Ана Ананас и её криминальное прошлое

– Прошла холодная война, – подтвердила я слова папы..

– На этом рисунке я не похож, – заявил капитан Озбей

– Война так война, – промычал мой папа. – Почему мы об этом не знали?

– Ничего, ещё не все потеряно. Вот сделаем мы самый большой в мире PUGATSCH, господин Веттер – сказал Барсук и показал глазами на трубу парового отопления. – И всё будет в порядке.

Дульсинея сверкнула глазами:

– Никакого PUGATSCH! Я больше не желаю закрывать глаза на проявления детского криминала.

– Детского криминала мало не бывает – сказал дедушка Фантомас.

Чувствовалось, что взрослым нечего сказать в ответ. Но это, оттого, что каждый спешил по своим делам. Поэтому мы и собрались на сбор в полночь, когда никто не делает ничего особенного.

Сбор состоялся на нашей квартире, потому что из её окон было видно, что происходит в кофейне «Кофе четыреста раз». По требованию Дульсинеи Тобольской, мы объявили этот сбор «Выездной мозгодойкой». Так на давидовой вахте называют совещания перед сложными городскими спецоперациями.

В маленьком закутке, где папа готовил еду, собралось человек десять. Мы обсуждали, как теперь быть, иногда бросая взгляд на заведение Королька через окошко. Дела в кофейне шли всё лучше и лучше. Вывеска уже гарантировала, чуть ли не сорок процентов скидки.

Бабушка Дульсинея, то и дело пережевывая сигарету через нос, требовала внимания:

– Привести мерзавца к финансовому краху, – говорила она. – Устроить ему конкуренцию. Кавабунга!

– Мы будем продавать гашиш, – сказала я, вспомнив безумного бариста рядом с Фишмарктом. – Да? Здорово я придумала?

– Нет, – сказали взрослые хором.

А папа остановился взглядом в окно. Взгляд был долгим. Окончание его следовало искать где-то на противоположном берегу Эльбы.

– Что мы вообще можем сделать, не платя лицензию и всего остального? – спросил, наконец, он.

– Ничего – пожала плечами Берта.

– А если из дома торговлю будем вести?

– Из дома вы можете продавать разве что домашний лимонад, – сказала старухаполицейская. – Это единственное, что вы можете сделать. Если, конечно следовать городским правилам. Но во всех остальных случаях требуется городская лицензия.

– Нет, мы должны честно играть. Проведём гаражную распродажу, – сказал господин Веттер-перемен. – Купим неон, будь он проклят. Займемся лицензией. Хотя что это я ерунду говорю. Всё равно Кавабунге с этой задачей не справиться.

– А знаете, – сказала старуха, хитро перемигнувшись со своим отражением в зеркале. – Может и Кавабунга нам теперь не нужна.

Вытерев очки салфеткой, выдала такой план, что тени на стенках попрятались. Услышав план Дульсинеи, папа отправился за шампанским и шашлыком – чтобы снять напряжение. Вернулся он, правда, без шампанского. Забыл дома кошелёк от такого шока.

– И кто теперь в нашей компании будет главным? – спросила я, намекая на то, что это будет не папа. Я давно подозревала, что руководитель из него так себе.

Папа вдруг засветился как светофор и сказал:

– Начинайте руководить, госпожа Шпиннеманн.

– Нет уж. Хватит с меня ответственности. Пускай теперь ваш Ананас руководит, – буркнула Дульсинея.

– Почему? – господин Веттер-перемен искренне удивился.

– Дети… – пробормотала Тобольская… – аз воздам и так далее. А вообще ей бы не помешало почаще брать ответственность на себя. В благодарность за то, что мы на вахте с ней нянчились.

– Правильно, – сказал Барсук. – Ананас воздам. Олли уехал хоронить хомяка. Значит теперь ты у нас главная, Анна!

Не сказать, что эта новость меня обрадовала. Как командовать я не знала. И как быть главной тоже.

– Можно же обратиться к маме! – вдруг пришло в голову мне. – она любит командовать.

Папа нахмурился.

– Только не это, – нехотя сказал он. – Я с ней и связываться не хочу. Потому что я теперь не Романов, мать вашу, а Веттер-перемен. А Веттер-перемен может дуть только в лучшую сторону.

4

Ветер задул к лучшему уже через неделю. Старый переносной домик для игр рядом с «Кавабунгой» было не узнать. По пластмассовой стене домика затейливо тянулась неоновая загогулина. В загогулине угадывалась надпись «У заморского таракана». Перед домиком сидел Ходжа Озбей и обдувал всех желающих в «Картофельного короля». Я сама просадила с ним центов десять. Было ужасно занятно наблюдать за тем, как он жульничает. Ходжа и впрямь жульничал замечательно. Никому не пришлось тратить деньги на игровой автомат. Хотя всё равно нам бы его не дали в личное пользование.

– Дети, вы не войдёте в царствие небесное, – сказал папа Бюдде, впервые попробовав наш лимонад. Через минуту, он согласился с тем, что лимонад, несмотря на некоторую приторность, довольно вкусный.

Берта Штерн со свойственным ей юморцом, назвала наше предприятие «Дети и папы Кукурузы». Это такое кинище из девяностых годов. Дети убивают всех взрослых и принимаются кукурузу сажать. Готовятся в царствие небесное. Столь примитивное решение могло бы сразу оградить нас от кучи проблем, но, к сожалению, сейчас так поступать уже не принято.

Итак, «У заморского таракана». Zur ueberseende Schabe. Название придумал мой папа. Таракана нарисовал Бюдде. Бюдде был несказанно рад, потому что до этого рисовал лишь на стенах гаражей. Таракан вышел похожим на сома с вожжами, но тут уж ничего не поделаешь. Зато с такой вывеской мы сразу же привлекали внимание.

– Ну и цирк, – усмехался в потихоньку отрастающие усы Королёк, поглядывая на сома с вожжами. Он уже довольно потирал руки в предчувствии заработка. Но воскресный вечер только начинался. Он даже не подозревал, как ему не повезло.

К десяти стало понятно, что очередь из бармалеев тянется не в его кафе! Бармалеи шли к нам, собираясь повеселиться по-настоящему. В конце концв, пластмассовый домик был забит под завязку. В очереди к пластмассовому домику стояли все Бармалеи города. Многих я видела первый раз. Некоторые были точь в точь как эльфы или какие-то жители страны Фантазии, припёршиеся на совет, обсудить, что делать с больной принцессой. Вместо принцессы обсуждали отцовство какого-то Филиппа Кёстнера. А вместо футбола Бармалеям включили трансляцию из зоопарка, где недавно родилась пара слонов. Слоны ждали детей. Бармалеи обсуждали, как здорово было бы навестить зоопарк сразу после летних каникул.

– А ну-ка принеси нам ракы, девочка, – это ревели турецкие Бармалеи, которым никогда не удается ничего толком объяснить. И господин Веттер-перемен отводил этих Бармалеев в сторону, втолковывая про специфику нашего заведения. Иногда втолковывать приходилось несколько раз. Но в итоге всё равно получалось договориться.

У нас была задача посеръёзнее. Мы предлагали посетителям домашний лимонад. Насколько липким и противным был этот лимонад – лучше вам и не знать. Зато любой Бармалей, отвернувшись, был волен закрепить его жидкостью из собственной фляжки. После этого все Бармалеи чувствовали себя прекрасно. Королёк с отвисшей челюстью смотрел как все бармалеи города, начиная от Траурного Эммериха и заканчивая приехавшим из Америки молодым внуком дедушки Фантомаса, вынимают из карманов «хлопальщиков» или «проказников». Глотнув, бармалеи принимались напропалую обсуждать наш домашний лимонад. После третьего или четвёртого проказника, они сходились во мнении, что в лимонаде был какой-то секрет. А может, чёрт с граммофоном его побери, даже какая-то тайна!

– Как в старые добрые времена, – крякал разговорившийся вдруг на старости лет дедушка Фантомас, – пахнет чем-то очень знакомым…

Единственный секрет лимонада заключался в том, что капитан Озбей слил туда всё, что нашёл у себя в заведении. Мы лишний раз убедились, какой он был добрый, отзывчивый человек. Он дал нам лимонаду бесплатно. Поэтому в рецептуру вдаваться было запрещено

К одиннадцати стало уже неважно, какой лимонад мы продаём. Крики про старые времена звучали всё чаще и чаще. Но у нас оставалось ещё несколько сюрпризов в запасе.

«Кофе запрещено!» – загорелась табличка из остатков светодиодной ленты, над которыми поколдовал Ходжин отец. Бармалеи захохотали. Они принялись радостно швыряться друг в друга шапками. Настоящие бармалеи всегда кидают друг в друга шапками, когда им действительно весело. А когда шапки нет, ты стараешься увернуться от всех шапок летящих одновременно. И это тоже очень смешно.

Наконец, в распоряжении Королька остались лишь несколько самых прожжённых кофеманов на свете. Он втихаря открыл запрещённую ликёрно-кофейную базу, и это держало кофеманов на поводке. Хоть кофеманы и выглядели одинокими, но продолжали важничать как попугаи.

Но вот уже начал смотреть в нашу сторону Динг! Говоря точнее он не спускал глаз с Ренаты Колицер, которая играла со мной в милипусечное домино. Подкатившая на мотороллере мама Ренаты рассылала уверенные воздушные поцелуи в сторону «Заморского Таракана». Там, начиная с шести вечера, торчал повеселевший Ренатин отец с аккордеоном в руках.

К вечеру праздно шатающиеся по Репербану туристы (даже те, кто не любил лимонад) пришли смотреть на нас, как на открытие садовой скульптуры. Прибыл и полицейский. Мы было испугались, что перекрываем дорогу к заведению Королька. Но Дульсинея, наоборот, приказала подвинуть наш домик ещё ближе. Глядя на неё, полицейский хмыкнул и заказал себе тройной лимонад. Заказывая, он подмигнул, и у всех отлегло от сердца.

А рядом Королёк психовал не на шутку.

– Дети! Вы же не можете так просто брать и торговать! – возмущался он, глядя, как лихо Бюдде смахивает купюры в ящик стола. – Это запрещено муниципальным законом. Я буду жаловаться на вахту Давида!

Но вахта Давида уже и так находилась у нас. А те, кто ещё не пришёл, раскрывая запоздалые преступления, стремились закончить с этим поскорее.

– Понимаешь, Хурма, это игра, – объяснил Бюдде; он проходил мимо с ведром лимонада в руке.

– По каким это правилам? – гневно спросил Королёк

– Не по правилам, а по закону. Каждый ребенок имеет право на киоск с домашним лимонадом. По крайней мере, пока он не в школе.

Бабушка Дульсинея торжественно подняла бокал под эти слова. Бюдде знал закон прекрасно.

Народу вокруг нашего «Таракана» шлялось так много, что я вовсе не удивилась, когда вдруг увидела знакомый силуэт с короткой прической и в тёмных очках. Это была моя декоративная мама с компанией.

Компания глядела на вывеску (ту, где кофе было повторено четыреста раз) как на оазис посреди пустыни.

– Кофе, мадам – пригласил Королёк – Кофе от Серджио.

– Кофе, пожалуйста, да, – элегантно ответила мама.

Она подчёркнуто не обращала внимания ни на меня, ни на отца, который вдруг закрылся огромным воздушным шариком с надписью «Аквапарк „Ласты“». Под руку мама держала давешнего адвоката. Наталка отбивалась от приставаний лысого старика, того, что обанкротил заведение «Шиш – Ибрагим» игрой в бинго.

– Замечательно пахнет у вас здесь, мсье Королёв. – потянула мама носом воздух. – Я и не знала, что может быть так хорошо.

– Я старался, фрау Романова. – вытянулся Королёк по струнке.

Он повернулся к адвокату и добавил:

– Здравствуйте адвокат Фрайданк. Спасибо за консультации.

Папа всё это время ужасно гримасничал и кряхтел. Папе было плохо. Я заметила его недомогание сразу, даже сквозь этот дурацкий воздушный шарик.

Cледы последнего кофемана давно простыли. Других посетителей не было. Мама с компанией развалились на диване как на своём собственном. Я была единственной, кто мог в таком языковом бардаке всё понимать. Поэтому я нахально подслушивала из-за полузакрытого оконца.

– Почему бы вам не остаться здесь навсегда, фрау Романова? – спросил Королёк. – Почему бы вам сюда не переехать окончательно. Пускай он чучело. Но, все-таки, он муж ваш, как говорится, и вы могли бы остаться здесь…

– Он уже давно мне не муж, – отрезала мама. – Всё что могла, я для этого сделала.

– А уж я… – промычал адвокат Фрайданк.

– Пока меня не было, он тусовался здесь с падшими женщинами! – перебила его декоративная мама, нагромоздив на поверхность кофе сверкающую холодными красками присыпку. – Я не могу этого допустить. Дочь моя жрёт столовыми ложками карри. И выглядит так, что мне сразу хочется её отсюда забрать.

– Как я вас понимаю – задумчиво сказал Королёк.

Он щёлкнул выключателем и приготовился закрывать заведение.

Мы, тем временем, бодро продолжали наливать лимонад. Призрак Яны Эк витал над головой, да так и не собрался спуститься. Ну и зря. Нашлось бы ей место в нашем лимонадном киоске.

5

Вечера с игрой в «Заморского Таракана» затянулись на целую неделю. Пожалуй, это было даже слишком для обычной игры. С лимонадом было куча мороки. Даже вчетвером с Бюдде Ходжей и Барсуком мы едва управлялись. Папа уже приспособил под склад лимонада кухню. Он написал на мутном стекле гигантскими буквами «Цу», то есть «Закрыто». Господин Ибрагим на радостях с утра подкреплял себя «проказниками» с надписью «Горбачёв» и пытался разыграть своё заведение в лотерею. Продавать лимонад оказалось выгоднее, чем турецкие пиццы. Благодаря гениальной идее Дульсинеи Тобольской мы шли впереди любого питейного заведения на Репербане. Мы уделывали всех по очкам и не платили налоги. Наверное, поэтому господин Павловский улыбался нам с небес, а Яна Эк надолго поселившаяся у меня в голове, посылала на помощь своих лучших вампиров.

Кофейное заведение Королька как, впрочем, и все и прочие заведения не рассчитанные на ночь, закрывались в восемь – таковы были городские правила, – а наше гуляло чуть ли не до утра. Ведь дети имеют право торговать лимонадом сколько угодно.

Так прошла неделя. Мы уже люто ненавидели лимонад. От него моё платье было липким, будто репейник. Мы надеялись, что поток посетителей постепенно сойдет на нет. Но в воскресенье, когда все заведения положено закрывать даже на Репербане, народу прибавилось так, что к нам даже пригнали экскурсионный автобус.

После полуночи ожидался юбилейный сюрприз. Это был подарок от семьи Барсуков в честь открытия и первой удачно проведённой недели. Барсук, вырядился по этому поводу, как неформальный лидер китайских официантов. На нём была белая рубашка и чёрный свитер с разрезом до пупа. Лицо лоснилось более, чем обычно. В свете софитов оно оказалось покрыто почти взрослым пушком. Счастливый Барсук махал всем рукой, а мне слал воздушные поцелуи. Я засмущалась и спряталась от такого внимания за спину папы.

В сторону заведения Королька летели плевки. Лимонадные Бармалеи заплевали территорию на расстояние нескольких метров. Убирали не мы, а Королёк, потому что это была его территория.

Рядом со старшим Барсуком стояла такая же круглая барсучья мама. Это была приятная женщина с болезненно жёлтым, но зато сияющим как снятый со сковородки блин лицом. Мотороллер её, пристёгнутый к дереву, был матово белым, похожим на дыню с колёсиками. Громкими криками мама Барсук вдохновляла папу Барсука, а тот уже и сам спешил выскочить вперёд, будто на сцену собрался.

Барсук-старший держал в руках потёртый предмет, который был очень знакомым. Он то и дело протирал его тряпочкой.

– Опять свою шишницу приволок, барсучья душа? – раздавались крики Бармалеев.

– Это для белочки! – провозгласил папа Барсук. – Зажигайте огонь, Бармалеи. Мы приступаем к шоу немедленно.

Траурный Эммерих уже стоял с факелами наготове. Где то грохотал папин пугач. Через пять секунд ночь была встревожена костром, как некогда на похоронах херр Павловского. Теперь все смотрели на шишницу в руках старшего Барсука. Мы затаили дыхание. Казалось, наступило Рождество и Пасха одновременно. Вахта Давида была тут как тут. Наш пластмассовый домик просто трещал по швам. Собравшаяся толпа обступила его кругом, чтобы не испортить представление нежелательной катастрофой. Бармалеи хрустели чипсами, загромождая всё вокруг штабелями из фантиков и мандариновых корок. Думаю, в этот момент количество грабежей на Репербане увеличилось вдвое. Кто-то, может быть, пострадал, но возросшая доля туризма возместила убытки.

Внезапно, папа Барсук жестом попросил всех замолчать. Образовавшаяся тишина была готова нарушиться в любой момент. Мы увидели, как из-за ели выглянула белочка. Не обращая внимания на Бармалеев, рыжий зверек гордо прошёлся по прибитым ногами еловым иголкам. Наконец, белочка прильнула к шишнице и начала интеллигентно кушать оттуда какую-то дрянь. Никто не мог и слова сказать от восторга. А белка сосредоточенно доставала дрянь обеими лапками и не доедая до конца складывала объедки обратно.

Бармалеи взорвались аплодисментами. Туристы защелкали камерами телефонов. Бурное одобрение выражали все. Тут белочка сиганула на самый высокий платан, откуда её уже не было видно…

Придя домой я, не раздеваясь, грохнулась спать. С утра надо было в школу. Думать о плохом не хотелось. Королёк был повержен. На портале «Мопо» писали только о нас. Нас называли «репербанским экономическим чудом». Что уж тут о плохом думать. Положив голову на подушку, я тут же заснула.

6

Я вспомнила о том, что так и не собрала школьный рюкзак. Я приготовилась вскочить с кровати, но внезапно что-то пошло не так. Довольно странно было обнаружить себя накрепко связанной. Сперва я решила, что мне просто не встать. А потом поняла, что я была совершенно без преувеличений примотана к стулу толстой веревкой.

Верёвки ужасно резались. Невозможно пошевелить ни единой конечностью. Даже чихнуть не получалось. Задница затекла так, что впору из неё было лить патроны. Не было сил даже моргнуть. Отчаявшись открыть глаза, я принялась слушать все звуки вокруг напропалую, пытаясь понять, где я и что.

Звуки были, в принципе, узнаваемы. Я легко определила по звуку птичку. Потом работающий полотёр. Потом декоративную маму…

– Маэстро, – повторяли рядом издевательским голосом Королька, – вы просто маэстро, любезнейший адвокат Фрайданк.

– Устрою ей настоящие каникулы, – бурчал над ухом хриплый бас декоративной мамы. – Настоящие русские каникулы. А то были огрызки…

Вечером того же понедельника, рядом с территорией 8.1 по новомодной карте «Лучшее в Гамбурге» (конкретнее, там где расположилось кафе «У заморского таракана») образовалась небольшая паника.

Отец, который теперь без меня не мог вести торговые дела, решил, что я снова ушла бродить по улицам. Он принялся за поиски. Не найдя после школы ни Бюдде, ни Ходжи, не Барсука, папа направился прямиком на «Вахту Давида». А вахта и так была на ушах.

Не преувеличивая, можно сказать, что полицейские были приведены в боевую готовность. К моменту появления папы, Бюдде, Ходжу и Барсука как раз выстраивали в очередь и озабоченно пересчитывали по головам.

Вы, наверное, помните, что все дети, живущие в пределах Греховной Мили, были у вахты на мушке – тут хоть в ванной спи, хоть на причале, хоть под окнами стой на улице всю ночь. Хоть по шею в воде подавай – можно спать без последствий, до тех пор, пока ты по-настоящему не пропадешь. Но стоит тебе исчезнуть по настоящему, как тревога поднимается страшная.

Оказывается, в такие минуты, полицейские встают на уши и начинают опрашивать всех подряд. Некоторые из них способны в такие моменты на глупейшие выводы. Им тут же пришло в голову, что я могла сбежать обратно в родные места (хотя все уже давно запамятовали, как эти места называются).

– Это правда? – грозно спросил папа у Бюдде. Он помнил, что тот дарил мне шарф в трудную минуту.

Бюдде за словом в карман не лез. Он напомнил, что я уже несколько раз практиковала выживание в городе в одиночестве, без отца. В конце концов, он порекомендовал ждать, пока я не вернусь, набрав полный карман лакрицы или угнав автомобиль.

Какая жалость, что меня не было рядом. Услышать такое от Бюдде! Мне бы это понравилось, я уверена. Хотя, надо признать, что лакрицу я давно уже не люблю. Мой поезд с лакрицей уехал задолго до двенадцатилетия.

Ближе к вечеру на территории «У заморского таракана» появилась бабушка Дульсинея.

Бывшая полицейская стройно вышагивала с микрофоном в руке – точь в точь как оперная певица из прошлого. От микрофона вился тонкий проводок, который заканчивался в сумочке. Сумочка орала так, что «Вахта», расположенная строго напротив, не смогла бы перорать даже при помощи большого оповестительного репродуктора. Сумочка кляла «Вахту Давида» на чём свет стоит, упрекая в бездействии ещё и себя. По мнению сумочки не следовало профессиональному полицейскому идти на поводу у трудных подростков. Когда Дульсинея Тобольская принялась биться лбом о жестяной таз, в котором официанты держат бутылки, капитан Озбей увел её пропустить по стаканчику. После стаканчика, Дульсинея уже не приходила в себя.

До вечера было ещё далеко, а меня уже считали без вести пропавшей. Все мои предыдущие подвиги на почве бездомной жизни были не в счёт. Все позабыли, что я Ана Ананас, а не какая нибудь Рената Колицер, не знающая слова самостоятельность.

К слову, Рената Колицер тоже находилась в эпицентре событий. Вахта Давида вдруг решила, что она чуть ли не главный зачинщик.

– Ты ведь её лучшая подруга, да? – наседал строгий полицейский, тряся перед её носом папку с надписью «Криминальное прошлое Анны Романовой».

Как только эта дура Рената увидела папку, сразу же промычала, что видится со мной примерно раз в год!

Тут обнаружилась ещё одна новость. На дверях кафе «Кофе четыреста раз» висела табличка – «Закрыто до конца августа». Выяснилось, что пропал и господин Королёк (он же Кононов-Королёв, он же Каки). Бравые полицейские с «Вахты Давида» порекомендовали поставить «Таракана» на переучёт, чтобы посмотреть, что всё это значило. Но папа грустно сказал, что без «Кофе четыреста раз» «Таракана» тоже не существует. Пока Каки нет в городе, в кафе «У заморского таракана» просто нет надобности.

Около десяти вечера, примерно в тот час, когда на Репербан выходят пушистые тетки в кожаных сапогах, перед папиными глазами появилась взъерошенная Берта Штерн. Берта сказала, что видела меня сегодня последний раз. При этом ещё спрашивала, правильно ли она поступила, что не препятствовала. От рассказа Берты папа аж заискрился. Он объяснил, как на самом деле принято поступать в таких случаях (брать пулемёт и пускать очередь без предупреждения, вот как). В конце концов, он обозвал Берту Штерн идиоткой, каких не видывал свет. Берта Штерн была очень встревожена. Она даже спорить не стала.

После того, как история Берты была запротоколирована «Вахтой Давида», на Греховной Миле наступила настоящая паника. Каждый обитатель Репербана, знаком он со мной или нет, негодовал так, что метеорологи решили оповестить о штормовом предупреждении. Теперь даже Рената Колицер сыпала проклятиями морского характера. Чего уж тут говорить о других.

– Я затолкаю ему в задницу португальский кораблик! – ругался капитан Озбей. – Я придушу его всеми морскими канатами. Я выдеру ему задницу и сделаю из неё причал для яхты на собственной даче…

Из соображения благопристойности не стоит всю остальную матросскую ругань перечислять.

7

– Здравствуй моя девочка, здравствуй моя хорошая, – сказала декоративная мама. Королёк не утруждаясь приветствиями, просто хлопнул меня по плечу. Мне захотелось дать ему сдачи и побольней. Но как, если я даже толком пошевелиться не могла? Даже когда ты связана, получается шевелить большими пальцами ног. У меня не полчалось.

Оказывается, напротив сидел Динг. Он агрессивно меня гипнотизировал. Оне дал мне лишь открыть левый глаз. При попытке открыть правый глаз, лицо пронзила боль хуже головной и зубовной вместе.

– Динго, к ноге, – шепнула я по-немецки, на случай если тому вздумается укусить. Но Королёк сказал, чтобы я не фиглярничала. Дескать, гипноз Динга не поддаётся вторичному воздействию. И уж если он начал гипнотизировать, ТОГДА ВСЁ.

– Ну, это мы ещё посмотрим – ТОГДА ВСЁ, – подумала я.

Подумать только! Похитить меня среди бела дня как инопланетяне похищают корову!

Если хорошо присмотреться, то одним глазом было видно, что до белого дня было ещё далеко. Всё говорило о том, что едва брезжило сизое утро.

«Ну-ка, посмотрим, что тут можно сделать», – наморщил лоб детектив Кугельблиц, сидевший где то внутри меня, он по счастью пока ещё не был загипнотизирован.

Дальнейшие телодвижения показали, что я втиснута в тесную инвалидную коляску ярко-зелёного цвета. Коляска жала в плечах, как будто это было позапрошлогоднее пальто. Вокруг меня ни одной живой души не было.

Скосив глаз и выглянув из-за рычага инвалидной коляски, я поняла, что насчёт времени не ошиблась. Часы показывали пять утра. В небо неуклюже поднимался огромный самолёт. Фюльсбуттельский аэропорт! Так вот что это было за здание!

Мы топтались у входа в квадратное здание из стекла и бетона. Мама нервно докуривала сигарету. Королёк ковырял в носу. Ну, а самый коварный тип, адвокат Фрайданк читал газету, устроившись на окне так удобно, будто отдыхал дома, в любимом кресле. Пару раз он взглянул на меня как на любимый чайник. Должно быть, размышлял, вскипела я от такой жизни или нет.