Дьявол и Город Крови 3: тайны гор, которых не было на карте

– Ну, не съем же я свой горох, – буркнул Борзеевич.

– А ну, как устоит кто против твоей горошины? Я ведь не сказал, что предашь, я только сказал, что твоей голове награда втрое против Манькиной обещана! – сообщил он старику.

Борзеевич побледнел.

– Да-да, и тебе предстоит стать молодым бойцом. Железо вам недолго осталось носить, и Маня железом пропиталась – всем железякам железяка. Меча ей только недостает, которым и голову дракона можно срубить.

– Меч?! – Борзеевича нахмурил лоб, как будто пытался вспомнить что-то важное.

– Где? – обреченно развела руками Манька. – На дороге, поди, такие мечи не валяются.

Наверно, иметь при этом меч, было престижно. В Утопии у всех мечи были, и у спутников ее, которые лежали в каменных саркофагах. И она подозревала, что те мечи были не простыми, простой меч вряд ли можно было забрать с собой в Царствие Небесное.

– Достанем! – обнадежил Дьявол. – Зря железо ела да плавила у живого огня? Зря живой водой закаливала? Зря протыкала себя стрелами, пробивая колодец бездонный? Может ли земля не дать тебе меч, зная, что вампиры придут за нею? Материализация – не хитрая наука. Для меня, во всяком случае. Ты такая железяка стала, что меч, конечно, можно бы уже достать. Но сомнения меня берут: ковал его дядька Благодетельницы нашей – Упырь. Гнилое он подложил тебе железо, нарастает на ржавом месте втрое против прежнего. Я сам замерял, пока вы спали. И вот что думаю, пока СенСей учить вас будет, железо должно съесть и износить по правилам, чтобы ни грамма не осталось. И есть у нас железо, которое Упырем не задевалось. Санки, например. Своими людьми ковано, проверенными, из горной руды плавленое. Лишнее железо не повредит, разве что гемоглобин повысит, а меч должен быть не длинным, не коротким, как раз по руке, и чтоб железа в тебе осталось в огне не сгореть, а лишнее потом само выйдет.

– Ох, – выдохнула Манька с облегчением. Похоже, ни резать, ни совать в огонь, ни посылать, куда Макар телят не гонял, Дьявол ее не собирался. И рассудительно заметила: – А вот кабы не нашли мы Бабу Ягу, да живую воду и поленья неугасимые, не бывать бы мне железкой?

– Так все герои сначала к Бабе-яге идут, – то ли пошутил, то ли объяснил Дьявол. – Кто о герое узнал бы, если бы он сам о себе не рассказал? И все они стали героями после встречи с Бабой Ягой. А что с остальными случилось, которые не в ту сторону подались, история умалчивает.

– Ну, – мудро заметила Манька, вспомнив о покойниках в подвале. – А как же те, которые до меня приходили и живыми не остались? Значит, не в Бабе Яге дело.

– Не просить надо было, а требовать! А требование подкрепить делом, – не сомневаясь, обвинил покойников Дьявол. – Старушечка была – божий одуванчик, приходили к ней здоровые детины – заломи руки да согни в бараний рог. А она сама себе руки заломила – тот и ум потерял, не спросив ни себя, ни ее, а на что она их ломит-то перед ним…

– А стрелы куда подевались, когда я их в сердце втыкала?

– Куда они могли деваться, если в сердце твое вошли? Ясен день – прошли навылет, – рассмеялся Дьявол. – Мои стрелы не вдоль бьют, а поперек. Так вампира не убьешь, стрела убивает древнего вампира, который передачки туда-сюда таскает, но думаю, приятным сюрпризам на той стороне порадовались. Мой яд в яичной мути ложка дегтя в бочке меда горчит, открывая прыщи.

– А пусть не лезут на рожу нашу! – хихикнул Борзеевич.

– Торопиться нам некуда, вампиры никуда от нас не убегут. Теперь их очередь бегать за вами. Окопаемся тут, пока воевать не научитесь, нет в государстве более надежного укрытия, чем мои заповедники.

Манька вынула утку из рассола, нанизала куски на приготовленные прутья, сложила над костром, поворачивая из стороны в сторону.

– Как-то тихо железо снашивается, – расстроилась она. – Дома, бывало, купил лопату, не успел грядку перекопать, а она уже сгнила. И вил не напасешься. А это не железо, а черт знает что. И как дядьке Упырю после такого богатым не быть.

– Ты бы давно его сносила, если бы не прорастало прямо на тебе. Но убывает помаленьку. Последний комплект донашиваешь, – рассердился Дьявол. – Еще и Борзеевича подключили.

– Может, достанем меч, а железо после сносим? – расстроенно полюбопытствовал старик.

– Быстрее Баба Яга получается, – ответил Дьявол. – А неподготовленной в гости к вампиру идти не след. Нынче злые они, а Горынычи еще злее, Маня их источника силы лишила. Ну, если есть желание… Любой выбор уважаю, даже такой. Но, когда посадят на кол и придут побивать палкой, на мою помощь не рассчитывайте.

– Это не выбор, – осудила Манька, – это смерть. Зачем же еще палкой бить?

– Видишь ли, если человек не ступал по земле, пока был жив, в Аду он тем более не найдет куда ступить. Так до Суда и врачует вампира, подливая масла в огонь. Так разве он не на колу сидит или палкой его не бьют, если проклятие над ним продолжает висеть и вампир белее снега? До суда будет на колу вертеться и побои сносить. Судьи они, Манька… Строгие и справедливые. Спаситель сказал: «врагов же моих, тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною.»

Манька ужаснулась, представив себя на колу. Представила так ясно, как протыкает кол все ее внутренности, вырывая кишки вдоль позвоночника, будто видела и на себе испытала. И не удивилась – видела, а иначе откуда пришла эта ясная мысль? Опять вампиры пытали живую плоть, пока ее прицеп валялся в отключке. После того, как она побывала в Аду, земля ее ближнего часто показывала ей то, что творили вампиры на той стороне. Иногда во сне, иногда в чувствах и ощущениях. И она уже не пугалась и не удивлялась, досматривая до конца свои видения и объясняя земле, кто и для чего издевался над нею.

– Если поймают, мне хана! – вздохнула она. – Зачем я туда прусь? – осудила она себя.

– Не плакаться, а с гостинцами! – наставительно одобрил Дьявол. – А все едино смерть, если бы не заметила, что рядом иду. Помочь не могу, я Бог по сути, а не по признанию, караю и милую, но – Законом! Но могу научить.

– Был бы правильный Бог, – в сердцах бросила Манька. – А то все муки на меня собрал!

– Манька, я Бог Нечисти! Сердце мое безраздельно принадлежит вампиру. Любуюсь им и думаю: вот он, а вот я, но как мы похожи! Я перед Бездной боец, он передо мной боец. У меня есть Сад-Утопия, и его окружает Сад-Утопия, у меня есть Ад, и он не отстал. Я творю всякую тварь в своей земле, и он творит в земле своей тварюшек, я Судья, и он судья, я молюсь Небытию, и он молится Небытию, я поставил себя над костью, и он… Стоит ли сердиться на муравья, если оставил тебя без внимания? Впрочем, – Дьявол с грустью задумался, – с человеком такое может статься! И муравей ответ держит, если прополз по человеку. Ну, муравей, ладно, а стадное поголовье бизонов, чем человеку помешало? Не лает, не кусает, телится, доится, травку щиплет.

– Как чем, а пастбища? – усмехнулась Манька.

– Волшебное слово «надо!» – и человек умер, не успев родиться, – Дьявол вошел в свое обычное состояние, оставив депрессивный тон. – Сорока миллионам бизонов поживиться было чем, еще пара миллионов свиней, коров и лошадок упали бы с голоду? Теперь слоны и киты. И пустыня не радует – скорпионы под ноги бросаются. Человек не создавал, чего ему церемониться? И безжалостно вырывает мои глаза и уши. Пусть распнет меня человек и ограбит, думаю я, когда вижу, с каким цинизмом преподносит вампир «Здравствуй Папа!». От меня не убудет. Я помогу поднять его ношу и донести до границы моих владений и остановлю себе всякую мысль, которая бросилась бы ему вслед и прокричала: «Ты убил меня!» Разве есть человек, который понес бы на своих плечах мертвого слона или тех же бизонов? Человек человека убивает и не совестится. За благополучие в целом всегда приходится чем-то жертвовать – если план сработает, а он сработает. – глаза Дьявола заблестели, в глубине их снова загорелся голубой огонь, – не такие стада народятся!

– Ты сначала занимаешь позицию «моя хата с краю», а потом плачешь о китах и бизонах, – укорила Манька. – Есть те, кто жизнью рискует, чтобы кита спасти, а ты их на землю вымениваешь, объявляя осликами.

– Это загадка, на которую я не могу поднять руку, – строго произнес Дьявол. – Сама подумай, сколько бы вампир не издевался над человеком, человек все равно к нему идет на поклон. Есть в нем нечто, что приятно пахнет. Представь, пал вампир в поле. И пришел бы я и сказал: вот, Маня, освободил тебя от того, кто ездил на твоей спине долгие годы – подала бы мне руку-то? Не исторгла бы на меня проклятие, если бы я ударил вампира на твоих глазах? Вроде великое сделал дело – но кто как не ты, бежала бы с поля без оглядки? Зато вампир с радостью положит за тебя плату и порадуется, что поле ему досталось дешевле, чем если бы стал его выкупать. В том и разница. Человек не дорог мне, как вампир —благодарить не умеет. А нечисть правила знает, мудрость имеет – свою, богоумную мудрость. Я помогаю тебе не ради тебя, а ради земли, которой поклялся, что, если обретет сознание, станет больше, чем просто земля. Историю вспомни, как буквоед пресыщался и падал на ровном месте – и бил, и гнал, и поражал. Только Законом может спастись человек от моего гнева.

– Я Закон знаю только с твоих слов, – напомнила Манька.

– Закон на все времена высечен на двух скрижалях, – Дьявол постучал пальцем по ее лбу. – Здесь. Открой и прочти. Если не напали, ну и не лезь, а напали – бей! Вампир в зуб, и ты ему в клык, чтобы каждый видел красоту прикуса. Он в глаз, и ты в глаз, что бы каждый знал, каким глазиком обесточить пытался. Руку отсек, а ты обрубок перед собой выстави: смотрите, какой рукой калечил! Закон – это не бой с тенью, это добрая старая заповедь: и следи за ближним своим, как за самим собой. И тогда я не смогу помогать вампиру против тебя, ты увидишь заговор раньше. Посмотри на треугольник-то! Ты можешь позвать на помощь людей, все в твоей власти. Открой вампира – пусть станет как те, древние. И убей раньше тех, кто придет убивать тебя. Это труднее, но железное твое начало отразит удар.

– Значит, буду есть железо, страшно переедая, не я первая начала… Только почему-то нет у меня ничего этого внутри, почему я осталась такой, какой была? – призналась Манька. – Иногда чувствую себя такой же беспросветной дурой. Скажи мне, я хоть немного поумнела с тех пор?

– Ну ты, Маня, вопросы задаешь! Как бы ты побила оборотней, если б не изменилась? А как бы через Неизведанные Горы прошла, которые только единицам в веках одолеть под силу? Давай-ка, положим железо в огонь, и посмотришь завтра, как очистится от ржавчины!

Дьявол забрал у нее и посох, и башмаки, и каравай, и у Борзеевича забрал.

– Ну, ладно, Манька, Бог терпел и ей велел, а мне оно на что?! – тяжело вздохнул Борзеевич, передавая изрядно сношенные обутки Дьяволу. – Вот уж не думал, что меня ждет не уважаемая старость, а язвы и бег наперегонки со смертью.

– А вдруг дракон на тебя огнем подует? – добродушно пожурил Дьявол. – Железный устоишь, а пока он удивляется, что за чудо на него свалилась, успеешь пятки показать… Или, выпустит Манька меч из рук, а ты и подать не сможешь… Меч-кладенец только тот может взять, кто железо распробовал.

Манька вдруг заметила, что пока готовили утку к ужину и вели неторопливый разговор, лес подвинулся ближе. И опешила: лесные! Их было много.

Дьявол махнул рукой – и стройные деревца обернулись девицами красавицами… сучковатыми немного, а корявые деревья мужской частью лесного населения. А вслед за ними на берег вышли водяные и русалки со смазливыми личиками…

Борзеевич протер глаза, а после сразу расцвел, будто его подменили. С духами у старика были особые отношения: он их редко помнил, зато они его знали. Выбросив из головы железо и забыв про утку, он сбежал вниз по склону, и духи обступили его, щупая и показывая всем видом, что они рады его видеть.

Манька проводила его с добродушной усмешкой: без общества он в горах одичал.

Получалось, что у них гости… Или они в гостях…

Обычно лесные и водяные не жили большим сообществом, так, чтобы присматривать за участком леса или реки, а здесь был именно народ. И этот народ пришел поприветствовать Дьявола, который был духам и хозяин, и отец, и заступник. Поклонившись ему, народец начал расходиться, остались только лесные красавицы и русалки, которые бесстыдно щупали старика, сплетя ему венок из водяных лилий и полевых цветов, которые цвели тут буйно и пестро, но, когда он пытался их поймать, с хохотом разбегались.

На нее внимания обращали мало: окинули взглядом, покачали головой и забыли.

Ну, она к этому привыкла…

Дьявол отодвинул шампура с готовым шашлыком, бросил железо в костер, огонь вспыхнул и достиг высоты самого высокого дерева, опалив ее, и деревянные шампура с превратившимся в уголь шашлыком разлетелись в разные стороны, и то ли послышалось, то ли вправду было, Манька услышала громкий человеческий стон, который внезапно поднявшийся ветер тут же унес в сторону озера. Раскаленное докрасна железо осталось лежать, а огонь снова стал таким, каким был, тихо потрескивая сучьями.

Ужин был безнадежно испорчен.

На вопль прибежал Борзеевич.

Заметив, что Манька собирает остатки ужина, отколупывая черную сажу от мяса, он сделал вид, что расстроился, но глаза у него светились от счастья, а на Дьявола он смотрел с любовью.

– Маня, брось, нам не в первой без ужина.… – махнул он рукой. – Что это было-то?

– Это Упырь помирает, – задумчиво проговорил Дьявол, глядя в огонь. – Столько прожил, а вот, нашел, наконец, смертушку. Отмучилась и душа его. Голая была, ведическое знание имела, а проходила мимо дома Бабы Яги, да и заглянула, а обратно не вышла. А ведь могла бы силой стать против силушки вампирской. Не было любви к вампиру, но горсть земли отдала добровольно, и до конца дней пылала головней, мечтая лишь о конце. Вот как срам ее прикрыть?

– Да ну! – обрадовалась Манька, проводив улетевший в небо вопль кузнеца господина Упыреева опасливым взглядом. Получалось, долг перед ним закрылся как бы сам собой. – Не вернулся бы, – озаботилась она, и осторожно поинтересовалась, кивнув на железо: – А ну как булатным станет? Я его тогда от него век не избавлюсь.

Дьявол тяжело вздохнул и сделался усталым.

– Знамо дело, станет, это тебе не семечки щелкать. А ну, как вампир найдет булатом прошитый? Зубы у тебя от железа уже не крошатся, пора на твердую пищу переходить.

– Так ведь не сами по себе, от живой воды, – еще больше усомнилась Манька.

– А ты попробуй, – Дьявол протянул ей конец посоха. – Каравай одно, у него свои правила, а вот железо, которое само по себе… Надкуси-ка!

Манька погрызла железный посох и изумилась, мягким ей показался посох – а ведь гранит им ломали. Пожалуй, прав Дьявол, зубы наросли свои.

– И надолго мы тут застрянем? – деловито поинтересовалась она.

– Как СенСей решит, – неопределенно ответил Дьявол.

Борзеевич с заинтересованным видом сел напротив на Дьявола.

– Что за СенСей? Меч не игрушка, а страшная сила, – назидательно поднял он палец. – Колись, кого прячешь.

– Пригласил я одного моего доброго знакомого из страны далекой, из старины глубокой, из-за моря океана, с острова Буяна, учителя вам строгого, но справедливого. Врагов у него нет, и дела на острове не запущены, но скука смертная, три метлы повесились бы со скуки, если бы ума хватило.

– Этого СенСея не Дьяволом ли кличут? – усмехнулась Манька.

– А тебе о том откуда ведомо, дивная девица? – подковырнул Дьявол.

– Кто еще смог бы лучше него махать мечом, который в Аду плавлен, в Раю закален, землею обточен?

– Он самый! Но с утра! – Дьявол с нерадостным лицом осмотрел испорченный ужин. – Остались без ужина, – констатировал он. – Придется вам заморить червячков подножными кормами. М-да, а завтра у вас день тяжелый, подниму ни свет, ни заря.

Если Дьявол поднимет рано, остались не только без ужина, но и без завтрака. Травы здесь были сплошь незнакомые, а за грибами, наверное, надо было в лес идти. И Борзеевич расстроился: русалки здесь оказались не такие, как дома, диковатые – и посмотреть бы, какие у них тут правила и распорядки, но спросить было уже не у кого, духи разошлись по своим делам, старик вернулся без рыбки – встречать хлебом-солью их тут не собирались.

– Подружимся, – успокоила она старика, осматривая местность.

– Когда успеем-то? – возмущенно проскрипел Борзеевич. – Ведь жизни не будет!

– А когда она у нас была?

– Заездют они нас – это же духи! Пожалели… Рыбу пожалели! – хмуро проговорил Борзеевич, отправляясь в пещерку.

Манька пожала плечами. Русалки ее мало беспокоили, спать она решила лечь пораньше. Хотелось с утра посмотреть, что это за земля. Она утонула в душистой копне сена, закрыла глаза и подумала о Дьяволе: и как он успевал быть во всех местах сразу? Она уже никаким его способностям не удивлялась, знала, что много его – но всегда мало, когда ешь с ним из одной плошки одной ложкой.

Другое дело Борзеевич…

Глава 12. Как тайное стало явным

– Я не думала, мне надо! Ты хоть понимаешь, есть такое слово НАДО?! Ты карьеру… жизнь человеку сломал! Это нужные мне люди, а ты на дверь им указываешь! – Ее Величество топнула ножкой, прохаживаясь по гостиной. Волосы ее взбились, сама она пылала гневом. – Тебе – дела, а мне – почет и уважение достойной жены! Я – первое лицо государства, искра божья, ко мне слетаются, как мотыли ко свету… Ты хоть понимаешь, чего мне это стоит?

Ее Величество хмуро побарабанила пальцами по раме зеркала, остановившись возле туалетного столика, заправила выбившуюся прядь локона.

Вот еще, придумал, указал на дверь – и кому? Самому известному певцу из Три-соседнего государства, который с известным цирюльником дружбу водил! Столько времени потратила, столько средств, чтобы заманить во дворец, можно сказать, в семью влезла… А ведь могла не записываться унизительно в очередь. А какой почет, какое уважение, и каждый видел бы – царице все дозволено, а прически, каждый день от самого модного стилиста… Чего на драконах-то не слетать? А теперь, пожалуй, придется еще одно состояние израсходовать, чтобы на обычный прием попасть, по записи.

Твердый взгляд Ее Величества заставлял Его Величество нервничать.

– Я бы не указывал, если бы ты, если уж решила переспать с кем, спала бы так, чтобы каждая собака дворцовая не доносила! Понимаешь ли, какая ответственность на мне? Я состояния плачу каждой твари, которая тебе при дворе самая что ни на есть нужная, так мне же еще и рогатому ходить? – возмущенно отозвался Его Величество.

Ее Величество повела бровью: донос на нее, на государыню? На Благодетельницу?! Собственному мужу, который и волоса не посмеет тронуть без дозволения? Это какая же сволочь осмелилась? Она прищурилась, вглядываясь в лицо обиженного мужа. Придется кого-то на кол посадить, чтобы знали, на кого доносят. Главное, не спустить, пока зараза крамольная не расползлась по дворцу, а после на государство не перекинулась. Разве ж она первая тет-а-тет аудиенцию нужному человеку назначает? Где, в какие времена, государи шашней не заводили? Взять ту же Катьку Великую, или Ваньку Грозного… Или честные все при дворе? Указывать ей, государыне, с кем, когда и за какие заслуги! Шашнями государство испокон укреплялось – и к телу нужного человека подпускали, и головы рубили, и на кол сажали, и землями торговали – да кто бы посмел пальцем ткнуть?

– А ты покажи мне доносителя, и никто больше шептаться не станет, – потребовала она. – Много в стране изменников мечтают народ развратить да дела государства развалить. Только, если ихние праведные жены по мужьям сохнут, чего эти комолые на государственном троне не сидят? Разве ж мы с тобой не одно дело делаем? Мы, чай, не простые люди, чему удивляться-то, что шептунов много вокруг нас?!

– Это какое еще дело? – с обидою покосился Его Величество на жену. Конечно, сразу было обговорено, что, раз жизнь у вампиров долгая, хранить верность будет затруднительно – соблазнов много, но он еще не привык к той легкости, с какой вампиры относились к физической близости. И ведь знал, что ревнует напрасно, сколько раз сам изменял жене. Желание накатывало, как физическая потребность, а после встал, отряхнув партнершу, как прах с ноги, и никаких чувств нет, как будто не было ничего, и смотреть на нее неприятно. Любил он только жену – всем сердцем, всей душой, всем существом, готов был ползать у ног, лишь бы она была довольна и счастлива.

Ему не нравилось, что снова чувствует себя провинившимся школьником, но решительность давно улетучилась. Черт, квашня квашней, будто каша во рту. Он уже жалел, что сунул голову, куда не следовало.

– Я сам не вижу, как льнешь к каждому, кто мне в подметки не годился бы, если бы не отваливала им злата-серебра! Много, заметь, злата-серебра, из государственной казны!

– Ой, ой, ой! Злата-серебра пожалел! – прищурилась Ее Величество, едва сдержав гнев. – А кому? Все ж нужные люди! Это ты при живой жене чего-то стоишь, а без меня кто? Сядь! – приказала она, усаживаясь на диван и указав на место рядом с собой. – Клевещут на меня, а ты и уши развесил? – взглянула, нахмурив брови.

– А как мне не обижаться-то, когда заграничные козлы имя государево, честь и достоинство имеют во всякое место? И было бы чем! Вот времена раньше были, – помечтал он, – закрыл жену в монастырь – и голова не болит.

Его Величество был разобижен и раскраснелся, чего с ним бывало редко. В последнее время сам себе не рад и все наперекос – на сердце муторно, на душе тошно… Не то чтобы уж слишком, но… Кто-то не так посмотрел, кто-то – хочешь бы подмять, ан, нет, неспокойно как-то и отступишься, а то вдруг головушка начнет болеть, сил нет терпеть. И только Ее Величество могла боль унять. Гладит, бывало, рученькою белою, слова ласковые шепчет, как заговор, а голова раз – и успокоилась. И вроде сомневаться начинаешь, а Царь ли, коли у жены под каблуком, но то одного Царя на себя приложишь, то второго – вроде не хуже и симптомы те же: то внезапные перемены настроения, то вдруг Указ с языка слетит, то, наоборот, уста замкнуло, и не можешь слово вымолвить, а то вдруг начнут убиенные в углах мерещиться. И удивляешься: век другой – болезнь не оставляет…

– А ты обиду-то проглоти! – сказала Ее Величество с издевкой, не зная, что и думать. – Если бы почаще захаживал в спаленку, может, и не говорил бы народ обо мне! Все музыку сфер сочиняешь? А что делать мне? Ну, чего вылупился, бери меня! – Ее Величество в сердцах начала оголяться, срывая с себя платье. – Бери, вот она я! Чего ждешь?!

– Закройся! Противно смотреть, наимелся уже… Как я могу, если все ходят, подглядывают, подсматривают, – он тяжело вздохнул. – Вроде встал, а тут раз, и толпа набежала, чтобы трусы снять и омовение сделать – до постели ли мне?

– А мне противно, что стал таким недееспособным. Знал бы отец, от стыда бы умер, за кого дочь выдал… Раньше тебя такие мелочи не смущали, подвиги вершил – все государство завидовало.

– Я так устал, – Его Величество закрыл лицо руками. – В последнее время сердце все время ноет. Боже, что со мной? Лучше умереть, чем так жить. В отпуск бы, – проговорил он мечтательно. – В горы! Чтобы никто в душу не лез, не искал… И избы из ума не выходят… Как они там?

Ее Величество улыбнулась, наконец-то она услышала, о чем хотела. Проклятая все еще была в избах – любовалась на горы. Неужто, совсем умирать собралась? В последние дни такое бывало, когда проклятые отваливались – скорбела душа смертельно и печалился вампир. Вот и Спаситель долго болел перед обретением Отца.

И тут же встревожилась, а она-то где? Почему муженек о себе речь ведет? Почему мысли о смерти проклятой на нее не приложил? В такое время ни за что бы от нее не отошел, уговаривая не покидать его.

Нет, не умирать проклятая собиралась…

Она места себе не находила, как появилась эта проклятая земля, где укрылись свора предателей с мужниной поганой душонкой. Как раз для проклятой: тепло, светло и мухи не кусают. А как вампирам скажешь, что проворонили добрую часть государства, попустив какой-то своре недоносков? Да еще на государственной земле! А как старым вампирам объяснить, что война затевается исключительно в личных интересах? И как муженьку объяснить, что клялись над его ребром, вставляли персты между его ребрами?

Внемля совету дракона, шумиху решила не поднимать, изучая феномен. Ждала, когда вампиры и оборотни сами прибегут, требуя защиты и содействия. Ан, нет, не бежали. Зима и отсутствие дорог сдерживали толпы любопытствующих. Земля лежала за горами, места нехоженые, благодаря стараниям оборотней и матушки, любившей места уединенные, поселений там почти не осталось. Слухи ходили, но принимали их безо всякого энтузиазма, никто им значения не придавал. А как пропали оборотни, посланные на поиски Матушки – и сия братия обходила те места стороной.

И свалить-то появление проклятой земли не на кого…