяснила бородатому проверяльщику паспортов, журча, при этом, словно ручей. Язык её был не русский и не немецкий. От этого журчащего голоса декоративная мама страшно напряглась. А Королёк сделал вид, что натягивает поводок Динга.

– Да вы не волнуйтесь так. В общем-то, это дело не наше, – сказал бородач. – Факт пересечения границы на нашей территории не предусмотрен. Самолёт задерживается. Будет пересадка на промежуточный рейс. В Хельсинки. Туда-то я, пожалуй, пошлю паспортный запрос.

Мама выразительно взглянула на адвоката.

– Что это значит? Хельсинки? Тут все обезумели?

– Да нет, Хельсинки это вообще-то неплохо, – зачастил адвокат. – Не волнуйся, дорогая. В Хельсинки всем на все плевать. Посидим часа полтора в аэропорт, а потом вылетим в Пулково.

– Ладно, государственный человек, – вздохнула мама. – Мы не опаздываем?

10

Как только взлетел самолёт, мигом снялось всё накопившееся напряжение. Не знаю, было ли тому причиной присутствие Динга, который свернулся калачом на соседнем сидении, а может быть ещё что, но мне совершенно расхотелось сопротивляться.

Может, потому что я уже была не в коляске? Да, мама её в багаж не сдала. Коляска для инвалидов только мешала бы нам в самолёте. И она затолкала её перед посадкой в туалет, накрыв швабрами с вёдрами. Без этого гроба на колёсиках сразу стало комфортнее. Я бросила взгляд на маму с благодарностью. Смотрела как на выполнешего операцию спецагента. Я даже гордилась ей, такой красивой и самоуверенной. Но главное, я ужасно злилась на Берту Штерн, ведь она вела себя как законченная идиотка. Таким идиоткам как Берта вообще нельзя доверять детей. Уж лучше я буду брать пример с моей новой, пусть и декоративной мамы!

Непринуждённо раскиснув в самом обычном, неинвалидном кресле самолётной кабины, я заснула. Во сне ко мне прилетела стая вампиров под предводительством Яны Эк. Понятное дело, ведь события были из ряда вон выходящие.

– Яна Эк, – спросила я, – Господин викинг, что прикажете мне теперь делать?

Вампиры посовещались. Миниатюрный летучий мышь, у которого по традиции моих ночных кошмаров, проступило лицо Яны Эк выдался вперёд и недовольно сказал:

– Да скоро уже, терпи дура!

Когда я проснулась, за окном самолёта виднелась огромная полоса леса, понатыканная чуть ли не до самого горизонта. В некоторых, специально отведённых местах было натыкано чуточку города.

Сосед по креслу – один из будущих русских соотечественников, стал рассказывать соседке про город, куда нам следовало прилететь после временной пересадки посреди леса.

– У моего корефана там яхта, усохни моя душенька, – вдохновенно шептал соотечественник. – Представляешь, по всему городу пробки километровые. А он на собственной яхте плыёт. Так ему, усохни душенька, удобнее…

Кроме русских в этом гамбургском самолёте никого больше не было. Самолёт был на две трети пустой. Помните фильм про пожирателей времени лангольеров? Но едва только мы вышли в зал с креслами, как из другой двери вывалилась куча мала из жителей скандинавских стран. Говорили они, вроде, по-шведски. По крайней мере, глядя на их соломенные волосы, я сразу же вспомнила воспитательницу Ярвинен. На солидных туристов, носители шведского языка были нисколечко не похожи. Какие уж тут туристы, какие уж тут солидные! Куча сорвавшиеся с цепи детей, некоторые младше меня! Между этими детьми мельтешило чуточку взрослых тётенек. Они постоянно дёргали друг дружку за рукава и бранились. Одновременно тётеньки пересчитывали детей по головам, как капусту. У них не было ни минуты на то, чтобы передохнуть.

Русские из лангольерского самолета, уныло разбрелись кто куда. Возник небольшой затор, как в коровнике. Потом, с помощью трёх самых привлекательных стюардесс, работники припёрли русских к стенке. На трёх языках им сообщили, что в связи с задержкой, в буфете появились бесплатные закуски и шампанское в четверть цены. Тут русские (половина из которых были похожи на борца без правил из новостей, а вторая половина на мою декоративную маму) совсем загрустили. Их можно было понять. Куда больше, чем шампанское, они хотели на самолёт и домой. А самолёт так некстати задерживался.

Со скандинавскими жителями тоже была куча проблем. Они или сбивались в тучи, или рассеивались в поисках развлечений. На шампанское в четверть цены им было тоже плевать. Гораздо больше их интересовали массажные кресла-качалки.

Мама, Королёк и адвокат Фрайданк крепились, но, в конце концов, убежали в буфет за шампанским, оставив меня на попечение Динга. Тот, кажется, окончательно сдох от переутомления. Он вывалил язык до кафельного пола, и изредка им шлёпал. А ещё он терял слюни. Иногда он рычал, и я говорила ему: «Ну-ка, фу-ка». Таким образом, в нашем углу не осталось никого, кроме северных детей – остальные брезгливо отсели.

Шведский язык северных детей был так похож на немецкий, так что я за секунду навострилась понимать в обратном порядке. Точно так же я когда-то я перестроилась наоборот – с лёгкостью вышла со шведского на немецкий. Любопытства до шведских детей у иеня не было. Я слушала их лишь потому, что меня распирала гордость от того, сколько я знаю языков.

– Зачем ты отобрала завтрак у Фрейделины Ильвабельгю? – возмущалась красивая тётенька в некрасивой одежде. – Хватит мне постоянно перечить.

Некрасивая одежда была форменной, с бирочкой на груди. Бирочка на её груди тоже была готова возмущаться.

– Придёт время, когда дети пойдут против взрослых, – со знанием дела ответила девочка. Она была похожа на Яну Эк.

Я опешила. Нет, ну я же я не могла ошибиться. Или могла?

Девочка с лицом Яны Эк была, конечно, сильно перепомажена. Волосы её, когда-то чёрные как смоль, казались густо засыпанными белым. Как будто перечницу грохнули в соль. Если это и вправду была Яна Эк, то она здорово поседела. И выросла, по меньшей мере, на голову выше меня. Более того, она отпустила сисяндры размером с биологически активную тыкву. С ними девочка-викинг уже не была похожа на усохшую летучую мышь. Впрочем, она ещё пользовалась чёрной, словно зажившая ранка, губной помадой.

– Идти против взрослых в нашем возрасте самое достойное занятие, – объясняла повзрослевшая перечно-соляная Яна, высоко поднимая над головой бутерброд с абрикосом. – Это бессмысленно. Оттого благородно. И в этом есть некоторый парадокс.

Через секунду абрикос полетел в кого-то из персонала аэропорта.

– А ну, Яна Эк, не мели ерунды! – ласково одёрнула её женщина, похожая на воспитательницу Ярвинен больше, чем остальные. Ей пришлось извиниться перед сотрудником, поймавшим спиной абрикос. Затем она, как ни в чём не бывало, продолжила заниматься своими делами: а именно смотреть в журнале фотографии мопедов и мотороллеров.

Я решила – будь что будет. И громко сказала, единым махом выпутавшись из сетей гипноза Динга.

– Привет Яна Эк!

Яна (это оказалась она, теперь сомнений не было) издала зверский вопль. Она кинулась в мою сторону как тигр. Оказавшись выше меня почти на голову, она уткнула мой нос прямо в сисяндры. Воспитательница Ярвинен (это тоже была она) ахнула. Потом обняла меня. А машинально погладив Динга, она вдруг взвизгнула и сказала:

– Клянусь всем что возможно, я приняла вас за собаку. Динг не возражал. По правде сказать, он просто валился с ног от усталости.

Тут стали объявлять отмены самолетов. Должно быть, в воздухе что-то произошло. Тем временем, Яна Эк обстоятельно рассказывала что вокруг происходит. Я предупредила, что понимаю её через слово, но она не обращала внимания. Под конец, перестала обращать внимание и я. Какие пустяки, честное слово.

Московский международный конкурс имени Драгомощенко среди необычно одарённых детей – вот, что я поняла. Северные одарённые дети должны были туда прилететь, но тоже застряли. Потом Яна пропросила рассказать про себя. Моя история была куда более длинная. От неё у воспитательницы Ярвинен белели глаза, и чернел коричневый макияж на лице, делая её похожей на испанский помидор – не тот, что красного, а тот, что тёмно-зелёного цвета.

11

– И что она, уже друзей нашла? – послышался раздражённый голос декоративной мамы, вернувшей из-за стеклянных дверей. Я заметила, что от усталости она перестала быть декоративной. Она стала похожа на измордованного опухшего ёжика.

К моменту её появления, мы с Яной Эк уютно расположились в полулежачем положении, перекрывая дорогу в уборную. Сильнее всех дорогу перекрывал Динго. Он спал и храпел. Яна пыталась стричь меня наголо при помощи маникюрных ножей. Я воротила нос от лакрицы, которую воспитательница Ярвинен, улыбаясь, совала под нос, и отказывалась откусить хоть кусочек. Надо же! Ярвинен думала, что я, по прежнему, люблю эту гадость.

Маму мою ежино-декоративную от этой картины передёрнуло, будто током убило. От неё пахло злостью и кислыми сигаретами. Вся её компания – адвокат с Корольком – казалась ещё более угрюмой и озабоченной, а ведь раньше я думала, что хуже уже быть не может.

Не вдаваясь в подробности, мама резко дёрнула меня за свитер и потащила за собой.

А воспитательница Ярвинен пересекла ей дорогу

– Я бывший официальный опекун девочки, – уверенно начала она.

Я начала было переводить, но осеклась. Мама всё равно не слушала. А воспитательница говорила сразу на нескольких языках. При желании могла объясниться хоть с чёртом.

– Мне надо знать, почему Ана Романова отправляется с вами, и какое вы к ней имеете отношение после развода.

Но декоративная мама только улыбалась презрительно.

– Вот мой муж с переводчиком, – представила Королька с адвокатом она, даже не удосужившись объяснить, кто здесь кто. – Разбирайтесь между собой.

Посовещавшись, Фрайданк и Королёк быстро посовещались, кто будет мужем, а кто переводчиком. Мужем быть выпало Корольку. Фрайданк вытащил из кармана блокнотик. Он стал переводчиком.

Королёк подошёл к маме и развязно её приобнял. А потом давай показывать пальцем на самолёты. Я вытащила картонный пакет для блевотины. На всякий случай держала его наготове. В любой момент ожидала, что меня начнёт рвать. Скажем, от перенапряжения моих истощённых нервов. Пока Ярвинен говорила, адвокат не спорил. Он только поправлял её. Тактика поправлялок работала, со своей ролью справлялся прекрасно. Комментируя воспитательницу Ярвинен, адвокат умудрился сделать так, что даже декоративной маме захотелось вступить в диалог. До этого она стояла с отсутствующим лицом.

– Знаешь, что они там делали у себя, в своём Гамбурге? – сказала мама, постучав пальцами по лбу. – Похищали людей. Держали их в подвале как собачку!

Воспитательница Ярвинен внимательно выслушала рассказ про подвал и собачку, но ничего не сказала.

Тогда мама перешла на свои коронные всхлипывания. Говорила она очень сбивчиво.

– А знаете, сколько стоит в этом городе адвокат? А знаете, сколько это мне стоило нервов?

Она бросила в сторону Ярвинен документ, свидетельствующий что удочерение или задержка несовершеннолетней Аны на территории стран Шенгенского соглашения не предусмотрены. Я даже смотреть не стала в его сторону. По мне, это было просто недоразумение, а не документ. Впрочем, воспитательница Ярвинен изучила документ очень внимательно.

– Зачем вы хотите вывозить ребенка обратно? – сказала она. – Так же нельзя. Я работаю с выездными детьми уже не один год год. Ана – мой чуть ли не первый случай. И я знаю её лучше, чем кто либо. Везти её обратно домой чревато психологической катастрофой.

– Про катастрофы тоже лучше всех знаете? – зловеще улыбнулась мама.

Я чувствовала, дело – дрянь. Воспитательница Ярвинен стала прибегать к обычной в таких делах логике. А раз при разговоре с мамой вступает в ход логика, то значит всё, гиблое дело, мама обязательно победит. Воспитательнице надо было хитрить как мама, а не занудствовать как Берта Штерн! От перевочика тоже ничего хорошего ждать не приходилось. Этот адвокат, этот Фрайданк, похожий на копчёную рыбу в очках, перевирал слова воспитательницы Ярвинен нещадно. В его переводе воспитательница, представала садистом с превышенными полномочиями. А мама наоборот, спасителем бедных детей и всего человечества. Пока они вели переговоры, Королёк обнимал маму всё развязнее и развязнее. Динг, к его собачей чести, ничего не делал – только глазами вращал и откашливался. Я потянула запястья – в них всё еще чувствовалась полная свобода. Может быть ею воспользоваться, пока не поздно? Но я не была уверена, что воспитательница Ярвинен на моей стороне.

– Куда их тогда всех девать, если не заниматься? – растерянно спросила воспитательница Ярвинен, окидывая взглядом сложных подростков, уткнувшихся в телефоны с пикающими мелодиями.

Она перевела взгляд на своих коллег. Это были грустные измождённые люди, с нервными телодвижениями и дёргаными желваками под глазами. На фоне них дети казались цветущими нахальными инфузориями. Тут голос воспитательницы дрогнул. Мне показалось, что она уже не была столь уверена в своих методах, как раньше.

– Предоставьте их полиции. Отправьте в колонию для малолетних преступников – спокойно глядя ей в глаза чеканила мама. – Что угодно. Главное, не трогайте мою дочь.