Казанский треугольник

«Судьба и фортуна, видно, на моей стороне, но это долго продолжаться не может. Необходимо, что-то предпринимать», – думал Марков.

Абрамов смотрел на него в упор.

– Отведите меня в камеру, – попросил его Максим.

Вошел конвой и Максим, еле двигаясь, направился в камеру.

***

Фомин лежал на топчане, глаза его были закрыты, и было трудно понять, спит или просто лежит. Максим присел на угол его лежака и внимательно посмотрел в лицо. Ровное дыхание говорило о том, что он спит, но Марков в это не верил. Он уже не раз видел, как Фомин преображался в доли секунды и из спящего человека, моментально превращался в бойца, готового к драке. Такой реакции научила Сергея тюремная жизнь, так как спящий человек, там становился легкой добычей. Поэтому Максим и не верил.

– Фомин, а ты сука! – громко сказал Максим и посмотрел на него.

Фомин, словно ждал, сразу открыл глаза и резко соскочил с топчана.

– Ты, фраерок! Ты отвечаешь за свой базар? Ты, что «быкуешь»! Ты знаешь, что за это бывает, если это не сможешь обосновать? Да я тебя за такие слова могу опустить, падла! Ты знаешь, какая жизнь у опущенных?

Он не успел закончить свои угрозы, как на его голову обрушился кулак Максима и Фомин, словно подкошенный, рухнул на пол. Падая, он ударился об угол шконки, и из разбитой головы, ручьем потекла кровь.

Он попытался встать, но у него ничего не получилось. Следующие удары пришлись по руке и лицу стукача. Он опять свалился и с криком пополз к двери.

– Ломись, сука из хаты, иначе я сам опущу тебя! – заорал Максим.

Фомин с большим усилием дополз до двери и стал застучать в дверь.

– Помогите, убивают! – закричал он.

Из его открытого рта текла кровь. Через минуту дверь открылась и на пороге появился сержант. Увидев окровавленного Фомина, милиционер растерялся и стал спрашивать, что произошло.

– Упал. Пошел на парашу, споткнулся и упал, – невозмутимо ответил Максим.

Сержант вызвал наряд. Они втроем стали оказывать Фомину первую помощь. Старший по наряду позвонил руководству и доложил о происшествии. Потом вызвал скорую помощь.

Карета приехала через двадцать минут. Фомин лежал на полу без движения, по всей вероятности, без сознания. Врач бегло осмотрела и порекомендовала доставить его в межобластную больницу для заключенных, которая насколько знал Максим, находилась при ИТК-2.

Сделав какие-то уколы, врачи уехали. Милицейская машина прибыла быстро и, погрузив Фомина на носилки, работники изолятора понесли его в машину.

Минут через пять в камеру вошел майор. Это был начальник изолятора временного содержания МВД.

– За что ты его избил? – спросил он Максима.

Максим повторил свою версию падения, однако, судя по лицу майора, эта версия его не устроила.

– Мне что, дважды спрашивать тебя? За что ты его избил? Свою сказку расскажешь в другом месте! Это ЧП и будет служебная проверка! Я не хочу, чтобы из-за такого гавнюка, как ты, меня сняли с должности! Хочешь сберечь здоровье, говори правду!

– Вы мне скажите, что мне говорить, и я буду говорить так, как вы хотите. Но я не знаю, что вы хотите услышать от меня, и поэтому просто говорю, как было дело, – произнес Максим.

Майор со всей силы ударил Максима в лицо. Марков сразу потерял сознание. Он очнулся оттого, что двое сотрудников тащили его за ноги по коридору ИВС. Затащив в туалет, они принялись его там избивать. Били ногами, стараясь попасть по почкам и печени. Прекратили лишь тогда, когда Марков опять потерял сознание. Очнулся он на следующий день в специальной больнице. Попытался подняться, но от сильной боли в пояснице вновь отключился. Как он оказался в больнице и сколько времени находится в ней, Максим не знал. Он лежал на спине, не имея возможности, повернуться на бок. Санитар принес ему «утку» и сунул ее ему под кровать. Но, помочиться было невозможно, сильная боль сковала тело. Максим почувствовал, что его тело начинает постепенно отекать. Максиму казалось, что мочевой пузырь вот–вот разорвется от наполнившей его мочи. Через час к нему подошел дежурный врач и принял решение о срочной операции. Максим снова потерял сознание и его обездвиженное тело переложили на каталку и повезли в операционную.

***

Мать Максима таяла буквально на глазах. Светлана, как могла, помогала ей справиться с недугом. Она разыскала светил татарского кардиологического сообщества, мать Максима консультировали и осматривали и приезжие врачи, в частности из Москвы, но никто не мог предложить оптимального лечения. Врачи противоречили друг другу, ставя разные диагнозы, и назначая разные медицинские препараты.

– Дочка, – как-то позвала она Светлану. – Мне осталось совсем немного, я это чувствую. Мне очень жаль, что я больше не увижу сына, и он не закроет мне глаза. Это божья кара и мой крест за то, что я совершила в своей жизни большую ошибку. Я бросила любимого человека, когда он заболел и вышла замуж за нелюбимого, с которым и прожила всю жизнь. В жизни у меня была только одна радость – сын. А, теперь его нет рядом! Света пока я еще жива, хочу переписать эту квартиру на тебя. Я уверена, что ты его не бросишь, что ты его любишь. Пригласи завтра нотариуса, я хочу оформить завещание.

Светлана попыталась ее отговорить, но та по-прежнему настояла на нотариусе. Процедура составления завещания оказалась довольно быстрой и через полчаса мать Маркова подписала уже готовый документ. После этого ей опять стало плохо. Светлана вызвала машину скорой помощи. Врач, осмотрев пожилую женщину, отозвал Светлану в сторону.

– Вы, наверное, дочь? Я вам должен сказать, что госпитализировать больную не стоит, она умирает и я бы посоветовал вам подготовиться к похоронам.

Светлана почти не знала эту женщину, но совместное горе сроднило их, и она с искренней болью, восприняла это известие. Бригада скорой помощи уехала, а Света осталась наедине с умирающей женщиной. Она внимательно всматривалась в лицо этой женщины, которая дала жизнь ее любимому мужчине и видела, как жизнь медленно покидает ее тело и разум. Около двенадцати часов ночи Маркова умерла.

Светлана с достоинством похоронила несостоявшуюся свекровь на Арском кладбище. Родственники Марковых узнав, что покойная отписала квартиру Светлане, в похоронах участие не принимали.

***

Максим узнал о смерти матери через три недели после ее похорон. Ему сделали сложную операцию, которая спасла ему почки и мочевой пузырь. Если бы не тот дежурный врач, он бы до утра тогда не дожил.

Марков лежал на койке и смотрел в потолок. Он, не замечал никого и ничего вокруг, рассматривая эти трещины, пытаясь составить из них какую-нибудь фигуру. К нему подошел молодой человек, на плечах которого был наброшен когда-то белый халат.

– Марков Максим? – спросил он и, пододвинув табурет к кровати, присел на него. – У меня к тебе целый ряд вопросов. Первое, о чем хочу тебя спросить, это о твоей драке в камере с осужденным Фоминым. Расскажи мне, что случилось?

Максим сделал удивленное лицо и как раньше, сообщил неизвестному старую байку.

– Сергей Фомин упал сам, за что-то зацепившись ногой.

Человек улыбнулся:

– Вы по-прежнему настаиваете, что Фомин упал самостоятельно без вашей помощи?

– Почему вы не верите в это или вы считаете, что так упасть нельзя? Вы ведь же поверили, что я упал на унитаз так, что пришлось мне делать операцию? А тут не верите!

– Откуда вы знаете, поверил я работникам милиции или нет? Я ведь не ребенок и не наивный. Я знаю, как падают люди, и какие бывают от этого травмы и последствия. Поэтому не верю ни вам, ни милиции. Расскажите тогда, за что вас избили работники милиции? Ведь сдать ментов у вас не считается «западло»?

Максим не стал вступать в полемику:

– Никаких показаний я давать не намерен. Если у вас есть доказательства, доказывайте.

Следователь еще посидел в ожидании, но потом резко встал и удалился. Не успела за ним закрыться дверь, как к Максиму подошел один из заключенных, тело которого пестрело от татуировок.

– Слушай, братишка, какое у тебя погоняло? – спросил он и, увидев удивление, в глазах Максима, продолжил. – Так жить нельзя! У всех есть имена, у собак и кошек клички, а у тебя ничего! Я знаю про тебя все. Как ты гонял ментов на воле и как они с тобой расправились в ИВС. Ты наш парень – вор, а вор не может быть без погоняла. Я слушал, как ты говорил с этим прокурорским. Мне нравится твоя линия. Я бы дал тебе погоняло, если не возражаешь. Будешь Максом. Это хорошее погоняло. Ты должен соответствовать своему второму имени, оно дается, как и имя, всего один раз. Меня можешь называть Резаным. Ты, когда тебе разрешат ходить, найдешь меня на двойке. Меня там каждая собака знает.

– Слушай, Резаный! Я еще не поднялся на зону и числюсь за следствием. Куда меня потом повезут, не знаю, может, в Мордовию или Соликамск, а может, куда-нибудь и на лесоповал. Я это к чему, может, мы больше с тобой и не увидимся никогда. Но, ты здесь первый кто протянул мне руку, спасибо.

– Слушай меня, Макс. Меня знают на зонах, я человек авторитетный и где бы ты ни был, всегда можешь рассчитывать на моих корешей. Они сейчас по всему Союзу сидят. Если они уважают меня, то будут уважать и тебя. Ты вор и этого никогда не забывай. Помни, вор не работает, ты всегда в «отрицаловке» к любым законам. Теперь это твоя жизнь! Поменяешь масть, потеряешь жизнь! Понял? Я знаю, что ты с ребятишками взял меха и хорошо сбыл. Я тебе посоветую помочь пацанам за колючкой. Не забывай этого! Если забудешь, мы тебе напомним!

И получив утвердительный кивок, Резаный с гордо поднятой головой вышел из палаты.

***

Время в больнице текло медленно. Дополнительно обследовав Максима, врачи обнаружили повреждения селезенки и предложили ему еще одну операцию. Марков дал согласие и через день его стали готовить к операции.

Он очнулся на той же койке, в той же палате. Ужасно болел послеоперационный шов, и это не давало ему нормально заснуть. Максим не выдержал боли и застонал. К нему подошла молоденькая медсестра и сделала обезболивающий укол.

Поправлялся Максим медленно. Прошло уже больше месяца, как он находился в больнице. Светлане удалось получить разрешение на посещение его в этом медицинском учреждении. Это был редчайший случай в практике этого заведения. Когда женщина вошла в палату, слезы брызнули из ее глаз. Такого убогого места она еще не видела. Она сразу же почувствовала, что в больнице катастрофически не хватает медперсонала и эту роль исполняли осужденные, работающие в хозяйственном блоке. Халаты на врачах были не первой свежести, а простыни покрыты бурыми пятнами крови и гноя. Светлана присела около кровати на табурет и посмотрела на Максима.

– Максим! Как ты себя чувствуешь? Как попал в больницу? Что произошло?

Максим не стал ничего скрывать и все рассказал. Светлана была в шоке! Это абсолютно не соответствовало тому, что ей сообщали в МВД! Они говорили, что Максим случайно упал в туалете. Теперь она все поняла. Марков попросил ее не поднимать шум, так как не исключал, что ему может быть только хуже от этого скандала.

Когда она рассказала о смерти матери, о ее последней воле, о родственниках, не пришедших на похороны, он нежно погладил ее по голове и попытался поцеловать. Но, боль в животе не дала ему возможности даже приподняться. Его очень волновали результаты следствия, как ведет себя Алмаз, какие показания дает. Подруга рассказала о последних новостях, о том, что Алмаз держится молодцом и за рамки договоренности не переступает. Похоже, милиция решила списать эти преступления на Баранова, а их хотят протащить по делу просто, как скупщиков краденого. Адвокаты довольны таким раскладом и надеются на небольшие сроки.

Это известие обрадовало Маркова. Он впервые за последний месяц улыбнулся. Светлана достала из сумки пакеты с продуктами, но Марков остановил ее. Она не знала, что в тюрьме есть одному нельзя, необходимо делиться с товарищами по неволе. Максим, крикнув дневального по палате. Он попросил его разделить передачу между всеми, кто лежал в палате.

Света смотрела на Максима и не узнавала его. Он стал совершенно другим человеком! От его обычного пренебрежения к людям не осталось и следа. Перед ней был взрослый мужчина, его мысли и слова стали мудрее, справедливее. Он больше говорил о справедливости, о нежности и любви. Эти изменения и радовали, и настораживали ее. Она уже все это слышала раньше от людей, вернувшихся из тюрьмы. Их размышления были однотипны. Все они считали себя обиженными обществом и всегда были готовы мстить ему.

«Ничего отсидит, выйдет и все будет совершенно по-другому, жизнь будет другой, другими будут и мысли. Сейчас он обижен на весь мир и эта обида не дает ему покоя», – успокаивала себя Светлана.

В палату вошел контролер и молча, посмотрел на нее. Она встала, поцеловала Маркова и направилась к выходу. Свидание было окончено.

***

Оле работал в лесничестве. Первое время было трудно привыкнуть к одиночеству. Он жил в небольшом срубе и в принципе был доволен новой жизнью. Сам он никому не писал, и ему никто не писал. Все что происходило в Казани, да и вообще в мире он не знал.

При оформлении на работу ему пришлось сказать кадровику, что паспорт потерял в поезде и назвать все данные своего далекого родственника, которые он хорошо помнил. Кадровик не стал проверять его данные, так как он все моментально понял. С такими людьми он часто встречался в своей жизни. Многие бежали в тайгу от семейных неурядиц, многие скрывал от суда и следствия. Вот и теперь он, молча, оформил карточку формы Т-1, вклеил в нее фотографию Олега и разрешил приступать к работе. С этого момента больше не существовало Лозового Олега. Теперь в место него был Прохоров Александр, уроженец и житель села Алексеевское Алексеевского района Республики Татарстан. Он вышел из конторы и увидев Матвеева направился в его сторону.

– Вот и все, дядя Ваня. Я устроился на работу и теперь, я твой заместитель по охране лесного богатства нашей родины! Так, что давай, дядя Ваня, командуй! Думаю, надо обмыть это назначение, как ты считаешь?

Матвеев направил подводу к ближайшему магазину, где Олег купил все необходимое для работы. Он захотел еще купить ружье, но с этой затеей у него ничего не вышло. Продавец потребовал паспорт и, ему ничего не оставалось, как уйти из магазина.

Матвеев сразу же понял состояние Олега.

– Ты особо не переживай. У меня дома целых пять ружей, я тебе одно обязательно отдам. Только ты с ним прошу тебя, не балуй, ладно?

Олег кивнул, и они поехали по лесной дороге. Он тогда не предполагал, что в это самое время Марков, корчась от боли, валялся в тюремной больнице, а его школьный друг Алмаз, вот уже который месяц «чалился» на нарах, ожидая суда. Теперь он уже не сомневался, что жизнь – это карточная игра, и не всем в ней выпадают козыри.

***

Виктор находился у себя в кабинете, когда его вызвал к себе Носов. Абрамов давно с ним не общался, так как он после выхода с больничного сразу же ушел в очередной отпуск, в котором пробыл более месяца.

– Ты с кем? – спросил он его, как только Виктор переступил порог его кабинета.

Абрамов удивился вопросу и, присев на стул, посмотрел вопросительно на него, давая понять, что не совсем понимаю смысл его вопроса.

– Абрамов! Ты хорошо знаешь мои возможности и сейчас должен определиться на какой ты стороне. Ты, со мной или с начальником Управления. Сегодня министр будет решать вопрос, кто из нас останется у руля, он или я. Предлагаю тебе должность своего заместителя, то есть мою. Но, у меня одно условие, ты должен меня поддержать.

Виктор был ошеломлен! Ходили слухи, что министр недоволен работой Управления, но он никогда не думал, что руководство МВД решиться поменять опытного руководителя их подразделения, на Носова.

– Если ты за меня, подпишись вот под этим заявлением. Я тут пишу о том, что начальник Управления потерял профессиональные навыки, стал удаляться от нужд рядовых сотрудников сыска, погряз в пьянстве и роскоши. Разве ты этого не заметил? Мне, например, это сразу бросилось в глаза, как только я пришел в Управление! Запомни, если ты не со мной, то прямо сейчас, можешь искать работу. Мы вместе работать не сможем! Надеюсь, ты меня понимаешь, ты или заместитель начальника Управления, или никто!

Абрамов не стал читать того, что он написал о начальнике Управления и наотрез отказался подписывать.

– Свободен! Вон из моего кабинета, – прошипел Носов.

Виктор развернулся и молча, вышел.

Около шести часов вечера ему позвонил начальник Управления и пригласил зайти. В кабинете помимо него находился начальник второго отдела, он же заместитель начальника управления Бобров Александр Александрович.

Виктор поинтересовался причиной вызова, но увидев его жест рукой, молча, присел за стол.

– Виктор, я давно наблюдаю за тобой. Ты, сильно вырос за последнее время во всех отношениях. Мы здесь посоветовались с Александром Александровичем и решили тебе предложить должность заместителя начальника управления уголовного розыска. Думаем, что не ошибаемся с ним и рассчитываем на то, что ты нас не разочаруешь.

Поблагодарив за оказанное доверие, Абрамов спросил, кому передать дела своего отдела.

– Решай сам, кто из твоих ребят более достоин. Я верю твоему выбору.

Виктор вышел из кабинета начальника Управления и направился к себе в кабинет. Радость от назначения на новую высокую должность распирала его, но стоило ему только подумать о новых обязанностях, об ответственности, которую он добровольно взвалил на свои плечи, чувство эйфории моментально улетучилось.

Из кабинета он позвонил жене и сообщил ей эту новость. Единственным человеком, кто не разделил с ним эту радость, была именно она.

– Я все понимаю. Понимаю, что ты рад, что руководство заметило тебя. Я тоже рада этому. Но Витя, ты и так совсем не видишь дочь, уходишь утром, она спит, приходишь поздно, она спит. Сейчас будет еще хуже, ты будешь пропадать на работе целыми сутками, а ребенку нужен отец, а не руководитель уголовного розыска! Не получится так, что в борьбе с преступностью ты сам потеряешь дочь? Смотри! А так, я очень рада и горжусь тобой!

Дома он был в районе девяти часов вечера. Дочь уже мирно сопела в своей кроватке, а посреди нашей небольшой комнаты стоял стол с закусками и спиртным.

– Витя, поздравляю! – воскликнула жена. – Какой ты у меня молодец! Давай, выпьем за это!

Он разлил вино по бокалам, и они выпили. Жена обняла его и крепко поцеловала.

– Не шуми только, – шепнула она. – Дочка так ждала тебя, но не выдержала и недавно уснула.

Ему тогда показалось, что дочка опять заметно подросла, а он, к его большому сожалению опять этого не заметил.

***

Был конец октября. Летняя жара была уже в прошлом, дни стали заметно короче и прохладнее. Максима Маркова вывели из камеры и под конвоем повели на тюремный двор, где стоял автомобиль для перевозки заключенных.

Максим быстро по команде конвоира забрался в фургон. Его усадили в специальный отсек, прозванный заключенными «стаканом» и машина плавно тронулась.

Максим слышал, что в соседнем отсеке был еще один заключенный.

– Алмаз! – тихо позвал он.

– Я здесь! – послышался голос Алмаза. – Как брат дела, как здоровье? Я слышал, ты был на больничке, тебя дважды оперировали? Держись Максим, мы еще с тобой погуляем! Сейчас главное – сберечь здоровье!

Алмаз не успел договорить, как вдруг раздался удар резиновой дубинкой по двери и окрик конвоя:

– Что козлы, «разбазарились»! Давно «дубинатором» по почкам не получали? Если желаете, можем напомнить!

Алмаз моментально замолчал. Максим не видел Алмаза с апреля и был несказанно удивлен его внешним обликом, когда увидел его выпрыгивающим из фургона. Парень сильно похудел, и от былого Алмаза осталась лишь половинка, да еще его лучезарная улыбка. Максим с трудом выбрался из фургона и, щурясь от яркого осеннего солнца, стал осматриваться по сторонам, пытаясь определить, куда их привезли.

Первым человеком, которого Максим увидел, была Светлана, стоявшая в стороне от любопытствующих людей и со слезами на глазах следившая, как он с большим трудом шагал от машины в здание суда.

– Давай, поторапливайся! А то бредете, нога за ногу, словно на прогулке! – прикрикнул конвоир и ткнул Максима дубинкой в спину.

В здании суда, их сразу завели в зал заседаний и усадили на лавку у стены. Они сидели рядом и изредка переговаривались между собой. Максим не отрываясь, смотрел только на Светлану, а Алмаз на Лилию, которая была на последних неделях беременности.

Кроме Светланы, в зале присутствовали лишь родители Алмаза. Своих родных Максим так и не увидел. Процесс протекал вяло. Государственный обвинитель с большим акцентом зачитывал результаты проведенных следствием экспертиз, показания подсудимых. Некоторое оживление внес Шамиль Бариев, который стал рассказывать, как он наткнулся на сарай со шкурами. Он проходил по делу в качестве свидетеля и поэтому не стеснялся в выражениях. Суд неоднократно прерывал его и просил избегать нецензурных выражений. Он вновь начинал говорить и никак не мог обойтись без матерщины. В результате суд арестовал его на пятнадцать суток за явное неуважение к суду. Его вывели из зала суда, и прокурор самостоятельно зачитал его показания, которые он дал в момент его задержания со шкурами.

Адвокаты Алмаза и Максима стали доказывать, что каких-либо доказательств, подтверждающих причастность их подзащитных к кражам с меховой фабрики, стороной обвинения предъявлено не было, что все обвинение построено лишь на показаниях подсудимых, которые оговорили себя в процессе следствия, заявив, что принимали участие лишь в сбыте овчинных шкур. Данные показания были сделали ими вынужденно Так как у Фазлеева была беременна сожительница, и постоянные допросы могли отрицательно сказаться на ее здоровье, а у Маркова – мать была при смерти. Единственное, в чем эти ребята виноваты, так это в том, что были знакомы с Андреем Бариновым, неоднократно судимым за различные преступления. Да, он им предлагал совершить разбойное нападение на контейнеровоз, но их подзащитные нашли в себе мужество и, не побоявшись угроз, отказались от совершения этого преступления.

Выслушав прения сторон, суд удалился на совещание, а всех присутствующих в зале заседания попросили выйти в коридор.

***

Алмаз и Максим сидели в зале под наблюдением конвоя. Они тихо разговаривали, стараясь не привлекать внимание конвоя. Максим рассказал, что вместе с ним в камере сидел Сергей Фомин, который оказался милицейской «уткой». Рассказал, как между ними произошла ссора, в результате которой менты его сильно избили. Алмаз удивлялся, как другу удалось вычислить эту подставу. Секретарь пригласила всех в зал. Когда люди расселись, вышла судья, и зачитала результативную часть приговора.

Фазлеев Алмаз за сбыт заведомо краденого имущества приговорен к трем годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии усиленного режима. Максим, помимо этой статьи, был осужден за оказание сопротивления работникам милиции при исполнении ими должностных обязанностей. Ему дали шесть лет с отбыванием наказания в колонии строгого режима и с возмещением ущерба автопарку милиции.

Услышав приговор, Светлана заплакала. Максим смотрел на нее и, стараясь ее как-то успокоить, всем видом пытался показать, что доволен приговором. После того как все родственники покинули зал, конвой повел их уже осужденных, к машине.

– Держись, Максим! – крикнула Светлана. – Я все сделаю, но вытащу тебя из зоны! Верь мне! Я люблю тебя! Слышишь! Люблю!

Их почти силой затолкали в фургон, и машина тронулась.

ЭПИЛОГ

Максим уже пять суток отбывал наказание в штрафном изоляторе, так как демонстративно в присутствии осужденных, отказался выходить на работу в шахту. Администрация колонии спокойно отнеслась к этой дерзости заключенного, который бросил лопату и отказался работать. Марков за свои полтора года успел сменить три лагеря, в которых он зарекомендовал себя только с отрицательной стороны. Его переводили из штрафного изолятора в помещение камерного типа, надеясь, «сломать» его волю, но все попытки были безрезультатными, он по-прежнему держал воровскую марку. Его авторитет быстро рос среди осужденных. Вскоре, он был назначен ворами в законе «смотрящим над положением» в этой зоне.

Зона, куда он в этот раз попал, именовалась среди осужденных не иначе, как «красная», то есть в ней власть над осужденными держали «общественники», или как еще их называла администрация, «лица, осознавшие содеянное и вставшие на путь исправления». Таких зон, как эта в Воркуте, было всего две. Остальные жили по обычным воровским законам.

Зона была рабочей, и каждый день десятки заключенных, отправлялись в забой добывать уголь. Случай с Максимом был первым за последние полгода, когда зэк отказывался работать. Раньше там процветали воровские законы, но с приходом нового начальника, жизнь в зоне резко изменилась. Кого-то из «отрицаловки» удалось сломать, кого-то перевести в другие колонии. Ходили слухи, что отдельных заключенных просто убили, списали, как погибших в забое от взрывов метана. Никто не проверял достоверность этих слухов. Зона числилась благополучной и комиссии туда не приезжали.