La Critica (первая книга казанской трилогии)

Окунь сменил тактику поиска и стал аккуратно выкладывать содержимое сумки на стол; что там только не было; настоящая лавка чудес, или новогодний подарочный набор наркомана.

– А вот! – наконец отыскал Окунь нужную баночку из-под аскорбиновой кислоты.

– И что с ней делать? В яйца втирать? – с интересом смотрел я внутрь баночки и осторожно вдыхал аромат сушёной ромашки.

– Курить, Вадим, – пояснил Окунь. – Завидую тем, кто ещё не пробовал эту дрянь, – у них ещё всё впереди. Меня уже не вставит, как в первый раз.

– Не знаю, я вообще-то обещал сегодня вернуться домой в адеквате, – я потрогал пальцем «ромашку».

– Решай. И не тычь пальцАми!..

– Я домой возьму. Дуну на досуге. Сколько её надо, чтобы фуражку сорвало? – я всё ещё принюхивался к травке.

– Да всего ничего: полтяпки. Первый раз. А потом дуй, не дуй – один хуй. Я сыпану для тебя в пакетик, заберёшь перед уходом.

– Дорогое удовольствие? – на всякий случай поинтересовался я, ведь тайны мироздания дорогого стоят.

– Неа. Твенти бакс.

– У Стальского возьмёшь деньги, когда он выйдет. Окэ?

– Ок.

В предбанник вошёл стройный мужчина лет сорока пяти в сопровождении высокой молодой красавицы. Оба они, как и я, были завёрнуты в простыни. Мужчина слегка кивнул мне. Я привстал с места и протянул для пожатия руку. Он дружелюбно протянул свою. Это была рука хорошо питающегося человека, – тёплая, нежная, мягкая, но сильная.

– Элем, – назвался мужчина.

– Вадим, – отрекомендовался я.

– Вадим La Critica! – утвердительно промолвила его спутница и укусила себя за тот палец, которым только что показала на меня.

– Вадим, – повторил я для девушки и снова уселся.

Вновь прибывшие рассматривали ассортимент.

– Что рекомендуешь, Окунь? – спросил мужчина.

– Взбодриться? Расслабиться? – задал уточняющие вопросы Окунь.

– Какие-то места взбодрить, какие-то – расслабить. Ха! – пришёл в восторг от своей остроты мужик и ущипнул свою спутницу за мягкое место.

Девушка весело взвизгнула и обратилась к Окуню: «А это у вас коксик?»

– Собственной персоной, – подтвердил Окунь. – «Депутатская перхоть» – первоклассный продукт.

Девушка умоляюще посмотрела на своего спутника и проканючила: «Хочу коксику, дорогой!..»

Успокоенный и вдохновлённый косяком, я решил посмотреть, что происходит «на сцене» и направился в основное помещение. «Ладно. Я тоже по белому проедусь. Окунь! На мой счёт», – выходя, услышал я обрывки диалога в предбаннике.

*****

Я с опаской шагал в сторону основного помещения. Люди явно разминались перед чем-то серьёзным, а пока были разбиты на группки по два-три-четыре человека. Стальский в компании Шубы и двух девушек. Я пытаюсь привлечь его внимание, но он, видимо, не желает отвлекаться. Я замечаю, что на меня никто не обращает внимание. Прогуливаюсь как на экскурсии, украдкой глазею на людей. Бросаю взгляд на группку Стальского. Мелькает чей-то огромный член. О, Боже, это член Стальского. Зачем я на это смотрю?! Какой большой неполиткорректный член!.. Он, конечно, упоминал, что «его удав длиной в тридцать три попугая», но я всё-таки думал, что он преувеличивает. Ухожу в другой конец помещения, ближе к бассейну. Страсти накаляются. Некоторые девушки стоят на коленях, но не молятся. Чтобы обуздать нервозность начинаю вести мысленный монолог: «…. О, Господи! Что это?! Иллюстрация к выражению «палка о двух концах»? А теперь началось «…о трёх концах»! «Здравствуйте… «Никогда не доверяй человеку с маленьким членом», – как говорят туземцы Новой Гвинеи. Ха-ха! Хо-хо…» «Что за той стеклянной дверью?..»

Я приближаюсь к двери, за которой горит свет, но не решаюсь прикоснуться к ручке. Мимо проходит уже знакомый огромный мужик, и я робко обращаюсь к нему:

– А сюда можно?

– Да-да, проходи; они обожают зрителей, – радушным жестом приглашает он меня, открывая магнитную стеклянную дверь.

Я ступаю в другое помещение. Замечаю, что мой знакомец не зашёл.

Джакузи. Или скорее маленький бассейн. Люди сидят на бортиках, перешёптываются и смотрят вниз. Бассейн без воды… «Так-так…» Ароматные свечи и благовония. «Романтика что-ли?» – я сделал шаг к чаше джакузи, заглянул внутрь и отпрянул в ужасе.

*****

– Держись подальше от окон, – проникновенно и серьёзно сказал мне Окунь, передавая пакетик с чудо-ромашкой, когда я пробегал мимо него к выходу.

*****

Я гнал машину по ночному городу, стараясь встречным ветром вымести воспоминания увиденного. «С широко закрытыми глазами» Стэнли Кубрика – фильм для юношества в сравнении с тем, что происходило в этой сауне. «Калигула» помноженный на «Сто двадцать дней содома» в «Необратимость» степени, – вот чему я был свидетелем; и всё-таки вышеперечисленные фильмы, – несомненно, шедевры киноискусства, а то, что было там – отвратительная бесформенная пульсирующая масса, лишённая всякого объединяющего замысла. Или объединяющий замысел всё-таки был? Во всяком случае – это не искусство. Но, это и не должно быть искусством. Почему же не должно? Ах, к чёрту всё. Красный свет. Торможу. «Ещё некоторые светофоры работают», – отвлёкся я простой мыслью. Позвоню Марте. Боже, как я устал. Я засыпаю. У меня аффект. Нет, звонить поздно. Марта спит. Уже давно зелёный свет. Скорее домой, в нашу крепость.

По Чудино я уже ехал как во сне. Потом наша во все времена года убитая просёлочная дорога. Один по кругу тонированный Рейндж на обочине; я моргнул фарами, Рейндж моргнул в ответ. Ворота. «Давай-давай, скорее, раздвигайтесь», – мысленно говорил я. Ворота сегодня слишком медленно расползаются. Я вываливаюсь из двери машины и плетусь к входной. Поворачиваю ключ, открываю, вхожу в тёмную прихожую, спотыкаюсь о чью-то обувь, тихо матерюсь; прохожу в гостиную-столовую-кухню, чтобы налить себе сто граммов чего-нибудь крепкого. Телевизор включен; забыли выключить или поставили на таймер, или я не знаю что ещё. Свет не включаю, – и так найду то, что хочу. Какой-то шорох на диване. «Какого чёрта…», – успеваю подумать я, и тишину разбивает шёпот:

– Long day? – Джессика с дивана перед телевизором.

– Чисес Крайст, Джессика! Тебя в темноте не видно! – совершенно без иронии шепчу я. – Я чуть не умер от страха. Знала бы ты, что я сегодня пережил.

– Дринк? Ми ту, – Джессика поднялась с дивана и направилась к бару. – So…

– Не знаю. Давай… виски. Нет! Текилу. Сто пятьдесят, – шепчу я.

Джессика разливает по двум стаканам. Мы чокаемся и отпиваем по половине. Вроде мне легче. Хочу спать без снов. Стакан возьму с собой в ванную.

– Ладно. Гуд найт. Я пошёл в душ. Что сама-то не спишь? – спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, выхожу из комнаты.

Как я и предполагал: стоя под струёй воды, меня обуял страх и отвращение, и, допил текилу, я принялся за тщательную чистку зубов.

Вышел из ванной обновлённым. Чувствовал себя почти чистым. Аккуратно, стараясь не шуметь, открыл дверь нашей спальни. Приглушённый свет одной из ламп. Марта спит или лежит с закрытыми глазами почти посередине кровати. Ещё два шага и я усну. Ещё шаг. Да. Я на месте.

– Марта, подвинься.

– Всё хорошо?

– Не знаю, завтра поговорим, я сплю.

– Ну-ка, не спи.

– Всё завтра. Я два раза по дороге чуть не уснул.

– У меня на тебя другие планы.

– «Ваши ожидания – это ваши проблемы…»

– Посмотрим.

– Зачем ты снимаешь пижаму, здесь не жарко?

– Сейчас будет жарко.

– Ты чего задумала? А?

– Попробуй догадаться.

– От меня сегодня ничего не дождёшься.

– Спорим?

– На что угодно.

– А сам-то говорил: «Марточка, с тобой я могу заниматься любовью и под ледяным душем и перед эшафотом…» Ответишь за слова?

– Не знаю.

– Ладненько… Пристегните ремни.

– Так я и сам могу.

– Ах, ты!.. Ну, держись.

– Эти галстуки от кого-то там Bellini, ты сама мне их дарила…

– Всё равно не носишь…

– На Новый Год…

– Замолчи. Ах…

– Так-так, что-то происходит. А у меня руки не затекут? А ты отвязать не забудешь?

– Здесь я задаю вопросы.

– Хм… Кажется меня возбуждает эта игра в допрос с пристрастием.

– Вот. Почти готово. Мы на правильном пути… Да… Да, милый!..

– Я засыпаю; продолжай без меня; утром расскажешь, как всё прошло.

– Не так быстро… Не так… А!

– Тихо! Разбудишь Джессику.

– А!!

– Ничего себе! Марта Стальская, ты быстрая как Формула Один. Для девушки это комплимент.

– Потому что я начала до твоего возвращения.

– Умница. Теперь я могу уснуть.

– Теперь ты можешь, но не уснуть.

– Отвяжи меня, пока не забыла.

– Хочешь помочь себе руками?

– Ага, как в старые добрые… Не важно. Ты куда?

– Вниз.

– Зачем? Ах, в этот низ! Я-то подумал на первый этаж.

– Ммм…

– Девушка, вам разве не говорили, что говорить с набитым ртом некрасиво?..

– Я могу прекратить.

– Нет! Не останавливайся. Кажется, я уже не так сильно хочу спать.

– Мм?..

– Да. Ого, какой энтузиазм! Кажется, я проспорю…

– М-м…

– Чёрт, я сейчас проспорю!.. Уже сейчас.

– Ммм…

– Я проигрываю спор!.. Не останавливайся!..

– …

– Ох, чтоб я сдох! Ты победила.

– Сплошной алкоголь. Как тебе не совестно?..

– Надеюсь, ты сможешь сесть за руль утром? Если остановят: расскажешь инспектору, как всё было; он поймёт.

– Остроумец.

– Может, поговорим.

– Всё. Спать.

– Ох, чёрт, Марта! Это был первый раунд.

– Спать.

*****

23 мая.

Проснувшись в полдень, я сошёл вниз. Джессика и Марта, у которой сегодня был выходной, крутились около плиты (так мило!). Я выглянул в окно, которое выходило во двор, – Стальского до сих пор не было. Звонить Глебу что-то не хотелось, по крайней мере, до завтрака. Джессика что-то объясняла Марте касательно приготовления еды. Я зарядил один эспрессо.

– Что там было? – повернувшись в мою сторону, спросила Марта.

– Тебе лучше не знать, – я прибавил звук на телевизоре.

– Я – большая девочка, – Марта параллельно общалась с Нормой.

– Мне стыдно вспоминать, – я ощутил во рту неприятный привкус; почувствовал приступ злости. – А Глеб в этом участвовал с удовольствием. Бился наравне с ветеранами, как говорится.

Я осторожно отхлебнул кофе.

– Мда… А ты? – голос Марты приобрёл металлический оттенок.

– Нет, конечно! – я пристально посмотрел на Марту; она тоже смотрела на меня и выглядела подавленной. – Нет, конечно, – повторил я уже без восклицания.

«Она знает про это сообщество» – понял я. Вид у меня был возмущённый; я и был возмущён и, почему-то, напуган.

– Ладно, – сказала Марта и снова повернулась к Джесс и плите.

Зрелище вчерашней оргии было не для слабонервных. Некоторые эпизоды до сих пор всплывали в моей памяти. Хоть я и старался думать о чём-то постороннем, но мозг в фоновом режиме анализировал увиденное накануне. Точнее не анализировал, а снова и снова прокручивал особенно яркие картины, тщетно пытаясь найти объяснение, но… Тупик. Replay. Я и до вчерашней ночи знал, что подобные развлечения не для меня, но теперь уверился даже в том, что и смотреть на такое мне не хочется. Конечно, я смотрел видео оргий в Интернете, и мне нравилось; здесь скорее как в кинобоевике: тебе интересно смотреть на стрельбу и убийства, зная, что это фильм, но ты бы не хотел всё увидеть на самом деле. Во всём произошедшем был какой-то философский контекст; нечто, если угодно, библейское. Я никогда вдумчиво не читал религиозную литературу, но уверен, что в каждой религии такого рода досугу отведена отдельная глава, – что-нибудь вроде: «И разверзлись врата Ада… И пошёл брат на брата, созвонившись заранее с сестрой и её подругами с работы…» И Глеб Стальский в этом участвовал! И вид у него был как ни в чём не бывало. Я замер с чашкой в руке.

– Эй, милый, – Марта провела рукой по моей голове, щеке и шее, выведя меня из оцепенения. – Завтракать будешь?

Я перевёл взгляд с горизонта на Марту и изрёк надтреснутым голосом:

– Мне необходимо поговорить с психологом, – мысленно прибавив: «снова».

Кажется, детство закончилось.

*****

В семь часов вечера наконец-то приехал Стальский. Я выскочил на улицу, чтобы его перехватить. Я хотел с ним поговорить с глазу на глаз.

– Эй, Глеб, – сказал я, как только Стальский поставил одну ногу на землю. – Пойдём, прогуляемся до озера. Мне надо с тобой поговорить.

– Может, поговорим об этом в доме? Я, признаться, очень устал, – предложил Глеб и уже почти вошёл в дом.

– Нет-нет! Я не хочу, чтобы Марта или Джессика нас услышали, – затараторил я. – Давай же! Это не займёт много времени.

– Минутку, – Стальский снова открыл свою машину и захватил курительную шкатулку.

Мы брели в сторону озера. Я начал:

– Слушай, Глеб, спрошу прямо: за каким хером я понадобился на этой оргии? – я плохо скрывал волнение.

– Я думал ты человек широких взглядов? – довольно плохо понимая суть претензии или делая такой вид, ответил Стальский, прикуривая свежескрученную сигаретку.

– Да, Глеб, я человек широких взглядов. Я принимаю всё что ни есть: гомосексуализм, инцест, выделенные игорные зоны, реслинг, отечественный кинематограф, свингерство, взятки ради благополучия собственных детей, шерстяные галстуки в горизонтальную полоску, космический туризм… Что там ещё? Я против только одной вещи на Земле: адаптивного перевода названий фильмов, и ты об этом знаешь. Пойми, я действительно радуюсь разнообразию жизни… Просто в данном контексте, – я указал рукой в сторону дома, имея в виду Марту, – как-то, согласись, неуместно меня настойчиво зазывать на подобные мероприятия. Чтобы ты понимал: неуместно с твоей стороны. Весь вчерашний Cirque du Soleil…

– Что ты хочешь от меня услышать? – раздражённо спросил Стальский.

– Глеб, у меня к тебе следующий вопрос: зачем я был там? – дрожащим голосом спросил я.

Мы уже давно прибыли на озеро и стояли в зарослях, я по пояс, Глеб по колено. Стальский на меня не смотрел.

– Глеб…

– Ты же не участвовал в… представлении. Так что?

– Ты не понимаешь мой вопрос, – вне себя от негодования констатировал я. – Давай ещё раз, и всё сначала. Первое: ты прекрасно знаешь, что я никогда не тяготел к подобного рода… командным соревнованиям. Так? Так. Второе: я люблю твою сестру, и у нас с ней всё настолько хорошо, что я боюсь это обсуждать даже с тобой, чтобы не сглазить… Третье…

– Я понял! Понял.

– Ты хочешь внести раскол в наши с Мартой отношения?!

Глеб сделал последнюю затяжку, бросил окурок в озеро и пошёл в сторону дома. Я поразился этому факту и бросился вслед за Стальским. Когда я его догнал и собрался снова спросить, он первым заговорил:

– Давай мы придём домой, и ты всё это спросишь ещё раз в присутствии сестрёнки, – он ускорил шаг; я успевал за ним только бегом.

Потом мне надоело бежать, и я отстал. Когда Глеб уже вошёл в дом, я ещё в течение пяти минут прогуливался по аллее, чтобы проветрить мозги. Наконец, я вошёл в дом и зашёл в гостиную. Все были в сборе. Все готовились ужинать. Марта помогала Джессике накрывать на стол. «Грёбанная идиллия!..» – пронеслось у меня в голове. Я затаился и сделал вид, что меня ничего не тревожит, и что никакая недоговорённость в воздухе не висит; сделал вид, что тоже сажусь за стол. Вскарабкался на барную табуретку. Марта выглядела мрачной.

– Вам помочь, – спросил Стальский и пошёл за кухонную перегородку.

Я тем временем отправился в холодильник, чтобы принести всякие соусы и так далее.

Через пять минут мы сидели и ели. Точнее все ели, а я ковырялся вилкой в тарелке и не мог заставить себя проглотить хотя бы кусочек. В горле стоял ком. Обычно за столом мы живо обсуждаем какие-нибудь новости, но сейчас все молчали. Я не мог больше терпеть, взял себя в руки и заговорил:

– Глеб, ты сказал, что когда мы будем дома, я могу спросить…

– Это я попросила, – резко сказала Марта.

Я ничего не понял и, на автомате, попытался повторить вопрос.

– Это я попросила Глеба позвать тебя на этот вечер, – чётко и громко произнесла Марта.

Я открыл рот от изумления и уставился на Глеба. Стальский отложил вилку и отодвинул тарелку в сторону. Его молчание означало согласие. Джессика начала теребить курительную шкатулку Глеба. Марта блестящими глазами смотрела на меня. А я… Я утратил ощущения пространства и времени. Потом я услышал тихий голос. Свой голос:

– Господи!.. Зачем?..

– Я должна была проверить.

– Проверить меня?.. – мой речевой аппарат меня не слушался.

– Да, милый, проверить тебя.

– Марта… – прошептал я.

– Послушай, милый…

Ярость, нахлынувшая на меня, вернула мне способность нормально говорить и двигаться.

– Да что вы за люди?.. – тихо проговорил я; почувствовал головокружение и тошноту.

– Я был против этой затеи, – ввернул реплику Глеб; Марта устремила на брата свои блестящие глаза; видимо рассчитывала на поддержку с его стороны, а он пытается отмежеваться от ситуации.

– Что вы за… Один трахается с кучей народа одновременно, другая посылает меня на это смотреть, – я обнаружил себя стоящим в дверном проёме гостиной, орущим и размахивающим руками.

Появилось ощущение, что меня немножко предали. Марта снова смотрела на меня. Она встала из-за стола, сделала два шага мне на встречу и заговорила:

– Я знала, что ты не будешь делать глупостей, но я должна была… – она попыталась улыбнуться и сказала: – Может, испечём торт?

– Мы же должны…

– Да! – указала на меня ладонью Марта. – Но я должна была…

– Теперь понятно, – не дал договорить я Марте, – зачем понадобился этот вчерашний «из последних сил» трах!

– При чём тут это… – Стальская сделала вид, что собирается рыдать, но, видимо, вспомнив, что это не её стиль, передумала и громким и твёрдым голосом заявила: – Да! Потому что я знала, что Глеб в любом случае будет тебя покрывать!

Глеб пожал плечами и изобразил глупость.

– Теперь выпьем по чуть-чуть, нам никуда не надо, – Стальский встал из-за стола, дошёл до стеллажа и снял с него гитару.

– Когда ты написал Марте о результате? Или позвонил? – спросил я Глеба.

– Написал. Только утром, – ответил Глеб.

– Всё хорошо, – деланно беззаботно сказала Марта и подошла к дивану. – Посмотрим один из твоих любимых фильмов, – она взяла в руки пульт. – Что будем смотреть? «Манхэттен», «Энни Холл»?

– Там люди срали друг на друга. Как насчёт такого фильма? – тихо, но чётко проговорил я.

Марта в гневе и ужасе посмотрела на Глеба. Стальский сделал жест плечами, мол «дикари, что поделать; но я-то ни при чём. Кто-кто, а я в таких дисциплинах не участвую». Я не верил происходящему. Мне было тошно.

– Just forget, – сказала Джессика; она всё ещё сидела перед своей тарелкой. Все на секунду повернули головы в сторону Нормы. Мне захотелось сделать Марте больно:

– А, знаешь, Стальская, была там одна высокая блондинка, типа тебя. Да. Глеб не даст соврать. У меня, глядя на неё, даже шевельнулось под простынёй. Я представил, что можно с ней сделать. Я подумал: «Какого чёрта, где одна, там и вторая…» Глеб, когда у вас следующих слёт? Я, пожалуй, займусь ею в первую очередь. Хм…

Марта стояла, не шевелясь, и выслушивала оскорбления. Глеб замер в дурацкой позе: с гитарой в руке, как будто собрался петь серенаду под балконом возлюбленной.

Я обвёл взглядом команду и справедливо решил, что этим людям меня не понять.

– Дай-ка сюда гитару, – протянул я руки к Стальскому. – Я тебе наиграю мотивчик – как раз по теме, – а ты попробуй угадать.

Стальский отдал инструмент и скрестил руки на груди, явно готовясь к подвоху. Я провёл по струнам указательным пальцем правой руки, затем быстро взял гитару за гриф, размахнулся – Стальские инстинктивно пригнулись – и отправил гитару в зазеркалье телевизора. Прощальный аккорд прокатился по этажам, а потом разбитый телевизор оторвался от кронштейна и рухнул на пол.

– Наслаждайтесь своей находчивостью, – кинул гриф от гитары себе под ноги и убежал наверх.

Наверху я лихорадочно расфасовал по карманам свой стафф, сбежал вниз, схватил ноль семь Black Label (все оставались примерно на тех же местах), вышел во двор, сел в машину и пулей вылетел из едва успевших раствориться ворот, задев по касательной задний бампер Яги.

Уехал на городскую квартиру с целью упиться и упороться.

*****

«Ну-ка, что за чудо-ромашка…» – я высыпал на смятую банку из-под колы содержимое пакетика, который мне дал Окунь. Подвигал челюстью. «Может в туалет сначала сходить? – подумал я. – А то откину коньки и обосрусь; моветон, однако». «А это мысль». Я аккуратно поставил банку на журнальный столик и пошёл в туалет. Вернулся. Покружил вокруг стола. Включил телек. Так как за антенну я давным-давно не платил, поэтому показывался только первый канал и «Кефир». «Нет, не катит», – решил я и выключил телек. Сел в кресло, закрыл глаза. «О, Вадимчик, у тебя же есть виски! И не какой-то, а двенадцатилетней выдержки, как Лолита у Набокова». Я сбегал вниз и взял из машины Black Label. Помыл стакан. Вернулся в кресло. «Было бы неплохо перекусить, но нечего». Налил на два пальца. Выпил. Прочувствовал как алкоголь спускается по пищеводу и растекается по пустому желудку. Эффект не заставил себя ждать. «А мне и одному хорошо». «Проживу без Стальских; один день…» Еще немного виски. Ам! «А! Как по маслу». Ждать ещё чего-то не было смысла. Часы показывали без десяти минут девять вечера. Я снова включил телевизор. Первый канал. «Ага, а вот и вы – старые знакомые – Хрюша, Степашка, Каркуша». «А где Филя? Наверное, в отпуске или в наркологии». Я сходил на кухню за длинной зажигалкой, уверенно взял баночку от колы, поджёг стафф («ну-с, Филипп Сеймур, в твою честь! Пусть всё на Том Свете будет по-твоему». У нас – русских – такая традиция, перед тем как начать делать что-либо, поминать тех, кто в этом самом начинании добился успеха), вдохнул… Ещё поджог – вдохнул. Стряхнул в пепельницу пепел. Выдохнул. «Обыкновенный вкус. Горло не дерёт». «Быстренько ещё насыплю и втяну, пока руки слушаются». Сказано – сделано.

Сижу. Слушаю тишину. Ничего не происходит. «Ничего не происходит», – думаю. Ведь ничего не происходит! «Неа, ничегошеньки». Не происходит.

– Виски? – спрашивает меня мой картавый двойник с коптящими, как горящие автомобильные покрышки, крыльями.

– Можно, – говорю.

– Держи, – протягивает стакан.

– Спасибо, – беру стакан; пью потихоньку.

– Надо бы в магазин сходить, есть совегшенно нечего, – верно подмечает двойник.

– Раньше надо было думать, сейчас-то я уже курнул; в любой момент может начаться приход, – объясняю я.

– Твоя пгавда, – соглашается он.

– И всё-таки групповой секс и приём наркотиков никогда ещё не выглядели так наивно, – делюсь я впечатлением теперь уже на холодную голову.

That day, it's coming soo-o-o-o-o-on,

Alone with the moon, Alone with the mo-o-o-o-on…

Решаю приоткрыть окно, потому как душ-ш-ш-ш-ш-ш-ш-но…

*****

Частички моей души только что успели осесть на поверхность Земли после фейерверка ими, когда в двери повернулся ключ. Части моего тела хаотично начали ползти навстречу друг другу из разных концов квартиры и собираться в целого меня в прихожей. Как раз руки успели поднять с пола голову и пристроить её на шее, когда Стальская, повернувшись ко (ещё не совсем целому) мне спиной, закрывала внешнюю дверь на ключ. Развернулась.

– Ох! Как ты меня напугал! Стоишь тут в темноте. Я уж думала, что ты пешком куда-то ушёл; машина-то припаркована у подъезда, – быстрым шёпотом проговорила Марта и включила свет в прихожей.

Резкий свет полоснул меня по глазам. Я инстинктивно прикрыл лицо тыльной стороной правой руки и с удивлением обнаружил, что это левая рука. Марта снова повернулась спиной, чтобы закрыть внутреннюю дверь. Я, воспользовавшись тем, что она на меня не смотрит, быстро поменял ладони местами. «Надеюсь, она ничего не заметила». Марта повесила сумку на вешалку и расстегнула её.

– Я принесла кое-что поесть. Заморозка. У тебя ведь пустой холодильник. Что молчишь. Рад, что я приехала? – Марта застыла с пакетом замороженных овощей в руке.

Я ещё не знал: могу ли разговаривать.

– Ладно, молчи, если тебе так хочется, – Марта разулась и прошла на кухню; я услышал, как открывается, а потом закрывается дверь холодильника.

Потом Марта снова появилась в моём поле зрения. Собралась пройти в ванную.

– Что встал поперёк дороги; я руки хочу помыть, – сказала Марта и прошла мимо, оттеснив плечом моё туловище; я ещё не знал: могу ли двигаться.

– Я рад, что ты приехала, – сказал я вслед Стальской.

Марта развернулась на полпути, приблизилась ко мне, обняла. Я уткнулся носом в её грудь. Руки зашевелились в направлении объятий тела Марты.

– Прости, милый, что оскорбила тебя недоверием, – нежно произнесла Стальская, уткнувшись носом мне в макушку.