Рауль Валленберг: «Железная маска» Сталина, или Алый Первоцвет

Евреи из Венгрии по пути в газовую камеру

Когда осознание того, что происходит с евреями в провинции, оформилось окончательно, Еврейский исполнительный комитет в Будапеште выпустил листовку, адресованную «христианскому народу Венгрии, с которым мы рядом, бок о бок, разделяя все его беды и радости, жили в своем отчестве в течение тысячелетия». В листовке подробно описывались ужасы депортации и выражалась вера евреев в «присущее венгерскому народу чувство справедливости». Листовка заканчивалась следующим образом: «Если же мы обращаемся к венгерскому народу тщетно, когда умоляем лишь о сохранении нашей жизни, мы попросим его только об одном – чтобы нас избавили от ужаса и жестокости депортации и положили конец нашим страданиям дома, позволив нам, по крайней мере, покоится в земле родины»» [4]

Коснулась эта беда и партнера Рауля Валленберга по Центрально-европейской торговой компании – Коломана (Кальмана) Лауэра. Приведем соответствующие письма из книги [8].

Машинописное письмо Коломана Лауэра (Стокгольм, 23.05.1944) Якобу Валленбергу (Стокгольм)

DR. KOLOMAN LAUER

DIREKTÖR I

MELLANEUROPEISKA HANDELS A.-B.

STOCKHOLM 23/5 1944

Besv. 23/5

Herr Bankdirektör Jacob Wallenberg

Stockholms Enskilda Bank AB

Stockholm 16

Я взял на себя смелость побеспокоить Вас следующим вопросом. Разумеется, Вы знаете о ситуации с евреями в Венгрии. В течение двух последних недель родственники моей жены депортированы неизвестно куда. Моему тестю 79 лет и моей свекрови 74 года, они потеряли двух сыновей в Первую мировую войну, а их третий сын, врач, был депортирован шесть недель назад.

Я сделал несколько попыток спасти их и мою пятилетнюю племянницу – пока все напрасно – т.к. они не смогли получить временный шведский паспорт и, т.о., защиту шведской миссии, из-за того, что я не шведский гражданин. По рекомендации судовладельца Свена Салена я теперь хочу подать заявку на шведское гражданство. Я был бы очень обязан, если бы Вы могли выдать мне сертификат, который я мог бы приложить к подаваемым документам.

Кроме Свена Салена, следующие лица/организации выдали мне сертификаты, подтверждающие мою работу и вклад в развитие шведской промышленности:

– Шведский кооперативный союз и Оптовое общество,

– Эрик Бьоркман (менеджер Skandinaviska Banken),

– капитан Георг Остердал (председатель Шведской федерации оптовиков и импортеров, Гетеборг),

– депутат Гёста Лидберг (председатель шведского Конного экспортного комитета),

– армейский ветеринарный хирург Хенрик Брейде, Хельсинборг, а также несколько импортных фирм в сфере производства продуктов питания.

По мнению моего адвоката, у меня есть шанс получить шведское гражданство…

Искренне Ваш,Коломан Лауэр

Машинописное письмо Якоба Валленберга (Стокгольм, 23.05.1944) Коломану Лауэру (Стокгольм)

ID 23 May, 1944

Dr Koloman Lauer

Mellaneuropeiska Handels A.-B.

S t o c k h o l m

Отвечая на Ваше сегодняшнее письмо, я рад послать Вам прилагаемый серти-фикат, который Вы просили. Надеюсь, что это поможет Вам в связи с Вашим обращением на получение шведского гражданства.

Искренне Ваш,JW

Машинописное письмо Рауля Валленберга (Стокгольм, 23.05.1944) Якобу Валленбергу (Стокгольм)

RAOUL WALLENBERG

Bragevägen 12, Stockholm

Telephone [phone] May, 1944

Acknowledged on 24 May, during absence

Office:

Mellaneuropeiska Handels AB

Strandvägen 7 a,

Telephone 67 22 83—4

Дорогой Якоб!

Д-р Лауэр, который вместе со мной является руководителем Центрально-европейской компании, отправил Вам сегодня письмо, с просьбой о сертификате, который он намерен представить властям в связи с его просьбой о шведском гражданстве.

Причина, по которой д-р Лауэр подает просьбу…, прожив лишь пару лет в Швеции, заключается в том, что т.о. он сможет получить помощь шведской миссии в Будапеште родителям его жены, их детям, которые из-за последних законов относительно евреев были депортированы.

Ему необходимо подтверждение того, что он вел бизнес с банком в течение ряда лет и что он делал это корректно. Если бы ты мог добавить, что он обладает большим опытом в отношении пищевой промышленности и связанных с этим вопросами транспортировки, а также является достойным гражданином, то ценность такого сертификата возросла бы. В связи с моей должностью, я очень заинтересован в личном благополучии д-ра Лауэра и был бы очень признателен, если бы ты смог предоставить ему такой сертификат.

Цель состоит в том, чтобы незамедлительно подать все документы по этому вопросу в канцелярию губернатора Стокгольма уже в пятницу, когда Сален будет говорить с Нотиным.

Твой любящий,Р. Валленберг

Машинописное письмо секретаря Якоба Валленберга (Стокгольм, 24.05.1944) Раулю Валленбергу (Стокгольм)

ID 24 May, 1944

Mr Raoul Wallenberg, Architect

Mellaneuropeiska Handels AB

Strandvägen 7 a,

S t o c k h o l m

В отсутствие г-на Якоба Валленберга, я настоящим подтверждаю получение Вашего вчерашнего письма относительно д-ра Лауэра. Я не премину передать это письмо г-ну Валленбергу, как только он вернется.

Позволю себе заметить, что д-р Лауэр, обратившись лично к г-ну Валленбергу вчера, уже получил сертификат, который он просил.

Искренне Ваш,Нильс Свенссон Секретарь

4.6. Дневник Евы Хейман

В качестве документального свидетельства тех страшных дней приведем отрывок из дневника Евы Хейман [9], венгерской Анны Франк.

Ева Хейман

Ева Хейман родилась в еврейской светской семье. Она жила с бабушкой и дедушкой (супруги Рац), которые были владельцами аптеки. Её родители развелись, когда Ева была совсем маленькой, и мать (Агнес, Ева звала ее Аги) вышла замуж за известного писателя и публициста, венгерского еврея Бела Золта, жившего в Будапеште. Отец Евы, архитектор Бела Хейман, со своей матерью (бабушка Луиза (Вайслович) в дневнике Евы) также жили в Надь Варад. 17 октября 1944 года Ева погибла в газовой камере Освенцима. Ей было 13 лет. Еве так и не удалось спастись, но она спасла свой дневник с помощью Маришки Сабо, венгерки, раньше помогавшей бабушке Евы по хозяйству. Однажды один, как о нём пишет в дневнике Ева «добрый жандарм», позволил Маришке зайти на несколько минут к семье Рац в гетто, где Ева передала ей дневник и попросила его спрятать. Вместе с Евой в Освенциме погибли ее бабушка и дедушка, но спаслись её мать Ева и отчим Бела Золт. Их спасение из гетто города Надь Варад (после войны – румынский город Орадя) описано в книге Золта «9 чемоданов», опубликованной в журнальной версии в 1946—1947 годах и ставшей одной из первых книг о Холокосте.

Северная Трансильвания в составе Венгрии

Золт и Агнес, которая выздоравливала после перенесённой операции, находились в больнице, расположенной в гетто, когда началась депортация евреев в Освенцим, куда каждую неделю отправлялся очередной эшелон. Туда же должны были отправить и пациентов больницы. Один из врачей, знавший книги Золта, предложил план спасения его, Агнес и ещё нескольких евреев путём создания в больнице якобы тифозного барака, куда немцы боялись бы заходить. Об этом знала, судя по дневнику, и Ева, которая также должна была спастись. Однако сделать это не удалось, и в очередном эшелоне Ева с бабушкой и дедушкой отправились в Освенцим. Спасла Золта и Агнес из гетто одна из их близких будапештских подруг, которая, приехав в Надь Варад, подкупила венгерских жандармов, охранников «тифозного» барака больницы, и с поддельными паспортами поездом доставила их в Будапешт, где их одиссея спасения продолжилась благодаря деятельности Рудольфа (Реже) Кастнера, одного из руководителей «Ваадат ha-Эзра вэ ha-Ацала» (далее «Ваада»), венгерского комитета помощи еврейским беженцам из Польши и Словакии, созданном в январе 1943 года. Кастнер вёл переговоры с нацистами о выкупе евреев, сначала с Эйхманом, а затем с доверенным лицом Гиммлера Куртом Бехером. Нацисты согласились дать разрешение на выезд в Швейцарию 1686 венгерским евреям за 8,6 млн швейцарских франков. Первая группа поездом достигла Швейцарии в июне 1944 года. Вторая группа евреев, в которой находились Золт и Агнес, была доставлена в лагерь Берген-Бельзен, откуда через несколько месяцев была отправлена в Швейцарию. После войны Маришка Сабо передала дневник Евы Агнес, которая два года думала публиковать его или нет и наконец напечатала в своей редакции. Было ли что-то в дневнике, что могло не понравиться ей? И написала ли Ева, что мать обещала её спасти, но ничего не сделала для этого? Она же говорила Еве, что если придётся, она будет с ней в одном вагоне эшелона, уходящего в Освенцим. Едва только дневник (возможно, как многие считают, с купюрами, сделанными Агнес при редактировании) был опубликован в 1948 году, как мучительно переживавшая страшную нравственную пытку Агнес покончила с собой, приняв яд. Бела Золт в 1945 году основал в Венгрии радикальную буржуазную партию, был избран в парламент и умер в 1949 году, ещё до захвата власти коммунистами. Дневник Евы Хейман, как и дневник Анны Франк, стал бесценным документом Холокоста, потрясающим свидетельством беспримерной трагедии миллионов европейских евреев.

Дневник Евы Хейман

Вот отрывок из дневника Евы в переводе автора с американского издания дневника – книги [9].

«13 февраля 1944 года

Мне исполнилось тринадцать лет. Я родилась в пятницу тринадцатого числа. Аги ужасно суеверна, хотя ей стыдно признаться в этом. Это первый раз, когда Аги не пришла на мой день рождения. Я знаю, что она собиралась на операцию, но думала, что ей все же удастся приехать. В Вараде есть хорошие врачи. Аги сейчас счастлива, дядя Бела уже вышел из тюрьмы. Аги очень любит дядю Бела, Я тоже его люблю. Бабушка говорит, что нет другой души, которую любит Аги кроме дяди Бела, включая меня. Но я не верю в это. Может быть, когда я был маленькой, она не любила меня, но теперь она меня любит. Тем более, что я обещала стать фотожурналистом и выйти замуж за арийца-англичанина. Бабушка говорит, что к тому времени, когда я выйду замуж, будет уже неважно, мой муж еврей или нет…

Для меня всегда устраивали праздник в день рождения. Но уже в прошлом году были только два мои лучших друга: Марика Кечкемети, моя двоюродная сестра, и Анико Пайор, Аги тоже была. Моя бабушка сказала, что не разрешит праздновать день рождения, так как арийцы не должны говорить, что еврейские дети хвастаются…

Бабушка говорит, что я буду красивее, чем Аги, что она очаровательна, но я буду иметь современную фигуру. Это потому, что я много занимаюсь спортом, плаванием, катанием на коньках, велосипедом, верховой ездой и упражнениями…

14 февраля 1944 года

Сегодня я сняла свой велосипед с чердака. Через две недели я смогу начать кататься. Мне нравится кататься на велосипеде, а мой велосипед – настоящий, а не детский велосипед. Но я не хочу, чтобы велосипед напоминал мне о Марте.

17 февраля 1944 года

Аги сказала бабушке Рац, что лучше не обращать внимания на то, что я рев-нива. У каждого ребенка есть свои недостатки. Аги знает детей, которые постоянно лгали, и даже крали. А я действительно почти не лгу – в основном в школе, или моему французскому учителю, когда не сделала домашнее задание, Тогда я говорю, что у меня была головная боль или зубная боль.

21 февраля 1944 года

Я забыла о тебе в эти последние несколько дней, дорогой дневник, потому что у меня не было времени писать. Мы получили наши табели за первую полови-ну года. Анни Пайор и я – лучшие из класса. Юсти (гувернантка Евы, была гувернанткой и ее матери, Агнес. – прим. авт.) была здесь сегодня, она очень обрадовалась табелю, и подарила мне четвертый и пятый тома «Маленького повстанца». Я люблю Юсти больше, чем кого-либо еще на свете, немного больше, чем Аги, но сразу после нее – Аги, затем папа и сразу после него – дядя Бела и дедушка с бабушкой Рац, затем бабушка Луиза. Бабушке Рац не следует рассказывать об этом, потому что она сразу упадет в обморок.

14 марта 1944 года

Аги здесь. Я долго не писала в тебе, дорогой дневник. Но я была очень занята. Я много занималась, потому что Анни вышла вперед, и хотя она моя лучшая подруга, я не могу этого допустить. Я очень люблю Анни, и Аги считает, что у нее хорошее влияние на меня, но все же я немного завидую ей… Дорогой дневник, ты хочешь узнать что-то интересное? Когда мы были вдвоем, двух минут не прошло как Аги, будто увидела прямо на дне моей души, спросила меня: «Итак, Ева-кукла (она всегда называет меня так), у тебя есть какой-то секрет, который ты хочешь мне рассказать, не так ли? Я просто не понимаю, как Аги догадалась, что я влюблена в Пишту Вадаш. Знаешь, дорогой дневник, я сразу рассказала ей все! Иногда я даже иду в сторону магазина Вадаш, когда мне действительно нужно пойти в другую сторону… И иногда я вишу на окне в течение десяти минут, глядя на магазин Вадаш… Дорогой дневник, Агис дома, и мне все равно, идет ли война! Конечно, это отвратительно для меня, потому что так много людей страдают. Я имею в виду, что самое замечательное в мире, когда вся семья всегда вместе. У нас это очень редко!

16 марта 1944 года

Во второй половине дня папа тоже был здесь. Он посетил Аги и дядю Белу. Они разговаривали как друзья. Аги всегда говорит мне, что она никогда не сердилась на папу, и объясняет, что я должна любить своего папу так, как я ее люблю. Даже если они развелись, я – ребенок их обоих. Дорогой дневник, у меня много домашних заданий. С тех пор, как Агис здесь, я почти перестала учиться, и что-то неприятное может случиться со мной в школе.

18 марта 1944 года

В Пеште постоянные воздушные тревоги. Дорогой дневник, я так боюсь, что и здесь будут воздушные налеты. Я не могу писать, потому что я все думала о том, что произойдет, если в конце концов, они станут бомбить Варад. Я хочу жить любой ценой.

19 марта 1944 года

Мой маленький дневник ты самый счастливый, потому что ты не можешь почувствовать то огромное несчастье, которое случилось с нами. Немцы пришли к власти! То, чего боялся только дядя Бела, действительно случилось… Это первый день, когда Аги встала с постели на обед, дедушка даже заметил, что она так слаба, как осенняя муха, но она сидела и ела вместе с нами. Был отличный пуншевый торт, вино и кофе эспрессо. Никто не включал радио весь день. В полдень дядя Бела хотел послушать новости, но Аги умоляла его не делать этого: «Сегодня не будем беспокоиться о политике, давайте жить нашей обычной жизнью…» Каким-то образом стало известно, что дядя Бела и Аги были здесь и днем. Приехали подруги Аги. Дядю Бела посетил его лучший друг в Орадя, дядя Шандор Фридландер. Большая толпа собралась, когда дядя Бела и дядя Шандор Фридландер вышли в кафе. Менее чем через десять минут дядя Бела и дядя Шандор Фридландер вернулись, оба белые, как стена. Я все еще слышу голос дяди Шандора: «Нам всем конец… немцы находятся в Будапеште с утра».

21 марта 1944 года

Друзья Аги и знакомые дяди Белы провели весь день в нашем доме. Теперь все в городе знают, что они здесь, и каждый ищет их советов. Дядя Бела говорит всем, что надо достать фальшивые документы и перебраться в Румынию. Но у бабушки странно бегают глаза, когда она слышит о побеге, да и с Аги невозможно бежать, так как ее шрам все еще болит…

26 марта 1944 года

С тех пор, как немцы здесь, я могу думать только о Марте. Она также была ребенком, но немцы убили ее. Но я не хочу, чтобы они убивали меня. Я хочу стать фотожурналистом и в возрасте 24 лет выйти замуж за англичанина-арийца…

27 марта 1944 года

Юсти пришла сегодня. Она ужасно заплакала и сказала, что г-жа Порослай хотела позволить мне спрятаться в своей усадьбе, но г-н Порослай даже не хотел слышать об этом. Тем не менее, я могла бы жить в свинарник, или в конюшне, я бы работала везде, пасла бы овец, только чтобы меня не застрелили немцы, как Марту.

29 марта 1944 года

Сегодня пришли из еврейской общины, и забрали почти все белье. Немцы требуют почти каждый день что-то от евреев, то пишущую машинку, в другой день – ковры, сегодня – постельное белье. Сначала бабушка попыталась договориться, затем она сказала, что это бесполезно, и пусть они все это возьмут. Она даже не хотела что-то выбирать – просто передала ключи от постельного белья этим совершенно незнакомым людям, те самые ключи, которые в прежние времена ей нелегко было дать даже Юсти или Аги. Сегодня снова пришла Юсти. Ее глаза были красными от плача, как будто она была еврейкой сама. Она говорит, что умрет, потому что она не может спасти меня – кого она больше всего любит в этом мире – от того, что меня ждет.

5 апреля 1944 года

Бабушка Луиза была очень счастлива видеть меня, она очень спокойна. Говорит, что не боится смерти. Да, но ей 72 года, а мне всего 13 лет. Бабушка Луиза беспокоится только о моем отце, моей тете, тете Лили и мне. Она говорит, что сейчас крайне важно оставаться здоровым, потому что тогда все можно вытерпеть. Между тем, женщина прибежала с новостью о том, что Эмиль Вайслович был арестован и доставлен в начальную школу на улице Корош. Немцы и венгры ворвались в его гостиницу и лишили его всего, что могли. Хотя бабушка не разговаривает с Эмилем Вайсловичем, она была в ужасе. Она считала, что венгры не посмеют так обращаться с ним после того, как в прошлом он был избит румынами из-за своей про-венгерской ориентации. Теперь они даже помогли немцам ограбить отель вместо того, чтобы его защищать.

7 апреля 1944 года

Сегодня они пришли за моим велосипедом. Я почти устроила из этого большую трагедию. Знаешь, дорогой дневник, я была ужасно напугана уже только тем, что полицейские вошли в дом. Я знаю, что полицейские приносят с собой только неприятности, куда бы они ни пришли. У моего велосипеда был правильный номерного знак, и дедушка заплатил за это налог. Жандармы пришли, потому что в мэрии было зарегистрировано, что у меня есть велосипед. Теперь, когда все кончено, мне так стыдно, как я вела себя перед полицейскими. Дорогой дневник, я бросилась на землю и держась за заднее колесо моего велосипеда кричала им: «Позор вам за то, что отняли у девушки велосипед! Это грабеж! «Мы продали тогда мой старый велосипед, мою жилетку и старое зимнее пальто дедушки, добавили деньги, которые у нас были. Мои бабушка и дедушка, Юсти, Аги, бабушка Луиза и папа, все вместе, купили мне этот велосипед. У нас еще не было всей суммы, но Гофман не продавал велосипед кому-либо еще, и он даже сказал, что я могу взять велосипед сразу. Но я не хотела брать велосипед домой, пока у нас не было всех денег. Однако я спешила к магазину всякий раз, когда могла проверить, там ли еще красный велосипед. Когда вся сумма была наконец собрана, я пошла в магазин и взяла велосипед домой, только я не ехала на нем, а вела его обеими руками, как большую, красивую собаку. Я восхищалась велосипедом и даже дала ему имя Пятница. Это имя от Робинзона Крузо, но оно подходит для велосипеда. Прежде всего, потому что я привела его домой в пятницу, а также потому, что Пятница является символом преданности, он так был предан Робинзону. «Велосипедная Пятница» будет предана и «Еве Робинзон», и я оказалась права, потому что в течение трех лет этот велосипед никогда не вызывал у меня никаких проблем, то есть никогда не ломался, никаких расходов на ремонт не было. Марика и Анни также дали названия своим велосипедам. Велосипед Марики назвали Хорси, а велосипед Анни назвали Берки только потому, что это такое смешное имя.

Один из полицейских был очень раздражен и сказал: «Очень нам нужно видеть, как еврейка ломает такую комедию, когда у нее отбирают велосипед. Никто из евреев не имеет больше права на велосипед. Евреи также не имеют права на хлеб. Они не должны жрать, а оставить пищу для солдат.» Ты можете себе представить, дорогой дневник, как я себя чувствовала, когда они говорили мне все это. Я слышал об этом только по радио или читала в немецкой газете. Тем не менее, все иначе, когда вы читаете что-то и когда это швырнут вам в лицо. Особенно, во время, когда они отбирали мой велосипед. Собственно, что думает этот противный полицейский? Что мы украли велосипед? Мы купили его у Гофмана за наличные, а дедушка и все остальные заработали эти деньги. Но ты знаешь, дорогой дневник, я думаю, что другому полицейскому стало жалко меня. «Тебе должно быть стыдно за себя, коллега- сказал он, – твое сердце из камня? Как ты можешь говорить это такой красивой девушке?». Затем он погладил мои волосы и пообещал хороший уход за моим велосипедом. Он дал мне квитанцию и сказал мне не плакать, потому что когда война закончится, я получу свой велосипед обратно. В худшем случае, потребуется ремонт у Гофмана.

Аги сказала, что на этот раз нам повезло, но в следующий раз мы должны позволить им делать все, что бы они ни захотели. В любом случае нельзя им помешать, и мы не должны дать этим вонючим мерзавцам видеть, как мы страдаем. Тем не менее, я не понимаю Аги. Меня не волнует, знают ли они или не знают, что мы страдаем. Нетрудно видеть, что если все, что у вас есть, отбирают, и скоро у вас даже не будет денег, чтобы купить еду, вы страдаете.

Но что это значит? Аги не нужно обнимать велосипедное колесо и рыдать, чтобы кто-нибудь глядя на нее, смог сказать, что она не только страдает, но днем и ночью дрожит от того, что ждет дядю Бела.

1 мая 1944 года

Мой маленький дневник, отныне я вижу все, как во сне… Мы начали упаковывать вещи, согласно тому, что Аги видела на плакате. Я знаю, что это не сон, но не могу в это поверить. Мы также можем взять постельное белье, но мы не знаем, когда они придут, чтобы забрать нас, поэтому пока не можем упаковать постельное белье. Аги варит кофе весь день для дяди Белы и бабушка пьет коньяк. Никто не говорит ни слова. Мой маленький дневник, я никогда так не боялась!

10 мая 1944 года

Мы здесь пять дней, но, честное слово, это похоже на пять лет. Я даже не знаю, как начать писать, так много ужасных вещей произошло с тех пор, как я в последний раз писала… Я понятия не имею, что будет дальше, я всегда думала, что это самое худшее, теперь я понимаю, что может стать еще хуже, намного хуже. До сих пор там была еда, а теперь у нас ее не будет. Внутри гетто мы могли посещать друг друга, а теперь нам не разрешают выйти из дома… Аги не возражает уже ни против чего, если они оставят нас в живых, вот о чем она постоянно говорит… Прошлой ночью я мечтала о Юсти, мой маленький дневник, а утром проснулась, плача.

17 мая 1944 года

Ты видишь, мой маленький дневник, я сказала вам на днях, что все может быть хуже? Посмотри, как я была права? Они начали допросы на пивной фабрике Дрехера. Ты знаешь, мой маленький дневник, жандармы не верят евреям, что у них ничего не осталось… Теперь все в доме дрожат от страха, гадая, когда их заберут на избиения на фабрику Дрехера.

18 мая 1944 года

Вчера то же самое случилось со мной, мой маленький дневник, как и с Марикой. Я не могла уснуть и подслушала все, о чем говорили взрослые. Сначала я услышала только разговор Аги и дяди Банди Кечкемети, они знают все из больницы. Oни оба говорили, что в Дрехере не только избивают людей, но и используют электрический шокер. Аги говорила это таким кричащим голосом, что если бы не она сказала это, я думала бы, что все это выдуманная история ужасов. Аги сказала, что они привезли людей из Дрехера в больницу, у которых кровь текла из носа и рта, некоторые зубы были выбиты, а их подошвы настолько опухли, что они не могли стоять. Мой маленький дневник, Аги также говорила о том, что жандармы делают там с женщинами. Я просто не хочу это записывать. Я просто не могу записать это, хотя ты знаешь, мой маленький дневник, у меня не было секретов от тебя. Я также слышала, дедушка сказал в темноте, что здесь, в гетто многие люди совершают самоубийство. В аптеке гетто достаточно яда и дед дает его некоторым пожилым людям, которые просят об этом. Дед добавил, что он был бы очень рад самому взять цианид и отдать часть бабушке. Услышав это, Аги начала плакать, и я услышал, как она подползла к дедушке и все еще плача сказала: «Терпение, папа, это не может продолжаться вечно.»